Текст книги "Неудобные люди. Дневник матери. Книга 1"

Неудобные люди. Дневник матери. Книга 1
Наташа Васильева

© Наташа Васильева, 2022

ISBN 978-5-0059-4196-1 (т. 1)

ISBN 978-5-0059-4197-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 
Неудобные люди.
Книга 1. Дневник матери.
 
 
Предисловие
 

Когда у нас все только началось, болезнь и даже первая больница, а может даже и вторая (там совсем пугали, да и ребенку было очень плохо на тот момент), осознание, что это навсегда или даже надолго, у меня не возникало. Ну случилось, заболели, да и все можно же починить? Вот переживем этот период и снова, как новенькие, ринемся по своим делам. Степанька – в садик, я – на работу. Но болезнь никак не заканчивалась, и уже стало понятно, что это не совсем лечится, скорее, исправляется, что можно – поддерживается. А потом вдруг, спустя два года на нас свалилась и эпилепсия. У поезда появился вагончик. А потом к этому вагончику прицепилась еще и тележка, в виде серьезных нарушений – пропала речь, ее понимание на слух.

Мы совершенно обычные люди, таких в России полно. И матерей, воспитывающих ребенка без отца, тоже много. Итак, я – мама Наташа и у меня два сына. Старший – здоров, а младший – не так здоров, как хотелось бы любой матери. И через год после того, как ребенок заболел, я начала писать – иначе можно сойти с ума в попытках одной пережить все, что происходит. Вся жизнь переворачивается с ног на голову, меняется отношение к жизни, и отношение жизни к тебе – тоже. Люди сочувствуют и ждут, когда все уже закончится, а оно не заканчивается, и они устают сочувствовать. У них своих проблем полно в семье, на работе, в бизнесе. И когда понимаешь, что одна со своим центром мира, по имени Степан и не можешь никуда продвинуться, как мать, опора, сиделка, прикованная к своему ребенку, начинаешь по-другому смотреть на все. И как человеку мне сложно было отпустить свой мир – работу, друзей, увлечения. И посвятить себя полностью другому человеку – безумно любимому, но другому, забыв о себе и своих хотелках. Возможность писать дало мне ту самую самореализацию. В прошлом остались писательские достижения, и больше не хотелось возвращаться к ним, но тут я поняла, что это единственное, что мне доступно в моей ситуации – выговариваться. А потом и это «выговариваться» стало приносить пользу другим людям, которые нас находили на нашем канале «Неудобные люди». Мы обмениваемся опытом. Какая важная вещь! Эта огромная, лично проверенная на себе информация, которую не дают врачи при встрече, не пишут в памятках пациенту. Мы – сами себе психологи и вытягиватели себя за уши из депрессии, если на руках ребенок-инвалид. Мы – сами, мамы и папы и никто кроме нас.

Часть 0.

Хорошо, когда в полной семье рождается ребенок, когда есть поддержка мужа – моральная и финансовая. Но если «подушки безопасности» нет в силу жизненных обстоятельств!? Все начинает зависеть от доброты матушки-судьбы. Повезет – и о тебе позаботятся в силу душевной доброты (в рамках своей зарплаты и врачебного такта). А не повезет – попадешь в мир ужаса, в котором даже за зарплату люди не обратят на тебя внимания.

