Текст книги "Не плачь"

13

Ура, ура и еще сто раз ура. Мы прошли обследование, собрали нужные справки, обошли всех врачей и вернулись домой.

С Алексеем мы стали каждый день общаться по скайпу, и это было очень круто, даже не представляю себе, как я жил без этого раньше. Он мне советовал, как вести себя в школе, а я ему – как управляться с коляской.

– Знаешь, я тут понял такую вещь, – сказал он мне однажды. – Человек – это не его ноги. Человек – это то, что поддается настройке. Поэтому главное – сознание. Как его настроишь, так и проживешь.

Валерий теперь приходил к нам в гости по воскресеньям, и бабушка кормила его сладкими пирогами. А бабушкины пироги, скажу я вам, – мощный якорь. Боевой эсминец по имени Валерий не пропускал ни одного воскресенья.

Жизнь даже улучшилась после нашего больничного заточения. Но мысленно я всё равно постоянно возвращался в царство хлорки и печали. Потому что там осталось слишком много вещей, которых я не понимаю. Плохие вещи бывают непонятными чаще, чем хорошие.

В конце концов я сформулировал свой главный вопрос и отправился к бабушке на кухню.

Бабушка, пританцовывая, пекла свои фирменные блины. Одно па – тесто льется на сковородку, другое па – переворачивается, третье – готовый аппетитный блинок попадает в стопку точно таких же. Ой, боюсь, скоро бабушка забросит свою йогу и уйдет в танцы!

Словом, она пекла и пританцовывала, когда заявился я со своим вопросом.

– Бабушка, – позвал я вкрадчиво.

– Да-а-а… – не отрываясь от своих сковородок, слегка в нос произнесла бабушка.

Это означало: «Говори, я тебя слушаю, хотя и занята важным делом». Тогда я спросил громко и четко:

– Почему люди злые?

– Ого, – удивилась бабушка. – А где ты видел злых людей?

– Например, в больнице. Та женщина у лифта, помнишь?

– Ну что ты городишь, внук? – расстроилась бабушка. – Они же не злые. Они несчастные и очень, очень уставшие. Они настолько устали надеяться, что уже не чувствуют любви к жизни. Просыпаются утром – им хочется плакать оттого, что впереди их не ждет ничего хорошего. В их жизни случился еще один никакой день. Они бьются, борются, делают невозможное – но ничего не происходит.

Бабушка глубоко вздохнула и продолжила:

– Они надеются на чудо, и иногда оно случается, но очень редко и не с ними. День за днем они разочаровываются в своих усилиях, от разочарования начинают запрещать себе что-либо чувствовать, потому что чувство – это больно и бессмысленно. А дальше всё просто: там, где постоянно убивают чувства, часто расцветают зависть и ненависть. И очень большое горе. И если такие люди говорят тебе что-то злое, неприятное, обидное, прежде всего нужно видеть, что за всеми этими словами стоит горе. Оно корежит человека, гнет его, как березку, мучает, и он в конце концов ломается.

Я задумался:

– А ты тоже несчастная?

– Почему это? – подобралась бабушка.

– Ты же всё время со мной. Никакой личной свободы.

И тут бабушка снова ужасно возмутилась – как в тот раз, когда она обозвала меня лучшим внуком на свете.

– Что за ерунда?! Противно слушать! – сказала она и снова занялась блинами.

– Бабушка! – призвал я.

– Ну что? Что? – закричала бабушка, разворачиваясь и размахивая поварешкой, как боевым знаменем. – Ты думаешь, с тобой так уж тяжело? Да? Да ничего подобного! Даже не пытайся перетянуть всё внимание на свою персону. А если бы тебя не было, я бы чем занималась, по-твоему? На лавочке у подъезда сидела, сериалы обсуждала? В поликлинике очередь занимала? А может, ты меня хочешь на огород сослать?

Тут бабушка окончательно разошлась, схватила посудное полотенце и повязала его на голову.

