Текст книги "Прощённая"

Выскользнул. Лизнул. Поцеловал. Снова погрузился. Внутри словно рушились песочные стены. Пропуская воду. Навстречу это влажной чаще прикосновений. И теперь только собственное сопротивление причиняло мне боль. Я вцепилась пальцами в мякоть дивана. Запрокинула голову, чтобы спрятать лицо. И чем меньше я извивалась, тем глубже и быстрее становились ласки. А я уже хотела их. И ненавидела себя за то, что мне это было постыдно. Моё тело снова стало отдельным от меня созданием. Оно проучало меня за то, что я не давала ему волю. И требовало, стонало, чтобы я отпустила. Раздвинулась шире.

Я толкнулась навстречу. Зашептала, и сошла на стон. И вторила Илье. Вторила стоном каждому его движению. Подставляясь. Размыкаясь. Позволяя всё без тени сомнения.

Он потянул меня вниз. К себе. Чтобы видеть моё лицо.

Его пальцы у самого краешка. Так беспощадно близко. И язык на моём клиторе. Решительный. Ритмичный. Бьющий в плоть. Вырывающий из меня наслаждение. Я закрыла глаза, впуская его пальцы. Сжимая их изнутри с такой жаждой, словно изнывала без его рук все свои тысячу жизней. Будто я скучала по нему много-много раз. И так долго, что это превратилось в тоску. И сейчас меня поили лаской, заполняя пустоту, и отбирая одиночество.

Тело будто покатилось по крутому склону. И замерло у края. Он удержал меня.

Илья держал меня на руках, пока я дышала и приходила в себя.

Глава 16

– Мне понравилось смотреть на тебя, когда ты кончаешь, – он проводит большим пальцем по моей щеке. С нажимом. Словно формируя новую черту. Возвращается к подбородку. Гладит губы. – Особенно красиво было здесь. Точно ты пила воздух, а не дышала. Так широко разводя их, как если бы хотела захлебнуться.

Я делаю попытку встать. И с первого раза не получается. Илья удерживает меня на руках, но не мешает. Просто моё тело не слушается.

Ступням холодно на полу. Я сажусь на корточки, подбираю трусики, скрученные в тонкую спираль.

Пока надевала их, отвернувшись от Ильи, который уже давно не выглядел как человек, способный испытывать страх, рассудок постепенно возвращался ко мне. Вместе со стыдом. За то, что сейчас позволила с собой вытворить.

Когда обернулась, Ильи уже не было. Он вышел из оранжереи молча. Словно был здесь один. Будто нет никакой разницы между мной и стеклянным столиком, или этим диваном развратно-бордового цвета.

Я пришла в пустую гостиную. Напольные часы по-прежнему размеренно тикали, отсчитывая моё время здесь. Сокращая срок.

Широкая лестница не скрипела под ногами. И за стальной дверью с кодовым замком была всё та же могильная тишина.

На душе скребли кошки. Разница между ощущениями и эмоциями от секса. Он про это говорил. Что я не пойму её. Пока не изменю отношение к своему телу. И вот те мурашки по коже, которые появлялись, когда меня касался Антон – это были ощущения. Голые. Примитивные. Лишь реакция на физическое раздражение. Я сама себе признаюсь, что эмоций там не было. Поэтому возникали сомнения. Я интуитивно чувствовала, что не так должно быть с человеком, который тебе подходит. Я убеждала себя, но не верила, что это разовьётся позже. Любовь развивается постепенно. Чувствам нужно время. Но она просто обязана как-то себя проявить в самом начале. С какого-то особенного знака. Есть же какие-то ограничения, которые помогают нам отсеивать. Должны быть. Та пресловутая искра, про которую говорила Ленка. Вспыхивает между тобой и им, когда вы впервые видите друг друга. И спутать это ни с чем нельзя.

Нехорошо так думать по отношению к Антону. Будто открещиваюсь от него. Оправдываюсь, что не страдаю так сильно, как обязана. Мол, не любила – поэтому не убиваюсь.

Мне так жаль, что его не стало. Жаль, что он столько всего ещё не успел, что он больше не ощущает и не чувствует ничего, что не исполнились его мечты, что он никогда не узнает, какого быть папой, дедушкой. Но это такое универсальное чувство. Жаль по-человечески. Как стало жаль Илью, когда я увидела его упавшим на колени в саду. Было неважно, какой он человек, и что он делает со мной. Да будь на его месте та же Влада – я не задумываясь побежала бы вниз.

Это не мне решать, кому должно быть плохо, и кто что заслужил. Здесь не может быть ничего личного.

Ночь пропитала комнату холодом. Я закрыла окно, и забралась под одеяло.

Было не по себе. Из-за сомнений про Антона. Эта мысль долго пряталась. Не смела показываться с тех пор, как произошли все те странности на кладбище. Унизительные слова его матери, непонятная девушка, давшая мне совет, от которого веяло чем-то пугающе неизбежным. И те люди, от которых меня забрала Влада. Всё это начинает проявляться, как чёрные чернильные пятна вокруг фигуры Антона, марая его моими жуткими подозрениями. И теперь кощунственным кажется верить, что он искренне ко мне относился. И я снова запрещаю себе думать об этом.

Как же мне не хватает мамы. Так хочется снова вернуться на нашу маленькую кухоньку, и пить сладкий час за болтовнёй. И как мне не хватает Ленки и Катьки. Будто целую вечность их не видела. Я уже скучаю по их вечным спорам, которые раньше так расстраивали меня. И по этому их покровительственному отношению ко мне. Я, дура, не видела за этим, как они сильно меня любят. А только раздражалась.

Я всегда считала, что умею ценить то, что имею. Оказалось, у меня было гораздо больше, чем я тогда думала.

За шесть часов не было ни одного сновидения. Я проснулась рано. Не стала дожидаться, пока Малика принесёт завтрак, и в девять тридцать сама спустилась вниз.

Опять пустые комнаты. Идеально чистая мебель. И тишина.

В просторной прихожей ко мне спиной стояла Карина. Она смотрела в окно. На молодого человека в садовом фартуке, который возился с кустами бегоний. Его смуглые руки странно сияли на солнце: будто на них не было волос, и он нанёс на кожу какой-то крем.

– Сейчас бы кофейку, а? – Карина бросила на меня взгляд через плечо.

– Почему здесь нельзя пить кофе?

– Думаешь, если я с тобой первая заговорила, то можно так сразу задавать мне откровенные вопросы? Я не такая дура, как тебе кажется.

– Не вижу ничего откровенного в вопросе про кофе. И я не считаю тебя дурой.

– Такие надменные девочки, которые корчат из себя интеллигенток, иначе меня воспринимать не могут. Будешь какао?

– Спасибо. Я бы сделала сама. