Текст книги "Моя жизнь среди индеанистов"

…Вдруг вспомнилось сейчас одно моё сбывшееся детское предчувствие, и вот хочу поведать вам, каким образом я попал на одну из метеостанций.

В пионерском лагере у нас возле клуба висел огромный красочный фанерный стенд, на котором была от руки нарисована масляной краской физическая карта СССР с фигурками всех живущих в стране народностей – в их числе и туземцы в национальных костюмах. Я любил подолгу стоять возле неё и рассматривать эти наряды, сравнивая их с индейскими. Заодно мысленно выбирал себе место по душе – куда бы мне хотелось поехать, когда вырасту. И почему-то меня более всего притягивала, как магнитом, самая глухая, таинственная часть карты с нарисованной речкой под чудным названием Оленёк.

Я почему-то был абсолютно уверен, что когда-нибудь обязательно окажусь там – рано или поздно. Казалось, именно там воплотятся все мои индейские мечты о романтической жизни в лесах.

Можете представить мои смешанные чувства, когда, спустя десять лет, в Якутском Управлении Гидрометеорологии при распределении меня направили на метеостанцию, расположенную именно на реке Оленёк! Мне моментально вспомнился тот, давно уже позабытый лагерный стенд и возникло ощущение дежавю – я ощутил, что всё неуклонно идёт по составленному кем-то плану.

Хотя, если бы не предначертанная мне самой судьбой Якутия, если бы я имел возможность самостоятельно, уже вполне осознанно выбрать место работы, то я бы сейчас выбрал родную Западную Сибирь. А конкретнее, поехал бы на какую-нибудь метеостанцию в Ханты-Мансийскую Автономную Область, а проще – Югру. Это много ниже по течению Оби, если плыть от Новосибирска. Природа там неизмеримо разнообразнее якутской, и осенью, и особенно зимой – потому что круглый год там стоят вечнозелёные сосны, кедры и ели, которые не сбрасывают на зиму хвою. А красота и живописность местности – это мой основной интерес в природе, охота и рыбалка остаются на втором плане.

В далёкой Якутии, конечно, побольше будет северной экзотики (и прежде всего потому, что она именно далёкая, более дикая и малодоступная) – Верхоянские горы там, то-сё… Но вот якутская природа в северных приполярных районах удручающе тоскливая! Потому что из деревьев там растут почти исключительно одни только лиственницы. А они-то ведь на зиму сбрасывают свои иголки, и поэтому в холодное время года деревья стоят полностью голыми. Вся тайга вокруг просвечивает насквозь. И длится это аж месяцев семь в году! Ну, ёлки-палки, ребята… Представьте, больше полгода вам придётся принудительно «любоваться» чёрно-белым пейзажем из голых древесных стволов северных редколесий. Практически – любоваться дровами. Человек с художественным вкусом может от подобного зрелища впасть в депрессию. Про южную Якутию ничего не могу сказать, не посчастливилось там побывать. Вроде там в этом смысле полегче.

Не только уныло-однообразные зимние пейзажи выводили из себя, но и вообще, ощущался выраженный дефицит ярких красок и запахов. К примеру, намажешься от сухости рук каким-нибудь увлажняющим кремом и мужики сразу начинают мечтательно бродить по комнатам и вздыхать: «Капец! Пахнет, как женском общежитии!» У меня тоже обострилась тяга к полузабытым запахам и краскам цивилизации, и по возвращении домой я даже стал собирать коллекцию душистого мыла разных сортов в ярких упаковках. И первое время постоянно торчал в парфюмерных отделах магазинов.

Хотя… всё же есть на севере Якутии один короткий период весной, когда природа щедро вознаграждает за целый год обонятельного воздержания.

