Текст книги "Живые и мертвые"

– Мама! – прошептала она. – Мама, очнись!

Она тронула мать за плечо и слегка его потрясла. Голова матери откинулась в сторону, но вместо лица она увидела лишь кровавую массу.

Каролина Альбрехт встала. Сердце так колотилось, что это причиняло ей боль. Она была вся мокрая от пота и одновременно ее знобило.

Мама мертва.

И это – не кошмарный сон.

Она расслабилась и закрыла глаза. Ей хотелось опять уснуть, чтобы хоть немного оттянуть встречу с реальностью, с которой она не могла справиться. Если бы она только могла избавиться от этой ужасающей картины! Во сне она так отчетливо видела весь этот кошмар! Каждую мельчайшую деталь! Ей снова пришлось пережить этот ужас и страх. В тот вечер она схватила истерически рыдающую Грету и вытащила ее из кухни. Обо всем, что случилось позже, она помнила лишь отрывочно. В какой-то момент приехали Карстен и полиция, а потом папа… Видеть его таким, кричащим от отчаяния, было ужасно, как и зрелище лежащей на полу с изувеченным лицом мамы. Каролина мучительно застонала. Что ей теперь делать? Как вести себя после того, как застрелили ее мать? Чего ждут от нее другие? Всю свою жизнь она подходила к проблемам, исходя из логики, принимала рациональные решения и всегда пыталась выпутаться из сложных ситуаций, но на сей раз это не помогало. Ее сердце сжалось. Только не плакать. Она ни в коем случае не должна поддаваться печали, иначе ее это сломит.

Она с трудом села на постели. У нее болело все тело, и казалось, что оно налито свинцом. В голове кружились кошмарные картины, как, например, вода, беспрерывно просачивающаяся через крошечные щели до тех пор, пока она не прорвала каменные стены и не заполнила собою все пространство. В ее мире больше не было красок, а будущая жизнь теперь всегда будет делиться на «до» и «после».

Каролина встала, оперевшись о край кровати, и поплелась в ванную. Она три дня не меняла одежду, не принимала душ и почти ничего не ела. Пару раз она разговаривала по телефону с Карстеном и Гретой, занималась отцом, который почти ничего не говорил, оказавшись в таком же аду отчаяния и кошмара, как и она сама. В минувшую ночь она поехала домой, чтобы надеть свежую одежду, а потом упала на кровать и просто уснула. Когда она стояла под душем, зазвонил телефон. Ей было неважно, кто звонил. Она потом перезвонит. Когда-нибудь. Сейчас она должна быть сильной. Ради Греты и особенно ради отца. Она нужна ему больше, чем когда бы то ни было.

* * *

Пия сидела за письменным столом и набирала на компьютере отчет о проведенной операции. Закончив работу, она сохранила документ. Снайпер, казалось, уже был у них в руках, но потом напряжение и ожидание сменились разочарованием. Три подростка решили пошутить, воспользовавшись пугачом отца одного из них. Это была злая шутка с далеко идущими последствиями. Боденштайн, успокоившись, что с его дочерью ничего не случилось, отчитал трех робких злоумышленников, объяснив им всю серьезность их положения. Одно только участие полиции в данном деле обойдется их родителям в пару тысяч евро. К этому добавятся возможные расходы на возмещение убытков. Сорок три человека из-за массовой паники получили тяжелые телесные повреждения, жизнь женщины, у которой случился инфаркт, в опасности. Пия встала и пошла на кухню, чтобы выпить чаю, где встретилась с Боденштайном и Николя Энгель.

– У пацанов не было злого умысла, – сказал Боденштайн, качая головой и наливая себе кофе. – Они считали, что будет грандиозная потеха, если они немного беспорядочно постреляют. Непостижимо!

– И это неудивительно. – Николя Энгель сделала глоток кофе. – У многих подростков сегодня вообще отсутствует сознание неправомерности. Они сидят за своими компьютерами и отстреливают людей, как мы раньше вышибали кого-нибудь в игре «Не горячись!» [14]14
  Популярная в Германии настольная игра, в которой игроки двигают фишки по полю от старта к финишу и сбивают по пути фишки противников.


[Закрыть].

– Вот родители-то обрадуются, – проворчала Пия. – И прежде всего отец, который не запирает как следует шкаф с оружием. Меня действительно иногда поражает, что люди ничему не научились на примере Виннендена или Эрфурта [15]15
  Случаи массовых убийств в гимназии Гутенберг в Эрфурте (2002) и в школе Альбертвиль-Реальшуле в Виннендене (2009).


[Закрыть].

– Ведь все они думают, что уж их-то ребенок никогда не сделает ничего подобного.

– Вот именно. – Доктор Николя Энгель сполоснула свою чашку и поставила ее на сушку рядом с мойкой. – Во всяком случае, все завершилось без больших потерь. Хорошая работа, фрау Кирххоф.

– Я уже написала отчет, – сказала Пия быстро, предупреждая неизбежный вопрос своей начальницы.

Николя Энгель посмотрела на нее и кивнула.

– Я так и предполагала, – ответила она и повернулась к Боденштайну: – Найдется пара минут? Надо коечто обсудить.

– Разумеется, – ответил Боденштайн, и они с Николя Энгель вышли из кухни.

Пия прошла по коридору и вошла в кабинет, который они делили с Каем Остерманном. К ее неудовольствию, за ее письменным столом сидел Андреас Нефф.

– Что я говорил? – Он сидел, положив ноги на край стола, и самодовольно ухмылялся. – Мне было ясно, что сегодня это не мог быть снайпер. Перед Рождеством он не будет совершать убийств.

– Я хотела бы сесть за стол. – Пия махнула рукой. – В кабинете фрау Фахингер сейчас есть свободное место.

– Но здесь тоже. – Нефф указал на бывший стол Франка Бенке, который Кай Остерманн как главный делопроизводитель, отвечавший за ведение уголовных дел и сбор улик, приспособил для складирования отчетов и вещественных доказательств. – Тогда я воспользуюсь им, если можно.

– На вашем месте я бы не прикасалась к этому столу и не нарушала бы порядок, – посоветовала ему Пия.

Зазвонил телефон.

– Вы плохо слышите или хотите разозлить меня? – обратилась к Неффу Пия.

Нефф неторопливо опустил ноги, с провоцирующей неспешностью поднялся и поплелся через комнату. Пия сняла трубку и опустилась на стул.

– У меня на проводе коллега из Нидерхёхстштадта, – сказала хриплым голосом Катрин. – Он хочет поговорить с шефом или с тобой.

– Соедини со мной, – ответила Пия.

Нефф между тем начал с любопытством просматривать стопку бумаг и папок, которые были аккуратно уложены на бывшем письменном столе Бенке. Кай вышел бы из себя, если бы увидел, что кто-то устроил беспорядок в его документах.

– Ротхауз, полицейский участок в Эшборне, – представился коллега, которого Пия хорошо знала. – Мы получили с сегодняшней почтой анонимное письмо, которое может представлять для вас интерес. Это извещение о смерти Ингеборг Роледер.

Пия вскочила как ошпаренная.

– Извещение о смерти? – повторила она.

– Да, в черной рамке, с крестом, правда, текст странный, – пояснил старший комиссар полиции Ротхауз. – В нем написано: «Памяти Ингеборг Роледер. Ингеборг Роледер должна была умереть, потому что ее дочь виновна в неоказании помощи и в пособничестве убийству по неосторожности». И под текстом подпись: судья.

Пия заметила, что от большого напряжения она задержала дыхание, и выдохнула. Это было действительно чрезвычайно интересно! Имена обеих жертв снайпера не были общеизвестны, и поэтому нечто подобное, должно быть, написал кто-то из круга знакомых Роледеров. Преступник был осведомлен о жизни жертвы и указал мотив убийства!

Пия поблагодарила коллегу и обещала приехать не позднее чем через полчаса.

– Есть новости? – поинтересовался с любопытством Нефф.

Пия пропустила его вопрос мимо ушей, вскочила с места и бросилась искать Боденштайна. Она увидела его, когда тот выходил из двери кабинета Николя Энгель.

– Тогда я освобожу Инку, – сказал он. – Ты можешь мне позвонить, если…

– Нам надо ехать в Нидерхёхстштадт, – перебила его взволнованная Пия. – Коллеги получили с почтой анонимное письмо с извещением о смерти Ингеборг Роледер, в котором однозначно сообщается об осведомленности преступника! Собственно говоря, имя жертвы и…

Она замолчала, так как по коридору шел Нефф.

– Вы можете спокойно продолжать, – предложил он с улыбкой на лице.

– Нет, если вы будете вот так подкрадываться и слушать навострив уши, – парировала Пия хмуро.

Улыбка исчезла с лица аналитика преступлений, правда, ненадолго. Андреас Нефф был, несомненно, непробиваем.

– Его нельзя изолировать, – сказал Боденштайн, когда Нефф исчез. – Наша начальница хочет, чтобы мы работали вместе с ним, она только что еще раз четко дала мне это понять.

– Но он же идиот! – возразила Пия упрямо. – И он действует мне на нервы своими дурацкими высказываниями.

Боденштайн вздохнул и вынул из кармана мобильный телефон.

– Едем в Нидерхёхстштадт, – сказал он, нажимая на клавиши телефона и поднеся его к уху. – С Неффом и Крёгером.

– Это обязательно? Я имею в виду Неффа, – спросила Пия недовольно.

– Не обсуждается, – ответил Боденштайн. – Постарайся с ним поладить. Пожалуйста.

* * *

«В жизни нет ничего стабильного», – подумал он. Иногда требуется проявить гибкость. Самые грандиозные планы не срабатывают при наличии коэффициентов неопределенности, которые невозможно вычислить. Вообще-то он предполагал иную последовательность событий, но кто мог знать, когда продавщица из пекарни вернется из отпуска?

Он откусил от бутерброда с сыром и опять склонился над столом, где были разложены схемы здания и несколько фотографий. Когда он вчера утром был в пекарне, он увидел, что на коробку только что возведенного здания, из которого он, собственно говоря, собирался стрелять, в течение дня нанесли наружную облицовку. Это крайне досадно, потому что теперь ему нужно быстро выбрать новое место. Совершенно случайно он нашел оптимальный вариант и с помощью карт «Гугла» определил путь отхода, который вчера уже проверил.

По телевизору передавали новое сообщение о выстрелах, которые прогремели сегодня в первой половине дня в Майн-Таунус-Центре, в результате которых там возник невообразимый хаос. Он взял пульт управления и прибавил звук.

«…по данным полиции, речь идет не о неизвестном снайпере, который в последние дни застрелил двух женщин в Эшборне и Оберурзеле, а о трех подростках, орудовавших пугачом…»

Он покачал головой и выключил телевизор.

На клеенчатой скатерти кухонного стола лежали все приготовленные им принадлежности, необходимые для тщательной чистки оружия. Это важно – чистить оружие после каждого использования. Частицы свинца в стволе влияют на точность выстрела. А затвор надо очистить от остатков несгоревшего пороха и немного смазать маслом. Здесь он мог быть уверен, что никто не помешает его работе. Он снял гребень приклада и, нажав и удерживая ригель затвора, вытащил затвор из запирающей гильзы. Потом он осторожно брызнул немного чистящего масла через трубочку и вставил шомпол. Он рассеянно улыбался, прочищая латунной щеткой ствол от патронника до дула. Ловко отвинтил банник и щетку с внешней стороны дула и вытащил шомпол через ствол. Потом протащил через ствол паклю и неоднократно повторил, завершив чистку лишь когда, наконец, на последней пакле не осталось следов загрязнений. Это были два отличных выстрела. Он и в самом деле не разучился.

* * *

– Так что все ясно, – сказал Нефф, когда они изучили анонимное письмо в кабинете командира подразделения полицейского участка в Эшборне. – Преступник добивается внимания, которого, по его мнению, он заслуживает. Джон Аллен Мухаммад позвонил в органы, утверждая, что он Бог. Такие контакты с полицией являются абсолютно симптоматичными для нарциссического расстройства личности.

С тех пор как они отъехали от комиссариата, Андреас Нефф говорил без умолку, и у Пии постепенно возникло ощущение, будто ей промывают мозги. Она не могла уловить ни одной четкой мысли, и ей было очень трудно выполнить просьбу шефа, в то время как Кристиан Крёгер даже не пытался скрывать своей антипатии к «секретному оружию».

– Совершенно обычный лист бумаги для копирования. 80 грамм, формата А4, белого цвета, – констатировал он, не обращая внимания на высказывания Неффа. – Кто к нему прикасался?

– Только коллега, который вскрывал почту, – ответил старший комиссар полиции Ротхауз.

– О’кей, его отпечатки пальцев мы можем легко проверить, чтобы исключить из списка подозреваемых. – Крёгер стал рассматривать конверт, который, как и письмо, находился в пластиковом пакете.

– Извещение выглядит довольно профессионально, – сказал Боденштайн.

– Сегодня это уже не проблема. На порталах объявлений дневных газет за пару кликов мышкой можно составить семейное извещение и сразу перейти в режим онлайн.

– Преступнику около тридцати лет, – прокомментировал Нефф, – он разбирается в Интернете, знает, как можно оставить извещение онлайн и…

– Мне сорок шесть, и я это тоже знаю, – возразил раздраженно Крёгер. – Даже мои родители знают это, а им уже за семьдесят.

– Может быть, родители могут также забраться в темноте на трансформаторную будку и при плохой видимости с расстояния в восемьдесят метров застрелить человека? – парировал саркастически Нефф.

– Вы привязываете профиль преступника к способности оставлять извещения онлайн, – напомнил ему Крёгер, на что Нефф ответил улыбкой, не обратив на этот аргумент внимания.

– Если это извещение действительно является сообщением преступника, предназначенным нам, – размышлял Боденштайн, – то Ингеборг Роледер – не случайная жертва.

– «Неоказание помощи и пособничество убийству по неосторожности», – сказала Пия. – Что бы это могло означать?

– Во всяком случае, убийца выдает нам что-то важное, – предположил Боденштайн и задумчиво наморщил лоб. – Ингеборг Роледер должна была умереть, потому что ее дочь что-то сделала или, наоборот, не сделала. И это открывает преступление с совершенно иной стороны.

– Это доказательство того, что снайпер не без разбора стреляет в своих жертв, – подтвердила Пия. – Он действует целенаправленно, считает свои действия справедливыми, а себя – судьей.

– Пойдемте, – сказал Боденштайн. – Сейчас мы поедем к Ренате Роледер и предъявим ей эти обвинения.

Он поблагодарил командира подразделения и вышел из кабинета. Крёгер, Нефф и Пия последовали за ним.

– Он психопат, – прокомментировал Нефф последнюю фразу Пии. – Однозначно. Он обижен и теперь мстит. Не самому провинившемуся, а его ближайшим родственникам. Это особенно подло.

– Однако вчера вы утверждали обратное, – сказала Пия. – Вы были твердо убеждены в том, что снайпер убивает без разбора.

– Вчера мы еще не знали того, что знаем сегодня, – вывернулся Нефф.

Пии этого было достаточно.

– За словом в карман не лезете. – Она покачала головой, скорчив презрительную гримасу. – Такому методу работы вы тоже научились в Америке, прямо по Аденауэру: «Зачем обращать внимание на мою вчерашнюю болтовню?» [16]16
  Первая часть известной фразы Конрада Аденауэра (1876–1967), первого канцлера ФРГ (1949–1963).


[Закрыть] Своим постоянно меняющимся мнением вы сами ставите под сомнение свою квалификацию, и не удивляйтесь тому, что никто из нас не принимает вас всерьез.

Крёгер довольно ухмыльнулся, так как Нефф впервые ответил на эти слова молчанием, но, к сожалению, оно продолжалось не очень долго.

– Именно в начале расследования следует принимать во внимание все возможные версии, даже если они на первый взгляд кажутся нелепыми, – защитил он свой внезапный разворот на 180 градусов.

– В таком случае в будущем ваши смелые предположения следует формулировать именно таким образом, – ответила холодно Пия. – Иначе ваши высказывания – это не что иное, как преднамеренная дезинформация.

– Я не рассчитывал на то, что такой дилетант, как вы, может следовать за ходом моих мыслей, – ответил он. – Но это неудивительно! Я еще никогда не встречал столь хаотичного и неэффективного подразделения, как К‑11.

Пия уже открыла рот, чтобы дать ему достойный отпор, но Кристиан Крёгер ее опередил.

