Текст книги "Внутри детства"

Вечерний спектакль

Часть первая

Лиза боялась понедельников. Обычно по утрам в этот день мама приносила свой орущий будильник в детскую, включала свет и громко объявляла:

– Лизка подъём! Понедельник пришёл.

Лиза жмурилась, накрывала лицо одеялом и наотрез отказывалась просыпаться. Но понедельник даже во сне, превращаясь в огромные часы, протягивал к ней звонящие ручищи.

Сегодня опять начиналась новая неделя.

– Не притворяйся, – сказала мама и поставила будильник на прикроватный столик.

– Выключи его, мама! Я спать хочу! – зажимая уши, захныкала Лиза, пытаясь снова спрятаться в сон. Однако понедельник никак не унимался. Из кухни уже тянуло свежим кофе – значит, будильник продолжит звонить до тех пор, пока Лиза не откроет глаза, не свесит босые ноги и сама не нажмёт на клавишу отбоя. Вот тогда наступит тишина, и понедельник проглотит маму до самой пятницы.

Круглосуточница – так Лизу называет Ирина Васильевна. И хотя садик, куда девочку приводят на пятидневку, считается санаторным, «круглосуточница» почему-то всегда звучит как «неудачница». Таких в Лизиной группе всего пять. Чтобы они не кисли вечером в раздевалке, глядя, как благополучные родители разбирают своих благополучных детей, после ужина их сразу уводили в актовый зал смотреть вечерний спектакль. Для такой адаптации в саду организовали свой камерный театр кукол. Оставленные малыши воспринимали говорящие игрушки как близких друзей и плавно уходили от личной драмы в сказку.

Лиза, наконец, выключила будильник. Тишина уже не пугала. С наступившего понедельника «круглосуточница» больше не про неё. Мама обещала, что отныне будет забирать дочь из садика каждый день.

– Ты не забудешь приехать? – спрашивает Лиза перед выходом, беспокойно заглядывая, матери в глаза.

– Нет.

– А ты придёшь пораньше?

– Как получится. Ты должна понимать…

Понимать Лиза должна то, что маме трудно с ней одной. И то, что маме вообще трудно одной. Бабушка часто говорит, что Лизин папа нехороший. Вначале он казался толковым, а после того, как женился, снял маску. При этих словах Лиза всегда представляет отца в карнавальном костюме и немного жалеет его потому, что ходить в маске долго, наверное, очень трудно. Вот только если бы он маску не снимал, то до сих пор считался бы хорошим, и тогда Лизе, возможно, не пришлось оставаться в саду до пятницы. Оттого на папу она скорее сердита, хотя плохим он ей совершенно не кажется. Иногда он заходит к ним в гости, но мама каждый раз недовольна. «Ты не приносишь мне счастья, Котляров!» – говорит она. А Лиза думает, что у папы, скорее всего, счастья мало у самого, поэтому он им не делится.

– Я ничего не успеваю, – с досадой продолжает мама. Она уже не в халате и совсем не домашняя. Лизу всегда восхищало такое преображение, и, копируя мать, она часто манерничает перед большим зеркалом.

– А меня забрать сегодня успеешь?

Мама не ответила.

– Успеешь? – переспрашивает Лиза.

Мама молча красит губы у зеркала, и её молчание укрепляет в Лизе тревожное предчувствие.

– Я не хочу оставаться на сууткиии! – начинает кукситься девочка, глядя на маминого зеркального двойника.

– Послушай, Лиза… твой садик один из лучших в городе. Почему ты всё время ноешь? – говорит двойник, припудривая щёки.

На каблуках мама гораздо стройнее и выше, но Лизе не нравится, что сегодня она не в кроссовках.

– Твои ноги устанут, а тебе ещё за мной сегодня идти.

– Садик находится в зелёной зоне, – продолжает мама, совсем не обращая внимания на слова дочери, – у вас развивающие занятия, бассейн, театр, здоровое питание. Тебе должно быть хорошо, а ты постоянно жалуешься!

Похоже, что мама уже в который раз передумала. Лиза начинает плакать. Понедельник, кажется, опять победил.