Что действительно потрясает новичка в весенней лиственничной тайге, так это её непередаваемо манящий аромат! Сногсшибательный запах всей тайги, всей местности сразу! Вот у нас весенний лес в целом не пахнет. Ну, разве что тополиные почки начинают приятно благоухать – если их, к примеру, размять в пальцах. Или цветущее дерево какое-нибудь встретится – черёмуха там, или яблоня. В общем, у нас тут точечные источники весенних запахов. А там – вся местность до самого горизонта благоухает невыразимо притягательным запахом молодой лиственничной хвои. И она такая нежная и мягкая на ощупь… Да ещё при этом вся местность вокруг до самого горизонта приобретает очень специфический нежно-нежно-зелёный цвет! Ходишь по этому светло-изумрудному раю и никак не можешь надышаться. К сожалению, всё это очень быстро, по-сибирски, сворачивается и начинается зелёный ад в комарином царстве.

На метеостанциях обычно работают сутки через трое. Отдежурил – и свободен целых три дня! Зато уж, когда дежуришь, проводишь весь день в трудах, аки пчела: и метеонаблюдения делай, и потом их передавай по рации, куда следует, и ещё топи печь, готовь на ней и корми людей…

В задачи дежурного входила ещё и нелёгкая задача натаскать на целый день воды в большой бак – а для этого приходилось долго долбить лёд пешнёй на 50-градусном морозе. Вы же знаете, что нельзя постоянно пить растопленный снег, в нём нет каких-то микроэлементов, потом могут все зубы повыпадать.

На таком морозе за ночь большая лунка промерзала минимум на полметра и приходилось, задыхаясь под шарфом, её долго и нудно отдалбливать заново, выбрасывать лопатой шугу, да следить, чтобы самому не соскользнуть в прорубь по её наросшим за зиму пологим краям. И потом ещё раз пять сходить от озера до метеостанции с тяжёлыми вёдрами ледяной воды.

В то время я ещё носил очки, и они при такой активной работе запотевали каждую минуту! Видимость – ноль. А протирать их на морозе – это значит, прикасаться, обжигаясь, к раскалённым добела стёклам. А результат от этого тоже нулевой – толку всего на несколько секунд.

Поэтому накрепко запомните и передайте другим: на Севере очкарикам не место!

Однажды, когда подступили уже самые сильные холода, около -55-60 градусов, я вышел ночью на метеоплощадку, чтобы снять показания с приборов. До неё идти метров 50. Вот иду, свечу фонариком и вдруг слышу, что в темноте кто-то сзади крадётся за мной по сухому рассыпчатому снегу, с таким негромким характерным шорохом: ш, ш, ш… Как-то мне стало не по себе. Может, думаю, медведь-шатун меня скрадывает? Оглядываюсь – никого… Пошёл дальше, опять шаги: ш, ш, ш… Что такое?.. Не пойму. Сколько раз до этого ходил и ничего подобного не слышал. А через некоторое время вдруг сообразил, что эти звуки напрямую связаны с моим дыханием! Выдохну – и сразу воздух зашипит на морозе. А это водяной пар: при выдохе он от такой низкой температуры мгновенно превращается в ледяные кристаллики, они трутся друг о друга – и получается этот шелест: ш-ш-ш… Но эффект ходьбы по рассыпчатому снегу полный.

Якуты называют это очень поэтично: «шёпот звёзд». Потому что этот шорох слышится, в основном, в звёздные ночи – когда небо полностью проясняется и температура воздуха опускается максимально низко.

Тёплых туалетов в домах на метеостанциях, конечно, не было и в помине – так предусмотрено проектом. Не графьё же там будет работать – как-нибудь обойдутся. Поэтому, даже при -60 добро пожаловать наружу, в деревянный сортир – хоть днём, хоть ночью. Сейчас бы я этого, наверно, не вынес, но тогда был молодой ещё, горячий… Самому-то мне, конечно, было всё же холодновато. А вот попе – ничего… Вроде ни на что не жаловалась. И до сих пор не в обиде за те приключения, что я на неё искал.