Прошло восемь лет, но из памяти, почему-то, никак не хотят стираться эти долгие часы моей жизни. Итак, наступил день Х. Это когда 39 недель и с ложными схватками пару раз уже уезжала в роддом, но возвращалась домой. Схватки каждые 5 минут – пора в путь! Все нужные пакеты давно собраны заранее и на выписку – тоже. Позвонив в скорую, я узнала, что роддом, находящийся в 10 минутах езды от дома, сегодня уже не принимает рожениц, так как закрывается на проветривание. И меня повезут к черту на кулички, далеко-далеко в область, 2—2,5 часа езды. Раскрытие позволяло (с учетом тряски наших скорых) как раз, к нужному моменту доехать. Девушка на скорой пожалела меня и предложила слукавить. Она скажет, что все уже совсем плохо, схватки – часто-часто, и я не доеду; я покиваю, чтобы она меня довезла до ближайшего роддома в Питере, а уж если там не примут, никак и категорично, то повезет меня туда, куда сказали. И – ура! (на тот момент – ура!) Меня оставили в Александровской больнице. В приемном посмотрел меня первый врач, сказал:” Никакого у вас раскрытия нет. Вы не рожаете», – но в родильный блок отправил. Второй врач сказал, что раскрытие 6 см, и через часа 3—4 буду мамой. Третий врач, осмотрев, сообщил, что им все равно, рожаю я тут или нет, народу много, они зашиваются и т. д. Поэтому могут остановить схватки и отправить домой, еще недельку походить, а могут проколоть пузырь, и я быстренько войду в роды… Угадайте, что выбрал бегемот, который за беременность набрал 20 кг, колобок, который уже перекатываться на кровати из-за большого пуза толком не мог!? Правильно – родить уже поскорее. Меня подключили к аппарату, следящему за сердцебиением ребенка на 20 минут, прокололи плодный пузырь и ушли. Рядом страдало, по-другому не скажешь, еще 5 девочек. Мне в тот момент было лучше всех, все было терпимо и вполне оптимистично.

Прошел час… Ко мне снять датчики никто не подошел, завывания справа на 2 голоса усилились. «Убейте меня» – самое распространенное… Еще через полчаса удалось уговорить постороннего врача снять датчики, так как переносить схватки лежа намного больнее. Еще через полтора часа я врачей уже не любила совсем, хотя меня вообще никто не трогал. Девочка-соседка родила прямо в постели, а не там, где положено. Потому что, в общем-то, действительно – нас много, а всем – все равно. После этого врачи пришли наконец, к своим пациенткам! «Как хорошо» – подумалось мне, так как от боли я тоже присоединилась к хору голосящих: «Пристрелите меня». Но мой врач сказал, что мне рано, зачем меня смотреть, еще инфекцию занесет, перчатки на меня тратить… Сказал, что придет через 3 часа и тогда… Но, почему-то, передумал. Посмотрел и отправил рожать в родильный зал. А выглядит это так: комната, кресло-кровать, подключили датчики к животу и ушли. Еще час я орала как резаная, потому что сама никак не могла родить. Пришли врач и акушерка. Она нахамила, сказала, что, если бы я не рожала, она бы меня ударила… и т. д. Врач решил поэкспериментировать и добавить окситоцин внутривенно, чтобы процесс у меня пошел пошустрее, так как я уже перестала рожать и просто выла. Организм устал от бесполезных попыток… Не помогло. И я не охрипла, назло акушерке!

Когда, наконец-то, до них дошло, что все уже плохо и у меня, и у ребенка, ибо он застрял, они решили меня разрезать. Странно, как не догадались раньше. По УЗИ плод крупный, я входила в беременность с 55 кг, вес «узисты “ предсказывали около 4 кг. Все в карте, просто почитайте. И вот реально счастливый момент, боль временно куда-то делась, синего – нет, скорее, багрово-синего малыша положили мне на живот, он хлопал глазами и сопел. За этот момент я им реально благодарна, что мне не просто издали показали ребенка (я не очень хорошо вижу), а реально сунули под нос. Только за это. Потом ребенка забрали и все ушли, минут на 40. Кровь у меня не очень хорошо сворачивается из-за низких тромбоцитов, но, видимо, они не были в курсе моих анализов, поэтому я даже не помню, что было в этот промежуток времени, куда-то проваливалась. И вдруг вокруг меня целая толпа людей. Под нос суют какую-то бумажку на подпись. Анестезия у меня будет, какое счастье! Кое-как я подписала, что-то, чем-то. Что-то вкололи в катетер, не говоря ни слова. Очнулась я одна. Опять никого и никто не может объяснить, что происходит, что случилось, где я и с какого перепугу… В тот момент я плохо соображала и разговаривала сама с собой, понимала это, но было так ужасно больно, что мне было все равно. Пришла мучительница-акушерка, стала давить на живот и проверять весь ли послед вышел, невозможно терпеть – я просила аккуратнее и мне очень больно. На что мне опять стали угрожать рукоприкладством: «Я бы тебя ударила, если бы ты не рожала». И всякие гадости говорить. Зачем она работает в таком тяжелом и святом деле, я не могу понять. Она так ненавидит рожениц. Возможно, там хорошо платят. В общем, сказала: «Поднимайся и садись в кресло, быстрее, шевелись, разлеглась» и т. д. Я села, на руки мне положили пакет с вещами, сверху, швырнули Степку, и повезла она меня с глаз долой в другое отделение – педиатрию. Педиатрия – это прекрасное место. Тебя могут не любить, но они любят детей. И все направлено на то, чтобы малышу было хорошо. Медработники устают – понимаю. Нагрузки большие, на каждого врача приходится далеко не одна роженица. Но. Если человеколюбие уже выгорело – это страшно. Государство не доплачивает врачу за любовь к людям. А чудо родилось весом 4.350. И 57 см в длину. Чудо получило имя Степан и безмерно продолжает меня радовать!