– Вот такой я тебе больше нравлюсь? Да если бы у меня не было тебя, я бы уже еле дышала. Свобода! Что ты вообще понимаешь? Да у меня куча своих дел и интересов! Я, может, еще замуж выйду!

И тут на сковородке, конечно, стал пригорать блин, и бабушка бросилась его спасать. А полотенце она так и не сняла.

Глядя на этот силуэт в платочке из кухонного полотенца, я понял, что моя бабушка – лучшая в мире. И что если бы у меня ее не было, я бы тоже еле дышал.

За кого это она замуж собралась, интересно?

14

Утром мы с Алексеем снова вспомнили больницу.

– Я все-таки не понимаю, почему там всё так грустно устроено. Как будто специально. И стены такие скучные, как будто у них красивой краски не было. Интересно, дома у этих людей всё так же? – спросил я. Вот мне бабушка полкомнаты оклеила бирюзовым, а вторую половину – цветом, который она называет персиковым.

– Да я сам не понимаю, – признался Алексей. – Меня скоро должны везти в Германию на операцию, если с документами всё будет в порядке. И на днях мы с Инной и Сашей, моими опекунами, нашли в интернете эту клинику, в которую я должен лечь. Там все стены разрисованы всякими мультяшными персонажами, кругами, цветами, птицами. И окна большие, от пола до потолка. Столько света! Вот бы нам такие окна!

Прямо в скайпе мы начали придумывать свою больницу.

– И было бы здорово, чтобы там было большое кафе с круглыми стенами!

– И клетки с птицами! Кто хочет, может покормить птицу!

– И еще игровая комната: шахматы, шашки, телевизор с мультиками, книжки, раскраски всякие, лего!

– И чтобы была комната со специальными тренажерами!

– А потолок можно расписать звездами и планетами! В планетарий ходить не нужно!

– И чтобы всем давали наушники – слушать музыку. Я бы даже классическую послушал…

Нам стало грустно. Ясно же – такая больница появится, только если мы сами ее построим. Что будет не очень скоро, учитывая наш возраст.

– Слушай, – сказал я. – Помнишь, ты говорил, у тебя в палате все плачут?

– Конечно помню.

– Вот как-то надо сделать так, чтобы они не плакали. Чтобы у них была надежда. И чтобы им было с кем поговорить.

– Они не будут ни с кем разговаривать. Я пробовал.

– Тогда пусть пишут! Пусть пишут письма про то, что с ними произошло! И мы им будем отвечать! А потом они сами друг другу будут отвечать! Давай сделаем такой клуб для общения!

– Вообще, – сказал Алексей после долгой паузы, – идея классная. Давай думать. Для начала заведем общую почту. Я даже адрес придумал: сложим две наши фамилии – Калинин и Веревкин – и получится kaver.

А потом мы подумали, что надежда – это не только когда тебя поддерживают. Надежду надо увидеть. Немного подбодрить свой организм, чтобы он мог держаться, пока ему плохо.

– Чего никогда не бывает в больнице? – рассуждал Алексей. – В больнице никогда не бывает праздников. Как на вокзале – нужно переждать, перетерпеть. Невесело там.

– Точно! – Я понял его мысль. – Нам нужен праздник!

– Мои Инна с Сашей запросто подключатся.

– Мне, кроме бабушки, особо подключать некого. И она сейчас делает трудный жизненный выбор между йогой и танцами. Поэтому я не уверен, что смогу кого-то подключить. Но я попробую.

И мы попрощались с намерением изменить жизнь в больнице.

Как раз было воскресенье, и в доме пахло пирогами.

Я дождался, когда бабушка накормит Валерия до потери пульса, и гордо подъехал к столу. После пирогов Валерий почти не напоминал боевой эсминец, скорее маленький домашний катерок.

– Мне нужно с вами посоветоваться, – сообщил я таким тоном, чтобы не возникло сомнений в том, что дальше будет серьезный разговор.

Бабушка и Валерий смотрели на меня испуганно, но внимательно.