На метеостанции Иэма, которая стоит на берегу большого озера площадью 30 км, я несколько раз слышал ужасающие звуки – вроде громоподобного длительного рёва, который разносился, я думаю, километров на 50, если не больше. От них я всякий раз цепенел, не в силах даже пошевелиться. Настолько он какой-то потусторонний, унылый и тоскливый, как вой издыхающего тираннозавра. Меня бы точно хватил кондратий, если бы я в это время как раз шёл по льду озера, да ещё в сумерках.

Якуты верят, что в том озере живёт чудовище, что-то типа Несси. Наверное, как раз из-за того жуткого рёва.

Вообще говорят, что это типа так воздух выходит из-подо льда, но нет – вообще не похоже. Чего бы ему так оглушительно реветь, ну вышел себе и вышел с тихим шипением. И на оседание льда тоже совсем не похоже. Потому что никакой это не грохот, а именно – самый настоящий громогласный рёв.

Но самый сильный испуг в жизни я пережил на другой метеостанции – на Ярольине.

Отправился я однажды зимой по своему путику проверять ловушки. Денёк выдался рекламный: солнечный и безветренный, да ещё и довольно тёплый – всего-то градусов -20-25. В такие редкие и долгожданные оттепели мы часто шапки долой – и на прогулку по окрестностям станции.

Так вот, иду я себе потихоньку на широких охотничьих лыжах по мягкой ослепительной целине. А почему по целине – потому что метели иногда начисто заметали старую лыжню и тогда приходилось её пробивать заново – все 10 километров. Заодно, разумеется, заметало и все старые звериные и птичьи следы.

И так умиротворённо у меня было на душе: снежные поля переливаются радужными алмазными россыпями на солнце и уже чувствуется близость весны – благодать, да и только. Шоркаю лыжами, ничего такого не подозреваю и вообще мыслями где-то далеко отсюда. И главное – тишина вокруг полнейшая.

И вдруг – ВЗРЫВ!!! Вокруг меня с треском, хлопаньем и криками взлетел весь окружающий мир! Подскочили вверх сугробы и образовали вихри и стены из сверкающей снежной пыли. Чуть кондрашка не хватила, ей-богу – от полной неожиданности и контрастности переходов внешних и внутренних состояний. В первые мгновения я от шока вообще не соображал, да и не было видно ничего.

А это большая стая белых куропаток взметнулась из-под самых моих лыж! Они, видите ли, ночуют под снегом, прячась от мороза и хищников, и они до последнего момента терпели мои шаги – надеялись, наверное, что пронесёт, и я сверну в сторону. В итоге меня и действительно чуть не пронесло. Чуть сердце не выпорхнуло вслед за куропатками и не скоро потом угомонилось.

Вот, казалось бы, обычные дикие курочки, а напугали не хуже выскочившего из берлоги медведя (тьфу-тьфу, не дай бог, конечно).

Если посреди тайги сломается лыжа, то пиши пропало. Это всё равно, как посреди моря остаться в лодке без вёсел. Сиди себе и жди чуда. По снегу глубиной по пояс не доползти до станции 10 километров в мороз -30, и особенно – в наступающих сумерках. А ведь именно такое однажды произошло со мной: лыжа треснула в месте кожаного крепления и переломилась пополам. Но мне удалось каким-то чудом связать обе части случайным коротким ремешком и так потихоньку доковылять до дома, не отрывая лыжу от лыжни (потому что она иначе складывалась, как на шарнире), а просто волоча её по снегу – было бы только на что ноге опереться.

Насчёт полярных сияний… Всё же мне больше нравится говорить «северное сияние» – так оно звучит как-то привычнее и романтичнее, хотя и правильнее их называть полярными.

