Текст книги "Детородный возраст"

Не спеша сходила в приемный покой, не спеша вернулась. В дверях ординаторской столкнулась с Толстобровом:

– Ой, тебе кто-то звонил. Сказали, что перезвонят.

– Спасибо… Женщина?

– Да, женщина. Только что звонила.

– Спасибо, Коля.

Минут через пятнадцать раздался звонок, и она узнала Светку. Светка была явно не в себе, потому что говорила рублеными фразами:

– Завтра. В любое время.

– Привет! Что завтра?

– Ты должна ко мне приехать. Егора весь день не будет – вот всё и обсудим.

– Что?

– Не по телефону. Эльза… Я случайно узнала, она молчит, не говорит, думает, что делать.

– Да что случилось-то?

– Ну не по телефону. Так приедешь?

– Не знаю, может быть, не завтра.

– Ну послезавтра.

– Созвонимся.

Судя по Светкиному тону, Эльза, их общая подруга, либо выиграла, либо проиграла миллион – в эквиваленте. Светка такие истории обожала, в особенности обсуждать их с Маргаритой, а лучше втроем – с Эльзой и Маргаритой, что всегда либо скрашивало проигрыш, либо придавало вес выигрышу. Так что, если бы не сомнительный день рождения с Интерном, Маргарита не раздумывая поехала бы к подруге. Условия идеальные: Валеры нет, можно у Светки спокойно заночевать, а утром погулять на свежем воздухе в коттеджном поселке для богатых. Светка с Егором особенно богатыми не были, но Егор когда-то начал строить эти коттеджи вместе с приятелем и под шумок построил себе. Теперь они оттуда не вылезали. Вернее, не вылезала Светлана, на работу ездила три раза в неделю и мечтала не ездить совсем.

Как только отвязалась от назойливой мысли о звонке Кириллова и начала настраиваться на подругу, он тут же и позвонил: завтра в два часа у метро.

Она проехала по нескольким салонам и в отделе декоративно-прикладного искусства выбрала чудную штучку: сломанные настенные часы из металла и керамики – парафраз на стекающие со стены часы Сальвадора Дали. Цитируя одно произведение искусства, они и сами были произведением искусства, что усиливало эффект и немного царапало душу. Вот зря она не ходит по салонам – могла бы что-то такое приобретать.

От удачной покупки настроение сразу повысилось, она прилетела домой, чтобы приступить к другому творческому акту – выбирать наряд на завтра. Перебрала кучу тряпок, остановилась на «снах о Японии» – так она называла полувосточный наряд, недавно привезенный из Германии: длинная черно-белая струящаяся юбка с отзвуками то ли орнамента, то ли иероглифов и черный жакетик с какими-то наворотами вместо пуговиц. Несмотря на то что костюм стоил бешеных денег, Маргариту он радовал ужасно. С прической, решила, ничего делать не будет: поднимет волосы, закрепит – и привет. Или распустит. Интересно, куда он ее поведет? Ну не домой, конечно. Должно быть, в ресторан. Есть очень уютные ресторанчики – те, что в глубине дворов…

Она грустно посмотрела на окна, руки до которых в ближайшее время не дойдут точно, и, взяв с полки любимый томик Москвиной, легла на диван, забыв работу, Светку и Валеру с Кирилловым. И, конечно, зачиталась.

Встать надо было хотя бы в десять, а она проснулась почти в половине двенадцатого. Быстро в душ! После душа мир имел обыкновение меняться в лучшую сторону, и она этим пользовалась. Что-то случилось – в душ. Ничего не происходит и грустно – в душ. Постояла под струей, чего-то склевала, выпила крепкий чай, немного уложила волосы, стала медленно одеваться.

Зазвонил телефон – Валера:

– Я ввалился. Ты как?

– Ничего. Только встала.

– Что будешь делать?

– Посмотрю.

– Ну, всё, пока, целую.

– Пока-пока, не пей там много.

– Обязательно напьюсь.

Странно: ей совсем не было неловко перед ним за этот день рождения. Ну какая разница, как каждый из них заполняет жизнь в отсутствие другого? Муж выпивает с Евграфом, она встречается со знакомым. Бегло оглядев квартиру, Маргарита проговорила вслух, как учила бабушка:

– Газ выключила, утюг выключила, воду закрыла?

