Текст книги "Моя жизнь среди индеанистов"

Наверняка, из книги были украдены самые интересные места – ведь вырывать случайные листы фанатик бы не стал, а значит, там определённо были ценные описания каких-нибудь старинных обрядов или, например, подробные инструкции, как смастерить индейский лук и стрелы, или что-то в этом роде. Или же, скорее всего, на некоторых из тех листов были рисунки индейцев, а то даже и фотографии! У кого есть эта книжка в целом виде, может посмотреть о чём идёт речь на этих страницах и убедиться в моей правоте.

Дело в том, что сам я этого делать не стану. Хотя, теперь есть возможность скачать полный текст книги где-нибудь в Интернете или попросить прислать его бывших кунаков-индеанистов.

Пусть в моей памяти всё останется так, как было в детстве. Как остаётся несбывшейся первая любовь.

У моего любимого новосибирского писателя Николая Самохина есть такие потрясающие строчки:

«Нет, первая любовь, не сбывайся никогда! Останься болью, электрическим ударом в сердце – когда вдруг мелькнёт в толпе похожий профиль, золотым летним дождём, сладким воспоминанием о трепете от первых прикосновений. Останься девочкой-недотрогой, пролейся не любовным потом, а слезами и стихами».

Впервые я это прочитал ещё в глупом детстве и сразу же подумал: ага, конечно, – зелен виноград! Просто не вышло тогда ничего «такого» у автора с девушкой, вот он и успокаивает теперь себя. Но эти строки засели во мне, и спустя некоторое время я уже проникся ими до глубины души. Сформулировано просто гениально, поэтичней никто не сможет сказать во веки веков.

Вот и я не хочу теперь разочароваться в тех своих детских фантазиях.

А мама по-прежнему не унималась: теперь принесла мне с толкучки самого Шульца! Такую клёвую подержанную книгу пензенского издательства – аж 1956 года.

А запах! Она пахла… индейцами. Ничуть не преувеличиваю. Кто-то до меня её уже читал и перечитывал и оставил на страницах свои таинственные следы. Такие старые, тёплые, пожелтевшие страницы провинциального издательства. С тех пор люблю только такие, а ослепительно белые, лощёные, бездушные листы московских издательств терпеть не могу.

А рисунки! В том характерном, старинном книжном стиле, такими штришками, вроде гравюры. Загадочно звучало и имя художника, который рисовал эти иллюстрации – А. Оя. Чудилось в этом имени нечто индейское…

Общее название книги было «Ошибка Одинокого Бизона», в ней три повести, но в совершеннейшее упоение я приходил, конечно же, от первой – «С индейцами в Скалистых горах». Ну, это та самая знаменитая «индейская робинзонада»: как герой повести, вдвоём с Питамаканом, выживал, без ничего, полностью с нуля, в Скалистых горах. Настольная книга практика-выживальщика. Это поистине священные тексты для юноши-индеаниста. Девушки-индеанистки, я думаю, не так впечалевались этой повестью, у них в индеанистике свои интересы.

А потом мама доконала меня окончательно, Шульцем же: прелестно потрёпанной книгой «Моя жизнь среди индейцев». Ну, тут слова бессильны. Даже сейчас не спеша перечитывать её с толком, с расстановкой – это такой… кайф.

Само название книги звучало настолько многообещающе, что я даже не стал её сразу открывать, а долго рассматривал цветную иллюстрацию на обложке, в предвкушении пытаясь мысленно вообразить, что же меня в ней ожидает.

Теперь вы понимаете, откуда взялось название этой моей книжки. Не пришлось пожить среди индейцев, так хоть пожил среди индеанистов… И то ладно.

Сейчас вот думаю: как мама безошибочно находила книги именно про индейцев? Ведь она была совершенно не в теме и очень далека от разных этнографических тонкостей. Как она не путала их с другими туземцами, папуасами, бушменами, древними людьми, да с теми же самыми индейцами, но только южноамериканскими?.. Видимо, и правда: эта культура чем-то так самобытна, стоит особняком, что её не спутать ни с какой другой.