Изображения северных сияний в Интернете  даже и близко не передают оригиналы, там они обычно представлены в виде  зеленоватых таких, лениво извивающихся лент. Да, подобные спокойные сияния бывают чаще всего, но вот изредка бывают ТАКИЕ…

Однажды, среди зимы, я в 3 часа ночи вышел на метеоплощадку снимать показания, а там!!! Всё небо целиком полыхает, взрывается разноцветными вспышками – малиновыми, изумрудными, жёлтыми, голубыми; пульсирует и мигает стробоскопом в разных местах; там и сям мечутся лучи прожекторов – прямо как грандиозная небесная цветомузыка. Только без музыки, в звенящей тишине. Первая ассоциация, конечно, была именно с цветомузыкой на продвинутой дискотеке – тогда ещё ни с чем другим было и не сравнить, а цветомузыкой в те времена маньячили все. В настоящее время я бы уже попытался сравнить подобное с грандиозным концертом Пинк Флойд на стадионе – но только на стадионе размерами с целый небосвод! Было чувство, что кто-то из нас двоих сходит с ума: или я, или небо. До этого даже и представить себе такого не мог.

Хорошо, что именно мне выпало дежурить в ту ночь. Такого сияния я больше никогда не видел. Видимо, человеку показывают подобное только один раз. И вполне вероятно, что то сияние не видел больше никто – ведь на расстоянии сотен километров больше не было ни души.

Или вот ещё другое сияние, из особо запомнившихся. Однажды в звёздном небе над горизонтом повисла как бы огромная алая лента-ширма, ну, или кроваво-красная полупрозрачная стена, а за нею как будто бы бегали туда-сюда тёмные силуэты сотен людей! Самый настоящий театр теней, или даже скорее театр духов. Натуральная огромная человеческая толпа, и всё там у них просматривалось, как у людей – головы, руки, ноги… И вот, то один тёмный силуэт выбегает из общей толпы и вся толпа стремительно бежит за ним, то вся толпа хаотично мечется в разные стороны – тени так и кишат, так и прыгают туда-сюда на кровавом фоне… Очень походило на яростное сражение небесных духов. И всё это – в полнейшей, звенящей тишине. Я стоял, замерзая, поражённый, запрокинув голову и разинув (под толстым шарфом) рот.

Уже только из-за одного того зрелища стоило стать метеорологом и отправиться к чёрту на кулички. Но такие представления, видимо, показывают всё же редко, и ни на каких видеосъёмках в Интернете похожих северных сияний не увидеть.

Представляю себе, что чувствовали и думали при подобных небесных видениях якуты и эвены в старину.

К сожалению, спокойно любоваться северным сиянием можно весьма недолго, потому что оно чаще всего появляется в самые сильные морозы, когда небо полностью проясняется, и температура опускается до -50 градусов. А долго на таком морозе не выстоять при всём желании. Из окон же на сияние смотреть совершенно невозможно! Это оттого, что на них намерзает сантиметровый слой льда, и в окна там зимой вообще ни черта не видно. Кстати, наблюдение за полярными сияниями входит в прямую обязанность метеорологов, в особом журнале отмечается их сила, разновидности и т. п. Вот этот факт мне тогда очень-очень нравился!

Звучало-то как романтично: Наблюдатель Полярных Сияний!

Эх… Кабы вот теперь, уже в зрелом возрасте, уединиться на труднодоступной метеостанции… Тем более по нынешним временам это будет совсем ненапряжно: теперь есть мобильная связь и даже спутниковый Интернет, и уже не будешь там ощущать себя полностью оторванным от мира. И от общественной жизни ожидать уже ничего не приходится; и с семьёй и с детьми всё уже более-менее устаканилось.

Сиди себе в глуши и занимайся любимым делом – твори. Хочешь – фотографируй окружающую красоту, хочешь – пиши картины, хочешь – сочиняй музыку, хочешь – пиши книжки. А хочешь – потихоньку занимайся индеанизмом.

Но, к сожалению, вся эта сеть гидрометеорологических точек уже давно если не развалилась, то деградировала…

Надеюсь, эти несколько фрагментов таёжных воспоминаний не слишком увели нас от основной темы повествования. Всё же они дают некоторое представление о разнице с воображаемой в детстве «индейской жизнью» в диких местах, поэтому я их здесь оставил. Повспоминать-то можно ещё много чего из жизни метеонаблюдателя, разных экзотических моментов там хватало.