Закрыла, закрыла.

Кириллова она увидела издалека: он с кем-то говорил по телефону и одновременно искал ее глазами, наконец, увидел, улыбнулся, пошел навстречу, не прерывая разговор:

– Да-да, прямо к метро. Ну, встаньте у киоска, что ли. Да, вижу, мы идем. – И, повернувшись к Маргарите, не здороваясь, проговорил: – Видите такси? Нам туда, идемте.

Взял ее за руку и быстро повел через пешеходный переход, усадил в машину, сел рядом.

– Я рад вас видеть. Думал, не придете.

– Но я пообещала.

– Ну, замечательно.

– Куда мы едем?

– В центр. Там есть один милый ресторанчик на воде, вам понравится.

«Ресторанчик» оказался двухпалубным теплоходом без всяких признаков общепита, но, когда их провели в зал с несколькими отдельными кабинками, стало ясно: заведение дорогое, явно рассчитанное на иностранцев – с вызывающим шиком, непомерными ценами и услужливо-наглыми официантами. Зато почти нет шансов встретить знакомых.

Как странно, не далее как вчера она уговаривала Валеру пойти в ресторан. Пожалуйста, получите, распишитесь. Нет, здорово, конечно: сидеть у окна, смотреть отсюда на воду и Петропавловку…

Маргарите показалось, что они движутся. И точно, Петропавловка исчезла, мимо поплыли берега. Она посмотрела на Кириллова, который спрятался за меню.

– Сергей Леонидович, мы едем?

– Ну да, идем. Обычно корабли куда-то ходят.

– Куда?

– Всё по-разному. Этот – в Кронштадт.

– Вы сошли с ума. И когда мы вернемся?

– Ну, вернемся когда-то.

– Когда?!

– Не пугайтесь, не пугайтесь… К вечеру – обязательно.

– Но о таких вещах предупреждают.

– Напротив. Если бы я предупредил, вы бы точно не поехали, а потом пожалели, потому что вы не каждый день катаетесь в Кронштадт. Ну, словом, ничего хорошего бы не вышло. Если нужно звонить, то звоните – я пойду покурю.

– Вы же не курите.

– Ну, попытаюсь.

Кириллов встал и вышел, и по тому, как он вставал и двигался, было видно, что чувствует он здесь себя так органично, будто каждый день ездит (ходит, ходит!) в ресторанах в этот Кронштадт.

Принесли шампанское. Она отпила несколько глотков, потрогала гофрированные салфетки, полюбовалась вычурными шторами, светильниками и пепельницами (хотя зал был для некурящих) и совершенно развеселилась.

Подошел какой-то тучный иностранец:

– Would you mind talking with me?

– I am not mind…

– Are you alone here?

– Sorry… I am waiting for my friend. Can I help you?

– Thank you. I am from Germany and I haven’t seen for ages so pretty woman.

– Thank you very much… You are very lovely.

– Bye-bye…

Подошел Кириллов со смеющимися глазами:

– Вы знаете английский?

– На таком уровне – да.

– И чего ему надо?

– Познакомиться хотел. Сказал, что в своей Германии… Ну, в общем, неважно.

– Не видел таких красивых женщин?

– Да, сказал.

– Ну, в Германии-то да… Я когда первый раз был, обалдел. А в Испании всё по-другому.

– Женщины красивые?

– Ну, не то чтобы очень красивые, а выразительные, особенные, хотя часто с неправильными чертами лица. Они все смотрят на тебя с подтекстом. А наши – спешат в магазин, в детский сад…

– Да, похоже. Так, у вас день рождения. Ничего не знаю о вашей жизни, но, возможно, мой подарок будет кстати. Держите.

Кириллов развернул сувенирные часы, долго вертел их в руках, как ребенок.

– Здорово. Повешу над кроватью и буду сверять по ним жизнь.

Вскочил и начал приспосабливать на стену:

– Пусть повисят пока здесь, вы не против?

Она пожала плечами и начала раскапывать вилкой фруктовый салат. На стол принесли всякой всячины, они оба задумались, в какой последовательности всё это едят, но Кириллов тут же предложил есть всё и разом.

Ей стало смешно и легко, но легко по-другому, иначе, чем с Валерой. Она расслабилась и долго смотрела на проплывающие берега и на скользящих официантов. Воображение вдруг переместило ее в прежнюю Россию, которая осталась разве что где-то в рассказах Бунина.

– О чем вы думаете? – спросил Кириллов.

– Вы не поверите – почему-то о Бунине. Что-то здесь есть от России времен ее расцвета и крушения.

– А, гимназистки, уха из семги, «В Стрельну!», «К „Яру“!», Митины любови и церковный звон…

– Это декорации. Как вокруг нас сейчас.

– Да Митя просто счастливец, что застрелился от любви. Так бы убили большевики – без вопросов. Лучше скажите: кто вас назвал Маргаритой?

– Папа. Но не Маргаритой – Ритой. Без всякой связи с Булгаковым.

– Сейчас так девочек не называют.

– Ну, после Булгакова как же можно? Между прочим, мне всегда казалось, что слава романа не соответствует его реальной ценности.

– Возможно. А вот оделись вы неправильно.

– Почему?

– На палубе вам будет холодно, а так бы поднялись. Я тут захватил кое-что, примерьте.

– Давайте-давайте, поднимемся.

Она легко набросила на свой «японский» наряд спортивную куртку Кириллова, и они вышли наверх. Говорить сразу расхотелось, хотелось искать глазами линию горизонта, подставлять лицо ветру и ждать появления Кронштадта.

– Мне бы в голову не пришло ехать туда в ресторане, – рассмеялась она и направилась к носу корабля. – Как Емеля на печи.

– А мне – пришло. Время от времени я на редкость точно соображаю. Главное, нестандартно.

– А вы всегда так празднуете день рождения?

– Нет, не всегда. Я их не праздную. Не праздновал давненько. Пару раз как-то собирались с друзьями на даче, но там сейчас живет мама – не хочется ее беспокоить. А вы?

– А у меня традиционно: табун гостей, гора посуды.

В Кронштадте начал накрапывать дождь, но они всё же прогулялись по набережной, Кириллов всё время рассказывал милые и забавные пустяки. И она что-то рассказывала. Он перебивал, они смеялись. А назад теплоход вернулся так быстро, что они едва успели покончить с десертом и даже не выпили кофе.

– Зайдем куда-нибудь еще? – спросил Кириллов.

– Конечно, нет. Домой, и срочно.

В такси они молчали, а когда прощались у подъезда, Реутова тихо проговорила:

– Не знаю, зачем вам это было нужно. Но мне понравилось, спасибо.

Кажется, он ничего не сказал – только очень внимательно и долго посмотрел, кивнул два раза, и она взялась за ручку двери.

Квартира без Валеры показалась неуютной и хмурой, прожитый день из нее виделся длиннющим и одновременно мгновенным, а настроение после него – непонятным.

* * *

…Проснулась среди ночи, поняла, что вряд ли уже уснет, и отправилась на кухню выпить чаю. На кухне сто лет стояло кресло, которое они с Валерой никак не могли выбросить. Глубокое, на низких ножках, потертое во всех местах, оно было чем-то вроде старого друга. Пару раз обивку его перетягивали, а однажды Маргарита купила в дополнение к нему абажур, и теперь это кресло под абажуром было самым удобным для размышлений местом.

Она угнездилась в нем, положив ноги на стул, и принялась переваривать минувшую поездку. Во-первых, она молодец, что сразу выбрала нужный тон – дружеский. Не играла, не кокетничала, не дулась, не пыталась быть любезной, а разговаривала так, как, скажем, стала бы разговаривать с Колей Толстобровом. Дружба – альтернатива любви и разным прочим глупостям. Хочешь пресечь ухаживания – начинай с человеком дружить. Во-вторых, ей понравилось, как вел себя Кириллов, – главное, не был навязчив. И, в-третьих, сама поездка была интересной. Что он сейчас делает, этот Кириллов? Спит. Читает. Глядит в телевизор. Она ведь ничего-ничего о нем не знает. Где и с кем он живет, с кем дружит и дружит ли вообще? Сказал про дачу и про маму – и как-то странно это прозвучало, будто у таких, как он, не может быть ни мам, ни дач.