– Как дилетант здесь ведет себя только один человек, и это вы, – сказал он в прямом смысле слова свысока, так как Нефф доставал ему до подбородка. – С вашими сырыми теориями и маниакальным желанием выделиться вы порождаете только хаос. Вам лучше всего помолчать и послушать, тогда, может быть, чему-то научитесь.

– Что вы себе воображаете? – Нефф, возмутившись, бросился в контратаку, но Крёгер не ввязался в спор.

– Ровным счетом ничего. Я в этом вовсе не нуждаюсь, – сказал он, не удостоив Неффа взглядом. – Да, Пия, мне в голову пришла еще одна идея. Надо позвонить коллегам в Оберурзеле и спросить, не получили ли и они письмо.

Вряд ли удар мог быть более точным, чем тот, который он нанес Неффу, и Пии пришлось подавить в себе смех, когда она увидела его гневную физиономию.

Боденштайн уже ждал их у арочного металлодетектора.

– Куда вы пропали? – спросил он.

– Маленький Наполеон из земельного уголовного ведомства снова ошибся в выборе слов, и нам пришлось немного об этом побеседовать, – ответил Крёгер. – Послушай, Оливер, я думаю, что коллеги в Оберурзеле могли получить такое же извещение о смерти. Я предполагаю, что убийца пока еще не знает, кто занимается расследованием, и поэтому обращается в местный полицейский участок.

– Почему именно в Оберурзеле? – спросил Боденштайн.

– Потому что там жила Маргарет Рудольф.

Боденштайн немного подумал и одобрительно кивнул.

– Сейчас мы это проверим. – Он пошел на пост, чтобы поговорить с дежурным комиссаром.

– Но в аутентичности этого объявления ты не сомневаешься? – спросила Пия своего коллегу.

– Нет, я считаю, оно настоящее, – ответил Крёгер. – В этом отношении Наполеон прав: убийца раскрывает нам свой мотив, и это – месть.

– Как вы меня назвали? – спросил Нефф с мрачным видом.

– А что плохого в Наполеоне? – улыбнулся простодушно Крёгер, и Пия была вынуждена отвернуться, потому что иначе она рассмеялась бы Неффу прямо в лицо.

– Я не собираюсь это терпеть!

– Моя коллега тоже не должна была терпеть, когда вы назвали ее дилетанткой, – осадил его Крёгер.

– А сама она не может защищаться? – ответил Нефф. – Для этого ей нужен рупор в виде вас? Или ваши хлопоты вызваны чем-то иным? – язвительно улыбнулся он.

Из комнаты дежурного комиссара вышел Боденштайн и быстрыми шагами направился к своим коллегам.

– Кристиан, ты ас! – сказал он взволнованно. – Они действительно тоже получили сегодня с почтой извещение! Мы заедем сейчас к фрау Роледер, а потом поедем в Оберурзель!

– Да, отсутствие ответа – это тоже ответ, – сказал Нефф. – Я так и думал.

– Что вы думали? – переспросил Боденштайн.

– Наполеон полагает, что у нас с Пией есть какие-то отношения, потому что я за нее вступился, когда он ее оскорбил, – ответил Крёгер, после чего Нефф покраснел.

– Что за глупости! – Голос Боденштайна был резким. – У нас два убийства, а мы тратим время на всякие сентиментальности. Я бы хотел, чтобы все сотрудники отдела занимались общим делом, а не устраивали нелепые соревнования в уровне квалификации.

– Я намеренно не стал придавать этому значения, – пожаловался Нефф, – но коллега не дал мне говорить!

– Потому что вы с утра до вечера несете всякий вздор, – сказал Крёгер и распахнул стеклянную дверь.

– Дилетанты! Все вместе! – прошипел Нефф озлобленно.

– Скандалист! – парировал Крёгер с ехидцей.

Пия, которая хотела выполнить просьбу шефа и наладить отношения с Неффом, промолчала. Она мельком взглянула на Боденштайна, у которого на переносице образовалась глубокая складка. Она знала его достаточно хорошо, чтобы понять, что он только что чуть было не потерял свою аристократическую выдержанность.

