Текст книги "Речные заводи. Том 1"

«Вот чертовщина! – подумал Чжи-шэнь. – Если бы я раньше знал, что близко имеется такое местечко, я не стал бы драться из-за той кадушки, а давным-давно купил бы себе вина здесь. За последние дни я, кроме воды, ничего и не пил. Пойду-ка посмотрю, что здесь можно достать».

Звуки, которые он слышал еще на горе, доносились из кузницы, где ковали железо. Рядом находился постоялый двор, на воротах которого висела вывеска: «Гостиница отца и сына».

Подойдя к кузнице, Чжи-шэнь увидел, что там работают три человека.

– Эй, хозяин, – спросил он, – есть хорошая сталь?

Кузнец поднял голову и, увидев лицо Чжи-шэня, на котором безобразно торчала отросшая щетина, сперва испугался. Прекратив работу, он произнес:

– Пожалуйста, присядьте, святой отец. Что прикажете вам изготовить?

– Мне надо выковать монашеский посох и кинжал, – ответил Чжи-шэнь. – Есть ли у тебя сталь высшего сорта?

– Сейчас у меня есть очень хорошая сталь, – ответил кузнец. – Какого веса вы хотели бы иметь посох?

– В сто цзиней, – сказал Чжи-шэнь.

– Что вы! – засмеялся кузнец. – Это будет очень тяжелый посох. Боюсь, что мне и не выковать такой. Да и как вы будете носить его? Даже меч Гуань-вана2121
  Гуань-ван – посмертное имя Гуан-юя, одного из главных героев романа «Троецарствие».


[Закрыть] весил всего восемьдесят один цзинь!

– А чем я хуже Гуань-вана? – вспылил Чжи-шэнь. – Он тоже был всего-навсего человек!

– Я всем говорю, – ответил кузнец, – что можно выковать посох не тяжелей сорока или пятидесяти цзиней весом. Да и тот слишком тяжел!

– Ну, пусть будет по-твоему! – согласился Чжи-шэнь. – Сделай мне посох, как меч Гуань-вана – в восемьдесят один цзинь.

– Такой посох будет очень толст, – уговаривал Чжи-шэня кузнец, – некрасив и неудобен. Послушайтесь моего совета, отец, и я выкую вам хорошо закаленный посох в шестьдесят два цзиня. Но если он покажется вам слишком тяжелым, то пеняйте на себя! Насчет кинжала – ясно, о нем не стоит и говорить. Все это я изготовлю вам из самой лучшей стали.

– А сколько будут стоить эти две вещи? – спросил Чжи-шэнь.

– Сговоримся, – отвечал кузнец, – за все я возьму пять лян серебром.

– Будь по-твоему, – сказал Чжи-шэнь. – А если сделаешь хорошо, то сверх платы получишь еще и вознаграждение.

Взяв задаток, кузнец сказал:

– Так я сейчас же и примусь за работу.

– У меня тут осталась кое-какая мелочь, – добавил Чжи-шэнь. – Может быть, купим немного вина и выпьем?

– Вы уж, пожалуйста, отец, устраивайте это сами, – промолвил кузнец. – Мне нужно закончить работу, и я не могу составить вам компанию.

Расставшись с кузнецом, Чжи-шэнь прошел не более тридцати шагов и увидел вывеску кабачка. Откинув дверную занавеску, он вошел в комнату, уселся за столик и, постучав по нему, крикнул:

– Подать вина!

К нему тотчас подошел хозяин и вежливо сказал:

– Извините меня, отец, но дом, который я занимаю, и деньги, на которые торгую, дал мне монастырь. Настоятель строго– настрого запретил всем нам, торговцам, продавать вино монахам, иначе он отберет деньги и выгонит из дома. Не вините меня – сами видите, в каком я положении.

– А ты все же подай мне немного вина, – стал просить Чжи-шэнь. – Я никому не скажу об этом.

– Никак нельзя, – отвечал хозяин кабачка. – Может быть, вы пойдете куда-нибудь в другое место. Прошу вас, не гневайтесь! Что было делать Чжи-шэню? Он встал и, уходя, угрожающе сказал:

– Хорошо, я найду вино в другом месте, а потом вернусь и поговорю еще с тобой!

Невдалеке Чжи-шэнь увидел вывеску другого кабачка. Он немедленно завернул туда, сел и потребовал:

– Хозяин! Подай скорее вина, пить хочется!