Ей надоело думать про Кириллова, чай был выпит, но из кресла вставать не хотелось, хотелось не двигаться и плыть среди ночи, которая всегда что-то обещала, но обещаний никогда не выполняла. Подумав, она все-таки решила завтра ехать к Светке. Вдруг что-то случилось? Да если даже не случилось – когда еще выберется? Ладно, выспится и поедет.

Но спала плохо: странное возбуждение не давало расслабиться и отпустить этот день с его огнями, волнами, взглядами, разговорами. Пару раз она даже вставала, зачем-то шла на кухню, ложилась снова, а утром соседи справа начали колотить и сверлить во все стены, и ей ничего не оставалось, как собраться и ехать.

Заскочила на рыночек купить фруктов и рыбы и часа через три сигналила в Светкины ворота, любуясь ладным коттеджем из желтого кирпича, с синей крышей, утопавшим в роскошной зелени.

– Ну, слава богу. Где Валерка?

– В Москве. Слушай, мы сто лет не виделись.

– Ага. Сейчас прибудет Эльза.

Всякий раз, когда они встречались, Маргарита удивлялась, что школьная подруга совсем не меняется. Те же рыжие волосы, стремительная походка, тот же проницательный взгляд и непременные цветастые балахоны. Светка была художником-модельером и шила чудные наряды, но Маргарите всегда казалось, что это не совсем ее, и она могла бы быть, ну, скажем, отличным администратором или хозяйкой гостиницы. Но Светлана была уверена, что со временем создаст собственный бренд и вполне сможет конкурировать со Зверевым и Юдашкиным.

Они прошли в ухоженную кухню, а через нее – на открытую веранду, выходящую в заросший сад.

– Чего-нибудь поешь?

– Поем.

– Есть овощи, грибы и есть оладьи. С твоей фигурой можно всё и сразу, так что лопай, а я стану рассказывать. Нет, ты подавишься, лучше поешь.

– Тогда не буду.

– Ладно, слушай. Пока нет Эльзы, расскажу. Была я в городе и случайно встретила Римму – ну, помнишь, наша педиатр, мы с ней на Васильевском жили?

– Римму не помню. И что?

– Встречаю, а она говорит: мол, видела вашу Эльзу Даниловну и так порадовалась за нее – родила третьего. Ох, ах, какая молодец, в таком-то возрасте.

– Кто-кто родил, Эльза? Когда?

– Да никогда! Ты слушай. Я спрашиваю: «Да? Не может быть!» А она: «Я думала, вы знаете, ведь мальчику почти три года, в садик оформляет».

– Кто, Эльза?

– Эльза, Эльза.

– Ты когда ее видела в последний раз?

– Три месяца назад, не помню точно. Я бегом звонить Эльзе, и она сказала, сказала… Такого даже в сериалах не бывает, Ритка. Нет, не бывает – всё перебрала.

– Ну, ты расскажешь наконец?

– Рассказываю. Помнишь, ее Вадим всё время ездил в командировки куда-то в область? Как ни придешь, мужика нет и нет, она одна с детьми плюхается.

– Так дети-то давно большие: Алене – двадцать два, Игорю – двадцать.

– Это они сейчас большие, а пять лет назад, когда Вадим начал ездить по командировкам, они были меньше. Ну вот. Возвращается он в очередной раз, да не один – с ребенком, этим самым мальчиком. И заявляет: это мой сын. Или ты принимаешь нас вместе, вдвоем, или мы вместе уходим.

– А мать?

– Что мать? Какая-то профурсетка. То ли пьет, то ли что, непутевая в общем. Жил там с ней, поживал, а когда увидел, что ребенок без присмотра, забрал и увез.

– Это тебе Эльза сказала?

– Да, прямо по телефону.

– Не ожидала от Вадима.

– Да уж, не каждый день мужик в подоле приносит!

– Вот именно, не каждый. Молодец Вадим, другой бы бросил: разбирайтесь сами.

– Да вроде там некому разбираться – родне не надо. Ну ладно, Вадим, по твоим словам, молодец, а жене-то его теперь что делать?

– Жить и радоваться.

– Ну так сама ей и скажи. Вон идет, приехала. Погулял твой муж, ребеночка прижил, а ты бери, расти и радуйся. Спасибо не забудь сказать. Да я три ночи от этой новости уснуть не могла, а она – «молодец». Я понимаю, такое в желтой прессе прочитать, но когда твоей родной подруге привозят ребенка от любовницы… Не знаю, я бы вцепилась в морду.

– Кому?

– Кому-кому… Ну, ясно, муженьку.

Маргарита встала и, улыбаясь, быстро пошла к Эльзе, которую еле узнала, настолько та похудела. Но, чем ближе она подходила, тем сложнее ей было удерживать улыбку. А когда подошла и Эльза припала к ней и заплакала всем своим существом, у Маргариты тоже навернулись слезы. Так они и стояли и плакали, пока Светка не обняла обеих и не усадила на диван.

– Рита, мне плохо… Плохо… Совсем потерялась, не знаю, как жить. Позор-то какой. Думала, как вам рассказать. Хорошо, Света сама позвонила. На работе все молчат и так смотрят – невозможно вынести.

– А с кем ребенок-то?

– С отцом. Взял отпуск – пусть сидит. С нашими так не возился, как с этим. Пять лет мне врать и жить с той девкой, всё разрушить, а потом еще выставить на посмешище! Ужасно. Ну ведь гуляют же люди – никто не догадывается, над женой не смеется. А тут… Не знаю, что делать, не знаю.

– Эльза, стоп. Стоп, я сказала. Сейчас ты выпьешь кофе и будешь слушать меня, потому что я сейчас – самый компетентный в нашей компании человек. Я каждый день с этим сталкиваюсь и говорю тебе как врач: ты просто слишком благополучна. Благополучна – слишком, и жизнь это поправила. Всё! У меня пол-отделения матерей-одиночек, треть – которые не могут выносить, почти все нездоровы, а мужья – без слез не взглянешь. Ну, посмотри на нас, своих подруг. Светку муж с грудным ребенком бросил, лет пятнадцать билась одна, пока Егор не появился, и тот не идеал. Я – без детей… Да если бы у меня был ребенок и Валерка еще привел одного, простила бы не глядя. Честное слово. Ну, неприятно, изменил. Конечно, больно… Но совершенно ясно, что на той женщине он жениться не собирался в любом случае. Ведь так? Иначе давно бы женился. И самое главное, не каждый мужчина решится привести домой такое свидетельство своей измены. Я хочу сказать, не всякой жене окажут такое доверие. Тебе – оказали.

– Да выхода у него не было, вот и всё. Мальчишка всё время один, соседи подкармливали. За две недели он у нас на три килограмма поправился.

– Вот видишь! У меня пол-отделения сорокалетних – кто со вторым, кто с третьим. А тебе и рожать не надо: готового принесли. Еще полюбишь больше, чем своих.

– Она полюбит – и заявится мамаша. – Светка, хранившая скептическое молчание, встала и пошла ставить чайник, громыхнула им о стол, с шумом залила воду.

– Нет, не заявится. Вадим с нее расписку взял.

– Подумаешь, бумажка! Протрезвеет – и явится.

– Света, перестань. Сейчас никто не знает, что будет, чего не будет. Ты готова с ним развестись, расстаться, разменять квартиру и жить одна?

– Ну почему одна? А дети?

– Это кто у нас дети? Алена? Алена не сегодня завтра выйдет замуж, Игорь приведет подругу, и ты всех их будешь обслуживать. Теперь рассказываю про Вадима. Вадим поплюхается с ребеночком так с полгодика, устанет – это ведь мы как машины, а они устают – и женится на какой-нибудь девахе. А так, если рассуждать цинично (а я именно так сейчас и рассуждаю), ты получаешь виноватого на всю жизнь мужа и ребенка, который будет тебя любить, как родную мать. А ты – его.

– Не знаю…

– Люди собак, кошек любят, вон змей даже держат, а тут двухлетний мальчик. Другая бы радовалась.

– Рит, ну тебя послушать – гуляй, мужик, направо и налево, неси детей, а мы будем растить. – Светка вдвинулась на террасу, поставила поднос с чашками.

– Да нет же, не так.

– А как?

– Ну я же сказала: больно. Конечно, больно. Но ведь это не конец. Женат человек, не женат – он имеет право на личную жизнь. Цепь всё равно не наденешь. Да и не нужно. Ну, всякое бывает. Увлекся, скажем, человек, а она родила – не спросила. Из-за одной измены глупо расставаться.

– Да он пять лет там ошивался!

– Вот именно, пять лет. И ни за что не хотел расставаться с семьей. И даже когда родился сын, он этого не сделал. Не захотел. Света, вот скажи честно, скажи: а ты в самой себе уверена?

– Уверена в чем?

– В том, что завтра ты не встретишь человека, не влюбишься в него, несмотря на Егора, вашу семью и Сашку, которого того и гляди выгонят из института? Несмотря на ваши кредиты, планы, этот дом, родителей Егора, которых вы решили забирать?

– Конечно, нет. Конечно. Но раньше ты говорила по-другому.

– Глупая была, молодая. Не понимала, что каждый волен распоряжаться своей жизнью по-своему. Волен, Света, понимаешь? Человек увлекся, но он берег жену пять лет, скрывая эту связь. А потом, между прочим, встал на сторону ребенка, рискуя потерять семью и старших, взрослых детей. Да, кстати, они-то как?

– Не знают, что и думать, как относиться. Мальчика жалеют. Если куда надо сходить, Вадим его с Аленкой оставляет.

– Вот. Дети, значит, приняли. Умнее потому что.

– Рит, ты правда так думаешь? – В исплаканных глазах Эльзы промелькнула слабая надежда, и она с вопросом продолжала смотреть на подругу, словно от этого ответа зависела вся ее дальнейшая жизнь.

– Думаю, у тебя просто нет других вариантов.

– Варианты всегда есть, – упрямо напомнила Светка.

– Есть, но этот – лучший. И с христианской, и с циничной точек зрения. Всё! Пошли коптить рыбу, я форель купила. Где коптильня? И надо было брать с собой ребенка, побегал бы здесь на воздухе. Как его, кстати, зовут?

– Андрюша.

– Ну вот, в следующий раз возьмешь с собой Андрюшу. А что касается общественного мнения… Ну, посудачат день, а максимум неделю, жизнь предъявит другое событие – про вас забудут. Тут ведь как преподнести… Пока ты себя считаешь жертвой – и все вокруг будут считать точно так же. А когда ты начнешь порхать от счастья, все примутся завидовать. Так и скажи: знаете, так мечтала родить третьего ребенка, но возраст, всё такое, а тут – пожалуйста, и рожать не надо, как повезло! Попробуй. Ты понимаешь, любая, самая мерзкая проблема всегда имеет две стороны, но ведь мы почему-то выберем ту, что похуже, и носимся с ней, как с писаной торбой. Бабушка моя говорила: как дурень со ступой.

– Почему со ступой?

– Не знаю почему, но смешно.

– Ритка, не там работаешь, не там… Иди в психологи – от клиентов отбою не будет. Но нас ты будешь принимать бесплатно.

– А я и так психологом работаю. Вот прихожу на работу и сразу становлюсь психологом. И как психолог повторяю: девяносто восемь процентов моих пациенток тебе бы искренне позавидовали. А может, и все сто. Гордись и радуйся.

Маргарита сама удивлялась той легкости, с какой приходили эти слова, точно кто-то подсказывал, но она знала, что сейчас самое главное – помочь подруге принять эту новость, а после Эльза разберется. Самое трудное – это сейчас. И Эльза словно поверила: встала, умылась, задвигалась. А когда они закоптили рыбу и водрузили ее на стол в окружении Светкиных яств, стало и вовсе легко, почти как сто лет назад, когда, слава богу, не было ни мужей, ни проблем, с ними связанных. Светлана достала две бутылки какого-то коллекционного вина, и было решено, что домой они вернутся на такси, а машина Маргариты пока поживет здесь, в гараже.