– С меня довольно! Я ухожу! – Нефф обиженно прошел мимо них, и никто не стал его удерживать.

– Автобусная остановка сразу направо! – крикнула Пия ему вслед. В этом она просто не могла себе отказать.

– Что это за детский сад? – упрекнул ее Боденштайн.

– Тебе ведь он тоже действует на нервы! – ответила Пия. – В его присутствии я вообще не могу думать.

– Теперь он ушел. – Боденштайн, похоже, об этом не сожалел. – Давайте садитесь в машину. У нас еще достаточно дел.

* * *

Ренаты Роледер не было дома, поэтому Боденштайн решил заехать к ней позже и сначала поехать в Оберурзель. В глубине души он тоже был рад, что Нефф ушел, потому что он вносил в его коллектив определенное волнение. Во время его первой беседы с психологом с глазу на глаз он, очевидно, был недостаточно убедителен. Он должен был ему объяснить, что его заносчивое поведение приведет к обратному результату.

Зазвонил его мобильный телефон. Фрау Вагнер, ассистентка Инки в ветеринарной клинике, должна была уходить домой, а Инка еще не вернулась. Черт подери!

– Я позвоню отцу, чтобы он забрал Софи, – сказал Боденштайн. – В любом случае большое спасибо.

Он набрал номер домашнего телефона своих родителей, надеясь, что они смогут позаботиться о ребенке, пока он сегодня не освободится. К счастью, у отца было время, и он пообещал сразу выехать, чтобы забрать внучку в ветеринарной клинике.

– Я могу прийти довольно поздно, – сказал Боденштайн.

– Тогда она останется у нас на ночь, – ответил отец, и Боденштайн вздохнул с облегчением. – Это ведь не в первый раз. Заберешь ее завтра утром.

Боденштайн поблагодарил и убрал мобильник. Ему не нравилось, что он вынужден постоянно куда-то пристраивать дочь, но что оставалось делать? Разве Козима не делала то же самое? После конфликта, произошедшего сегодня в обед на кухне, он хотел еще раз спокойно поговорить с Софией, но его работа была важнее, а взять малышку с собой на следствие он не мог.

Они поехали непосредственно в полицейский участок в Оберурзеле, чтобы забрать анонимное письмо. Как и извещение о смерти Ингеборг Роледер, это письмо было напечатано на обычной бумаге и вложено в простой конверт без окошка, на который так же был наклеен напечатанный на компьютере адрес и приклеена почтовая марка. Прежде чем взять письмо в руки, Кристиан Крёгер натянул латексные перчатки и стал его внимательно изучать.

«Памяти Маргарет Рудольф, – прочитал он. – Маргарет Рудольф должна была умереть, потому что ее муж виновен в убийстве из корыстных побуждений и тщеславия. Судья».

– Мне интересно, что скажет на это профессор Рудольф. – Боденштайн посмотрел на часы. Было около шести. Еще не поздно для визита. Через некоторое время они остановились перед домом профессора Рудольфа, который был окутан сплошной темнотой. Падал легкий снег. Крёгер остался в машине, а Пия и Боденштайн направились по дороге, ведущей к дому. Сработал датчик движения, и над гаражом вспыхнул прожектор.

– Надеюсь, он дома. – Пия нажала кнопку звонка.

Через некоторое время профессор открыл дверь. Его худое лицо был небритым и бледным. Он выглядел так, что, казалось, будто он за последние сорок восемь часов постарел на десять лет.

– Что вы хотите? – не здороваясь, спросил он с ноткой недовольства в голосе.

– Добрый вечер, – ответил Боденштайн вежливо. – Мы хотели бы вам кое-что показать. Позвольте войти?

Профессор замялся, но потом, спохватившись, поспешно проговорил:

– Конечно. Пожалуйста, извините.

Они последовали за ним через холл в гостиную. Паркет скрипел у них под ногами. В доме было душно, пахло табачным дымом и едой.

– Ваша дочь сейчас не живет с вами? – поинтересовалась Пия.

– Каролина должна заниматься Гретой. Особенно сейчас. – Профессор включил свет. – Я как-нибудь справлюсь. А что мне, собственно говоря, остается делать?