Только один раз она ошибочно купила «Повесть о Манко-смелом» – вот там как раз про первобытные племена. Но тут и я бы обманулся: на обложке там чувак с пером в длинных волосах. Видимо, художник-оформитель был не очень-то сведущ в первобытной теме, или тоже был слегка индеанистом. И внутренние иллюстрации тоже были почти «индейскими». Тут я понимаю Мато Сапу, который написал в первой части «Голосов», что именно эта книга дала ему первый старт в нашу нелёгкую индейскую жизнь.

Книжки «про индейцев» мама всегда клала мне под подушку в ночь перед Днём рождения. Проснувшись утром, я долго-долго оттягивал момент, когда можно будет запустить туда руку и попытаться определить на ощупь, что же там такое лежит.

Это были моменты абсолютного счастья – знать наверняка, что неведомый подарок уже точно у тебя под подушкой и осталось лишь его достать. Я откладывал этот момент, насколько мог выдержать, ведь:

Предвкушение праздника волнительнее самого праздника.

Откуда же я мог тогда знать, что изданных книг «про индейцев» в природе существует весьма и весьма ограниченное количество? Мне верилось, что так может продолжаться бесконечно! Что каждый день рождения буду неизменно находить под подушкой новую книжку уровня «Мой народ Сиу», или же очередную неизвестную повесть Шульца – и так будет продолжаться до самой старости… А если успеют, наконец, изобрести средство от смерти – то и вечно.

Тут-то книжки про индейцев и закончились. Вскоре выяснилось, что у меня уже есть практически все изданные, действительно заслуживающие внимания.

В основном попадалась художественная литература вроде бы формально и об индейцах, но довольно скучноватая – там со всех сторон обсасывались похождения белых героев. Это я про авторов типа Фенимора Купера, Майн Рида и подобных им романтиков.

Например, из всей довольно толстой книжки «Оцеола – вождь семинолов» мне на всю жизнь врезался в память только его фирменный клич: «Ио-хо-эхи!». Само содержание романа стёрлось из памяти напрочь.

Запомнились, правда, ещё гордые слова Оцеолы в ответ на предложение:

– Может быть, вы выпьете вина?

– Нет, благодарю. Я пью только воду.

Это меня почему-то очень впечатлило. Ну крутой же ответ! Поставил на место заискивающе лебезящую бледнолицую собаку.

Пытался и я подражать Оцеоле, и пил некоторое время одну только воду; но довольно скоро она осточертела, и я опять перешёл на разные убийственные напитки бледнолицых, типа лимонада или пепси-колы.

Вот мы и добрались до нашего, понимаешь, Сат-Ока…

Ну, что вам сказать? Напрочь испортил невинному человеку жизнь. Просто взял и поломал. Обзывать его теперь или хвалить? Проклинать или превозносить?..

Это ж надо было какому-то недоумку в послесловии к его «Земле Солёных Скал» сдуру написать, а мне сдуру прочитать: «Сат-Ок не забыл своих далёких соплеменников. Ему удалось установить и поддерживать связь с племенами, заточёнными в резервации, а через них – с родным племенем шеванезов, которое всё ещё кочует на Севере в районе Медвежьего озера, по-прежнему не сдавшееся, гордое, свободное, независимое».

Племя всё ещё кочует!!! Прямо сейчас! Существуют настоящие свободные индейцы! Совсем такие же, как в книге, да что там – те же самые!!!

Вот и всё… Пропал мальчик! Раз такие дела, я твёрдо решил сбежать в Канаду через Берингов пролив, чуть только подрасту – и ага… Только и видели потом здесь меня.

Я смотрел на год издания книги: 1976 (откуда же мне тогда было знать, что сама повесть написана аж в 1958 году?), а они там ещё кочуют! А мне всего 10 лет… И даже ещё великий вождь Леоо-карко-оно-ма (написал сейчас это имя, между прочим, по памяти) «хотя и весьма преклонного возраста, но по-прежнему ведёт родное племя сквозь чащи и прерии». Блин! Как бы мне его ещё застать-то на месте, поскорее вырасти-то?!