– Ты же обещааалаа. Ты же говорила, что с этой недели будешь забирать меня каждый дееень! Ты обманула? Да? Обманула?

Мама переводит взгляд на дочь. Слёзы её раздражают, но ещё больше злит то, что она действительно обещала.

– Ну… не плачь! Я просто не уверена, – хитрит женщина.

По дороге в сад Лиза в очередной раз считает себя неудачницей, а пять следующих дней теперь кажутся ей настоящей вечностью. Всё это время мама проведёт с каким-то «ухо-жором». Так говорит бабушка. И тогда Лиза представляет человека, который зачем-то жует мамины уши. По мнению бабушки, хороший ухажёр – это единственная мамина надежда. А чтобы Лиза не мешала маме надеяться, бабушка часто забирает внучку к себе. Мама клянётся вскоре навсегда покончить с Лизиным изгнанием, но этому неизменно что-то препятствует.

***

Лиза грустно смотрит из окна вслед удаляющейся матери. Причёсанная и нарядная, постукивая каблуками, мама торопливо исчезает за поворотом. Лизе вновь достанутся только короткие выходные, когда в пижаме, босиком и без помады мама совсем другая. Близкая по-настоящему. И Лиза любит её такой больше всего на свете. Слёзы навернулись снова и обжигающе выкатились из глаз.

– Тебя сегодня тоже не заберут? – интересуется веснушчатый Паша.

– Заберут, – врёт Лиза, вытирая слёзы. Пусть хотя бы сейчас Пашка-задавака не будет считать её «круглосуточницей».

Ирина Васильевна хлопает в ладоши:

– Внимание! Кто на сутках, подойдите ко мне.

Группка малышей сбивается возле воспитательницы.

– Котлярова, а ты?

Лиза не двигается.

– Её заберут, – отвечает Паша за Лизу.

– Да? – Удивленно поднимает бровь Ирина Васильевна. – Ну, хорошо.

Круглосуточники уходят распаковывать пятидневный гардероб, а Лиза впервые остаётся с остальными. Это немного смущает, но скоро девочка начинает верить, что ей удалось-таки обхитрить понедельник. Что где-то перезагрузилась какая-то система, и этот день закончится не здесь. Нужно просто не сомневаться. И пусть в рюкзачке продолжают лежать запасные платье и колготки, это ничего не меняет. Это ведь просто «на всякий случай», как говорит мама.

Понедельник тянется по-обычному. Кроме нового статуса для Лизы всё идёт как всегда: игры, занятия, сон. Только когда запахло ужином, началось традиционное оживление. Появились первые родители, и сразу исчезла дисциплина. Присутствие мамочек за дверью полностью перекраивает все дневные устои педагогики. Воспитатели начинают говорить мягче, улыбаться чаще и наполняются какой-то услужливой добротой.

– Павлуша, за тобой мама пришла, допивай свой чай.

– Леночка, кушай не отвлекайся, папа ждёт.

– Стасик, Катенька, Вероничка, – Ирина Васильевна ласково перечисляет тех, кого уже ждут за дверью.

Заглядывая в столовую, улыбающиеся родные дарят своим детям самые счастливые минуты дня.

Лиза медленно ковыряет ненавистный омлет. Она очень надеется, что скоро её поторопят также любезно, и в проёме жёлтого коридора мелькнёт, наконец, дорогое лицо. Но ужин подходит к концу, а мамы всё нет. Круглосуточников давно увели смотреть вечерний спектакль, раздевалка опустела и, похоже, что ждать маму дольше не имеет смысла.

– Ты поела? – сурово спрашивает нянечка. – Убери тарелку!

Лиза поставила посуду в мойку и обречённо направилась в актовый зал.

Детсадовский театр располагался на втором этаже. Туда ежедневно (с понедельника по пятницу) приезжали волонтёры. В основном это были актёры-любители, хотя иногда там работали даже профессионалы из городского кукольного театра. Дети любили театр, и Лиза не была исключением. Но сегодня ей совсем не хотелось смотреть представление вместе с другими. Минуя парадный вход и пройдя по коридору дальше, она приблизилась к двери, ведущей за кулисы. Чуть помедлив, Лиза воровато обернулась, взялась за ручку двери и тихонько вошла. Испугавшись собственной смелости, девочка притаилась за глухой портьерой, но уже через минуту с осторожностью выглянула и осмотрелась.