– Отец, – ответил хозяин, – разве вы не понимаете нашего положения? Вы должны знать о приказе настоятеля. Почему же вы хотите разорить меня?

Несмотря на все уговоры, хозяин так и не согласился отпустить Чжи-шэню вина. Тот заходил еще в несколько питейных заведений, но и там он ничего не добился.

«Надо пойти на какую-то хитрость, – подумал Чжи-шэнь, – а то так и останешься без выпивки…» Тут он заметил на краю поселка, под абрикосовыми деревьями, шест с метлой2222
  Вывеска кабачка, харчевни.


[Закрыть]. Там был небольшой кабачок, и Лу Чжи-шэнь поспешил туда. Он вошел и, сев у окна, окликнул хозяина:

– Эй, подай-ка вина прохожему монаху!

Взглянув на него, хозяин спросил:

– Ты откуда пришел?

– Я странствующий монах. Только что пришел к вам в поселок и хочу немного выпить, – отвечал Чжи-шэнь.

– Если ты из монастыря на горе Утай, я не могу продать тебе вина.

– Да нет же, – возразил Чжи-шэнь. – Давай скорее вино.

Хозяин оглядел Лу Чжи-шэня с ног до головы и, решив, что по виду и по разговору гость отличается от здешних монахов, спросил:

– Сколько тебе подать вина?

– Да не спрашивай, наливай побольше, – сказал Чжи-шэнь.

Выпив десяток чашек, он опять подозвал хозяина.

– Найдется ли у тебя какое-нибудь жаркое? Подай мне!

– С утра было немного говядины, да я уже всю распродал, – развел руками хозяин.

Но в это время Чжи-шэнь почуял запах мяса. Он вышел на улицу и увидел, что на очаге около стены в горшке варится собачье мясо.

– У тебя же есть собачатина, почему ты не хочешь мне продать?

– Я не думал, что монах станет есть собачатину, – отвечал хозяин. – Потому и не предлагал тебе.

– Вот, держи деньги! – сказал Чжи-шэнь, вытаскивая все свое наличное серебро. – Давай мне половину твоего мяса!

Хозяин торопливо отрезал половину сварившейся собачьей тушки, накрошил немного чесноку и поставил еду перед Чжи-шэнем. Последний так и накинулся на мясо, разрывая его руками и обмакивая в чесночную приправу. Не забывал Чжи-шэнь и о вине. Выпив с десяток чашек, он все более входил во вкус и требовал еще и еще.

Хозяин кабачка остолбенел от удивления и только вскрикивал:

– Ну и монах! Вот чудеса!

– Я не даром у тебя ем! – огрызнулся Лу Чжи-шэнь, свирепо посмотрев на хозяина. – Какое тебе дело до меня?

– Сколько же тебе еще налить? – спросил хозяин.

– Давай еще кадушку, – потребовал Чжи-шэнь.

И хозяину ничего не оставалось, как поставить перед ним еще кадушку вина.

Вскоре Чжи-шэнь опорожнил и эту кадушку, а недоеденную собачью ногу сунул себе за пазуху. Перед тем как уйти, он сказал:

– Завтра я снова приду выпить на оставшиеся деньги.

Хозяин кабачка был так напуган, что стоял, не двигаясь с места, вытаращив глаза, и окончательно растерялся, когда увидел, что монах направился к горе Утай.

Добравшись до беседки, Чжи-шэнь присел отдохнуть; между тем винные пары начали оказывать свое действие. Вскочив на ноги, он закричал:

– Эх! Давненько я не проделывал никаких упражнений! У меня уж и тело-то все одеревенело! Попробую-ка я сделать несколько выпадов!

Выйдя из беседки и засучив рукава, он сделал несколько движений и почувствовал, как в нем заиграла кровь. Тогда он приналег плечом на столб беседки; раздался сильный треск, столб сломался, и беседка повалилась набок.

Монастырские привратники, заслышав грохот, взглянули вниз и увидели, что в гору нетвердыми шагами подымается Лу Чжи-шэнь.

– Вот беда-то! – закричали они. – Эта тварь опять нализалась! – И тут же закрыли ворота на засов и стали подглядывать в щелку. А Лу Чжи-шэнь, подойдя к воротам и обнаружив, что они заперты, принялся отчаянно барабанить кулаками. Но привратники не решались его впустить.

