Текст книги "Легенды и мифы Санкт-Петербурга"

Согласно давнему предсказанию, Монферран должен был умереть сразу после окончания строительства Исаакиевского собора.

В наружном скульптурном оформлении Исаакиевского собора есть группа святых, поклоном приветствующая появление Исаакия Далматского. Среди них находится и скульптурное изображение Монферрана с моделью собора в руках. Во время освящения храма один из приближенных царя обратил внимание Александра II на то, что все святые преклонили головы перед Исаакием, и только архитектор, преисполненный гордыни, этого не сделал. Император ничего не ответил, однако, проходя мимо Монферрана, руки ему не подал и слова благодарности не проронил. Зодчий не на шутку расстроился, ушел домой до окончания церемонии, заболел… И через месяц скончался.

Монферран действительно умер через месяц после торжественного открытия собора в возрасте 72 лет, более половины которых отдал строительству главного храма Петербурга. Уверенный в посмертной славе, он задолго до конца жизни начертал на своем гербе девиз: «Не весь умру». А в 1835 году составил завещание, в котором просил о «всемилостивейшем соизволении, дабы тело [его] было погребено в одном из подземных сводов <…> церкви» (Исаакиевского собора), как это было издревле принято в Европе. Однако Александр II решил, что для архитектора, хоть и придворного, это слишком высокая честь. И хотя всего за месяц до этого Монферрану была пожалована золотая медаль с бриллиантами и сорок тысяч рублей серебром за строительство Исаакиевского собора, гроб с телом зодчего лишь обнесли вокруг собора и затем установили в католической церкви на Невском проспекте. Вскоре вдова зодчего увезла тело мужа на родину во Францию.

Так называют Исаакиевский собор за сходство его силуэта с огромным чернильным прибором.

Теперь, по прошествии стольких лет, когда страсти более или менее улеглись, можно только догадываться, что «чернильница» далеко не единственное и не самое обидное прозвище, брошенное в громаду собора.

Появление Исаакиевского собора в ансамбле главных площадей сразу же вызвало общественный протест, переросший в полемику, длящуюся до сих пор. Особенно острое критическое отношение к нему было среди современников Монферрана, затем оно начало постепенно затухать, чуть ли не через сто лет неожиданно ярко на короткое время вспыхнуло вновь во время пресловутой борьбы с космополитизмом и, наконец, вовсе исчезло в наши дни, когда в десятках путеводителей и буклетов, проспектов и открыток собор предстает чуть ли не символом Петербурга, чуть ли не его архитектурной характеристикой наряду с Адмиралтейством и Медным всадником, решеткой Летнего сада и Стрелкой Васильевского острова. И если говорят о недостатках собора, то вскользь, мимоходом и так непропорционально мало, что это бесследно растворяется в море восторженных эпитетов. Между тем, по мнению многих исследователей, масса собора, удручающе огромная, несоразмерная ни с человеком, ни с окружающими постройками, не может считаться признаком хорошего тона в городе, где именно эти качества всегда ложились в основу всякого проектирования. Да и соотношение объемов собора между собой не поддается никакой логике. Так, прекрасный сам по себе вызолоченный купол покоится на очень высоком по отношению к основному объему барабане, отчего купол не кажется ни величественным, ни монументальным. А посаженные по сторонам барабана курьезные колоколенки вообще представляются карикатурой на традиционное русское пятиглавие. Собор, как отмечают почти все источники до 1950-х годов, излишне темен, удручающе тяжел и грузен в своей пышности. В 1913 году отрицательное отношение к собору выразил и авторитетный В.Я. Курбатов.

Что тут сыграло роковую роль? То ли требование Александра I включить стены ринальдиевского собора в проект монферрановского, то ли постоянное вмешательство других архитекторов, что приводило не только к переделкам, но и к созданию новых вариантов проекта, то ли действительно, как утверждают многие, отсутствие истинного таланта у Монферрана…

В конце 1920-х – начале 1930-х годов, пользуясь тяжелейшим положением в сельском хозяйстве Советского Союза, Америка предложила купить Исаакиевский собор. Предполагалось разобрать его в Ленинграде на отдельные части, погрузить на корабли, перевезти в Соединенные Штаты и там собрать вновь.

