Текст книги "Мужской стриптиз"

Глава 17 КАК ПРОЙТИ В БИБЛИОТЕКУ?

– Вы не скажете, как пройти в библиотеку? Гы-гы-гы! Сергей еле сдержался, чтобы не послать абонента на все известные буквы. Это Филин так шутил. Иначе начальник охраны шутить не умел.

Сергей со вздохом вернул тяжелую эбонитовую трубку на рычаг и затопал вдоль периметра. Шагать было нетрудно, сменщики продолбили в полуметровом снегу узкую, твердую тропку. Скрип валенок казался последним звуком в замерзающей вселенной. Кто-то из парней разбросал вдоль забора хлебные крошки. За Сергеем вприпрыжку крались вороны. От мороза они обросли пухом, приняли почти шарообразную форму. Клевали хлеб, косились недобро.

– Не дождетесь, – сказал им Кушко.

Сергей обошел сараи, потрогал замки, последил за шоссе. Никого, лишь комки вьюги на каленом асфальте. На бровях повисли сосульки, ресницы склеились. Луна дружески подмигивала и пряталась за трубами коттеджей. Ветер насвистывал, играя с колючей проволокой. Уютно постукивал далекий червяк электрички. Электричка несла счастливых москвичей к салатам, шампанскому и новогодним елкам.

Хотелось плюхнуться в сугроб и завыть на луну, протяжно и дико, чтобы откликнулись хотя бы промерзшие псы. Вдвойне хотелось плюнуть на проклятых буржуев, врезать по красной роже надоевшему Филину и уснуть, обняв единственное теплое существо в мире – чугунную печку.

Сергей еще раз обошел вверенный ему квадрат и с верхней точки косогора тоскливо оглядел деревню Малаховку. Недостроенные особняки новой русской знати торчали среди мелких хаток, как скелеты доисторических ящеров. В кривых окошках моргали елочные гирлянды. Жители хаток, в ватниках нараспашку, обнимались, плясали и вяло дрались у круглосуточной винной точки. Антенны на домиках, собранные из кастрюльных крышек, точно подсолнухи, повернулись к Москве, в ожидании президентской речи. Горькие дымки доносили до Сергея насыщенный букет из сивухи и американской курятины. До конца смены оставалось тринадцать минут. До Нового года – пятнадцать.

Сменщик не подвел, приплелся заранее. Два неуклюжих тулупа встретились среди искрящегося безмолвия, постояли минутку под «грибочком» и разошлись. Сергей отдал ружье и заспешил в свою каморку. В каморке охранник долго расстегивал овчину. Филин не обманул – в таком тулупе, поджав ноги, ничего не стоило уцелеть под снежной лавиной. Сергей снял хрипящую трубку, проверил хилую изоляцию на проводе и доложил, что смену сдал.

– Дошел до библиотеки? Гы-гы-гы!

Сторожем в Малаховку бывшего лейтенанта пристроили товарищи по питерской академии. Плюсов в столь занимательной и творческой работе имелось немало. Во-первых, среди лютого декабря он обзавелся теплым бесплатным пристанищем. Это дорогого стоило, поскольку квартировать в чужих семьях он себе не мог позволить. Бывшие военные соратники не подвели, ссудили денег, пристроили на временную работу, обещали искать что-то более значимое…

Во-вторых, Филин выдал тулуп, толстые штаны, валенки и неограниченный запас дров. В-третьих, хозяин недостроя исправно снабжал охрану харчами. Не жмо-тился и не задирал нос. Понимал, что без бравых сторожей энергичные местные жители живенько вынесут с участка все, что не прибито намертво. В-четвертых, у Сергея появилась возможность бесплатно посещать подвальный спортзал. У хозяина особняка имелась там доля собственности. И пусть до зала приходилось добираться на электричке, пусть под сырыми кирпичными сводами ржавели гантели, пусть по вечерам собирались сопливые «быки» – это все ерунда.

Он возвращался в себя. Нервы успокаивались, тело привычно и радостно откликалось на нагрузку. Размяв себя железом, Сергей окунался в душ, напяливал шмотки и бегом несся к электричке, чтобы не простудиться. А главное – чтобы успеть растопить печь и не околеть ночью в любимой Малаховке…

На суточное дежурство он выходил, как космонавт – в открытый космос. Три пары носков, майка. Рубаха. Джинсы.