Постучав так несколько минут, Чжи-шэнь повернулся и, увидев слева от себя статую бога-хранителя монастыря, закричал:

– Ах ты, чертов истукан, вместо того чтобы постучать за меня в ворота, ты еще кулаком грозишь! А я тебя совсем не боюсь!

Тут Чжи-шэнь вскочил на возвышение, поломал, как перья лука, окружающий статую частокол и, схватив одну из палок, принялся дубасить бога-хранителя по ноге. Со статуи посыпалась глина и позолота…

Завидев это, привратники с криком: «Беда! Беда!» – побежали доложить о случившемся настоятелю.

Передохнув немного, Чжи-шэнь обернулся и заметил справа от ворот другую такую же статую. Он рявкнул:

– А ты, глупая тварь, чего разинула рот? Тоже вздумала смеяться надо мной?

Подскочив к этой статуе, он так хватил ее два раза по ноге, что тут же послышался треск и статуя бога-хранителя покатилась на землю. Подняв сломанный деревянный каркас статуи, Чжи-шэнь громко рассмеялся от удовольствия.

Тем временем настоятель уговаривал пришедших к нему с докладом привратников:

– Не раздражайте его, идите!

Но тут в келью настоятеля вошли помощник, казначей и келарь в сопровождении других монахов. Все они заговорили разом:

– Этот дикий кот опять сегодня напился до безобразия. Он свалил беседку на горе и разбил статуи богов-хранителей у ворот! Что же мы будем теперь делать?

– Еще в древности говорили, – отвечал им настоятель, – «даже Сын Неба снисходительно относится к пьяным». Что же остается делать нам, старым монахам? Он уничтожил статуи богов-хранителей, а мы попросим его поручителя, господина Чжао, поставить новые. Он поломал беседку, мы опять же попросим Чжао исправить ее. Все это он, конечно, сделает…

– Статуи богов охраняют монастырь, как же можно их заменять? – возразили монахи.

– Это еще полбеды, что он разрушил стоявшие у ворот статуи богов-хранителей, – продолжал настоятель. – Даже если бы он разбил все статуи Будды в храме, и то ничего нельзя было бы сделать! Опасно доводить его до буйства. Вы же сами видели, как он свирепствовал в прошлый раз!

– Ну и настоятель у нас, – ворчали монахи, покидая его покои. – Глуп, как пень. Привратники, – приказали они, – не смейте открывать ворота и все время наблюдайте за тем, что он там вытворяет.

Между тем Лу Чжи-шэнь разошелся вовсю.

– Эй вы, падаль, лысые ослы! – кричал он. – Если вы сейчас же не впустите меня в монастырь, я разведу костер и сожгу ваше чертово логово.

Услышав это, монахи сказали привратникам:

– Откройте засов! Пусть эта скотина войдет. А то он и в самом деле еще что-нибудь натворит.

Привратники неслышно подкрались к воротам, потихоньку отодвинули засов и мгновенно скрылись в помещении. Попрятались и остальные монахи.

В этот момент Лу Чжи-шэнь напряг все свои силы и обеими руками приналег на ворота. Неожиданно ворота распахнулись, и он с шумом влетел во двор и упал. Вскочив на ноги, он испуганно ощупал свою голову, а потом бросился в храм, где сидели монахи, погрузившиеся в самосозерцание. Когда Чжи-шэнь рванул дверную занавеску и ввалился к ним, они замерли в страхе и еще ниже склонили головы.

Чжи-шэнь подошел к первой попавшейся скамье, и тут его начало рвать. Монахи зажали носы и только бормотали: «Небо милостивое! Небо милостивое!»

Облегчившись, Чжи-шэнь взгромоздился на скамью, сдернул с себя пояс и с треском разорвал на себе одежду. Тут он заметил выпавшую из-за пазухи собачью ногу.

– Вот и хорошо, я как раз проголодался!

Разломив кость, он принялся есть.

Увидев это, монахи в ужасе прикрыли лицо рукавами и отошли подальше от Чжи-шэня. Заметив это, Чжи-шэнь оторвал кусок собачатины и, подойдя к стоящему неподалеку монаху, предложил:

– А ну, полакомься и ты!

Испуганный монах еще плотнее закрыл лицо рукавами одежды.

– А, ты не хочешь есть? – вскричал Чжи-шэнь и, повернувшись, сунул собачатину в рот монаху, сидевшему рядом. Тот не успел отстраниться и упал со скамьи. Тогда Чжи-шэнь схватил его за ухо и стал насильно запихивать мясо ему в рот.

Монахи, сидевшие напротив, вскочили со своих мест и принялись всячески успокаивать Чжи-шэня, а тот, отбросив в сторону остатки собачатины, стал барабанить кулаками по их бритым головам. В храме поднялся невообразимый шум: монахи с громкими возгласами схватили чашки для сбора подаяний и одежду и сломя голову бросились бежать. Этот скандал впоследствии получил название «разгон всего храма». И настоятель храма ничего не мог сделать, чтобы водворить порядок.

А Лу Чжи-шэнь так разбушевался, что начал крушить все, что попадало ему под руку. Большинство монахов укрылось в своих кельях. Тогда казначей и келарь, ни слова не говоря настоятелю, собрали монахов, позвали прислугу, а также монастырских кузнецов, рабочих-мирян, послушников и носильщиков. Всего набралось около двухсот человек. Обвязав головы косынками и вооружившись палками и вилами, они все разом ворвались в храм.

Увидев их, Чжи-шэнь взревел от гнева и, не имея под руками никакого оружия, ухватился за стоявший перед статуей Будды стол для жертвоприношений. Выдернув у стола ножки, он бросился на противников. Монахи сильно оробели и отступили под балкон. Рассвирепевший Чжи-шэнь кинулся за ними, размахивая ножками от стола и сбивая с ног всех, кто попадался ему под руку; пощадил он только двух старших монахов.

Когда Чжи-шэнь пробился к самому алтарю, внезапно появился настоятель и повелительно крикнул:

– Перестань безобразничать, Чжи-шэнь! А вы, монахи, тоже успокойтесь!

Среди монахов было уже несколько десятков раненых. Услышав голос настоятеля, все попятились. Заметив это, Чжи-шэнь в свою очередь бросил ножки стола и воскликнул:

– Святой отец, будьте моим заступником! – К этому времени он почти совсем протрезвился.

– Чжи-шэнь, – строго обратился к нему игумен, – ты доставляешь всем нам много беспокойства! Когда в прошлый раз ты напился и устроил скандал, я сообщил об этом твоему названому брату Чжао. И он прислал письмо, в котором просил монахов простить тебя. Сегодня ты снова нарушил святые заповеди Будды! Напившись до безобразия, ты сломал беседку и разбил статуи богов-хранителей, стоящие у ворот. Все это было бы еще полбеды, но ты учинил безобразие в самом храме и разогнал всех монахов, а это уже непростительный грех! Наш монастырь Манджутры Бодисатвы2323
  Буддийское божество, представляющее собой олицетворение чистоты.


[Закрыть] существует много столетий, это место священно, и мы больше не можем терпеть твое богохульство! Иди за мной в мои покои. Ты проведешь там несколько дней, а я тем временем постараюсь устроить тебя куда-нибудь в другое место.

Затем настоятель отослал монахов обратно в храм предаваться самосозерцанию, а получившим ушибы разрешил отдохнуть. Чжи-шэня он оставил у себя ночевать.

На следующий день, посоветовавшись с помощником, настоятель решил выдать Чжи-шэню немного денег на дорогу и отправить его в другой монастырь. Однако об этом следовало предварительно известить Чжао. Настоятель послал к нему двух служителей с письмом, да еще поручил им обо всем подробно рассказать и сразу же возвращаться с ответом.

Когда Чжао прочел письмо, ему стало очень тяжело. Он написал настоятелю почтительный ответ, в котором говорилось: «На восстановление статуй богов-хранителей и беседки я немедленно вышлю деньги, а что касается Чжи-шэня, отправляйте его, куда сочтете нужным».

Получив такой ответ, настоятель приказал слугам достать монашеское одеяние из черной материи, пару туфель и десять лян серебра. Потом он призвал Чжи-шэня и сказал ему:

– Когда ты впервые в пьяном виде учинил в монастыре бесчинство, это можно было отнести за счет твоего недомыслия. Но ты снова напился и настолько потерял рассудок, что разбил статуи богов-хранителей, сломал беседку и даже выгнал из храма всех монахов, углубившихся в самосозерцание. Это уже тяжкий грех. К тому же ты и ранил многих. Мы удалились от мира, это место благостно и свято, а твои поступки нарушают его чистоту. Ради твоего благодетеля господина Чжао я даю тебе письмо, чтобы ты мог найти себе иное пристанище. Здесь я больше не могу тебя оставить. Вечером я прочту тебе напутственную речь, четыре строчки наставления, которые должны помочь тебе встать на праведный путь.

– Отец мой! – воскликнул Чжи-шэнь. – Я готов направиться туда, куда ты посылаешь меня, и с благодарностью приму твое наставление.

Если бы настоятель не отправил Лу Чжи-шэня в назначенное место и не заставил его следовать данному завету, то, возможно, не произошло бы тех событий, о которых можно сказать:

 
Посмеиваясь, он размахивал
Тяжелым посохом своим,
Вступал с героями в сражения
И был всегда непобедим.
 
 
В свирепой ярости хватался он
За свой губительный кинжал
И злых, неправедных правителей
Безжалостно уничтожал.
 

О том, какими словами напутствовал Лу Чжи-шэня настоятель, рассказывается в следующей главе.

Глава пятая
Главарь разбойников оказывается под свадебным пологом. Лу Чжи-шэнь расправляется с ним в деревне Таохуацунь

Итак, игумен сказал Чжи-шэню:

– Оставаться здесь тебе больше нельзя. У меня есть духовный брат по имени Чжи-цин, настоятель монастыря Дасянго в Восточной столице. Отправляйся к нему и вручи это письмо. Попроси его дать тебе какую-нибудь службу при монастыре. Этой ночью мне было видение, и я поведаю тебе четыре истины, которые помогут тебе спасти жизнь. Смотри, крепко запомни их и следуй им до конца своих дней.

– Я готов выслушать ваши наставления, учитель, – ответил Чжи-шэнь, опускаясь на колени.

Тогда настоятель торжественно произнес:

– Счастье ты найдешь в лесу. Богатство получишь в горах; больших городов тебе следует избегать, а на берегах полноводных рек ты обретешь покой.

Внимательно выслушав эти слова, Лу Чжи-шэнь отвесил настоятелю девять поклонов. Затем он подвязал дорожную суму и, спрятав письмо, взвалил на плечи узел с вещами. Распростившись с настоятелем и со всеми монахами, Лу Чжи-шэнь покинул гору Утай и направился в гостиницу, расположенную рядом с кузницей. Там он решил немного передохнуть, дождаться, когда будут изготовлены посох и кинжал, и затем отправиться дальше.

Уходу Лу Чжи-шэня из монастыря все монахи очень обрадовались. Настоятель приказал починить разбитые статуи богов-хранителей и сломанную беседку. Спустя несколько дней в монастырь прибыл и сам Чжао с богатыми подарками и деньгами. Он распорядился заново восстановить статуи богов и беседку, но об этом мы больше не будем рассказывать.

Последуем теперь за Лу Чжи-шэнем. Он прожил в гостинице около кузницы несколько дней, ожидая выполнения своего заказа. Затем он приказал сделать ножны для кинжала, а посох покрыть лаком. Хорошо вознаградив кузнеца за труд, Лу Чжи-шэнь снова взвалил на плечи свой узел, привесил к поясу кинжал, взял в руки посох и, простившись с хозяином гостиницы и кузнецом, тронулся в путь. Встречные принимали его за бродячего монаха.

Покинув монастырь на горе Утай, Лу Чжи-шэнь направился в Восточную столицу. Более полумесяца провел он в пути. Монастырей он избегал и ночевал и питался на постоялых дворах; днем он заходил в придорожные кабачки.

Однажды по дороге Лу Чжи-шэнь так засмотрелся на красоту окружающей природы, что не заметил, как наступил вечер. До постоялого двора было далеко, и он оказался без ночлега. На беду на дороге не было никого, кто мог бы составить ему компанию, и он не знал, где устроиться на ночь. Пройдя еще двадцать ли и миновав какой-то деревянный мостик, Лу Чжи-шэнь заметил вдалеке мерцающие огни и вскоре подошел к поместью, расположенному в лесу. Сразу за поместьем поднимались крутые горы, словно нагроможденные друг на друга. «Что поделаешь! – подумал Лу Чжи-шэнь. – Придется попроситься ночевать здесь». Он поспешил к поместью и увидел, что несколько десятков крестьян бегают взад и вперед и что-то перетаскивают.

Лу Чжи-шэнь подошел к ним, оперся на свой посох и с поклоном их приветствовал.

– Монах, зачем ты пришел сюда в такое позднее время? – спросили крестьяне.