Если вдруг мои якутские похождения кого-то заинтересовали, я бы мог более подробно описать их в другой своей книжке, например: «Моя жизнь среди метеорологов». Как видите, покамест я не намерен баловать любознательного читателя разнообразием названий.

Площадка для наблюдений на метеостанции Иэма,1984 г.

* * *

В общем, честно отсидел я свои 2 года на двух разных труднодоступных метеостанциях.

И знаете, что я вам скажу по секрету, исходя из своего опыта нахождения в той девственно-чистой, эталонной, настоящей индейской глуши?

А вот что: абсолютно бессмысленно жить на природе одиноким индеанистом! Пусть даже и самым крутым индеанистом, обшитым замшей мозговой выделки с ног до головы, и даже начинённым под завязку абсолютно всей информацией об индейцах, и даже в самом-пресамом диком, самом распрекрасном уголке природы. Вот поверьте мне на слово: это ничегошеньки вам не даст – в плане ощущения себя настоящим индейцем. А навеет лишь тоску и горечь одиночества.

И навеет всего-навсего по одной-единственной причине: где же твоё племя, индеец?!

Где племя-то?..

Где твои индейские корни? Где твои родные люди – индейские мать с отцом, братья и сёстры, где индейские друзья детства? Где незапамятная история твоего народа? Где дряхлые старики, которые рассказывают молодёжи старинные сказки и легенды твоего племени у вечернего костра? Где совместные охоты и военные походы? Где племенные праздники? Где старинные обычаи?

Где твои искренние индейские верования? Не прилежно заученные из книжек, а настоящие, естественным образом впитанные с детства? И не пытайся даже прикидываться, делать вид, будто на самом деле веришь.

Как ты можешь лицемерно молиться всего на 4 стороны света, когда уже знаешь со школы, что их ровно 360? Замучаешься столько раз выпускать дым из трубки – и обидишь тем самым остальные 356 сторон…

Как ты можешь искренне верить в Птицу Грома, когда уже твёрдо знаешь, что там, в грозовых тучах, скрывается вовсе не она, а всего лишь великанские электрические разряды?

Так какой вообще смысл жить на лоне природы псевдо-индейским отшельником, без своего народа?

А хотя бы и не отшельником. Пусть даже вы будете там жить вдвоём, или втроём, или даже вдесятером, или даже если вас наскребётся целая сотня – ну нет у вас общих корней и общей истории, вы просто недолговечная толпа одиночек-единомышленников.

И с вашим поочерёдным уходом всё это постепенно исчезнет…

Получается, что ты, одинокий индеанист в глуши, – вот уж, действительно, как самый «последний из могикан», – варишься в своём собственном индейском соку. С таким же успехом мог бы вариться и в городе, у себя дома.

Нет, я не спорю: как некое испытание своих душевных и физических сил жизнью в дикой природе, такой опыт вполне подходит – но не более того.

До сих пор, когда я слышу об очередных маниакальных попытках вести настоящую «индейскую жизнь» на лоне природы, я по-доброму внутренне ухмыляюсь в свои внутренние усы. Ну-ну. Поглядим. Ну – год, ну – два, максимум. Некоторые, одарённые особой упёртостью, дотягивают и до восьми. Дело времени. Все эти попытки изначально обречены на провал. Да и какой вообще смысл – никогда городским индеанистам не привыкнуть до конца к такой бичевской жизни. Будут, конечно, какое-то время жить и терпеть, но внутренне постоянно мучиться. Выехать на Пау-Вау на десяток-другой дней – это да, милое дело! А потом, быстрей – по своим уютным кирпичным пещерам, заниматься индеанизмом.