Часть 1.

2019 год. Март.

Сыну четыре года, и практически никогда не болеющий ребенок заболел. Уже, наверное, запутаюсь во всех датах, но заболели мы 11 марта. Высокая температура за 39, без симптомов, ни соплей, ни кашля. Сейчас бы мы резко встрепенулись и подумали о «Ковиде»! Но в тот момент о нем еще не слышали, он пришел к нам в конце года. Педиатр решила, что это ОРЗ и назначила антибиотики. Самое частое назначение: сначала подумать об ОРЗ или ОРВИ, а если не получилось вылечить, то тогда уже искать иные варианты. Антибиотики помогли, десять дней пропили, но через несколько дней все повторилось, новые антибиотики. Пять дней без температуры, и опять под 40. Новые антибиотики. Педиатр уходит в отпуск на неделю, и к нам на дом приходит взрослый врач – терапевт. Считает, что не то лечим и ставит диагноз «инфекция мочевыводящих путей». Еще неделя лечения и анализы подтверждают, что все отлично. Замечательные, идеальные анализы! Но, решив подстраховаться, отвозит мочу Степана в другую лабораторию моя подруга. Хорошо, когда подруга – медик, и можно попросить об услуге. Я была на работе, когда мне позвонили и сообщили, что все плохо и у вашего ребенка отказывают почки, судя по сданным анализам… Такой неприятный сюрприз, а ведь на те же самые анализы, нам сказали, что у нас все просто прекрасно. Я отпрашиваюсь с работы и пулей несусь к педиатру, пока еще не закончился прием. Показываю ей результаты, она ошарашено и задумчиво с ними соглашается и дает направление в центральную районную больницу. Так мы попали в первую больницу.

Взрослые не любят больниц, а дети, никогда ранее не лежавшие и не болевшие никогда толком, тем более… Степан уже не ходил, гемоглобин упал до 60 единиц, не ел и так сильно похудел за 3 недели болезни. Носила его на руках на процедуры, на улицу, чтобы сидел на скамеечке и хоть как-то отвлекался от палаты. Ему хотелось бежать за другими детишками, но ноги подгибались… Бились за каждый грамм прибавки и съеденную калорию! Приходилось проявлять чудеса сообразительности, чтобы впихнуть в организм те самые калории. Даже детское питание пробовала. Смесь для младенцев разводила и вместо молока, точнее, вместе с обычным молоком, чтобы добавить питательных веществ. Иначе – капельница и принудительное кормление. А ребенок болел, ему было не до еды, и мы смертным боем бились, чтобы хоть ложку каши съел. И уговоры, и разговоры, и по попе – все шло в ход. Есть было надо.