Поверх джинсов – две пары брюк. Потому что брюки были шире.

Поверх рубашки – старый свитер, на него напяливался директорский малиновый пиджак, и вся эта красота впихивалась в потертый плащик.

Раздувшийся капустный кочан выползал на дежурство. По крайней мере, так он не рисковал обморозиться…

Итак, ужин. Макароны, яйца и все съедобное, что сумел найти.

Когда аппетитное блюдо готово, из подпола извлекается окоченевшая бутылка шампанского. Следующие пять минут потрачены на отчаянное сражение с крошечным телевизором. По серой ряби прыгают фигурки, затем сверху спускается мясистый подбородок, и лишь в последние секунды прорезается звук.

«Дорогие россияне…»

– Ну, будь здоров! – сказал Сергей президенту и выстрелил пробкой в потолок.

На первых ударах курантов сторож Кушко чокнулся с экраном и занялся ревизией своего неказистого жизненного пути. Известно, что праздничные ночи – лучшие спутники духовного мазохизма; Сергей развязал тесемки фотоальбома и погрузился в счастливое детство. Детство прошло под знаком бесконечных гарнизонных переездов. Запомнились пацанские разборки в новых школах, салаты из тертой моркови и злобная пятиклассница, лупившая его энциклопедией. Кстати, о девочках…

Внезапно всплыло и совсем иное, многоцветное, южное утро. Кажется, отец получил тогда повышение и на радостях повез семью в Крым. В каком же году это случилось?… После восьмого класса? Или после девятого? Там, на выбеленной солнцем набережной, расставили трибуны, получился амфитеатр. Среди прочих трюкачей выступала девчонка, смешная, пухленькая, с такой заводной улыбкой, что невольно все смеялись в ответ. И все болели за нее! Она совсем не походила на девиц из его школы, светленьких, худых, выросших без солнца и витаминов. Самое смешное – девчонка каталась по канату на самодельном велике, он весь состоял из сборных частей, казалось – вот-вот развалится, но наездницу это ничуть не смущало. У нее горели глаза, кажется, она получала немыслимое удовольствие от общего гама, выкриков детей, хлопков, солнечных зайчиков, от воплей усилителя…

Да, черт побери! Той неловкой актрисе было лет двенадцать? Кажется, она проиграла… Там выдавали какие-то дурацкие призы, и школьник Кушко даже успел разволноваться, загадал, чтобы смешная черноглазка выиграла. Такое чистое, светлое такое утро, как же далеко оно умчалось…

Сергей отхлебнул шампанского, проверил, сколько времени осталось до выхода на смену, развернул задубевший матрас.

– Эй, студент, – зарычал в трубке далекий Филимонов. – С новым щастем тебя! Не кашляй!

– Тебя тоже!

– И сильно смотри не нажирайся! В четыре утра твой обход – не забыл?

– Такое разве забудешь? Ударили Спасские куранты.

– Да, Серега, чуть не протормозил, – всполошился заботливый начальник. – Тебе тут дружки твои армейские звонили. Вроде как подарок тебе к празднику, гы-гы!

– Мне-е? Подарок? – голосом грустного Иа переспросил Сергей.

– Видать, недолго ты у нас, – вздохнул Филимонов. – Придется снова замену искать… А тебе звонили – зовут куда-то… стулья продавать. И хату вроде как обещали. Завидую тебе, лейтеха!

– Я сам себе завидую! – прошептал Сергей и снова чокнулся с экраном.

Стулья – так стулья.

Глава 18 КАНАДА

Именной билет на фамилию «Арефьева», с правом бесплатного посещения всех шоу «Дю Солей». Отпечатан на изумительном цветном картоне, воистину щедрый подарок всемогущего Ги Лалиберте.

Впервые за долгое время они наконец-то остались вдвоем. После самолетов, битком набитых залов ожидания, отелей и офисов. Сидя в гостевой ложе грандиозного шапито, Настя чувствовала плечо мужа, слышала его дыхание, кивала его торопливым объяснениям. И неважно, что Марк любое представление перемалывал через призму своего профессионального опыта. Неважно, что трое из русских артистов на сцене являлись его «детьми», плодами его продюсерского гения, неважно, что новый спектакль он видел уже не раз…

Настя нутром ощущала его восторг, его нервные пики и сомнения. Может, здесь и зарыта дивная тайна семейного счастья, когда муж и жена с одинаковой легкостью вдыхают атмосферу творчества?