Светильник над обеденным столом окутал помещение бледным светом, который постепенно становился все более ярким. Профессор остановился посередине комнаты и решительным движением руки указал на стол, на котором стояли грязные стаканы и тарелки.

Но за стол никто не сел.

– Господин Рудольф, – начал Боденштайн, разворачивая копию извещения о смерти. – Это извещение пришло сегодня с почтой в полицейский участок в Оберурзеле. Мы предполагаем, что его отправил преступник. До сих пор мы считали, что убийство вашей жены было случайностью, но содержание этого извещения дает взглянутьь на дело по-другому.

Боденштайн протянул листок профессору. Он пробежал текст и побелел. Потом поднял глаза.

– Что… что это значит? – прошептал он хриплым голосом. – Я уже более двадцати лет занимаюсь трансплантационной хирургией. Я спасаю жизни! Я уже десятки лет во время собственного отпуска бесплатно оперирую в больницах Африки!

Он выдвинул из-за стола стул и тяжело опустился на него. Он еще раз прочитал извещение о смерти и растерянно покачал головой. У него тряслись руки.

– Может быть, кто-то, кому вы пересадили новый орган, умер, – предположила осторожно Пия. – И его родственники сделали вас ответственными за его смерть.

– Каждый пациент, который решается на трансплантацию, знает, что альтернативой может быть только смерть, – возразил на это чуть слышно профессор. Он чуть отодвинул листок, снял очки и большим и указательным пальцами правой руки потер глаза.

– Господин профессор, мы хотели бы попросить вас подумать о происхождении этого обвинения, – сказал Боденштайн.

Профессор не отреагировал.

– Моя жена, которую я любил больше всего на свете, умерла, – прошептал он наконец. – Моя дочь и внучка тяжело травмированы. Мы потеряли основу нашей семьи. Пожалуйста, оставьте меня в покое. Я… я не в состоянии отвечать на какие-либо вопросы.

Его голос оборвался, он медленно поднял голову, как будто это требовало больших усилий, которые давались ему с трудом. От подвижного, самоуверенного мужчины, которого Пия в первый раз увидела вечером в день убийства его жены, ничего не осталось. Перед ними сидел сломленный человек, который не мог справиться не только с потерей своей жены, но и с обвинением в том, что он виновен в ее смерти.

– Уходите. Пожалуйста.

– Конечно. Не провожайте нас, – сказал Боденштайн. У двери Пия обернулась и увидела, что профессор уронил голову на руки и плакал.

* * *

Ренаты Роледер не было ни дома, ни в цветочном магазине, поэтому они вернулись в комиссариат. Боденштайн простился с ними внизу, на парковочной площадке, а Крёгер повез оба анонимных письма в криминалистическую лабораторию в Висбаден, чтобы их исследовали на предмет отпечатков пальцев и следов ДНК, поэтому Пия вошла в здание одна. Кабинеты К‑11 были пусты. Катрин благоразумно отправилась домой, чтобы лечь в постель, а Андреас Нефф, кажется, больше вообще не появлялся. Пия отправилась в свой кабинет и наткнулась там на Кая, который пребывал в дурном расположении духа.

– Нефф, этот идиот, перерыл все мои документы по делу! Ну, попадись он мне только в лапы! – пригрозил Кай. – Я битых два часа потратил на то, чтобы восстановить порядок в своей системе.

И хотя Кай Остерманн со своими стянутыми в конский хвост волосами, никелированными очками и небрежной одеждой производил впечатление компьютерного фрика, он был самым организованным человеком из всех, кого Пия когда-либо встречала.

– Я его предупреждала, – сказала она, – но он хотел непременно расположиться в нашем кабинете.

– Пусть только еще раз здесь появится, – сердито ворчал Кай себе под нос. Чтобы немного исправить ему настроение, Пия рассказала об инциденте в полицейском участке в Эшборне, который завершился тем, что Нефф добровольно испарился.

– Наполеон! Точнее не скажешь, – усмехнулся Кай. – Если он будет продолжать в том же духе, то получит здесь свое Ватерлоо.

Пия сообщила ему о двух извещениях о смерти и о разговоре с профессором Рудольфом, который не дал никакого результата. Она как раз завершила свой рассказ, когда зазвонил ее мобильный телефон.