Жизнь за сценой текла по своим законам, и представление здесь выглядело совсем не так волшебно, как со зрительских мест. Хрустальный дворец был из обыкновенного картона, могучие деревья не имели корней, а птицы могли летать только на длину верёвки, свисающей с потолка. Лиза вдруг с удивлением поняла, что ей открылась внутренняя сторона всех на свете сказок. Это было так же необычно, как вывернуть себя наизнанку. Герои, с обратного ракурса, поражали сильнее всего. Сияющий улыбкой Принц здесь был вовсе не принц, а какой-то лохматый человек в мятых брюках. Он лишь управлял руками персонажа и говорил его голосом. А прекрасную Принцессу оживляла маленькая толстушка с некрасивым лицом.

– О, Добрая Фея, сделай так, чтобы Принц победил злого дракона! – театрально декламировала она, двигая кукольным ротиком. Удивительно, что дракона играл всё тот же лохматый человек в мятых брюках. Он, меняя только голос, лихо перевоплощался в чудовище, и в итоге их битва отсюда выглядела борьбой с самим собой.

Это поражало и одновременно забавляло Лизу. Она, не отрывая глаз, смотрела, как Добрая Фея, взмахнув волшебной палочкой, с пафосом произнесла:

– Повелеваю!

Лиза знала, что обычно в такие моменты начинала звучать музыка, но в этот раз всё было тихо. Музыка не случилась и при следующем взмахе. Тогда кукольница обернулась – лицо у неё при этом было злое-презлое – потом она зашипела и внезапно очень грубо пнула замешкавшегося звукорежиссёра.

– Пусть в мире победит добро! – воскликнула она, и чудесная мелодия, наконец, зазвучала.

Наблюдая из-за шторы эту странную сцену, Лиза невольно задумалась. Оказывается, всё вокруг, при близком его рассмотрении может быть совершенно не таким, каким кажется сначала. И как-то само собой стало понятно, зачем мама красит лицо и надевает высокие каблуки. Почему строгие воспитательницы становятся ласковыми. Но самое главное – стало понятно, какую маску носил папа.

И пока она размышляла о неоднозначности всего на свете, спектакль закончился, актовый зал опустел, а все артисты, развесив театральный инвентарь, ушли домой. В наступившей тишине Лиза решила покинуть своё укрытие.

Помещение за сценой пропахло пылью и клеем. Кукольные чучела молча висели на специальных опорах, лишь Добрая Фея сиротливо лежала на аппаратуре. Зрелище было грустным оттого, что с финалом спектакля завершился и кукольный век. Лизе стало жаль эти маленькие фигурки, словно все они сейчас по-человечески страдали от своей ненужности. Она нежно погладила Добрую Фею и прошептала, наклонившись к её фарфоровому личику:

– Завтра снова будет новое представление.

Кукольная ручка вдруг неловко свесилась, выронив волшебную палочку. Лиза подняла палочку, собираясь вернуть, но сначала, шутя, взмахнула ею и, подражая Фее, воскликнула:

– Повелеваю! Пусть придёт моя мама!

Где-то в коридоре хлопнули двери, и послышались быстрые шаги. Через минуту в комнату заглянула запыхавшаяся Ирина Васильевна.

– Лизонька! Что ты здесь делаешь? Мы все тебя уже обыскались! Иди, собирайся! Твоя мама пришла!

Лиза машинально спрятала палочку в свой рукав и, счастливая, выбежала встречать маму.

Часть вторая

У самых дверей маленькой квартиры, где они несколько лет жили только вдвоем, мама внимательно осмотрела Лизу. Поправила ей чёлку, платье, потом, не вынимая ключей – что было непривычно – нажала на кнопку звонка. Дверь открыл высокий мужчина. В узком пространстве коридора им было тесновато втроём, поэтому гость без церемоний и по-свойски ушёл в комнату. Лиза не успела рассмотреть его лица, однако, огромные ботинки в прихожей как-то уж слишком вызывающе предстали перед глазами. А ещё ясно почуялся чужой, но знакомый запах, источник которого Лиза – прерывисто втягивая носом воздух – не раз уже пыталась обнаружить и всегда находила его на маминых подушках. «Ухо-жор» – подумала Лиза. Всё это противно защемило где-то в области груди, и девочка, сопя, опустилась на корточки, чтобы бесконечно копаться с застёжкой своих туфель.