В те дни ей казалось, что большего счастья придумать не дано.

– Ги Лалиберте – настоящий чародей, – шептал в ухо Марк. – Чародей, безо всяких шуток, но с потрясающим талантом к деньгам. Он начинал с нуля, бродил по улицам на ходулях каких-то пятнадцать лет назад. Потом заявился к чиновникам и сказал, что будет делать цирк. Его высмеяли… кто мог поверить, что Канада породит новое зрелище? Мир привык к хоккею, к кленовому сиропу и Ниагаре. Мир привык, что цирк пришел с юга, от итальянцев… Но Ги добился, он гений. Первую труппу он собрал из таких же площадных весельчаков. Он сразу заявил, что в его цирке никогда не будет дрессуры. Ни одно животное там не станут мучить… А потом он убедил богачей, нашел деньги и собрал лучшую команду креативщиков. Это семеро… Они запираются и творят из картин, из старых сказок, из легенд… Ты видела? – они выпускают футболки, диски, альбомы. Это корпорация, в России так никто не умеет. Ги отказался от обычной арены, смотри…

Настя смотрела, раскрыв рот.

Сказка распускалась, точно феерический неземной цветок.

На полукруглую сцену слетали ангелы, теряли белые крылья и возвращались наверх в сияющих хрустальных люстрах. Свет творил чудеса, заставки менялись ежеминутно. Внизу жонглеры дрались подушками, над ними порхали искрометные фантомы в обручах, из тайных ниш возникали процессии лилипутов и циклопических гигантов…

– Это шоу делал Даниэль Паска, я тебя с ним познакомлю, ему поручены Олимпийские игры…

Музыка лилась отовсюду, под нарастающее болеро вспыхнуло карнавальное шествие, в нем перемешались марионетки, балаганные петрушки и диковинные птицы. Карлики парили на надувных шарах, человек в длинном плаще грустно брел под хлопьями снега…

– Смотри, это Слава Полунин, наш человек, один из лучших мимов на планете!

Внезапно танцевальные па оркестра сменил глубокий органный хорал. Настя ощутила, как вместе со всем залом ее буквально приподнимает над креслом. А потом жадный луч поймал крошечную фигурку клоуна на велосипеде, тот взлетал все выше и выше, словно парил на вяжущих нотах субконтроктавы…

– Тебе понравилось?

Можно было не спрашивать. Она сидела, оглушенная, выпотрошенная изнутри.

– Ты будешь там. Только не в этом представлении, в следующем. Но ребята готовят не хуже…

Она кивала. Последние дни она почти непрерывно кивала, не успевая за лавиной информации, за сменой жизненных декораций, за гонкой с нарядами, документами, звонками.

– Я куплю нам квартиру в Москве… Настя, ты слышишь? Дай паспорт, оформлять буду на тебя.

– Делай, как ты хочешь…

– Ты даже не поедешь на нее посмотреть?

– Я тебе доверяю.

Тогда она доверяла безоглядно. Доверяла искренним слезам, которые он не постеснялся пролить при всех. Те слезы были дороже бриллиантов, дороже букетов роз, которыми позже заваливали номер, ведь эти слезы вызвала его настоящая любовь…

– Зачем ты это принес? Это очень дорого, я не смогу такое носить.

– Пусть у тебя будет. Ты должна быть самая красивая.

Пусть будут камни. Пусть будет все, она кивала.

– Тебе здесь надо сдать на права. В Америке каждый должен водить машину.

– Но у меня нет времени. Репетиции два раза в день…

– Мы найдем время. Это важно…

Она кивала. Тонула в его любящих глазах.

Но наступало утро, и вечерний настрой неумолимо оборачивался прозой репетиций.

– Марк, это не мое. У меня не получается.

– Все у тебя получится.

– Мы добавим тройной баланс с першами… Быстрый суетливый говор на французском, затем в ответ – такая же английская скороговорка.

– Марк, это не мой номер.

– Будет твой.

– У меня не получится. Зачем ты все меняешь? Зачем эти лестницы, зачем шесты?