– Я не успел добраться до постоялого двора, – отвечал Лу Чжи-шэнь, – и хотел попросить у вас разрешения переночевать здесь. Завтра я пойду дальше.

– Ну, здесь с ночлегом у тебя ничего не выйдет, – отвечали крестьяне. – У нас и так сегодня хлопот хоть отбавляй!

– На одну-то ночь уж наверно можно найти приют, – возразил Чжи-шэнь, – ведь завтра я уйду!

– Проваливай-ка лучше, монах, – закричали крестьяне, – или тебе жить надоело?

– Что за чудеса? – удивился Чжи-шэнь. – Что же тут особенного, если я проведу здесь одну ночь? И причем тут моя жизнь?

– Уходи отсюда подобру-поздорову! А не уйдешь – мы тебя свяжем!

– Ах вы деревенщина неотесанная! – рассердился Чжи-шэнь. – Я ничего плохого вам не сказал, а вы вязать меня вздумали!

Некоторые из крестьян принялись ругаться, другие старались уговорить его уйти. Но Лу Чжи-шэнь, схватив свой посох, совсем было собрался пустить его в ход и вдруг увидел, что из усадьбы вышел какой-то пожилой человек. Взглянув на него, Чжи-шэнь сразу определил, что этому человеку было за шестьдесят. Старик шел, опираясь на длинный посох. Приблизившись, он крикнул крестьянам:

– Что здесь за крик?

– Да как же тут не кричать? – отвечали те. – Ведь этот монах собрался нас бить!

Лу Чжи-шэнь выступил вперед.

– Я из монастыря, что на горе Утай, – сказал он, – держу путь в Восточную столицу, где буду служить. Я не успел дойти до ближайшего постоялого двора и решил просить ночлега в вашем поместье, а эти невежи собрались вязать меня!

– Ну, если вы святой отец с горы Утай, – сказал старик, – то следуйте за мной.

Лу Чжи-шэнь прошел следом за стариком в парадный зал, где они уселись – один на месте хозяина, другой на месте гостя, как того требовал обычай.

– Вы не обижайтесь, святой отец, – начал старик. – Крестьяне не знают, что вы пришли из обиталища живого Будды, и смотрят на вас как на простого человека. Я же всегда глубоко почитаю три сокровища буддизма: Будду, его законы и буддийскую общину. И хотя сегодня вечером в поместье много хлопот, я прошу вас переночевать в моем доме.

Чжи-шэнь, поставив свой посох к стене, поднялся с места и, низко поклонившись хозяину, промолвил с благодарностью:

– Я тронут вашей добротой, мой благодетель. Разрешите спросить, как называется это поместье и каково ваше уважаемое имя?

– Фамилия моя Лю, – отвечал старик. – А наша деревня называется Таохуа – Цветы персика. Жители всей округи называют меня старшиной Лю из поместья Таохуа. Могу ли и я узнать ваше монашеское имя?

– Мой духовный наставник, игумен монастыря Чжи-чжэнь, нарек меня именем Чжи-шэнь. Фамилия же моя Лу, и потому теперь меня зовут Лу Чжи-шэнь.

– Разрешите пригласить вас отужинать со мной, – сказал хозяин. – Но я не знаю, дозволена ли вам скоромная пища?

– Я не избегаю ни скоромного, ни вина, – отвечал Чжи-шэнь. – Мне все равно, что пить – просяную ли водку, или вино, я не привередничаю. Меня мало также интересует, что передо мной – говядина или собачатина, – что дают, то и ем.

– Если вы разрешаете себе мясную пищу и хмельное, – сказал хозяин, – то я сейчас же прикажу слугам принести вина и мяса.

Вскоре был накрыт стол, и перед Лу Чжи-шэнем поставили блюда с мясом и несколько тарелочек с закусками, возле которых положили палочки для еды. Чжи-шэнь развязал пояс, снял сумку и уселся за стол. Между тем слуга принес чайник с вином, чашку, налил в нее вина и подал Чжи-шэню.

Лу Чжи-шэнь не заставил себя упрашивать и без дальнейших церемоний принялся за еду и питье. Вскоре и вино и мясо были уничтожены. Сидевший за столом против Чжи-шэня хозяин так изумился, что не мог вымолвить ни слова. Снова были принесены кушанья, и снова Чжи-шэнь все съел.

Лишь после того как слуга убрал со стола, хозяин сказал:

– Вам, учитель, придется переночевать в боковой пристройке. Если вы услышите ночью какой-нибудь шум – не тревожьтесь и не выходите из дома.