Первым делом я скрупулёзно выписал из книги в тетрадку все-все «индейские» слова: уг, мей-оо, мехец, малыш-ути, паучок зузи, секусью-горностай и так далее (хотел было выучить весь язык шеванезов, но там слов кот наплакал) – чтобы уж было о чём нам поговорить, когда, наконец, прибуду на место! Неистовая Рысь, Сильная Левая Рука, Танто, Овасес, Та-Ва – сразу видно, откуда растут ноги у имён многих наших, обманутых поляком, индеанистов. Помню, ломал голову, где в имени Сат-Ок «перо», а где «длинное»? Принял волевое решение: «ок» пусть будет перо, ну, а «сат» – соответственно, длинное; а если нет, тем хуже для шеванезов. Вот чем была забита моя бедная головушка…

Но сейчас ни капли не жалею! Я реально был счастлив тогда, потому что уверен, что всё это взаправду (не будут же взрослые врать? – тем более, советские журналисты!), и всё это у меня ещё будет впереди. Мальчишеское длительное помешательство.

Как я себе всё это вообще представлял?.. Как буду там жить, и что делать?

Вот добреду я к шеванезам сквозь чащи загадочной страны Толанди – если не пристрелят пограничники с обеих сторон, если не заблужусь и медведь не укусит, и торжественно скажу: «Здравствуйте, в смысле, хау, колы, уважаемые непокорные индейцы, примите меня к себе, я тоже хочу быть непокорным. Я ваш друг и брат».

А они мне такие: «А что ты умеешь, друг? Охотиться на серого медведя? Сражаться с канадской конной полицией в красных мундирах? Хоть что-то ты вообще умеешь из полезного? А в школе Молодых Волков ты обучался? Вот то-то и оно. Нам хилые и нахлебники без нужды. Уг!»

К слову сказать, этой знаменитой «синей книги» «Земля Солёных Скал» тогда не было в свободной продаже и не могло быть – это была библиотечная серия.

Вот я и сидел в тиши библиотеки, с тетрадкой и ручкой, странствуя по выдуманной чистокровным польским писателем блаженной индейской лесной стране…

И что там такого видела на моём детском личике добрая библиотекарша, раз она так улыбалась, украдкой посматривая на меня?..

В то время Сат-Ок был для меня живым богом! Я нисколечко не утрирую. Его жизнь была абсолютным эталоном, образцом того, как именно я хотел бы прожить свою жизнь. Я променял бы свою жизнь на его жизнь ни секунды не колеблясь, да ещё сказал бы за это огромное пиламайя.

После всего, что я прочитал в повестях о его жизни с индейцами, он стал для меня настоящей современной легендой. Я гордился, что живу с ним в одно время и удивлялся, почему у нас так мало о нём говорят и пишут. А ведь должны были о его удивительной судьбе трубить на каждом углу и благоговейно следить за каждым моментом его теперешней жизни и сообщать о них всему миру. Я недоумевал, чего это всё как-то поутихло и о нём не слышно ничего нового.

Я даже стал проявлять интерес к польскому языку – ведь сам Сат-Ок говорит сейчас на нём! Достал русско-польский разговорник – надеялся, что когда-нибудь пригодится. Планировал съездить к нему в Польшу, когда подрасту, чтобы посмотреть, где он там живёт и как работает мотористом на судне в гданьском порту.

Ну, ведь форменное сумасшествие, правда же?.. Такая сильнейшая фрустрация: когда он там, почему я-то здесь?!

И вообще – что это ещё за притягательная Польша такая – раз сам Сат-Ок променял на неё родную сказочную страну Толанди? Мёдом там намазано, что ли? Ведь кто ему сейчас мешает вернуться обратно? Раньше, понятно, была война, другие трудности, то-сё. Но сейчас-то?.. Вот ему же приходят известия из Канады о его отце, вожде Высоком Орле, который по-прежнему «ведёт родное племя сквозь чащи и прерии». Чего же он для начала не навестит родителя-то, ну а потом вообще наверняка там расчувствуется и с радостью останется среди своих? Да и мать бы ещё туда взял с собой – это сколько же она не виделась с мужем-то? Стопроцентно на месте Сат-Ока я бы уже давно вернулся жить среди индейцев, только бы меня в Польше и видели.