Снова быстрый говор, жестикуляция, шумные яркие люди с белоснежными зубами. Настя терялась, жалобно искала глазами Потапова. Потапов присутствовал, и Владислав, и Арина, они продолжали слаженно лепить будущую звезду, но их тоже засасывало. Их перемалывало, увлекало, пережевывало, точно катился по головам громадный каток.

– Месье Паска считает, что нужно использовать подкидную доску…

– Месье Жиль предлагает летающую трапецию, тогда мы гармонично объединим со следующим номером…

– Месье такой-то готов отдать тех двоих русских, они показали эффектный подъем по шесту с партнершей на лобовом перше…

Впервые Настя увидела, как работают за рубежом соотечественники. Проклятый капитализм действительно вышибал пот, но в каком-то смысле артисты уставали меньше, чем на Родине. Здесь все друг другу улыбались, невольно перенимая западный стиль, здесь не спорили по мелочам, всем доставалось достаточно места и времени.

– А что, если плечевой перш на ходулях?

– А куда мы тогда воткнем велосипед?

– Пусть девушка едет навстречу, вниз. А ваши ребята одновременно начинают с балансирами и колесами…

Спустя неделю стало очевидно, что свежеслепленная громоздкая конструкция трещит по швам. Марк куда-то улетал, возвращался, бегал по номеру, вцепившись себе в волосы.

– Настя, у тебя впереди тур по Америке, Лас-Вегас, потом Берлин и Вена. Нельзя так легкомысленно подходить…

– Ты так говоришь из-за денег? Ты боишься, что много денег потрачено?

– Забудь о деньгах, забудь! – Он замирал, хватал ее лицо в ладони, прижимал к себе в порыве нежности. – Ты работаешь там, где собраны таланты. Ты сама звезда, скоро тебя будут встречать полные залы. Но здесь не самодеятельность, здесь все построено на жесткой дисциплине!

– Разве я дурака валяю? – Она совала ему под нос свои мозолистые ладошки, задирала кофту, демонстрировала синяки.

Он морщился, как от удара в поддых, опускался на колени, трогал губами ее ссадины.

– Радость моя, у меня иногда такое впечатление, будто в рабство тебя продал…

– Не в рабство… – Стоило мужу дать слабину, как и она мгновенно теряла пыл. – Не в рабство, я же сама хотела. Я очень счастлива, правда-правда. Но это мой номер, Марк. А ты присобачил меня к силовикам…

И поутихший спор заходил на очередной виток, словно распрямлялась туго сжатая часовая пружина. Менеджеры жаловались русскому продюсеру, находили его среди ночи на другом конце земного шара.

А в святая святых цирка, за стеклянной стеной, отделяющей тренировочную базу от управления, расхаживали те самые семеро, мозговой центр шоу. Впрочем, двое не суетились. Они вообще в цирке не служили, но получали от неугомонного Лалиберте серьезные деньги за генерацию новых идей. Они отсматривали сотни кассет с материалом, рылись в древних фолиантах, покрывали набросками тонны бумаги. Новое шоу подвергалось бесконечной шлифовке. В эту ночь на одном из шести больших экранов застыла в прыжке изящная черноволосая девушка, оседлавшая велосипед.

– Эта русская… Арефьева, да. Она отсеяла все, что ей предлагали…

– Возможно, ей виднее? Номер захватывает.

– Сказать по правде, я давно так не вздрагивал.

– А мне нравится. – Тонкий человек в камзоле и розовом жабо раскурил черную сигарету. – Русские заставляют своих детей делать фантастические вещи… Пусть эта… Арефьева делает, это свежо.

– Это щекочет. Очередная находка Марка. У него волчья хватка…

– Вы слышали – это его жена.

– Невозможно! Такая молоденькая?

– О, это забавно. Если бы я был литератором, непременно обыграл бы сюжет. Потрясающая драматургия – скульптор ваяет Галатею…

– А она вырывается и делает все по-своему!

– А почему бы нет, господа? Что, если нам сместить акцент на нее? Что скажете, Гийом?

Мимолетные согласные кивки, хитрый прищур, карандаши застывают в полете.

– Отличная мысль, господа. Кинем главный заголовок: «Анастасия Арефьева – русское чудо».