И я выложил им наш с Алексеем план. Мы должны, должны во что бы то ни стало хотя бы чуть-чуть и ненадолго, но украсить жизнь больницы. Потому что как никто другой знаем, как там может быть плохо. И потому что, если ребята, которые там оказались, хотя бы на пару часов на что-то отвлекутся и чему-то порадуются, им наверняка станет легче. И кого-то мы наверняка отвлечем в самую трудную для него минуту, когда он готов будет сдаться и не бороться дальше. И чья-нибудь усталая мама во всем черном вспомнит, как это приятно – улыбаться. Окна от пола до потолка мы, конечно, не прорубим, но что-то же можем сделать!

– И еще нужно дядю Игоря позвать. Больнице нужны компьютеры.

Я тараторил, кидал все идеи в одну кучу, боясь, что меня остановят и разобьют мою речь каким-нибудь взрослым аргументом. Но бабушка с Валерием молчали и слушали.

Наконец я выдохся, и в кухне повисла пауза.

Тишина смешивалась с запахом пирогов, самым домашним запахом на свете. Я не смог ее вынести, отломил от пирога краешек и принялся его жевать, ожидая, что же мне скажут. В конце концов, они должны понимать, что, кроме них, мне не к кому обратиться.

Тут бабушка произнесла:

– Да… Взрослеет мальчик…

А Валерий неожиданно зажегся:

– Послушайте! Вы помните, как мы все встретились?

Мы, конечно, помнили.

– А что, если нам пригласить в больницу какой-нибудь уличный театр? Я могу разузнать по своим каналам.

– Точно! – завопила бабушка. – Давайте пригласим клоунов! С патефоном!

Ей лишь бы потанцевать.

Через полчаса на кухне стоял дым коромыслом. Бабушка размахивала полотенцем и представляла в лицах, как дети из больницы будут общаться с клоунами и мимами. Валерий звонил своим знакомым, узнавал, как получить разрешение на концерт. Приехал дядя Игорь и тоже куда-то звонил. Я пытался перекричать их всех и вообще был на седьмом небе от счастья. Мою идею не отвергли, не отмели – «своих забот полно», – а приняли как родную. Я смотрел на них, моих взрослых, готовый одновременно разрыдаться или броситься их обнимать. Потому что это оказалось ни с чем не сравнимым чудом – получить помощь от своих.

И когда я уже склонялся к пункту «разрыдаться», затрещал звонок домофона. Приехал мой папа.

15

Раз в месяц папа приезжает нас навестить. Обычно он сидит минут десять со мной в комнате и еще полчаса на кухне с бабушкой. Потом уезжает. Иногда он привозит какое-нибудь угощение, вроде торта с кремом, или подарок для меня, но даже тогда его визит мало напоминает праздник.

Вот и сейчас папа прошел на кухню, наскоро приобнял меня, покосился на Валерия и сел на краешек табуретки, как стрекоза на камыш – чуть что не так, и вспорхнет. Было видно, что он, папа, мрачнее тучи. Что-то его глодало изнутри, и очень скоро мы должны были узнать, что именно.

Да он и не старался сдержаться.

– Это вы прислали Владу фотографию Кости? – сурово спросил он у бабушки.

Бабушка растерялась. Вид у нее сделался виноватый. Хотя я-то прекрасно знал, что никакой фотографии она не присылала.

Они были как туча и облачко. Папа грозный и какой-то тяжелый. А бабушка тихая и невесомая. И с каждым мгновением она становилась всё меньше. Я уже испугался, что она совсем растворится или превратится в маленькую птичку, вроде колибри, и, взмахнув крылышком, вылетит из этого разговора, из этого дома, из этого дня. По крайней мере, на лице у нее было написано: «Как мне всё это надоело!», а ведь еще несколько минут назад она вся светилась от радости и вдохновения.