В 1927 году страну охватил острейший сельскохозяйственный кризис: урожай товарного хлеба составил менее половины собранного в 1913 году. Положение усугубилось гибелью озимых в следующем 1928 году. Даже тот хлеб, что был в деревне, в город не поступал. Крестьянам было невыгодно продавать его по низким закупочным ценам, в то время как цены на промышленные товары были подняты. Хлеб нужен был государству не только для обеспечения городов, но и для продажи его на внешнем рынке. На вырученную валюту закупали машины и оборудование для начавшейся индустриализации…

Начатая Сталиным война с крестьянством («чрезвычайные меры»), а затем и насильственная коллективизация вызвали голод по всей стране. Умирали миллионы крестьян даже в самых хлебных губерниях страны. В городах была введена карточная система.

Но продажа хлеба за границу не прекращалась. Однако и этот канал валютных поступлений в конце концов мог иссякнуть. К этому же времени относится широко организованная государственная распродажа музейных ценностей – картин знаменитых художников, церковной утвари, икон, антиквариата. Сведения об этом, тщательно скрываемые, все-таки просачивались и, трансформированные в народном сознании, превращались в невероятные легенды.

В начале Великой Отечественной войны, когда угроза фашистской оккупации пригородов Ленинграда стала реальной, началась спешная эвакуация художественных ценностей дворцов Павловска, Пушкина, Петродворца, Гатчины и Ломоносова в глубь страны. Однако все вывезти не успели, да и возможностей для этого не было. Тогда в исполкоме Ленгорсовета собралось совещание, на котором рассматривался вопрос о создании надежного хранилища для скульптуры, мебели, фарфора, музейных архивов. Выдвигалось одно предположение за другим, и одно за другим по разным причинам отклонялось. Наконец поднялся пожилой человек, бывший артиллерийский офицер, и предложил создать центральный склад музеев в подвалах Исаакиевского собора. Свое предложение он объяснил тем, что немцы, начав обстрел Ленинграда, воспользуются куполом собора как ориентиром и постараются сохранить эту наиболее высокую точку города для пристрелки. С предложением старого артиллериста согласились. Все 900 дней блокады музейные сокровища пролежали в этом, как оказалось надежном, убежище и ни разу не подверглись прямому артобстрелу.

Говоря об Исаакиевском соборе, как правило, в первую очередь пользуются точным языком цифр. Высота – 101,5 метра. Площадь – 10 862 квадратных метра. Диаметр купола – 22,15 метра. Кубатура внутреннего объема – 155 900 кубических метров. Снаружи установлено 112 колонн цельного гранита, высота которых 17 метров.

Внутреннее убранство Исаакиевского собора

Не считая 122-метрового шпиля Петропавловской крепости, это самое высокое здание города при его большой массе могло представлять несомненный интерес для артиллеристов. Правда, легенда, скорее всего, родилась после войны и имела в основе своей конкретные факты: в подвалах собора действительно хранились художественные ценности пригородных дворцов, и действительно за все время блокады ни одного прямого попадания в здание собора, по счастливой случайности, не было.

Пеньковые склады

Огромное трехчастное сооружение на Тучковой буяне является вовсе не пеньковыми складами, а дворцом герцога Курляндского Бирона.

Это одна из наиболее живучих и наименее объяснимых легенд старого Петербурга.

Коротко история складов сводится к следующему. В поисках места, безопасного в пожарном отношении для хранения пеньки, обратили внимание на остров, вдруг появившийся после наводнения 1726 года на Малой Неве. На этом острове, названном впоследствии Тучковым буяном, в 1735 году были выстроены деревянные амбары, которые сгорели в 1761 году. С 1764 года проектированием и строительством новых, но уже каменных складов занимается придворный архитектор Антонио Ринальди. Зодчий с высокоразвитым художественным вкусом, Ринальди подходил к строительству утилитарных зданий с такой же требовательностью, как и к строительству дворцов. Не случайно центральный объем пеньковых складов – важня, имевшая в XVIII веке декоративное завершение со статуей, – так напоминает его же дворец Петра III в Ораниенбауме.

Однако остается загадкой, какое отношение ко всему этому имеет герцог Курляндский, если комплекс пеньковых складов построен более чем через двадцать лет после смерти Анны Иоанновны и опалы герцога Э. И. Бирона. И все же основания для легенды были. Дворцовый облик, островной характер постройки и связанная с этим некоторая таинственность, недоступность свободного посещения, смутная память о мрачной фигуре фаворита, его известное участие в торговых операциях с пенькой – все это дало повод для возникновения такого фольклорного названия, как «Дворец Бирона».