Что-то там было… нечисто. Но что именно, я понять не мог. Вероятно, коварные соблазны бледнолицых пленили сына гордого вождя шеванезов – решил я. Тёплый туалет, электричество, водопровод, варёные сосиски в целлофане… Вообще, тихая спокойная жизнь, без надоедливой конной канадской полиции в красных мундирах, без кровожадных серых медведей и комаров.

Но как можно было вот так, навсегда, бросить родное племя?..

И всё же этот писатель и правда смог кое в чём изменить мою жизнь.

Например, благодаря Сат-Оку я полюбил Осень. Да, вот так, именно с большой буквы О. То есть я любил её и раньше, только не сознавая этого. Вы же сами знаете – как-то не принято в детстве любить осень. Лето – тут без вопросов, оно однозначно вне конкуренции, потому что лето – синоним каникул!

Но вот что я прочитал в детстве в повести Сат-Ока «Таинственные следы»:

“Белые люди восхищаются весной – временем лопающихся почек и расцветающих цветов. Поэты всех народов охотно воспевают это время. Я же считаю, что весну хорошо вспоминать, хорошо ждать её, но трудно ею тешиться. В моей стране – это время ледяных дождей и метелей, вязкой земли, промокших ног. Голода, скользких скал и разлива рек. Не помню такого случая, чтобы в Месяц Лопающихся Почек я ходил с сухими ногами. Нет, намного прекраснее весны время, называемое нами Смертью Природы, – белые называют его индейским летом. Люблю осень, и никто меня не убедит, что весна лучше…”

Отложил я книгу и задумался, сосредоточился на его словах и своих чувствах по поводу прочитанного. И понял, что и я на самом деле больше всего люблю осень! И всегда любил – просто раньше не отдавал себе в этом отчёта. А к словам Сат-Ока я прислушался, потому что безоговорочно доверял ему и уважал.

Я осознал, что всегда любил это завораживающее буйство тёплых красно-жёлтых красок, спокойное солнце, грибной аромат прелых листьев, сверкающие летающие паутинки, печальные голоса улетающих птиц, наступившую лесную тишину, безбрежные сжатые поля, манящие запахи дымков от сжигаемой ботвы на огородах и, главное, какое-то щемящее чувство Прошлого, элегию Уходящего Навсегда. Это было так созвучно мне! Ведь я просто мировой чемпион по ностальгии. Беспрерывно сожалеющий по давно ушедшим временам – в особенности как раз по индейским.

Лето я любил, без сомнения, но любил… меркантильно. Я его любил за что-то – за все летние удовольствия и выгоды. И весна мне тоже нравилась, но только за то, что она – предвестница лета. Но осень я полюбил просто так, за неё саму, бескорыстно, потому что ждать от неё дальше было просто нечего.

А то, что моё любимое, самое красивое время года, ещё называют, оказывается, «индейским летом» – это вообще стало нежданным подарком, бесплатным бонусом – ну прямо по моему основному профилю.

Так что я практически всю свою сознательную жизнь – закоренелый, ярко-выраженный осенефил.

Весь год я провожу, словно во сне, и только осенью прихожу в себя. В определённый момент я вдруг ощущаю себя в очередной раз проснувшимся в Осени. Как будто опять попадаю домой после долгого отсутствия. «Я снова здесь» – звучат в моей голове слова. И если осень неудачная – дождливая, холодная, некрасивая, и нельзя впитывать впечатления, тогда я не могу набраться свежих сил и весь остальной год идёт насмарку. До следующей Осени.