Глава 19 УТРОМ СТУЛЬЯ…

Порой жизнь похожа на детский калейдоскоп. Лишь секунду назад ты видишь тоскливые серые углы, но достаточно легкого поворота, чтобы мир засиял ослепительно яркими кристаллами…

– Здесь поживешь пока. Подкопишь, там приличнее снимешь.

За дверью оказалась мрачноватая, но теплая комнатка, даже с балкончиком. Ноздрей коснулся слабый аромат нафталина и увядших цветов.

– Фантастика… – только и мог промолвить Сергей. – Мужики, да я вам до гробовой доски обязан…

– А вот этого не надо, – заржали «мужики». – Не надо о гробах. Тут как раз бабка месяц назад померла. Заработаешь – поставишь коньяк. Не заработаешь – подметешь, хе-хе… И с соседями не ругайся. Они тут люди творческие, ранимые, сам поймешь.

И ушли, оставив его наедине с чужими внуками в рамках, вискозными циновками и мрачной кукушкой в заглохших ходиках.

Кровать замученно скрипнула, когда новый жилец осторожно присел на край. Помимо кровати комнатку украшали футляр от баяна, ножная швейная машинка и утюг без провода. Просто замечательно, после обледенелого гаража в Малаховке – почти свое, сухое и уютное жилье!

Творческих соседей не было дома. Ванная пестрила физиономиями индийских божков, в туалете красовалась коллекция лаптей, а на кухне вместо еды толпились книги с пугающими названиями: «Популярная каббала», «Путь к себе», «После смерти»… За окно не хотелось смотреть. Там громоздились кубы новостроек, торчали сваи, легковушки барахтались в цементных лужах. Оптовый мебельный склад, на котором предстояло делать карьеру продавца, располагался в пятнадцати автобусных остановках.

Но что значили эти временные заморочки перед лицом армейской выручки? Сотрясаясь наутро в переполненном автобусе, Сергей с удивлением признался себе – он никогда не дружил с этими ребятами. Парни учились с ним на одной батарее, но в соседних взводах и в Питере почти не контактировали. И в увольнительные ходили не вместе, и гуляли в разных компаниях…

А вот, поди ж ты, помогли…

Первый рабочий день не сильно отличался от шестого и от десятого. Продавать стулья оказалось скучно, но несложно. Главное – улыбаться, не сбегать на перекур и создавать страшно деловитый вид, когда случайно забредет покупатель. Как быстро выяснилось, продавать чужое – гораздо проще, чем свое. И спокойнее. Покупатель искал в продавце одновременно глуповатую преданность и хитрую эрудицию. Достаточно было доверительно понизить голос, сказать: «Вот это не берите, хлам, зато вот это… я сам себе на даче поставил…»

И клиент твой, что-нибудь да купит.

На двадцатый день Кушко неожиданно получил повышение. С рядового продавца его подняли до менеджера и намекнули, что при соответствующем старании не за горами вожделенная должность старшего менеджера. То есть если раньше он бестолково слонялся с коллегами по залу, то в будущем предстояло бестолково просиживать штаны в отдельном кабинетике. Встречать грузовики, пересчитывать ящики, ставить подписи в накладных…

Стулья, сборные шкафы и диваны.

Именно то, о чем всю юность мечтал будущий лейтенант Кушко.

В какой-то момент он поймал себя на том, что ежедневно совершает абсолютно механические действия. Вскакивает с бабушкиной постели, отжимается от пола, обливается холодной водой, вступает на кухне в бой с мускулистыми тараканами, собирает в дорогу бутерброды, кивает знакомым мученикам в автобусе…

Однако нарыв вскрылся не на работе. Однажды из загадочных странствий вернулись соседи по квартире. Вечером в дверь энергично постучали.

– Хаюшки, – засмеялась девушка, тряхнула копной разноцветных волос и ловко протиснулась в щель. На ней было что-то пестрое, льняное, скорее похожее на мешок, чем на платье. – О-о, я извиняюсь, о, какой вы…

Сергей поднялся с пола. Мокрый, полуголый, потирая костяшки после отжиманий.

– А можно на «ты»? – Она оглядела быстро, точно прикоснулась всюду. – Меня Рита зовут. Это тебя, стало быть, к нам подселили? А ты кто, с севера? А моего – тоже Сережка. Только я его зову Маугли, потому что дикий. А еще я его зову – падишах. Потому что смолит. Ты как насчет? На пару тяжек? Давай с нами, а? Отметим твое новоселье? А ты вообще, чего тут хавал, пока нас не было? На кухне – голяк…

Слегка обалдев от ее словесного напора, Сергей сделал вялую попытку отбиться от приглашения. Но попытка успеха не имела.