Единственным человеком, который мог бы защитить бабушку, был я. Ведь именно я попросил Алексея найти моего брата в одной соцсети и намекнуть ему на мое существование. Фотографию, которую Алексей послал Владику, я нашел в мамином фотоальбоме. Там на задней стороне было написано: «Костик и Владик», – и еще год, когда был сделан снимок. На нем мы с братом, в одинаковых костюмчиках. Он стоит, я устроился в кресле, и вместе со мной огромная лохматая игрушечная собака, она и сейчас сидит у нас в прихожей.

Я понял, что Владик снимок получил. Но я примерз к своему месту и помалкивал. И думал совсем не о том, что происходило на кухне, а о том, что теперь вся идея с больничным представлением пойдет насмарку. После этого разговора взрослые сделаются усталыми, замученными, слегка глуховатыми, на мои вопросы будут отвечать: «Давай не сейчас?» – и обрадуются, когда я совсем отстану со всеми своими вопросами.

Короче, мир рухнул.

Но тут ожил эсминец по имени Валерий. Ему, конечно, не понравилось, что кто-то, пусть даже и близкий родственник, приходит и ни с того ни с сего портит бабушке настроение.

– Простите, – сказал он солидным голосом, – а что, собственно, здесь происходит?

Папа принял подачу:

– А то, что мне не нужно, чтобы кто-то вмешивался в жизнь моего ребенка и присылал ему фотографии, о которых он и понятия не имеет!

– Вы о каком ребенке сейчас говорите? – уточнил Валерий.

– О Владе, разумеется.

– А жизнь Кости вас не интересует, я правильно понимаю?

Папа растерялся:

– Интересует, конечно… Но я… Мы сейчас живем не вместе… Такая неприятная ситуация… Я не знаю, что сказать ребенку…

И тут он словно прозрел:

– А вы, извините, кто такой?

Валерий протянул ему руку и скромно сказал:

– Валерий. Может, чайку?

– Пойдем, Костя, я тебя в твою комнату провожу, – встрепенулась бабушка.

В коридоре она зловещим шепотом спросила:

– Твоя работа?

– Не совсем, – ответил я. – Мне просто хотелось его увидеть. Я же даже не знаю, он обо мне помнит или нет.

– Можешь не объяснять, – махнула рукой бабушка. – Дуй в свою комнату. Пусть они обсудят мировые проблемы.

Я немного посидел в комнате, но на душе у меня скребли неведомые до этого зверьки, поэтому я чуть-чуть подумал и решил, что в некоторых ситуациях подслушивать не так уж и нехорошо. Тогда я осторожно выкатился в коридор. Кого, вы думаете, я там встретил? Бабушку, крепко-накрепко припавшую ухом к кухонной двери! Видимо, мужской разговор получился увлекательным, потому что она даже не сразу заметила, что я торчу у нее за спиной.

– Что? – с вызовом шепнула она, когда поняла, что я поймал ее на преступлении.

– Мне тоже интересно, – сказал я. – Может, подвинешься?

– Вообще-то подслушивать нехорошо, – запальчиво ответила бабушка и подвинулась.

То, что я услышал, поразило меня в самое сердце.

– Смотри, – говорил Валерий. – Самое лучшее – это цирк или какой-нибудь уличный театр. Чтобы поменьше слов, побольше красок.

– У нас по соседству, – отвечал ему папа, – есть маленький частный цирк. Я как-то для них афишу рисовал. Попробую с ними договориться, если они не на гастролях.

– Должны быть не на гастролях, – поднажал Валерий.

– Если нужно – будут свободны, – пообещал папа.

16

Первые два письма с хештегом #не_плачь пришли почти одновременно. Первое писала девочка.

Привет, ребята! Начнем с того, что мне ужасно повезло – у меня хорошие родители. Только у них сейчас трудное время – у папы совсем нет здоровья, он инвалид по зрению, а мама не может выйти на работу, потому что ухаживает за мной. Я думаю, что должна их поддержать и начать зарабатывать самостоятельно.