Но, что ни говори, всё же стыдно должно быть Суплатовичу на небесах за весь этот обман. Тем более теперь, когда мы знаем о нём всё то, что знаем из Википедии. Что якобы даже свои книги писал не полностью он сам, а профессиональные писатели, не говоря уже о выдуманной им своей биографии, и что даже в гестапо попал вовсе не потому, что «нечистой расы», а просто за элементарное воровство. Вот оно как всё повернулось…

Но всё равно – огромная благодарность ему за развитие моей детской души! Или, наоборот, за неразвитие её: надеюсь, она осталась почти такой же, как и в 10 лет, только внешне зачерствела малость на жизненном пути…

Вот сейчас мой 9-летний сын как раз начал читать Сат-Ока и пока в восторге от него. Конечно, я не буду открывать ему всей правды. Зачем отнимать у человека сказку?

Просто скажу ему, что никто нигде давно уже не кочует…

А маленький я, тем временем, дома водрузил на подоконник, в укромный уголок, бутылку из-под шампанского и бросал туда свои еженедельно выдаваемые мне на мороженое детские гривенники – в помощь бедным индейцам. Ну, или на своё далёкое путешествие на берега Медвежьего озера: смотря, как сложатся обстоятельства. Может, пришлось бы взятку дать – сунул бы пограничнику эту бутылку шампанского и прошёл к своим.

Естественно, я даже и не задумывался, как потом эту скопленную Сумму с большой, для меня, буквы переправлю индейцам в Америку. Просто собирал и точка. И не помышлял о каких-то там суетных мирских делах. Куда потом подевались эти деньги, ума не приложу… Видимо, всё же вытряс и истратил на игрушку – в редкий момент просветления.

Кстати, об игрушках. Теперь я почему-то горжусь, что в детстве у меня не было пресловутых игрушечных пластмассовых индейцев. Многие люди в «Голосах» вспоминают, что индеанизм у них начался вот с таких вот ГДР-овских, тщательно, в мельчайших деталях, выполненных фигурок. Ну, не знаю… Как-то это немного пошло, что ли… Не хочу, правда, никого обидеть. Звучит это так, как будто они и в самом деле буквально «заигрались в индейцев». А я не воспринимал своё увлечение как игру – мне этим хотелось просто жить.

О существовании таких пластиковых индейских фигурок я в детстве даже не подозревал. Каким-то таинственным образом меня это полностью обошло стороной: никто из моих знакомых ребят ими не владел. Но даже если бы они у меня и были, вряд ли повлияли бы на мой жизненный выбор. Играл ведь я увлечённо в детстве пластмассовыми солдатиками, но не стал же после этого военным?..

Эх, а какие же те солдатики были… аппетитные! Отлитые из полупрозрачной зелёной мягкой пластмассы, они так походили на леденцы, что их всё время тянуло засунуть в рот. Этому соблазну я иногда поддавался – поэтому некоторые солдатики были изрядно покусаны, а иные и вовсе лишались головы…

Ну, а визуально я зависал, конечно, на бесценных для меня в то время рисунках индейских вещей – иллюстрациях Ремингтона к «Гайавате». Сколько времени я провёл, детально рассматривая каждую деталюшечку, сколько их перерисовывал и систематизировал (все виды томагавков отдельно, все виды ножей отдельно и т. д.), и пытался по этим рисункам делать свои первые индейские вещи – это вы представляете и сами. Сами этим занимались.

Наделал я, конечно, каких-то совершенно безумных, с сегодняшней точки зрения, «индейских вещей» и развесил у себя в комнатке на стене.

Первые попытки приобщения к индейцам

А жил я на первом этаже и иногда слышал, как какие-нибудь прохожие переговаривались под окном: глянь-ка, Зин, тут индейцы живут! Очень я этим гордился.

Ну а вещи были: лук из ствола новогодней ёлки с тетивой из резинки от трусов, стрелы с наконечниками из жести консервной банки, томагавк – простой туристический топорик, бахрома, конечно, от штор, гусиные перья в уборе, ну и так далее…

Но разве это важно, когда сам уверен, что всё так и должно быть? Ведь незнание – тоже сила! Самонадеянность прекрасна: если чего-то не знаешь – придумай сам, как это должно быть, и скажи, что так и надо!