Его затащили в двухкомнатную соседскую половину, почти насильно воткнули в кресло и вручили загадочную штуковину, похожую на тыкву с трубочкой. Из тыквы растекался ароматный чайный дух. Напротив кресла висели портреты лысых мужиков, завернутых в простыни. Из смежной комнаты торчали чьи-то синие ноги. Там кто-то спал на полу, завернувшись в полосатое покрывало.

– Пис, – произнес падишах Сергей, махнул косичками и углубился в толстую книгу. Иногда он трогал ногтем струну ситара. Инструмент издавал невнятный восточный звон.

– Пис. – Кушко состроил ответную приветливую рожу.

– Он сейчас не с нами, – вздохнула Рита. – Пошли лучше, я тебе уродцев покажу.

Ее взгляд странно плавал, не концентрируясь на глазах собеседника. Плавал от его плеч и до… Одним словом, призывно обжигал.

– Уродцев?

– Ага. Хамелеонов. Маугли их собирает, у него предки на Мадагаскаре служили. Обучали дикарей. Хамелеонов воспитывали… Хотя нет. Лучше я тебе свои фото покажу. Хочешь мои снимки? Только чур – никому! Это еще – секретно. Это для одного крутого журнала. А пошли к тебе, а?

С зажатой в руках тыквой жилец был ловко перемещен обратно. Как-то незаметно Сергей разговорился, поведал о своих невеселых приключениях. Рита слушала умело, встряхивала рыже-палево-русой челкой. Непринужденно уселась по-турецки, прямо на коврик, у его ног. Заставила его открыть чемодан и показать уцелевшие рисунки. Сделала несколько неожиданно точных, профессиональных замечаний.

– А ты – тоже? В смысле – ты тоже рисуешь? – удивился Сергей.

– Скажи, вот скажи – я красивая?

– Ты?… – Он растерянно покосился на дверь, из-за которой доносились писклявые переборы ситара. – Ну… ты очень красивая.

Она потянулась, закружилась, засмеялась. Нелепый льняной мешок распахнулся, обнажив тугой загорелый живот. За долю мгновения на сетчатке Сергея отпечаталось все разом – аккуратная вмятинка пупка, желваки мышц под смуглой кожей и… то, что мужчины скабрезно обзывают «тещиной дорожкой». Он не успел даже обдумать, хорошо это или плохо. Он успел только констатировать, что ни одна его девушка себя так… не запускала?

Нет, не то, совсем не тот глагол. Рита вовсе не выглядела запущенной, от нее роскошно пахло, если не считать табачной составляющей.

– У меня три кубка по легкой, вот что. Меня в сборную брали, в основной состав, – внезапно переключилась Рита. И словно в доказательство, легко изогнулась, встала на мостик, смеясь, упала.

Менеджер по стульям нервно сглотнул.

– Слушай, это какой-то бред – то, чем ты занят. Нет, правда. Ты не такой, ты не для этого. А ну-ка, пройдись!

– Что-о?

– Ну, просто встань и пройдись. – Она схватила Сергея за руку, вытащила в коридор. Ее плотная горячая ладошка подействовала на него, как глоток дурмана. Он продолжал думать о ее пушистом животе.

– Вот, я же говорю, зажат. Напряженный ты, но это поправимо. Мужики все такие. Ты не куришь, не пьешь, да? Молодец!

В соседней комнате вдруг низко застонали.

– Ой, сорьки, – подпрыгнула Рита. – Там у Гришки отходняк. Нет, ты не подумай, мы не наркомы. Гриша к голодовке готовится, коньяк с шампанским мешал, пора его спасать… Короче, ты заходи, а? У тебя девушка-то есть? Найдем! Забегай…

И умчалась, оставив дух нашего героя в состоянии растрепанном и смятенном. Сергей будто проснулся от летаргии. Оказывается, он совсем позабыл, что вокруг существует целый мир, и мир населяют не только призраки…

Через день Рита ворвалась с фотографиями. Ее альбом вовсе не походил на тихое пристанище семейных ценностей. Широкие страницы были заполнены снимками, от которых Сергея бросило в краску. То есть он вовсе не считал себя святошей, и дело даже не в стыде. То, что он увидел, вовсе не походило на порно, но в такой же степени не походило на его полудетскую анимацию.