Наши больницы не очень приспособлены для лежания детей с матерями. До 4 лет дают детскую кроватку и питание, а после – выкручивайтесь, родители, как можете. А нам уже четыре, и с подросшим ребенком на одной кровати спать намного удобнее становится, так, видимо, думают люди, принимающие такие законы. Далеко не все дети в четыре года могут находиться в стационаре одни, без присмотра родителя. Но условий для этого совсем нет. Выкручивайтесь! Я и выкручивалась, я спала на полу, потому что кровати узкие, в ногах ребенка можно примостить филейную часть, а ноги – на стул, который попросишь у медсестры. Долго так не проспишь…

Мне привезли спальный мешок. На ночь он раскладывался на туристической пенке возле кровати, а утром убирался под кровать, чтобы никому не мешать. И знаете, это так дико оказалось для врачей и сестер – на полу спать, совсем чокнутая?! Конечно, это именно я – чокнутая мать с больной спиной, неспособная втиснуться в кровать к больному сыну и обеспечить ему нормальный и полноценный сон в тесноте, ага.

Прокапали нам антибиотики, УЗИ показало расширенные мочеточники и рефлюкс в почки, предположительно. В нашей местной больнице больше сделать ничего не могли и отправили нас в областную, где больше возможностей для обследования. Так мы попали в следующий круг ада. Это конец мая. Степан уже узнал, что такое уколы, капельницы и кровь из вены, и любое вмешательство теперь сопровождалось страшной паникой и истерикой. Под наркозом нам сделали КТ, и сообщили, что одна почка на две трети покрыта кистами, и функция почек снижена на 50 процентов. Почку будем удалять. Это врожденный дефект. Знаете, от этих новостей я не сразу стала плакать, я была оглушена этими новостями от нашего лечащего врача. А еще она при этом, кривя лицо постоянно, говорила мне, что это я виновата во всем этом… Я не доглядела, я не уследила. Не виноваты доктора, которые вели беременность. Пройденные во время беременности скрининги не показывали ничего или смотрели не так? Не виноваты специалисты, осматривающие после рождения ребенка, делавшие осмотры и УЗИ. Педиатр, который 3 недели лечила нас от ОРЗ… Вы виноваты в болезни своего ребенка. Я начала плакать чуть позже, от обиды, ужаса, от новостей – все сразу, плакалось за все. Долго. И мои попытки подойти к врачу и узнать, что же делать, какие прогнозы, что означает тот или иной термин в его состоянии – натыкались на хамство. Я мешалась там со своим ребенком, я спала на полу, я не понимала, почему виновата во всем я. Какого черта врач сыплет на меня обвинения, вместо помощи и доброго слова. А врач ли…

Почему не увидели раньше? Нет ответа, не увидели, хотя делали узи и не болели никогда и врачей обходили. Техника, человеческий фактор? Бесполезно думать. Что есть, с тем и надо работать, нет смысла искать виноватых, это пустая и бесполезная трата нервов и ресурсов. Так случилось. Оно случается часто и с маленькими, и с большими. И не всегда есть ответ – почему или за что? Итак, сказали, что почку удалять, мочеточник протезировать, вторую почку восстанавливать. Прокапали очередные антибиотики. При попытке провести цистографию (это рентгенологический метод исследования, получение на рентгеновском снимке изображения мочевого пузыря с помощью заполнения его рентгеноконтрастным веществом, поступающим в пузырь восходящим в нашем случае (при введении его через мочеиспускательный канал) путём. Не смогли попасть в мочевой канал, открылось массированное кровотечение. Я там была – это страшно. Страшно больно, нас трое держало Степана, пока врач пыталась ввести катетер. Но пошла кровь… На живую, просто насильно удерживая. Думала, что может врач как-то неправильно провела процедуру. Та самая врач, которая невзлюбила меня сразу. Еще одну попытку предприняли под наркозом, спасибо, что малыш спал и не испытывал того ужаса, как в первый раз. То же самое, много крови и ноль результата. А Степану стало хуже. Он перестал есть совсем и почти перестал писать… Тогда приняли решение перевести нас в другую больницу.