Потом, когда пришла пора менять тетиву на нормальную, из капронового шнура, был в недоумении: ведь она же не растягивается, как резинка – как же стрелять-то?..

Однажды, прочитав очередную книжку про индейцев, я решил попробовать сделать их знаменитый пеммикан. Выпросил у мамы на кухне кусочек говядины и положил его сушиться на батарею центрального отопления. И благополучно забыл.

Через месяц случайно наткнулся на него и в первый момент даже не понял – что это за чёрная твёрдая фитюлька лежит на радиаторе? А это мясо обратилось в камень! Я был очень горд результатом: у меня получилось! И даже пытался его погрызть, но безуспешно – впопыхах совсем забыл, что индейцы-то сушёное мясо потом размалывали в порошок и смешивали его затем с жиром и ягодами. Так и не посчастливилось мне в жизни отведать пеммикана…

Моё “индейское” детство теперь неизменно ассоциируется у меня с манящими, будоражащими воображение  запахами той поры.

Например, как-то раз в классе перед уроком я поставил на сиденье парты свой видавший виды объёмистый портфель и стал в нём рыться, отыскивая нужный учебник. Мой сосед по парте тоже склонился над ним, с любопытством заглянул внутрь и зачем-то принюхался… Потом он как-то странно и задумчиво посмотрел на меня и говорит: «Пахнет индейцами…» Тогда я тоже залез в портфель с головой, принюхался – и точно. Пахнет! Уж не знаю, почему он так сказал  и как вообще должно пахнуть индейцами, но запах и в самом деле казался очень древним, из глубины портфеля веяло какими-то давно забытыми временами. Возможно, просто старыми книгами и пылью, но этот запах будоражил воображение, навевал мечты о дальних странах и путешествиях. Впоследствии я ещё не раз специально заглядывал вглубь своего старого портфеля, вдыхал таинственный запах его нутра и мысленно уносился в стародавние индейские времена… Вероятно, со стороны это выглядело довольно странно.

Кстати, вот этот-то самый одноклассник и стал потом моим самым близким (правда, лишь на некоторое время) приятелем-единомышленником, с которым мы решили вместе убежать к шеванезам в Канаду, прочитав по очереди в школьной библиотеке сат-оковские «Таинственные следы». И сразу стало как-то полегче на душе – всё же теперь не в одиночку придётся пробираться в дальние дали к своим индейским кумирам.

А вступили мы в этот тайный сговор на редкость просто. Как-то раз я упомянул мельком в разговоре, как само собой разумеющееся, что вот вырасту – и тут же, ни секунды не мешкая, сбегу через Берингов пролив к индейцам. Он же, в свою очередь, не теряя ни секунды, тихо, но уверенно заявил: «И я с тобой!».

Вот так легко, но совершенно серьёзно, решиться на побег в Америку можно только в детстве. Когда даже и не подозреваешь о существовании множества жизненных преград и думаешь, что в жизни у тебя будет всё, что угодно – стоит только этого захотеть. Конечно, то были всего лишь детские глупости, но… в детской глупости чувствуешь себя намного счастливее, чем во взрослом уме.

С того момента и стали мы с этим «индейским» одноклассником тесно общаться. Тем более, что и жили с ним в одном доме-пятиэтажке, только в разных подъездах.

Помню, в прилегающем к нашей школе огромном тенистом парке мы с ним изображали сценки из фильмов с Гойко Митичем: залезали по очереди на причудливо изогнутые стволы клёнов и спрыгивали с них друг на дружку с зажатой в руке палочкой – заместо ножа. Перед этим, конечно, делали вид, что из густой листвы скрытно выслеживаем врага. Принимали потом разные победные живописные позы. И это всё могло продолжаться часами, ну просто часами… Мы не знали у́стали. Время для нас исчезало, его заменяло какое-то бесконечное солнечное счастье, которого я больше не испытывал с тех пор и теперь уже не испытаю никогда.