– Ну, хватит! – не выдержала мама. – Покажись, какая ты!

Лиза подняла глаза и встретилась с застывшей улыбкой кукольного Принца. Он теперь стоял возле мамы, положив руку ей на плечо.

– Она совсем на тебя не похожа! – произнёс гость.

– Перестань. По своей натуре моя дочь вылитая я, – возразила мама.

– Вполне возможно, но внешне ничего общего не вижу, – продолжая натянуто улыбаться, сказал «ухо-жор», и Лиза представила, как внутри него лохматый человек в мятых брюках дёргает за специальные верёвочки.

Ухажёра звали Димой. Он как будто был чем-то недоволен и говорил так, словно Лизы не было рядом. Девочка почувствовала себя неуютно.

– Мама, можно я посмотрю мультики?

– Нет, – ответил Дима вместо мамы, – сейчас будем пить чай с коврижкой.

Лиза продолжала вопросительно смотреть на мать, но та, улыбаясь широко и счастливо, явно давала понять, что Дима имеет полное право принимать решения за неё. Лиза ненавидела коврижки, однако, спорить не стала и тоже растянула губы в улыбке.

***

Вечернее чаепитие проходило в рамках взаимного сближения. Мама хотела нравиться Диме. Дима старался нравиться маме. А Лиза пыталась нравиться им обоим. Исходя из этих условий, «представление» за столом воспринималось с такой же достоверностью, с какой оно смотрелось бы из зрительского зала.

Дима лихо играл не только Принца, но и Доброго Фея, обещая маме сказочную жизнь. Мама с радостью разрешала ему курить в доме, чего никогда не позволяла Лизиному отцу. Она вообще с Димой была совершенно другой. Весёлой и предупредительной. Мастерски пресекала Лизину болтовню, и Лизе, лишённой возможности говорить, оставалось только слушать. Её удивляло, с какой лёгкостью мама существовала сразу в трёх лицах – Принцесса, Королева и Нищенка. И как всё это плавно, не выдавая сложного закулисного движения, перетекало в ней из одного в другое. Дима же всё больше вызывал у Лизы смутную неприязнь. Он уже вполне освоился, снял носки и ходил, как у себя дома – босиком – не стесняясь демонстрировать свои огромные ступни. Было в этом зрелище что-то почти бесстыдное, оттого, наверное, Лиза старалась не смотреть на них. И такая нескромность усиливала Лизину тревогу. Дима казался ей чужаком, страстно претендующим на часть маминой любви.

– Как тебе Дима? – осторожно спросила мама, целуя Лизу перед сном. – Понравился?

Лиза, изобразив восхищение, с готовностью подняла большой палец вверх. Она, пожалуй, могла бы принять этого чужака, только бы мама каждый день целовала её на ночь.

– Ты ему тоже очень-очень понравилась, – прошептала мама и благодарно прикоснулась губами к Лизиной макушке.

Лиза вдруг почувствовала, что мама врёт. А, возможно, они втроём целый вечер говорили совсем не то, что думали. От этих мыслей она впервые обнаружила себя настоящую где-то глубоко внутри – совсем-совсем крошечной – осторожно выглядывающей из собственных глаз и управляющей живой куклой по имени Лиза. «Человеческий театр» – подумала она, но вслух спросила:

– А завтра вы вдвоём заберёте меня из садика?

– Я как раз хотела тебе сказать, что нам необходимо привыкнуть. Понимаешь? – мама обняла и прижала Лизу к себе. – Диме… мне… будет легче, если ты ещё некоторое время походишь на сутки.

Лиза отстранилась от мамы и, не веря ушам, заглянула ей в глаза. Та отвела взгляд, принявшись зачем-то поправлять Лизины волосы и сбивчиво продолжала:

– Это временно. Дима обещал. Он, наверное, станет тебе папой.