– Привет, Хеннинг, – поприветствовала она своего бывшего супруга. – Что случилось?

– До меня дошли слухи, что я выиграл наш спор, – сказал он ироничным тоном, который сразу вывел Пию из себя. – Ты послала Кристофа в круиз в одиночестве.

– Какой спор? – переспросила она холодно. – Я никогда этого не любила.

– Как всегда: наше приглашение остается в силе. Мириам будет очень рада, если ты придешь к нам на Рождество.

Это было очень мило, но Пия не испытывала ни малейшего желания праздновать Рождество в квартире, в которой она сама несколько лет жила с Хеннингом и в которой однажды после развода застала его с прокуроршей Лёблих – они развлекались на журнальном столике. Эта квартира хранила в себе слишком много воспоминаний, и больше плохих, чем хороших.

– Очень любезно с твоей стороны, – сказала она, – но я хочу воспользоваться возможностью и навестить свою семью. Сестра и брат все рождественские праздники проведут у родителей.

– Ну, тогда желаю приятно провести время, и передавай большой привет от меня, – ответил Хеннинг.

Они еще немного поговорили о переполохе в торговом центре, и Пия рассказала ему об извещениях о смерти, отправленных снайпером. И хотя Хеннинг, будучи руководителем Института судебной медицины, формально не являлся сотрудником полиции, он все же был важной составной частью коллектива и благодаря своему опыту и смекалке постоянно давал очень полезные советы.

– Ничего существенного вам это не даст, – констатировал он.

– Это как посмотреть. Во всяком случае, эти извещения говорят нам хоть что-то о мотиве преступлений, – ответила Пия. Потом ей в голову пришла мысль. – Скажи-ка, а ты не знаешь случайно профессора Дитера Пауля Рудольфа? Он хирург – трансплантолог.

– Гм. – Хеннинг задумался. – Нет, навскидку мне это имя ни о чем не говорит. Но я могу узнать. Хирургов-трансплантологов не очень много.

Пия, которая по прошлому знала способности к ведению расследования своего бывшего супруга и его жены – ее лучшей подруги Мириам, – сочла это предложение гениальным.

– Мы будем признательны за любую помощь, – сказала она. – Придурок аналитик, которого нам повесила на шею фрау Энгель, вносит больше путаницы, чем помогает нам.

Потом они пожелали друг другу приятных выходных и распрощались.

– У тебя есть семья? – спросил Кай с любопытством.

– Разумеется, – ответила Пия язвительно. – А ты думал, что меня нашли на помойке?

– Извини, я не хотел тебя обидеть, – ответил Кай. – Но с тех пор, как я тебя знаю, ты никогда не говорила ни о своих родителях, ни о братьях и сестрах.

– Да, я должна извиниться за то, что отреагировала так резко, – сказала Пия. – Семья для меня, к сожалению, не очень приятная тема. Мы уже несколько лет не виделись.

Кай действительно не мог ничего знать о ее семье, потому что Пия никогда и словом не обмолвилась о своей частной жизни, в отличие от Джема Алтуная, на письменном столе которого стоял целый ряд семейных фотографий. Родители Пии, которые жили в Игштадте, пригороде Висбадена, никак не могли понять, почему она отказалась от своего прочного брака и предпочла жить в одиночестве на ферме и опять работать в уголовной полиции. Отец Пии сорок лет проработал в сменном режиме на фирме «Хёхст», и после того, как он вышел на пенсию, жизнь ее родителей ограничивалась церковью, работой в саду и клубом любителей игры в кегли. Когда Пия в первый раз рассказала матери о Кристофе, ту волновало только одно: «что скажут люди», потому что Пия к тому времени еще не была разведена. Их ссора произошла, собственно, еще раньше, более двадцати лет тому назад. Тогда Пия целый месяц подвергалась маниакальному преследованию со стороны мужчины, с которым познакомилась во время своего отпуска во Франции, и в конечном счете он жестоко изнасиловал ее в собственной квартире. Единственной реакцией ее родителей было неловкое молчание, и разговор об этом происшествии никогда больше не возобновлялся. На свадьбе с Хеннингом через пару лет Пия заметила, что ей стало не о чем разговаривать с родителями. Они жили в своем мещанском мирке, который стал ей чужд.