А однажды нам кровь из носу приспичило сделать себе индейские луки и стрелы. Но время для этого, как всегда по закону подлости, оказалось самым неподходящим: начало весны, а в Сибири это почти та же самая зима. Вернее, только-только настала «весна света». В те времена Новосибирск ещё не так разросся и от нашего дома до городских окраин можно было добраться пешком и довольно быстро. Через немногочисленные ещё дачи и мостик через речку Тулу мы добрались до железнодорожных товарных путей, вдоль которых, собственно, и росли непролазные заросли черёмухи, до зарезу вдруг ставшие нужными нам. Как вы знаете, у черёмухи её молодые тонкие и прямые побеги – это ведь уже почти готовые стрелы!

Помню ослепительный блеск ещё белоснежных сугробов под начинающим уже пригревать солнцем и лежащие на них пронзительно-синие тени от деревьев, манящий дальними путями запах пропитанных креозотом старых шпал, далёкие печальные гудки тепловозов… И какое-то весеннее шальное предвкушение всей нашей будущей долгой и интересной жизни… И посреди всего этого будоражащего ранневесеннего великолепия мы, по пояс в вязкой снежной целине, с трудом ползаем от зарослей к зарослям, срезаем подходящие черёмуховые прутья, тут же соскабливаем с них ножичками кору и с удовольствием вдыхаем её неповторимый аромат. Вот с тех пор этот пряный запах черёмухи и индейцы стали для меня неразделимы.

Время от времени и даже год от года я интересовался у моего добровольного попутчика в сказочную страну индейцев: не передумал ли он ещё?.. Нет, вроде пока не передумал – и на некоторое время опять становилось спокойно на душе.

А потом мы вдруг как-то раз поссорились, уже не помню из-за чего именно – и враз перестали общаться. Навсегда…

И вот что-то уже давненько, несколько десятилетий, не встречал я того одноклассника. Может статься, он всё же убежал к шеванезам в Канаду – один, без меня… Не знаю вот теперь: завидовать ему или нет?..

В первом сборнике «Голосов» ещё особо затрагивалась тема о любви к лошадям. Оно и понятно – ведь это была неотъемлемая часть индейского образа жизни. В былые времена настоящий индеец просто не мыслил себя без горячего скакуна.

Я-то сам теперь совершенно равнодушен и к самим лошадям и к любым «лошадиным» темам – видимо, настолько уже перегорел. Слишком много было в жизни связанных с ними фильмов, фотографий, книг, другой информации. Теперь лошади уже не кажутся мне какими-то особо интересными животными.

Но вот в раннем детстве… Мне кажется, никто не маньячил лошадками так, как я! В то время я не мыслил себя без своего верного горячего скакуна – той самой, классической лошадки на палочке!

С виду это была обычная гладкая палка круглого сечения, длиною в метр, на её верхний конец была надета раскрашенная резиновая конская голова, а на нижний конец – резиновая же небольшая «груша» с дырочкой-свистком. И когда я упирался ею в асфальт, она издавала такое же посвистывание, как тот ёжик из песенки, с дырочкой в правом боку.

Но всё это было только с виду! На самом деле она была живая! Я так искренне считал и обходился с нею соответственно: кормил и поил, «расчёсывал» ей резиновую гриву…

А уж как я, трёхлетний, на ней гарцевал вокруг нашего дома – это надо было видеть! Сам-то я напрочь ничего не помню, это мне потом мама рассказывала. Хоть времена тогда были и безопасные, но всё же она время от времени посматривала в окно, а мимо него проносился я на своей лошадке, нарезая круги вокруг нашей длинной пятиэтажки. Да не просто так бегу, а перехожу то в галоп, то на рысь, то поднимаю скакуна на дыбы, то верчусь на месте, то самозабвенно от его имени «бью копытом». Прохожие останавливались и очень, говорит, смеялись, умиляясь такому классическому мальчику с лошадкой на палочке. А я этого вообще не помню, видимо, в те моменты совершенно не воспринимал окружающее, был полностью погружён в свой внутренний мир.

Очень-очень жаль, что я сам всё это позабыл… Хорошо помню только одно – подо мною была настоящая лошадь! Никакая не игрушка, а самое настоящее живое существо.