Сначала я решила не писать о том, как нас переводили из одной больницы в другую. Но прошло какое-то время, книга полежала и надо. Иначе, я никогда не избавлюсь от ужаса, что испытала я, как мама, проведя 14 дней в этой больнице. Все было очень просто. Документы готовы – заберите. На этом любое взаимодействие с медиками и персоналом закончились. Напомню, что на руках у меня ребенок в тяжелом состоянии, которого надо нести. С того момента, как нам объявили, что нас переводят и ждите, прошло 2—3 дня. О нас просто забыли – мы уже не интересны, мы не их пациенты, мы ничьи в данный момент. Я забрала документы и должна была через 20 минут спуститься вниз, со второго этажа с ребенком и вещами, чтобы сесть в скорую и отправиться в новую больницу. Да, так я и сделала. Собраться, нет сложности. Сложно нести много сумок и Степана. Он мог пройти немного и уставал – ему было плохо. Не было предложено никакой помощи, никакой. Я носила вещи, потом несла туда Степана. Сажала на спальник и снова переносила вещи и так до самой улицы. А в скорой нас ждал только водитель. Никакого сопровождения. И этот водитель нас просто высадил у закрытых дверей новой больницы. И уехал. И нас не хотели пускать, потому что кто мы? Зачем мы здесь и где сопровождающий при переводе медперсонал… Морально, было все очень тяжело. Многое хотелось бы рассказать, о том как мы там лечились. Но это во мне говорит обида, не буду кормить зверя:)

Часть 2

2019 год. Июль.

Федеральная педиатрическая клиника при университете (СПб ГПМУ). Как много надежд было связано с переездом в нее! Отзывы только хорошие, что там помогут, там сделают то, что не смогли в областной. Нас прооперируют, мы поправимся и уедем домой…

Не так все просто и быстро все, как фантазировалось и надеялось. У Степана оказались множественные пороки. Кроме почек, еще и мочевой пузырь был покрыт дивертикулами (это мешковидное углубление в стенке мочевого пузыря, которое сообщается с основной полостью органа посредством канала – шейки дивертикула). И к тому же имеет неправильную форму. Это показало очередное КТ с контрастом. Еще была предпринята попытка поставить катетер через уретру под наркозом – не получилось, кровотечение. Доктора приняли решение установить цистотому: установить в мочевой пузырь трубочку и вывести ее через живот, для отвода мочи. И к этой трубочке тоже крепился мешочек для ее сбора. Тоже – потому что один у нас уже стоял, и их стало два. Наступил день профессорского обхода, и мы встретились с профессором и консилиумом врачей, совершающих обход. По результатам Степан отправился под наркоз и ему провели первую операцию – удалили сирингоцеле -кистозное расширение бульбоуретральных (куперовых) желёз в результате облитерации их выводных отверстий, восстановили мочеиспускательный канал, который после предыдущих неудачных попыток почти зарубцевался, Степка не мог сам писать. Сейчас у нас 2 трубочки и 2 мешочка.

2019. Конец июля.

Сегодня неделя, как прошла операция. Завтра врачи решат, достаточно ли всё зажило, чтобы убрать одну из трубочек и, соответственно, снять один из мешочков. Описывать ужасы этой недели нет никаких сил. Когда ребёнок кричит от боли, а ты помочь не можешь, это ужас какой-то. Но недочет в постановке катетера исправили вчера, и сегодня наконец-то, Степану легче – он улыбается. Нас даже отпустили на несколько дней домой на выходные, а дома всегда легче.

Завтра надеюсь узнать о дальнейшем плане. Пока мы готовимся к массированной полостной операции по пластике мочевого пузыря. Будет ли при этом сразу проведено удаление почки, не знаю.

Сделали перевязку, из-за неправильно наложенного шва у нас уже были проблемы, а сейчас началось воспаление с гноем. Удаление трубки из живота перенесли на понедельник. Тогда же перекроют цистотому (катетер, установленный в мочеиспускательный канал), и мы увидим результат операции. Назначили гормональный крем, чтобы убрать зуд и снять воспаление. И микроклизмы. Катетер вызывает ужасные боли, и хождение в туалет – мука, со слезами и криками. Поговорив с родителями ребёнка в такой же ситуации, поняла, что не один Степа страдает. Сами катетеры большие и при постановке упираются в стенку кишечника, что вызывает его раздражение и боль.