– Разрешите спросить, что у вас сегодня ночью должно произойти? – обратился Лу Чжи-шэнь к хозяину.

– Ну, это для монахов не представляет интереса, – ответил старик.

– Вы чем-то расстроены, почтенный хозяин, – сказал Лу Чжи-шэнь. – Быть может, вы недовольны тем, что я потревожил вас своим появлением? Поутру я отблагодарю за все хлопоты и покину ваше жилище.

– Я уже говорил вам, – возразил хозяин, – что постоянно принимаю у себя монахов и делаю им подношения. Чем же может помешать мне один человек? Я огорчен тем, что сегодня вечером в наш дом приезжает жених моей дочери и у нас состоится свадьба.

Услышав слова старого Лю, Лу Чжи-шэнь засмеялся и сказал:

– Да ведь это обычное событие в жизни человека! Всегда так бывает, что взрослый мужчина женится, а девушка выходит замуж. Зачем же вам печалиться?

– Вы далеко не все знаете, почтенный отец, – возразил хозяин. – Эту свадьбу мы устраиваем не по доброй воле.

Тут Чжи-шэнь громко расхохотался.

– Какой же вы чудак, почтенный хозяин! – воскликнул он. – Если на этот брак нет согласия обеих сторон, так чего ради вы выдаете дочь замуж и принимаете к себе в дом зятя?

– У меня одна-единственная дочь, – ответил хозяин. – Ей только что минуло девятнадцать лет. Поблизости от нашей деревни есть гора, которая тоже называется Таохуа. Недавно там появились два удальца, которые собрали несколько сотен человек, построили крепость и занимаются в окрестностях грабежом и разбоем. Цинчжоуские власти посылали войска для расправы с ними, но ничего не смогли поделать. Один из их главарей пришел в наше поместье, чтобы отобрать у нас деньги и продукты, но когда увидел мою дочь, то оставил двадцать лян золота и кусок шелка в качестве свадебного подарка и назначил свадьбу на сегодняшний день. К вечеру он обещал прийти в наш дом. Я, конечно, не мог с ним спорить и должен был дать свое согласие. Вот что меня тревожит, а вовсе не ваш приход.

Выслушав старика, Лу Чжи-шэнь воскликнул:

– Ах, вот в чем дело! Ну, так я сумею отговорить его от женитьбы на вашей дочери. Что вы на это скажете?

– Но ведь это – сущий дьявол. Для него убить человека – пустое дело! – ответил хозяин. – Как же вы заставите его отказаться от свадьбы?

– У настоятеля монастыря на горе Утай я научился познанию законов связи событий, – ответил Чжи-шэнь. – Будь даже этот молодец сделан из железа, все равно я могу заставить его изменить свое решение. Спрячьте куда-нибудь свою дочь, а меня впустите в ее спальню. Я сумею его переубедить.

– Что и говорить, – произнес хозяин, – хорошо, если бы так случилось. Но смотрите, не дергайте тигра за усы.

– Что же, мне самому жизнь не дорога, что ли? – ответил Лу Чжи-шэнь. – Вы только сделайте все, как я сказал.

– Ах, если бы вы действительно могли нам помочь! – воскликнул хозяин. – Моему дому посчастливилось. Словно живой Будда сошел к нам!

Впрочем, крестьяне, слышавшие этот разговор, сильно испугались.

– Не хотите ли еще подкрепиться? – спросил хозяин, обращаясь к Лу Чжи-шэню.

– Есть-то я больше не хочу, – произнес Чжи-шэнь, – а вот вина, если оно у вас имеется, я выпил бы еще.

– Как же, как же, – засуетился хозяин и велел слуге немедленно принести жареного гуся и большой кувшин вина, а Чжи-шэня просил есть и пить сколько душе угодно.

Лу Чжи-шэнь выпил еще чашек двадцать – тридцать вина, съел он также и гуся, а затем передал слуге свой узел и приказал отнести его в комнату хозяйской дочери. Взяв жезл и кинжал, он спросил, обращаясь к хозяину:

– Вы уже спрятали свою дочь?

– Я отправил ее в соседнюю деревню, – ответил тот.

– Тогда ведите меня в спальню невесты.

Они пришли в спальню, и хозяин сказал:

– Вот это и есть ее комната.

– Хорошо, а теперь уходите, – произнес Чжи-шэнь.