– Тебе не нравится? – Рита каким-то образом оказалась очень близко. Даже слишком близко. Он чувствовал, как под тренировочным костюмом дышат ее спортивные мышцы. – Это же боди-арт. Это Черный делает. Правда, круто?

Сергей покосился на дверь. Сегодня не стонали, и ситар не звенел.

– Маугли с утра в Орел умотал, – упреждающе вставила Рита. – Там будет их гуру вещать, с Тибета прилетел.

– Что такое боди-арт? – Сергей собрал волю в кулак, чтобы не думать о ее груди.

– Вот оно и есть. Я тебе принесла. Потому что ты тоже рисуешь. У тебя красиво, но не то. Рисунок никому просто так не нужен! Маугли тоже рисует.

Сергей переворачивал страницу за страницей. И странное дело – чем глубже он туда погружался, в царство лилий, скорпионов, демонических крыльев, тем дальше отступали первый шок и первый стыд.

Обнаженная Рита на табуретке, лиловый свет падает снизу, клубы дыма. Плечи – в золотистых блестках, змеиный хвост обвивается вокруг талии, вокруг бедер, прикрывает лоно.

Рита – со спины, верхом на старинном стуле, опершись на высокую спинку. Поперек скрипичной ложбинки позвоночника словно натянута шнуровка корсета, только вместо колец и проушин – пасти зубастых рыб, а на голых плечах – рыцарские доспехи.

Нагая Рита, вся в цветах, – в обнимку с мужским манекеном, упакованным в строгий черный костюм.

– А кто такой Черный?

– Он – отпадный фотомэн. Фотохудожник. Он делает эротические сессии…

– Это я заметил.

– Но не только! Ты, небось, думаешь, что эротика – это жопой повилять, и готово? – зажглась Рита. – А слабо так раскрасить? Это искусство, на Западе целые фестивали проводят! Я уже два года у Черного моделью работаю…

– Моделью? – почему-то это слово вызывало в нем ассоциации с автомобилем.

Сергей перевернул еще одну страницу. И замер. Такой откровенной обнаженки он не мог и предположить. На предыдущих цветных снимках Рита позировала, раскрашенная с ног до головы, пожалуй, даже отлакированная, или намазанная каким-то блестящим составом. Здесь начиналась серия черно-белых снимков.

И Рита была… небритая. Совсем небритая.

Развалясь на кушетке, бесстыже раздвинув ноги, точно соблазняя невидимого любовника. И даже мужская рука в кадре. На боку, едва прикрыта простыней, закинув руки на затылок, выставив необработанные подмышки. В самой завораживающей женской позе, фокус на темных волосках, покрывающих лодыжки…

Сергей сглотнул. Потом сглотнул еще раз, чтобы заговорить нормальным голосом.

– Ты мог бы попробовать…

– Что попробовать? – Продавец стульев с трудом вернулся из темных глубин подсознания.

– Черный хотел найти мужика. Тебя расписать. Я сама могу нарисовать. Есть шаблоны узоров. Получится круто, я даже вижу, как сделать. Настоящий Тарзан получится. Мы на тебе Африку нарисуем…

– Меня? Расписать?!

– А кого еще? Не Маугли же! Денег заработаешь! – Она расхохоталась и словно бы оступилась, легко, непринужденно упала ему на плечо. Прильнула на долю секунды, прижалась сильным горячим боком, призывно глянула снизу вверх, полуприкрыв глаза. И тут же отскочила.

Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы мужские мысли кардинально сменили направление. Первой пришла мысль правильная и честная; «Муж, падишах, нехорошо, маугли, сосед, муж, нельзя, неправильно, отставить…»

– Так я зайду вечером? Поболтаем… о работе?

И вновь заглянула снизу в глаза. Пульт управления мужским организмом немедленно захватил совсем другой орган. Явно не головной мозг.

– Конечно, заходи… – Сергей никак не мог прогнать из памяти ее подмышки. – Насчет работы я не уверен, но…

– Зато я в тебе уверена. Ты – настоящий Тарзан.