Родители никогда не разговаривали со мной о моей болезни. Я не особо и спрашивала. И так всё понятно. Только совсем недавно немного стала общаться с одной девушкой в соцсетях. У нас с ней один диагноз – спинальная мышечная атрофия, СМА. Это очень неудобно. Нужно соблюдать очень много правил. Иначе умрешь.

У меня была лучшая подружка, ее звали Ира, она жила в Пятигорске. Ей было 12 лет, она просто жила как обычный ребенок, она ничего не знала про откашливатель и другие приборы, которые обязательно нужно иметь под рукой. Она не следовала правилам, которые должны соблюдать все СМА. Мы с ней болтали по несколько часов каждый день, мы действительно были лучшие подруги. А потом я зашла на ее страничку, а под ее фотографией – надпись: «Покойся с миром». Я была в шоке, думала, это ошибка, позвонила ей, трубку взяла ее мама. Оказалось, правда.

До какого-то момента мне казалось, что я такая одна. Все нормальные, а я – вот такая. На улице все шарахаются. Как будто каким-то тайным зрением видят, что от меня идет радиация. Мама говорит малышу: «Отойди от этой девочки». За что? Никто ни разу не обратился ко мне напрямую – только к маме: «Как вашу девочку зовут?» Как будто я ничего не соображаю. А я соображаю. Я себя даже иногда бабушкой чувствую: все девочки думают о мальчиках, о развлечениях, а я читаю книжки по респираторной поддержке.

Мне хочется, чтобы все понимали, какая это ответственность – жить с таким диагнозом. Нас нельзя вылечить, но сейчас появились препараты, которые дают шанс на лучшее будущее. Дорогие очень, но для нас это вопрос жизни.

Еще очень страшно бывает, когда начинается кислородное голодание. Просыпаюсь утром, и всё – не дышу, хриплю, жарко, я вся мокрая от пота, а воздух как будто не проникает в меня. Прибегает мама, меня выносят на улицу на руках или просто открывают окно. Потом плохо. Очень голова болит.

Я читала в группе, что в одной семье, когда родился ребенок со СМА, сказали родителям: «Ваш ребенок скоро умрет. Отказывайтесь от него и рожайте второго». Я подумала: «Ого». А потом спросила у мамы – оказывается, ей тоже такое говорили. И всем говорят.

Я надеюсь, что когда-нибудь у меня окрепнут руки и спина. Тогда я хотя бы смогу сама пересаживаться в коляску или обслуживать себя. Я уже взрослая. Недавно начала немного зарабатывать изготовлением авторских украшений. Люблю красивые вещи. В будущем планирую стать художником по костюмам. Сейчас есть такие программы – можно прямо в компьютере рисовать. Было бы здорово. Идей у меня уже сейчас так много – только успевай записывать.

У нас в стране инвалидом быть обидно. Мне само слово «инвалид» не нравится. Прямо очень не нравится. В ОАЭ даже запретили это слово. Меня бы там называли «мужественный человек».

Я ненавижу жалость. Да, я никогда не смогу ходить. Но жить мне хочется точно так же, как всем другим, ходячим людям.

17

Подготовка к празднику набирала новые обороты. Инна и Саша, опекуны Алексея, сходили в больницу и договорились о проведении праздника. Валерий по своим каналам отыскал организаторов фестиваля уличных театров и пригласил артистов. Бабушка зашла к нам в школу и позвала на праздник моих одноклассников – для них тоже нашлось дело.

– Ты понимаешь?! – кричал я Алексею, который, похоже, был сегодня не в духе. – Ведь это же всё началось с нас с тобой! И получается даже лучше, чем мы придумали!

– Я уезжаю, – сказал Алексей. – Решился вопрос с операцией. На следующей неделе. Так что извини, меня на празднике не будет.

То, что я почувствовал, было похоже на обвал. Шумный, мгновенный, совершенно безобразный обвал. Пустота и серая пыль в воздухе.

Мне показалось, что я теряю друга. Хотя мы с ним не встречались в реальном пространстве с тех дней в больнице. Я молчал. Я даже не понимал, что на это можно ответить.