Третье отделение

В особых помещениях Третьего отделения были специально устроенные кресла. В них вежливо приглашали садиться, после чего сиденье вместе с провинившимся неожиданно опускалось под пол. Наполовину опущенного в нижние комнаты несчастного оголяли и начинали сечь розгами. В это же время в верхней комнате бедняге, намертво зажатому подлокотниками и избиваемому снизу, учиняли допрос.

Личное участие в следствии по делу декабристов еще раз убедило императора в том, что «крамола» проникла во все слои русского общества и для искоренения ее требуются меры более радикальные и изощренные. С этой целью в июле 1826 года было создано печально знаменитое Третье отделение Собственной Его императорского Величества канцелярии. Насчитывавшее в момент своего образования 16 человек сотрудников, Третье отделение размещалось в доме на Мойке, который до наших дней не сохранился. В 1838 году оно переехало на Фонтанку, в дом № 16 у Цепного моста. Цепной Пантелеймоновский мост через Фонтанку был построен в 1829 году и являлся одной из достопримечательностей Петербурга. По довольно распространенному обычаю и дом № 16 стали называть не иначе, как Дом у Цепного моста.

Почтамтский мост. Один из сохранившихся цепных мостов Санкт-Петербурга

Его очень хорошо знали и побаивались петербуржцы. По рукам ходили стихи, за которые легко можно было познакомиться с легендарным креслом:

 
У царя у нашего
Верных слуг довольно,
Вот хоть у Тимашева
Высекут пребольно,
Влепят в наказание
Так ударов до ста,
Будешь помнить здание
У Цепного моста.
 

Строительство дома относится к концу XVIII столетия и связано с именем вице-канцлера А. И. Остермана. Затем дом принадлежал Военно-сиротскому дому для девиц, князю А. Я. Лобанову-Ростовскому, министру внутренних дел В. П. Кочубею. С 1923 года в помещениях бывшего дома у Цепного моста работал Петроградский губернский суд, а с 1956-го – Ленинградский (ныне Санкт-Петербургский) городской и областной суд.

Цепного моста фактически уже давно нет. В 1911 году его перестроили, лишив цепей, и в настоящее время он носит название Пантелеймоновский.

Между Третьим отделением и Михайловским замком под Фонтанкой был прорыт подземный ход.

Никакого подземного хода между Михайловским замком и Третьим отделением не было и быть не могло.

Это было не только технически невозможно, но и не имело никакого практического смысла, так как политическая роль Михайловского замка оборвалась в ночь с 11 на 12 марта 1801 года в момент убийства Павла I. Более того, с 1823 года в замке разместилось Главное инженерное училище, и он стал называться Инженерным. Но легенда объединила подземным ходом два наиболее мрачных государственных института подавления, насилия, сыска – зловещую резиденцию императора Павла I и мрачное детище Николая I – Третье отделение.

Голицынская церковь

В доме князя Голицына на Фонтанке, 20, находилась известная всему Петербургу церковь, в которой втайне от князя происходили хлыстовские радения под руководством некоего старца Федора. Когда же Голицын обнаружил, что святой старец является орудием какого-то тайного политического общества, то старца завлекли в вырытую ночью перед входом в дом глубокую яму, где и засыпали живого землей.

Князь А. Н. Голицын был обер-прокурором Синода, министром народного просвещения и личным другом Александра I, который часто приезжал в эту церковь к обедне. Дом на Фонтанке, построенный еще в 1780-х годах, был приобретен Голицыным в 1812 году. Новый хозяин заново отделал внутренние помещения.

Особый интерес представляла архитектура домовой церкви, исполненная А. Н. Воронихиным. Живопись иконостаса принадлежала кисти В. Л. Боровиковского. Наконец, архитектор А. А. Витберг придал внутреннему убранству таинственный, мистический характер: отсутствие дневного света, темные ступени притвора, подобия гробов, расставленные в молельнях, лампады красного стекла в виде кровоточащих сердец. Церковь представляла значительный художественный интерес. Она была воспета Г. Р. Державиным и изображена на картине А. В. Тыранова. Дом Голицына является не только памятником архитектуры, но и памятником отечественной истории и культуры. В верхних этажах этого дома жили братья Тургеневы – Александр и Николай. На квартире Тургеневых собирались участники литературного кружка «Арзамас», членом которого был Пушкин. Здесь, по свидетельству современников, Пушкин сочинил свой блестящий экспромт, раз и навсегда определивший Михайловскому замку место в истории: «…пустынный памятник тирана, забвенью брошенный дворец».