– У меня уже есть один. Разве бывает два папы?

– Дима тебе будет лучшим папой. И с ним я, наконец, стану счастливой. Потерпи, скоро всё изменится. Ты же мне веришь?

Лиза кивнула. Она не решилась даже заплакать. Мамы, которую она знала до этой минуты, больше не существовало. Теперь внутри неё дергал за веревочки ещё и Дима.

Только когда мама ушла, Лиза, обхватив подушку руками, тихонько всхлипнула в темноте. Она ощутила странное, как океан глубокое, одиночество. Стало понятно, что кукла по имени Лиза не была вписана в мамин благополучный сценарий. Лиза не приносила ей счастья так же, как не приносил счастья отец. От этих мыслей горячие слёзы потекли сильнее, насквозь промочив белую наволочку. Признаться, что «лучший папа» по такой цене ей не нужен, было абсолютно некому. И Лиза уже готова была расплакаться навзрыд, как неожиданно под подушкой она нащупала волшебную палочку, которую спрятала там вечером и о которой совершенно забыла. Даже в полной темноте сказочный предмет поблёскивал, словно отражал несуществующий источник света. Лиза вспомнила садик, театр, Добрую Фею и всё, что случилось после спектакля. Внутри немного потеплело. Взмахнув палочкой, она с надеждой прошептала:

– Пусть я тоже буду маминым счастьем!

За окном ярко зажглись фонари. Темнота в комнате стала значительно прозрачней. «Главное – не сомневаться!» – подумала Лиза, запихивая палочку под подушку. Успокоившись, она, незаметно для себя, крепко уснула.

2022

Призма

1

– Я его ненавииижуу, – злобно шипел Саша, прилепившись лбом к оконному стеклу. – Я его просто не могу терпеть!

Бабушка, услыхав слова внука, оторвалась от вязания и тоже выглянула в окно. С третьего этажа их квартиры было хорошо видно возвращающихся из школы старшеклассников.

– Вы о ком, Александр? – спросила бабушка. Она всегда использовала официальный тон, когда ей не нравилось Сашино поведение. Словно таким образом бабушка пыталась вернуть внука в рамки благопристойности.

– Вон… длинный! – указал пальцем на высокого школьника Саша. – Это он! Ну, дылда, про которого я тебе рассказывал!

Бабушка, сменив очки, стала внимательно изучать долговязого подростка. Тот был не по возрасту рослым, а потому очень заметным среди остальных. Он, как огромная цапля, стоял сейчас на одной ноге, пытаясь заправить шнурок, и слегка отделился от своих друзей.

– Я брошу в него яйцом, – сказал Саша.

Бабушка молча отошла от окна и снова принялась за вязание.

– Ты дашь мне яйцо?! – выкрикнул Саша, раздражаясь её безразличием.

– Бери. В холодильнике целых три десятка.

Сжав кулаки, Саша сипло процедил:

– Лаадно… пускай живёт… до следующего раза.

Внешне он продолжал злиться, хотя внутри его немного отпустило. Саша был рад, что сегодня рядом с ним бабушка, а не родители. При них он никогда не мог «выпускать пар». Угрозы отмщения, которые сейчас слышала только бабушка, очень расстроили бы маму. И она потом целый вечер стала бы объяснять, как важно любить всех на свете людей. Особенно врагов. А папа поведал бы что-нибудь о честном поединке, который для настоящих мужчин будет более достойным решением конфликта, нежели подлая яичная засада. Правильные слова родителей совсем не работали для первоклассника Саши. Он был мал, хрупок и нуждался лишь в том, чтобы градус обиды не разорвал его бедное гордое сердце.

Сашина честь была поругана в тот самый день, когда отключили городские фонтаны.

В маленьком сквере, через который мальчик ходил в школу, бил своими струями изящный гейзер под названием «Русалочка». Серебристая одежда Русалочки формировалась исключительно водными потоками. Целый сентябрь Саша проходил мимо мокрой взвеси и даже не замечал прекрасную фигуру в центре источника. Но в октябре Русалочка всё-таки «уловила его в свои сети».