* * *

В отделении после того случая повисла какая-то предгрозовая тишина: все мрачно сидели по палатам и выходили лишь по вечерам, когда процедуры заканчивались. Дневной стационар фактически отменили. Наша Вика не бегала курить в окно, пытаясь бросить.

Вдруг резко похолодало и засквозило во все щели, и мы только и делали, что кутались в одеяла да пили чай.

Осень. Вот ее пережить – и всё. Потом декабрь – и мне рожать. Двадцать восьмое декабря тире четвертое января. Срок, который стоит в карте. Четыре с лишним месяца. Шестого ноября мне выходить в декрет. Там будет легче. Значит, два месяца с хвостиком. Их нужно как-то перележать. Всего-то два. Не пять, не год. Вот только по-прежнему никакой логики в моем состоянии не обнаруживается. Допустим, понервничала бы – получи сокращения. Так нет, если что-то возникает, то, как правило, на ровном месте. Полностью изолировать себя от эмоций, конечно, не удается, но определенные успехи есть. Например, меня совершенно не взволновала Зоина история, то есть я хочу сказать, не вызвала острых чувств.

Да и беда женщины из соседней палаты, в общем-то, прошла мимо. Мне удалось не загрузиться, не примерить ее случай на себя. Я действительно убеждена: у каждого свой путь, и вычислить его практически нельзя, так какой смысл в это погружаться?

Приходит Алеша, пытается мне что-то рассказывать, но, видимо, я плохо изображаю заинтересованность, и он стал ограничиваться пунктирными отчетами. Главное, как говорит одна моя подруга, в нужных местах говорить «Да ну?!» – и вовремя кивать. Вот и киваю.

– Тебе хорошо, – завидует Вика, – дочка большая, каждую минуту маму не зовет. Да она еще и рада, что ты не стоишь над душой: куда пошла, когда придешь? А что, у них с отчимом отношения нормальные?

– Ага, приятельские. Говорю: может, у папы поживешь, пока я здесь? А она – ни в какую.

– Ну конечно, папаша церемониться не будет, а тут она сама себе хозяйка. Не, пусть живут вдвоем, присмотрят друг за другом. А что, папа-то женат?

– Женат, женат.

– А дети?

– Только Аня.

– Вот и хорошо: пусть помогает Ане.

– Да что хорошего? Красивый здоровый мужик обязан размножаться. Как исчезающий вид.

– Да уж, исчезает…

– Причем по всем статьям. На рыбалках, охотах, в горах, во всяких экстремальных видах отдыха гибнет кто?

– Мужик.

– В разных катастрофах, драках, локальных войнах и просто в армии?

– Мужик.

– Плюс аварии на производстве, гибель военных самолетов, подводных лодок и прочей техники. Но главное, он, этот мужик, поляризуется.

– Это как?

– Ну, собирается на полюсах общества. Наркоманы, алкоголики, бомжи и преступники в основном кто?

– Они.

– Да, нижний полюс. Ну а верхний – сфера большой политики, большого бизнеса, высокого искусства. Этих интересует только дело. А! Еще одну статью забыла – гомосексуалисты. Мало того что их и так не сыщешь днем с огнем, так они еще и спариваются. Что остается? Жалкая горстка особей, которую рвет на части женская половина человечества. Так что мужчина – нормальный, среднестатистический – обязан размножаться, а не вымирать. Но, как правило, чем он более развит, тем меньше ему хочется это делать: он живет другим.

– А мы выкручивайся как хочешь.

– Вика, ну ты же выкрутилась. Свой погиб – взяла чужого. Хотелось насовсем, но вышло на время. Так что всё логично.

– Не надо мне этой вашей логики, а нужно нормальной человеческой жизни.

– Ладно, я тебя успокою. И живут они на тринадцать лет меньше, чем мы. Так что в любом случае, хоть ты замужем-презамужем, доживать всё равно одной.

И никого это не успокоило. Все жалостно вздохнули.