То же самое, кстати, касается и организации время от времени в глуши разных утопических «индейских общин». Все они – до создания семейных пар и особенно до появления в них детей: женщины, в конце концов, развалят что угодно – от Битлз до общины. Им никогда не ужиться вместе, они всё перетягивают на себя, в свою семью, своим детям: будут вечно делить домашнее хозяйство, деньги, лучшее жильё; спорить, кто из них больше работает, а кто, зараза такая, вообще не работает; постоянно ревновать и затевать интрижки; и т. п. Жить раздельно, рядом по соседству – это сколько угодно. Но это уже, извините, называется просто деревня, а не община.

СРЕДИ БЛЕДНОЛИЦЫХ СОБАК

Итак, уволился я с большим удовольствием из гидрометслужбы и вернулся домой в жутком 1986 году – попал аккурат в начало хаоса так называемой «перестройки». И стал жить-поживать среди «бледнолицых собак», как почему-то называет остальное народонаселение Монтана.

Правда, первое время по привычке смотрел только под ноги, на следы – окружающее мне было не интересно. Вот кошка пробежала по свежевыпавшему снегу, а вот – собака (обычная, не бледнолицая). И я знал – куда и зачем они бежали, и о чём думали в это время! Удивительно, как успел научиться читать звериные следы за эти два года – а в тайге больше нечего было делать, только охота и рыбалка, да непыльная работа сутки через трое.

Но очень скоро потерял все навыки следопыта и стал на некоторое время серым городским винтиком…

После гидрометслужбы все свои последующие работы я выбирал так, чтобы ходить в должность на сутки через трое. В крайнем случае через двое. Потому что тот, кто однажды подсел на такой свободолюбивый режим, уже никогда не сможет таскаться на работу каждый день.

Хотя… Было дело – однажды сдуру даже устроился рабочим человеком на магнитофонный завод, который выпускал приставки «Нота».

Сидел там на конвейере и целый день вставлял какие-то резиночки в какие-то дырочки на каких-то железных штуковинах. Точнее своё занятие описать не смогу при всём желании. Но долго я там, как вы понимаете, продержаться не смог.

Потому что шёл с работы домой и мысленно продолжал вставлять резиночки во всё подряд.

Работал я и в заводской охране по ночам, ну и приходилось заодно днём ещё сидеть там на вахте.

Начальство было мною весьма недовольно. Мы с ним просто не понимали друг друга.

Я свободно пропускал через вахту вообще всех, кто хотел пройти, вахтёр из меня абсолютно никакущий – настолько вахтёрство чуждо моей натуре. Даже и не думал задавать никому никаких вопросов. Не интересовался, хотя бы для проформы: мол, куда идёшь, зачем идёшь?.. Такая неделикатность мне абсолютно несвойственна. Не могу я приставать к людям с такими интимными вопросами. Ну надо человеку зачем-то куда-то пройти – значит, надо. И пусть себе на здоровье идёт, куда хочет.

Сам же я в это время на рабочем месте отсутствовал: находился мысленно на Великих равнинах – подкрадывался к врагам, охотился на бизонов…

Подойдёт начальство узнать: выехала такая-то машина с заводской территории, или, наоборот, заехала ли? А я ошарашенно смотрю на них и в первый момент не могу понять: откуда вдруг в моём прекрасном равнинном мире возникли эти нелепые скушные люди с их суетными мирскими делами?..

Поэтому про те машины я всегда отвечал уверенно, но наобум – и не угадал ни разу! Видимо, лотерея и предсказания – это не для меня.

Работал я несколько лет и доставщиком телеграмм.

О, вот это была моя самая любимая работа в жизни! Вовсе не шучу. Мне до сих пор досадно, что телеграфная связь вскоре приказала долго жить…

Так романтично было ходить по старым улочкам, по неснесённым ещё уютным дворикам, которые состояли сплошь из живописнейших двухэтажных деревянных «бараков». Слово-то какое нашли для них дурацкое…

Вовсе это были никакие не бараки, я всегда считал их русскими теремами: на них были почти такие же резные наличники и фигурные украшения, как и на настоящих северных теремах. А ещё мне эти дома напоминали старинные парусники. Когда я заходил внутрь и поднимался по потёртым скрипучим лестницам, то ощущал себя, как в трюме пиратского корабля. И сами дома чуть поскрипывали от времени, как корабли на волнах.