В тот день Саша как всегда торопливо шагал через сквер. Ещё издали тишина со стороны фонтана показалась ему непривычной. Подойдя ближе, Саша увидел совершенно сухой источник и… совершенно голую Русалочку, не считая хвоста. Бронзовое тельце было бесстыдно выброшено на всеобщее обозрение. Однако не нагота захватила мальчика. Прекрасный взгляд юного лица Русалочки был настолько чист и светел, что все телесные изгибы воспринимались не иначе, как дополнением к его совершенству.

Саша зачарованно смотрел на скульптуру, и в его голове стали проноситься видения оживающей по ночам красавицы. Будто грустила она под луной в ожидании своего принца, не зная, что тот никогда не придёт в этот маленький сквер. Но самое худшее коварство заключалось в том, что Русалочку обрекли на одиночество в целом океане людей. И Саша уже сострадал этой маленькой Ундине, не в силах оторвать своих глаз от её удивительного лица.

Вдруг чьи-то сильные руки подхватили мальчика, подняли вверх и переместили прямиком на почитаемое изваяние. Чтобы не упасть, Саше пришлось обнять Русалочку за талию. Обернувшись, он растерянно посмотрел вниз и увидел подростков, потешающихся над ним – испуганным, балансирующим на носочках в глупой позе влюблённого пажа.

Саша переступил через чешуйчатый хвост, но для опоры схватился за бюст скульптуры. Это вызвало новый раскат смеха.

– Хватай её полностью! – кричали мальчишки снизу. А самый длинный из них заходился хохотом громче остальных. Саша интуитивно понял, что только этот прыщавый переросток и мог произвести сию подлейшую «телепортацию». Только он мог так легко поднять Сашу и забросить на фонтан.

– Дылда! – крикнул он здоровяку, спрыгнув с постамента, и хотел было убежать, но верзила снова подхватил Сашу и снова заставил его обниматься со скульптурой. Саше пришлось, как и в первый раз, проделать всё тот же позорный путь через хвост, бестактно схватившись за Русалочкину грудь. И опять подростки покатились со смеху. Так продолжалось несколько раз. Представление собрало зевак из школы. Вся толпа веселилась до тех пор, пока проходивший мимо собачник не прекратил этот шкодливый балаган. Измученный подобной «физкультурой» и своим бессилием, Саша гневно посылал вдогонку своим обидчикам угрозы. Но это лишь сильнее смешило старшеклассников.

С того дня зародилась в душе мальчика жгучая ненависть к Дылде, а всё школьное общество, которое до сей поры нравилось Саше, показалось недружелюбным. Сильнее всего его начал пугать чужой смех за спиной. Каждый раз Саша, уверенный, что смеются именно над ним, внутренне сжимался, ожидая увидеть всё ту же компанию, где в заводилах числился ненавистный переросток. И даже если бы Саша очень захотел забыть этого хулигана, то не смог бы только лишь по одной причине – ежедневно тот возвращался из школы мимо Сашиных окон.

– Ну почему он такой омерзительный? – театрально вопрошал Саша, обращаясь к бабушке. – Ну почему?

– Потому что ты его не любишь, – спокойно отвечала та.

– Вот заладила!

Саша отошёл от окна и с обидой посмотрел на бабушку.

– Конечно же, я его не люблю! А за что любить? – мальчик повысил голос. – Ты что совсем меня не слушала?! Они унизили твоего внука, а ты говоришь мне про любовь?! Да я завтра ему такое устрою! Бууудет помнить! – Саша сжал кулаки и потряс ими перед бабушкой. – Посмотрим, как он посмеётся завтра…

В душе Саша знал, что никогда никому не сможет сделать ничего плохого, и очень боялся, что кто-нибудь однажды узнает о такой его «беззубости». Поэтому устрашающие слова были единственно возможной Сашиной защитой. Ему казалось, что от этого его поруганная честь получала хоть какую-то сатисфакцию.