Преображенский собор

Преображенский собор

Собор заложен на месте полкового дома, или съезжей избы Преображенского полка, куда приехала Елизавета Петровна за своими «лейб-компанейцами» в ночь захвата престола 25 ноября 1741 года.

Даже такой знаток старого Петербурга, как Столпянский, не уверен в том, что именно на этом месте размещался Преображенский полк. Он называет и другое возможное место – территорию будущего Аничкова дворца. Но сам собор построен в царствование Елизаветы – законной и прямой наследницы Петра, «дщери Петровой», с воцарением которой русское общество связывало огромные надежды.

А так как переворот 25 ноября 1741 года был осуществлен силами старейшего гвардейского полка, основанного Петром I, то легко объяснить и название собора, и сам факт его строительства.

Собор был построен в 1743–1754 годах по проекту Михаила Земцова в формах русского барокко. К сожалению, иконографии этого последнего произведения замечательного архитектора нет. Осенью 1743 года зодчий скончался, и собор достраивался без него. Простояв более 70 лет, он сгорел в 1825 году.

Проект восстановления был поручен одному из крупнейших представителей классицизма Василию Петровичу Стасову. Через четыре года собор освятили. Правда, теперь он был посвящен победоносному окончанию русско-турецкой войны. Его белые оштукатуренные стены вызывали в памяти образы исконно русской московской и новгородской архитектуры, а оригинальная ограда из трофейных турецких пушек, соединенных массивными цепями, символизировала славу русского оружия.

«Кулич и Пасха»

По схожести круглой церкви с куличом, а пирамидальной колокольни – с пасхой Троицкую церковь на проспекте Обуховской Обороны, 235, в народе называют «Кулич и Пасха».

В действительности архитектор Н. А. Львов, автор Троицкой церкви, вовсе не стремился к сходству архитектурных форм с непременными атрибутами пасхального праздника. Оригинальные формы цилиндрической ротонды и античной пирамиды не однажды уже использовались зодчим при возведении построек самого различного и неожиданного назначения: от погребов с пирамидальным завершением до церквей, более похожих на парковые затеи. Пристрастие к этим формам связано с огромным впечатлением, которое произвели на Львова ротонда храма Весты и пирамида Цестия в Риме. О неослабевающей силе этого впечатления свидетельствуют и его иллюстрации к «Метаморфозам» Овидия, и сквозной барабан ротонды, поддерживающий купол церкви в Мурине, и даже хозяйственные постройки. По семейному преданию, он не раз говорил, что, пока жив будет, исполнит мечту свою сочетать оба поразивших его образа в одной архитектурной композиции.

В 1785 году мечта зодчего исполнилась. Блестящая композиция цилиндра и пирамиды воплотилась в Троицкой церкви. Ее фасад украшен шестнадцатью белоснежными колоннами ионического ордера, которые легко держат антаблемент с пологим куполом. Над куполом поставлен крест, ставший, пожалуй, единственным признаком культового характера сооружения. С западной стороны церкви расположена пирамидальная колокольня с арочными проемами.

Для той давней поры это была не только необычная, но и смелая композиция, выдающая гениальный почерк одного из последних энциклопедистов XVIII столетия Николая Александровича Львова.

Арка над Зимней канавкой

Завистники Кваренги, пытаясь принизить его в глазах Екатерины II, доказывали, что арка над Зимней канавкой непрочна. Императрица приказала провести расследование, после чего велела устроить в галерее грандиозный пир, дабы завистники были посрамлены, а все смогли убедиться, что арке падение не грозит.

Большой знаток русской старины М. И. Пыляев и его современники, вслед за более ранними исследователями, связывают арку с именем Джакомо Кваренги. А современные историки единодушно считают автором арки, соединяющей Старый Эрмитаж и Эрмитажный театр, архитектора Юрия Матвеевича Фельтена. Оба архитектора были современниками. Оба участвовали в строительстве дворцового комплекса. Но поскольку изложение легенды в иных, более поздних источниках, кажется, не встречается, то в пересказе ее оставлено имя Кваренги.