Старик Лю и его слуга вышли из спальни и занялись приготовлениями к предстоящему пиру.

Тем временем Лу Чжи-шэнь сдвинул находившуюся в комнате мебель в сторону, свой кинжал он спрятал в изголовье постели, а посох прислонил к спинке кровати. Затем он спустил расшитый золотом полог и, раздевшись догола, забрался на кровать.

Было темно, и хозяин распорядился зажечь свечи и фонари по всему поместью. На току был поставлен стол, на столе расставили вперемежку свадебные свечи, блюда с яствами и кувшины с подогретым вином.

Наступил час первой ночной стражи. Со стороны горы послышались бой барабана и удары гонга. Звуки эти бросили хозяина поместья, старого Лю, в дрожь, а жителей деревни от страха прошиб пот. Они вышли на дорогу и вдали увидели отряд в полсотни людей с зажженными факелами в руках, от которых кругом было светло как днем. Люди эти быстро приближались к поместью.

Старый хозяин приказал работникам широко распахнуть ворота и вышел навстречу толпе разбойников, окружавших своего главаря. Яркое пламя факелов сверкало на оружии и знаменах. Мечи и палицы были перевязаны шелковыми лентами красного и зеленого цвета. Головы разбойников украшали полевые цветы. Впереди несли несколько пар затянутых красным шелком больших фонарей, свет этих фонарей ярко освещал восседавшего на коне главаря. На голове его была повязка, примятая посередине и падающая на уши. Лицо его обрамляли яркие шелковые цветы. Одет он был в роскошный халат из зеленой парчи с широким поясом, расшитым золотом. Ноги его облегали нарядные сапоги из тонкой кожи. Ехал главарь на высоком статном белом коне с вьющейся гривой.

Приблизившись к поместью, главарь сошел с коня, а его свита принялась хором выкрикивать свадебные приветствия:

– Прекрасный убор сияет на твоей голове!

– Сегодня ты являешься женихом!

– Твоя одежда изящна и роскошна!

– Сегодня ты здесь почетный гость!

Старый Лю поспешно взял со стола чашу, налил в нее ароматного вина и, почтительно опустившись на колени, обеими руками поднес главарю. Вслед за ним преклонили колени и все его слуги. Главарь подошел к хозяину и, подымая его, сказал:

– Вы мой тесть, и вам не подобает стоять передо мной на коленях!

– Не говорите так, – отвечал старый Лю, – я всего лишь простой смертный, находящийся под вашим покровительством.

Успевший уже сильно захмелеть, главарь разбойников расхохотался и сказал:

– Скоро я стану вашим зятем и войду в вашу семью. Вам не придется меня стыдиться. У вашей дочери будет хороший муж.

Лю поднес ему еще чашу вина, а затем они прошли на ток. Когда главарь увидел расставленные там столы, освещенные горящими свадебными свечами, он воскликнул:

– Дорогой тесть! Зачем вы устраиваете мне такую пышную встречу?!

Здесь они выпили еще по три чаши вина и после этого вошли в дом. Главарь велел привязать свою лошадь к дереву, а музыканты, сопровождавшие его, расположились перед домом и начали играть.

Войдя во внутренние покои, жених спросил хозяина:

– Где же моя будущая супруга, дорогой тесть?

– Она стесняется и не решается выйти, – ответил Лю.

– Тогда разрешите мне выпить в знак глубокого почтения к вам, – промолвил главарь, самодовольно улыбаясь, но тут же, отставив чашу, произнес:

– Впрочем, нет, пожалуй, я сначала повидаю свою жену. Выпить можно и потом.

Старый Лю думал о том, как же спрятавшийся в спальне монах сумеет убедить главаря отказаться от свадьбы, но вслух он только сказал:

– Я сам провожу вас туда.

Взяв со стола подсвечник, он повел главаря за ширмы и, указывая на дверь в комнату дочери, сказал:

– Она здесь. Прошу вас, войдите. – И тотчас же ушел, унося с собой свечу. Не будучи уверен в удаче всей этой затеи, он решил заранее приготовиться к бегству.

Тем временем главарь с шумом распахнул дверь в спальню. В комнате было темно, как в пещере, и он недовольно проворчал:

– Ну и скупой же человек мой тесть! Даже плошки не мог в спальне зажечь, держит мою жену в темноте! Завтра же пошлю моих молодцов в крепость, чтобы они привезли оттуда бочонок хорошего масла. Пусть у нас будет светло!