Иногда Саша думал, что бабушка всё понимает, и даже подозревал, что она специально молчит в таких случаях, чтобы он мог по полной сбросить напряжение. А когда оно, наконец, спадало, Саша подходил к креслу, в котором бабушка невозмутимо вязала свою шаль, и начинал тихонько всхлипывать. Тогда женщина откладывала в сторону спицы, усаживала Сашу к себе на колени и ласково говорила:

– Всё будет хорошо, малыш. Вот увидишь. Всё изменится.

Саша ей совсем не верил, но очень нуждался в любви и потому ещё долго сидел так, прислонившись к бабушкиному плечу, словно пытался востановить свои разряженные ненавистью «батарейки».

2

В конце осени в городе разгулялся сезонный грипп. Саша, как и многие, подхватил заразу и уже несколько дней маялся дома с высокой температурой. Его лихорадило, болела голова, однако он всё равно был рад, что болезнь отменила занятия. Несмотря на то, что учиться мальчику нравилось, школьная среда по-прежнему оставалась для него чем-то недружелюбным. Со временем Сашина ненависть к Дылде перестала носить острый характер, однако неприязнь ушла куда-то глубоко в сердце и прочно засела там хронической занозой. Иногда эта заноза снова воспалялась, пробуждая в нём прежнюю обиду.

Однажды, когда родители были на работе, а бабушка ушла за лекарствами, Саша, полулежа в кресле, наблюдал за тёмными облаками, рассеянно глядя в окно. Серый день ещё только начинал проникать в комнату. Стучал мелкий дождик, и утренний полумрак вместе равномерным ритмом разбивающихся о стекло капель создавали таинственную атмосферу. Обессиленный вирусом, Саша незаметно для себя задремал прямо в бабушкином кресле. Через какое-то время ему почудилось, что в комнате кто-то есть. Он открыл глаза и увидел Дылду.

– Разве ты живёшь здесь? – удивился Саша.

– Ооо! – рассмеялся верзила. – Похоже, температура тебя совсем одолела, малыш.

Дылда подошёл к Саше, потрогал его лоб, потом укрыл бабушкиной шалью.

И вдруг они оба оказались на реке, где жила настоящая русалка. Саша называл Дылду «бро», точно так же, как это делали старшеклассники. А Дылда по-братски ухаживал за Сашей: поил его водой и менял на лбу холодный компресс. Ведь там, на реке, нещадно палило солнце и очень хотелось пить. И потом они вдвоём спасали русалку от злых чар. У Дылды была какая-то волшебная кепка с оранжевым козырьком, которая превращала Зло в Добро. В общем, вместе с Дылдой они всё плохое победили. И уже не существовало для Саши человека дороже, чем Дылда. Это было такое замечательное чувство, что Саша удивился, как он мог позабыть о нём.

– Бро, – прошептал Саша. – Ты не уйдёшь?

– Спи, малыш… всё будет хорошо, – сказал Дылда бабушкиным голосом и снова потрогал Сашин лоб.

После того, как горячка спала, у Саши из памяти никак не выходило то странное видение, рожденное в бреду. Оно было таким реалистичным, что совершенно не воспринималось как сон. И теперь для Саши Дылда (ненавидимый всем сердцем здоровяк) не то чтобы продублировался, а словно бы видоизменился. Чувство родства к нему, которое во сне было огромным, стало и в реальности как бы накладываться поверх остальных чувств. Головой Саша понимал, что должен по-прежнему ненавидеть Дылду, но Сашино сердце ощущало только единение и какую-то особенную благодарность. Он даже случай у фонтана теперь рассматривал не как обиду, а как весёлую забаву. Порой и сам уже искренне улыбался, вспоминая тот злополучный день.

– Просто ты посмотрел на него через призму любви, – сказала бабушка, когда Саша поделился своими ощущениями. – Как только человека полюбишь, сразу всё связанное с ним становится намного лучше. И наоборот.

– Ты врешь! – отрезал Саша, сопротивляясь. – Такого не может быть! Я его ненавижу! И точка!

А чтобы самому не забыть, как правильно относиться к Дылде, изобразил его на альбомном листке, подписав под рисунком большими буквами «ВРАГ». Листок повесил у себя в комнате, на самом видном месте.