Алексей забеспокоился:

– Ты чего, правда расстроился?

– Правда! – выкрикнул я и наконец смог хоть как-то дышать.

– Ты погоди расстраиваться, я же компьютер с собой беру. Будем, как всегда, общаться. Ничего не изменится.

– Правда?

– Ну конечно. Мы же друзья.

И я подумал: действительно, мы же друзья. Куда мы теперь друг от друга денемся?

– Ты только не забудь, – попросил я.

– Я не забуду, – пообещал Алексей.

Как только он сказал, что уезжает, мне стало ужасно одиноко. Я думал, мы будем сидеть на празднике рядом, будем смотреть представление и разговаривать, и к нам двоим подойдет какой-нибудь веселый клоун, и мы оба порадуемся, что всё получилось. И вместе потом будем вспоминать эту историю.

А оказалось, я опять один.

По вечерам у нас на кухне с того самого воскресенья заработал маленький штаб подготовки к празднику. Папа и Валерий приезжали каждый день и вместе с бабушкой обсуждали детали, то и дело кому-нибудь звонили, что-то рисовали на салфетках, спорили до посинения и снова звонили. Это было по-настоящему классно. Хотя я им был не очень-то нужен.

Вот и сегодня, как только бабушка вытащила пирог из духовки, пришел Валерий.

– Я нашел пункт питания! – закричал он с порога, но бабушка ему тут же сказала, что у нас тут свой пункт питания имеется и чтобы он немедленно мыл руки и садился за стол.

Минут через двадцать приехал папа. Я подумал, что теперь все собрались, сейчас сядут за стол и разойдутся уже за полночь.

Но вместо привычных звуков я услышал какую-то возню в коридоре. Потом в мою дверь постучали.

– Костик, можно к тебе? – незнакомым голосом спросила бабушка.

Я распахнул дверь. На пороге стояли трое: бабушка, папа и… я. Так мне поначалу показалось – я же смотрел снизу вверх.

Очень похожая моя копия. Прическа только другая и, конечно… ну, вы понимаете…

– Ты Костя? – спросила моя копия, и бабушка с папой отступили в коридор.

18

#не_плачь

Меня бесит, когда на улице на меня все пялятся. И еще когда садятся на корточки, чтобы смотреть глаза в глаза. Еще меня бесит, когда мне говорят «поехали!» вместо «пойдем!» Меня вообще много чего бесит, вы даже не представляете.

Я долго ничего не понимал. Думал, я один такой. Людей не видел практически – легкие слабые, даже в +10 на улицу нельзя выходить. Полгода сидишь в квартире, смотришь в окно. Только бы не заболеть.

Лет в пятнадцать вдруг начал кое-что понимать. И многое стало бесить по-настоящему.

Главное – я не хочу быть нахлебником в семье. Мне надо найти работу. Можно на телефоне или на компьютере. Когда-нибудь я планирую стать веб-дизайнером. Буду хорошо зарабатывать. Может быть, тогда моей семье станет полегче.

Я только недавно стал замечать, как живут мои родители. Не ходят в кафе и в кино. В салон красоты тоже не ходят, папа весь заросший, как зверь. Это тоже бесит – что они так плохо живут из-за меня. Они, наверное, смотрят на других детей и думают: «Мы могли бы летом за границу поехать, а должны в городе торчать».

Все ведут себя неестественно, когда я рядом. Я смотрю на окна напротив, вижу в них людей и то, как они живут. И думаю, что всё это они делают для меня. А когда я засыпаю, они, как актеры после спектакля, начинают жить своей жизнью – но я ее никогда не увижу. И люди на улицах, и мои родители – без меня они живут по-другому, обсуждают что хотят и не садятся на корточки, чтобы с кем-то поговорить.

У людей просто нет времени ко мне привыкнуть. Я же дома всё время. Меня никто не видит.

У меня нет мечты, но есть цель – хотя бы чуть-чуть приблизиться к нормальной жизни. Мне кажется, я мало отличаюсь от других людей. Разве что внешне.