Работа доставщика телеграмм была абсолютно непредсказуема – тем и хороша!

То где-нибудь на шумной свадьбе рюмкой водки угостят – а без этого просто не отпустят.

А то, наоборот, приходится телеграмму о смерти кому-то нести… Вручишь – и стремглав вниз по лестнице, чтобы не слышать за спиною плача. В каком-то смысле я был тогда в роли своеобразного Вестника Смерти…

То утром откроет тебе дверь прелестная заспанная молодая женщина в одной ночнушке… и думаешь о ней потом целый рабочий день. И уже сам ждёшь новой телеграммы по её адресу.

Ощущал я себя в то время – в 25 лет – лёгким пёрышком. На 5-ый или даже 9-ый этаж по молодости взлетал за минуту – вот сейчас бы так…

Все жильцы мне запросто открывали двери – тогда люди ещё никого и ничего не боялись. Даже мнительные бабуси – и те часто не спрашивали из-за закрытой двери: «Хто тамм?..»

И во всём городе тогда не было ни одного кодового замка с домофоном. Да что там домофоны – ни в одном из домов не было ни одной железной двери на подъездах!

Входные двери в домах в те времена вообще не запирались в принципе. И подвалы и чердаки, кстати, тоже.

Теперь я уже и сам себе не верю, когда это пишу. Но так всё и было на самом деле. Люди тогда ещё не баррикадировались друг от друга.

Так когда же нам всем было спокойнее на душе – тогда или сейчас?.. На что же мы променяли то спокойствие и ту уверенность в завтрашнем дне?..

Помню, в каком шоке мы были с коллегами-доставщиками, когда вдруг обнаружили на нашем участке на одном из подъездов запирающуюся железную дверь. Как теперь туда носить телеграммы-то?! Первая мысль сейчас, конечно – звонить в нужную квартиру по домофону. Ага, щас. Тогда даже такого диковинного слова «домофон» не существовало в природе. Дело дошло чуть ли не до забастовки: мол, если так, то сами тогда берите и носите. Нет, ну а как, скажите, в самом деле?..

Потом всё же нам заказали ключ от того злополучного подъезда и мы должны были его таскать с собой. А потом уже и связку таких ключей! Ведь количество бронированных подъездов стало неуклонно возрастать. И как было запомнить все эти похожие ключи на связке – в лицо?..

А потом к нашему, и так большому, участку присоединили ещё и соседний, ещё больший по размеру. Причём за ту же самую зарплату. Капитализм начал показывать свой звериный оскал. А этот новый огромный участок состоял сплошь из частного сектора и в каждом доме там за забором – злая собака. Вот и поноси туда телеграммы… Нет уж, здоровье и нервы дороже.

В общем, пришлось мне уволиться с телеграфа. Так жалко… Очень нравилась мне должность городского вольного странника.

Удивительнейший факт моей биографии: всю жизнь я ухитряюсь выбирать себе именно те работы и профессии, которые вскоре устаревают, исчезают или становятся никому не нужными. Вымирающие профессии липнут ко мне, как мухи на липучку.

Код Морзе – официально упразднили по всему миру ещё в начале 21 века. И какой же я теперь без него радист? Хотя до сих пор прекрасно помню эту азбуку и могу настучать на телеграфном ключе что угодно – несмотря на то, что не брался за него уже почти 40 лет. Выходит, и в этой области я тоже «последний из могикан»? Хранитель в себе утерянного Знания.

Труднодоступные таёжные метеостанции – почти все позакрывались, остались лишь жалкие единицы.

Магнитофонные заводы с конвейерами – тоже позакрывались за ненадобностью, а потом их и вовсе порастащило алчное шакальё.

Телеграфная связь – приказала долго-долго жить.

Да и любимый мною индейский мир тоже давно канул в Лету.

Не на то я ставлю всю свою жизнь, ох, не на то…