А между тем, немного уже позднее, читая в детстве книжки про индейцев – в моменты, когда они там скачут на лошадях в сражениях или на бизоньей охоте, я мог запросто услышать под своим окном настоящий цокот лошадиных копыт! Во были времена!

Просто в конце 70-х годов в городах ещё не исчез полностью гужевой транспорт, и небольшие партии товаров развозили по магазинам запряжённые в настоящие телеги настоящие лошади! Наверное, так было дешевле; а скорее всего, в то время просто не хватало автомобильного транспорта. Эти дребезжащие на ходу телеги, влекомые скромными мохноногими лошадками, прижимались к самым обочинам дорог, остерегаясь коптящих грохочущих грузовиков. Уже даже в те времена подобное соседство выглядело в городе очень странно и одновременно очень трогательно. Как привет из далёкой-далёкой старины.

И в тех упряжках всё-всё было самым, что ни на есть, всамделишным: и скрипучие деревянные телеги, и оглобли, и хомуты, и дуги, и вожжи, и украшенная бляхами сбруя, и удила, и лошадиный запах, и конские «яблоки» потом на асфальте…

Прямо под окнами нашей квартиры, в соседней пятиэтажке, находился служебный вход в кафе «Холодок» (как я любил это название! – особенно жаркими летними вечерами, когда оно прохладно светилось в сумерках голубыми неоновыми буквами), и к нему каждый день со штабелями пивных ящиков, со стеклянным позвякиванием, подъезжала телега, которую вёз гнедой конь Буян – наш добрый знакомец. Мы, ребятишки, иногда выносили ему пожевать хлебных горбушек. Он осторожно брал угощение, щекоча нам руки своими бархатными губами и тёплым дыханием и потом долго благодарно кивал нам, тряся длинной чёлкой над глазами. Или можно было просто так подбежать к нему и поздороваться: по-лошадиному покивать ему головой – и он в ответ тут же начинал размашисто кивать своей. Это было так удивительно! Мы не сомневались тогда, что по старинным конским обычаям, всем порядочным лошадям положено таким манером вежливо отвечать на приветствия.

Только вот торчащие изо рта удила вызывали сильный внутренний протест и даже лёгкую форму клаустрофобии. Как представишь, что они у тебя вот так во рту всю жизнь… Мы как-то даже не задумывались, что коней-то после работы вообще-то распрягают – потому что всегда видели Буяна только в полной амуниции.

К большому сожалению, верхом на лошади мне проскакать не посчастливилось, даже и не сидел на ней никогда. Только в мечтах охотился верхом на бизонов…

…Возвращаясь ненадолго к книгам: иногда в отделах иностранной литературы встречались таковые и про индейцев, но все они были на варварских языках и покупались только из-за иллюстраций.

Помню, уже намного позже там появилась книга Кэтлина на немецком. Толстая такая, с серой глянцевой суперобложкой и с завлекательным индейцем на ней. Дорогая, по тем временам. Долго я решался, ходил, ходил, но купил. Пытался со словарём переводить с немецкого и окончательно убедился: от немцев нам всегда и везде одни лишь неприятности. Это ж надо: додуматься писать все свои существительные с заглавной Буквы! И не поймёшь ничего толком в тексте. Вот, допустим: Krähen – «ворона». То ли это имя индейца, Ворона, то ли это название племени Кроу, то ли это просто птица Ворона? Поди разберись! Ничего умнее немцы не могли придумать.

Но всё равно, тщательно выписывал оттуда все слова на разных индейских языках, и до сих пор у меня где-то валяется общая тетрадь с солидными оглавлениями: «Язык манданов», «Язык хидатса»… Вот самому теперь интересно: где, когда и о чём я собирался толковать с манданами и хидатсами?

Вот на что вообще я тратил своё детство?.. Бежал бы во двор к пацанам…

Так я и жил, потихоньку взрослея. Когда родители спрашивали, кем хочу стать, отвечал: буду жить в лесу. Как в лесу, почему в лесу? Лесником, что ли, будешь? Нет, просто буду жить в лесу. Не мог тогда даже для себя сформулировать конкретнее.