Пока мы были добровольно принудительно на выходных дома, на нашей кровати успело полежать два другие мальчика. Прооперировали и выписали. Всех, кого можно, отправляют домой на выходные, чтобы освободить койки для нуждающихся. Это Федеральная клиника, туда едут со всей России, там отличные опытные врачи и очень большой поток маленьких пациентов.

2019 год. Август.

Мы со Степаном дома. Следующая поездка в больницу через полгода! Пьём лекарства, залечиваем ранения. Надеюсь, мы протянем эти полгода без обострений и планово ляжем, а не экстренно.

Часть 3

Прошел целый год, почти ровно год. Мы сражались за здоровье и думали, что это – все, что могло с нами произойти, куда уж хуже! Но оказалось еще есть куда.

2020 год. 25 августа.

Помнится, хотелось нам лечь планово в больницу с нашими почками, 10 сентября… Но, Степан внес свои коррективы в наши планы, причем с той стороны, откуда не ждали, как говорится.

Я – на работе, срочно и быстро набираю схемы в компьютере, потому что заказ уходит, и все в торопливой суете доделывают свои задачи, чтобы уложиться в срок. И тут я вижу незнакомый номер на экране телефона. Это заместитель заведующей, из детского сада.

«Так», – внутренне напряглась я.

– Степану стало плохо, и мы обязаны вызвать скорую.

– Что случилось? – спросила я.

– У Степана приступ, он без сознания, судороги и пена изо рта…

«Вы говорите мне неправду, этого не может быть, это чушь какая-то…", – вот о чем я подумала за эти несколько секунд во время образовавшейся паузы.

– Скорая едет. Вы успеете подъехать?

– 10 минут, я буду в садике, – ответила я.

Описать ужас невозможно. Что делать? Я бросаю работу, на бегу в раздевалку звоню начальнику и говорю, что срочно и немедленно надо уйти, а лучше уехать, ибо надо, как можно скорее. Мне тут же находят машину и доброго спутника, чтобы доставить меня в детский сад, где меня ждет мой ребенок и скорая на подходе.

Нет, этого не может быть! Степан ушел в садик в прекрасном расположении духа, ничего не болело и не предвещало. Это неправда!

Меня быстро довезли, я бежала в группу, боясь, что Степан умрет… Одновременно думала, что он пришёл в себя, и все хорошо. Странно. Мысли в такой ситуации у мамы в голове – это загадка.

Во дворе стоял желтый реанимобиль.

Я влетела в группу, скинула обувь и пошла в комнату, где спят детишки во время тихого часа.

Все ребятки сидели за столами, полуодетые, сонные и кто-то из них сказал мне, что Степа заболел…

Степан в себя не пришел, лицо кривилось в судороге, а тело дергалось, раскачиваясь вперёд и назад. Глаза были открыты, но он ничего не видел. Степан продолжал отсутствовать. 20 минут.

Наш терапевт, которого в первую очередь вызвали из амбулатории (умница наша Зинаида Николаевна), держала полотенце у рта Степана, а врачи скорой ставили Степану катетер в вену.

– Не трогайте ребенка! – строго осадил меня врач.

Это я, с порога кинулась к Степану, пролезла по нижней кровати двухярусной детской кровати, чтобы хотя бы посмотреть на своего ребенка и не путаться под ногами у медиков.

«Как не трогать своего ребенка?!» – мысленно возмутилась я.

– Неизвестно, что может вызывать у него приступ… – добавил врач.

И тут, он, конечно, прав: это я уже поняла позже, читая массу информации, связанной с эпилепсией. Приступы могут вызвать у каждого конкретного человека все, что угодно: звук, свет, запах, прикосновение.

Я не послушалась.

Я влезла в детскую кроватку.

Я гладила Степашика по плечу, которое вздрагивало и раскачивалось, шептала ему: «Я рядом, я рядом, я с тобой, мама всегда с тобой…»

И он вдруг затих.

Но не пришел в себя.

Судорога прошла наконец-то. Лекарство сработало и мама немножко.