Грандиозный музейный комплекс, известный всему миру под собирательным именем Эрмитаж и состоящий из четырехсот экспозиционных помещений, расположенных в пяти самостоятельных зданиях, объединенных друг с другом, складывался и формировался в течение полутора столетий. В первой половине XVIII века на месте Эрмитажа в разное время стояли дворцы и особняки великосветской знати, включая четыре последовательно сменявших друг друга царских Зимних дворца. В 1754 году Б. Ф. Растрелли приступил к строительству последнего, существующего ныне. Зимний дворец создавался в период наивысшего расцвета барокко и представляет собой четырехугольное в плане, монументальное сооружение с тремя главными фасадами, выходящими на Неву, в сторону Адмиралтейства и на Дворцовую площадь, которая с памятником Петру в центре, по замыслам градостроителей середины XVIII века, должна была стать главной площадью столицы.

Зимняя канавка

Зимний дворец закончили строить в 1762 году. А через два года Екатерина решила создать собственную картинную галерею. Для этого с 1764 по 1769 год по проекту Ж. Б. Валлен-Деламота в непосредственной близости к Зимнему дворцу возвели специальное здание Малого Эрмитажа. Однако коллекции Эрмитажа разрастались с такой скоростью, что строительство новых зданий для них начиналось еще до окончания строительства предыдущих. С 1771 по 1787 год Ю. М. Фельтен построил Старый Эрмитаж, а с 1783 года Джакомо Кваренги начал и одновременно с открытием Старого Эрмитажа закончил возведение Эрмитажного театра. Оба здания Фельтен объединил аркой. Затем в строительной деятельности наступило полувековое затишье и, наконец, в 1839–1852 годах по проекту немецкого архитектора Лео Кленце было построено специальное музейное здание Нового Эрмитажа, хорошо известное благодаря десяти великолепным гранитным фигурам атлантов скульптора А. И. Теребенева.

Все пять эрмитажных зданий объединены друг с другом внутренними переходами, коридорами, лестницами и галереями. Сегодня это один из крупнейших музеев мира. А Зимняя канавка и повисшая над ней арка – один из самых романтичных и любимых уголков старого Петербурга.

Мариинский дворец

Дочь Николая I отказалась жить в построенном специально для нее дворце, усмотрев в том, как расположен памятник Николаю I по отношению к центральному входу во дворец, знак того, что отец отвернулся от нее.

До 1839 года на месте Мариинского дворца стоял дворец Чернышева, возведенный еще Ж. Б. Валлен-Деламотом. Во дворце размещалась Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, в которой учился Лермонтов. В начале 1840-х годов Школу, переименованную в Николаевское кавалерийское училище, перевели на Ново-Петергофский (ныне Лермонтовский) проспект, а дворец Чернышева перестроили для старшей дочери Николая I Марии по случаю вступления ее в брак с герцогом Лейхтенбергским.

Проект в стиле раннего классицизма с использованием элементов декора итальянского Возрождения выполнил архитектор А. И. Штакеншнейдер. Одновременно перед дворцом, на всю длину фасада, обращенного к Исаакиевскому собору, был расширен до 99 метров Синий мост. Этот безошибочный прием включил дворец в архитектурную среду огромного звездного ансамбля центральных площадей. Появилась новая, Мариинская, площадь.

В 1859 году на границе Мариинской и Исаакиевской площадей был установлен памятник Николаю I. Недобрая память о царствовании Николая I породила немало колких эпиграмм и анекдотов. Поэтому даже такой традиционный и повсеместно распространенный прием, как установка памятника спиной к центральному входу, в народном сознании связался с нежеланием великой княжны Марии жить во дворце.

Мариинский дворец

С 1884 года во дворце размещался Государственный совет. В 1907 году архитектор Л. Н. Бенуа перестроил великолепный двухъярусный Зимний сад в Зал заседаний. В феврале 1917 года Мариинский дворец стал резиденцией Временного правительства, а когда осенью того же года оно переехало в Зимний дворец, в Мариинском разместился так называемый Предпарламент – совещательный орган, созданный меньшевиками.

В годы первых пятилеток в здании бывшего дворца работала Промышленная академия имени Сталина, а с началом Великой Отечественной войны здесь был развернут госпиталь.