Но всё же иногда, проходя мимо окна, из которого была видна дорога в школу, Саша втайне высматривал Дылду, словно бы желая ещё раз проверить бабушкину теорию. Только его что-то давно не было видно. Бежали дни, Саша выздоровел и снова продолжил учиться, а Дылда всё нигде не показывался. В школе Саша даже поднимался на этаж старшеклассников, чтобы увидеть «врага» однако, тот словно растворился. И Саша стал думать, что Дылда перешёл в другую школу, но эта мысль вместо радости почему-то приносила ему грусть.

И вот однажды – дело было в зимние каникулы – проходя мимо окна, Саша снова посмотрел во двор. На улице стояла оттепель, и мокрая серая каша из снега не давала наслаждаться зимой. Двор был пуст; лишь одинокий прохожий медленно брёл по раскисшей дорожке. Саша, пожалуй, не обратил бы на него никакого внимания, если бы не высокий рост. Прилепившись к стеклу, мальчик сосредоточился на приближающейся фигуре, в которой уже вполне угадывался его недавний обидчик. Поравнявшись с окнами, Дылда зачем-то посмотрел вверх, и из-под капюшона его куртки показался тот самый ОРАНЖЕВЫЙ КОЗЫРЁК…

– Бро! – закричал Саша, выбегая на площадку в одних носках. – Бро-о-о! – вопил он, перепрыгивая через ступеньки вниз. – Я здесь! Бро! Я здесь!

Он с силой распахнул двери подъезда и, проваливаясь через тонкую наледь в мокрый снег, рванул по дорожке догонять удаляющуюся фигуру.

– Чувак… ты чего? – удивлённо спросил Дылда, когда в мокрых носках, колотясь от холода и волнения, Саша в последний раз выплеснул из себя:

– Бро! – а потом уже чуть тише. – Ты меня узнаёшь?

Дылда отстранился, с подозрительностью осмотрел мальчика и неожиданно усмехнулся:

– Русалочка?!

– Точно! – обрадовался Саша. – Русалочка!

Здоровяк хлопнул мальчика по плечу:

– Нуу… прости, чувак… за тот раз! Но ведь было же смешно!

И он снова, как тогда, возле фонтана, разразился громким хохотом.

Саша с ужасом понял, что ошибся. Что перед ним стоит совсем не тот бро из сна, и совсем не за ним он так глупо бежал только что. А стоит перед ним сейчас всё тот же враг Дылда, который был всегда. И Русалочка для реального Дылды – всего лишь фонтан. А кепка с оранжевым козырьком, из-за которой Саша бросился босиком на улицу – просто совпадение. Нелепая случайность. Саша представил, как смешно выглядит со стороны весь этот его порыв, и поморщился от стыда. Но, не выдержав, прыснул сам. Сначала тихо, а после всё громче и громче. И совсем уже без обиды. Так они оба, большой и маленький, стояли рядом и смеялись каждый о своём.

– Слушай, а откуда ты здесь взялся такой… весь босый? – продолжая хохотать, спросил Дылда.

Саша, держась за живот от смеха, махнул рукой в сторону подъезда, где всё это время за ними со ступенек наблюдала недовольная бабушка.

– Александр! – крикнула она сердито. – Ну, разве можно по снегу без ботинок?! Хотите снова заболеть?

Тогда Дылда схватил Сашу в охапку и, сказав: «поехали!» понёс его на своём плече до самой Сашиной квартиры. На радостях благодарная бабушка пригласила Дылду в гости, и они втроём потом долго пили чай на кухне. Дылда рассказал, как лежал в больнице с воспалением и как при выписке отзывчивая гардеробщица, узнав, что у него нет шапки, выдала ему чужую – забытую однажды кем-то кепку с оранжевым козырьком. А Саша слушал и думал, что, возможно, сон снится им именно сейчас. И что где-то (не здесь) все живут по-настоящему. Там, (не во сне, а наяву) они бегают с Дылдой к реке сражаться со злыми чарами.

Чтобы не забыть про это, он вечером, перед самым сном, снял со стены в своей комнате альбомный листок и исправил в подписи две буквы. Теперь под нарисованным Дылдой вместо «ВРАГ» получалось «БРАТ».

2022