Как же воспитатели перепугались, не каждый день дети выкидывают такие фортеля! Могу только догадываться. Но сделали все, что могли, и скорую вызвали быстро, и меня. И сидели со Степашкой до приезда врачей! У нас лучшая группа в детском саду!

Но продолжу. Чтобы не пугать детишек, Степку вынесли через окошко и погрузили в реанимобиль, стоящий под ним. Просто с одних рук передали в другие руки.

Меня не пустили ехать рядом c сыном. Я ехала с водителем и страшно нервничала, что не могу его видеть. Потому что врачи торопили водителя.

4 минуты.

Мы ехали 4 минуты. Сирена орала. Мы ехали по середине дороги, машины прижимались к обочине, и даже на светофоре мы не притормозили.

Приемное отделение было быстрым. КТ, ЭКГ, УЗИ, кровь, рентген. Рефлексов нет, на раздражители не реагирует…

Уже потом я, посмотрев на себя в зеркало, поняла, почему ко мне не подошел ни один охранник, ни одна санитарочка с вопросом, где бахилы, где маска.

Когда у людей такое лицо, к ним нельзя подходить. Мы в состоянии аффекта, мы – родитель, ребенок, которого не реагирует на раздражители…

Реаниматолог сообщил, что Степу или заберут в Педиатрический университет, где мы на постоянной основе проходим лечение почек, или он будет лежать у него в реанимации. Решают. Решают – означает, что связываются с Педиатрическим университетом, с отделением неврологии, и ждут ответа. Так же, как и я от них.

Пока ребенок без сознания, уже действуют лекарства, меня отпустили за документами и вещами.

Через час я вернулась в приемное. Пыталась найти своего мальчика, но в приемном покое уже не оказалось Степы. Его подняли в реанимацию.

– Звоните туда – сказала мне в регистратуре девушка.

Звоню.

– Поднимайтесь на 4 этаж, Степа приходит в себя. – на том конце трубки сквозь шум и помехи ответили мне.

– Как к вам пройти? – спросила я.

– Идите в другое здание – голос направил меня и изложил подробно, как найти это здание.

Иду. Нет, я бежала.

– Мы никого не пускаем, кто вам сказал, что вам сюда можно? – негодующе возмутились женщины, призванные охранять вход в логово дракона…

– Врач.

– Звоните врачу. – резко, как отрезали, бросили мне и захлопнули перед моим носом окошко.

Вновь набираю номер, в надежде, что вот сейчас доктор, как спустится и поставит их на место за неисполнение его распоряжений, глупые женщины!

– Возвращайтесь назад и ждите, я спущусь к вам скоро, – ответил мне доктор. В моих фантазиях всё происходило намного быстрее. Там же мой ребенок, он приходит в себя. Я должна быть там…

«Скоро» – длилось часа 1,5…

Наконец, меня отвели в реанимацию. Степка лежал в отдельном боксе, мне даже дали стул. Потому что кроме кровати и мониторов, а нет – еще умывальника и антисептических средств на нем, в боксе ничего не было. На этом выданном и сломанном стуле я провела еще 2 часа. Зато рядом. Рядом! Можно было смотреть в это родное бледное личико, слышать, как он дышит, дышит! Трогать его ручки, привязанные к кровати, устраивать их удобнее, чтобы не давили веревки, сделанные из бинтов. Можно было тихонько с ним разговаривать…

Мой маленький робот! С кучей проводочков привязан к кровати.

– Мама?! – вдруг спросил он.

– Ну, конечно, мама! Куда без мамы! Мама всегда с тобой! А ты похож на робота! Смотри, какие у тебя проводочки и даже монитор есть! И лампочка на пальчике! Видал, какая у тебя красная лампочка?

Лучший момент за весь день – услышать «мама».

Больницы между собой решили нашу дальнейшую судьбу на ближайшие дни. Педиатрический университет нас принять не может экстренно, потому что уже заранее была запланирована плановая госпитализация на хирургическое отделение. А сейчас у нас совершенно другое. Поэтому нас просто спустят в педиатрию. Наблюдать. Что ж, тоже хорошо. Нам велели еще подождать, но уже отдали распоряжение развязать Степана и отсоединить от него все датчики. Мой голыш под одеялом просто обернут в одноразовую пеленку, мы начинаем одеваться. Довольно быстро за нами пришла девушка-практикантка и привезла с собой кресло – вот спасибо! Нести сына и вещи было бы тяжело очень.

Степана пересаживаю в кресло, мы едем к лифту.

– Можно домой? – ближайшие сутки я слышала эту фразу в разных вариантах раз сто. И в первую ночь – особенно.

– Пока нет, милый, сейчас нам найдут комнатку и кровать, – спокойно ответила я.

В палате было несколько детишек, постарше Степки, они были без родителей, а потому пытались развлекаться, как только могли – им было скучно. Я их очень понимаю, но как единственному взрослому на всю палату и троих детей, приглядывать за всеми и блюсти порядок, досталось мне.

Весь вечер Степан маялся, ползал по кровати, пытаясь найти какое-то удобное место. Он хотел спать и дремал постоянно. Понятное дело, после приступа тяжелого и от препаратов ему хотелось отдохнуть. А на кровати нас двое, нам тесно и большую часть времени я сижу на стуле, сколько могу. Детишки визжат и носятся по палате, потому что визжать и носиться в коридоре им не позволяет медсестра, а тут как бы и приструнить некому. Но нет, пришлось увещевать и взывать к совести детской, и даже на какое-то время я была услышана, но в конце концов, пришлось заложить малолетних хулиганов и пожаловаться медсестре.

Почему-то всю ночь мой ребенок температурил, скорее всего, стресс (теперь я понимаю, что дело не в нем, так часто бывает после судорог), но к утру все прошло.

Дни в стационаре проходили сложно. Степан был слаб, не хотел есть, хотел домой. И это понятно. «Можно домой, мама?» Этот вопрос первые сутки звучал постоянно. Играть не хотелось, все мыслимые развлечения, что я могла придумать, не вызывали должного внимания. Но лучше становилось с каждым днем. Проведя в стационаре пять дней, мы прошли ЭЭГ (электроэнцефалограмму головного мозга).

– Предварительно эпилепсия, – отвернувшись к окну, сказала мне врач невролог.

Но, я делаю вывод из разговоров с врачами, что эпилепсия возникла, как сопутствующее заболевание от его основного диагноза. Педиатр хочет записать нас к эпилептологу в областную, но эпилептолог до середины сентября в отпуске. Приступ следующий может быть в любой момент, а может и через год. А может и никогда.

После консультации с неврологом лекарства нам не назначили, мы уходим домой. Начинаем готовиться к новой госпитализации. Плановой, времени остается совсем мало.

Часть 4

2020 год. 5 сентября.

Мы сдали мазки на коронавирус, ПЦР чистый – ура! Не обнаружено! Это наша первая сдача анализов на «Ковид». Было страшненько, а вдруг все-таки обнаружится у меня или сына, и вся наша госпитализация пойдет насмарку. Понервничала я прилично. Сдали много-много крови. Храбрый Степан получил игрушечный «Сапсан» в подарок, а мама седых волос прибавила. Поскольку только вот отлежали в больнице и уже натерпелся, решила, что пойдем сдавать анализы крови к более добрым и внимательным тетям платно. Да, если по ОМС – то держите ребенка, мол мне некогда тут с вами возиться. А если платно, то вот тебе, малыш конфетка и воздушный шарик… Еще подарили Степке до кучи, пробирку и синюю птичку из надутой перчатки. А это – все такие мелочи, по сути, не стоят ничего, но отвлекают ребенка от неприятной процедуры и дают возможность взять кровь без насилия. Теперь осталось пройти ЭКГ, получить все справки и направления.

2020 год. 9 сентября.

Вот и последний день дома заканчивается. Собран чемодан и пакет. Мои вещи влезли бы в маленький пакетик, но Степан – птица особенная, гнездо вить придется ему с особой тщательностью. И как много разных бумажек нам выдали, и копий мы сделали, точно пол дерева можно было бы спасти!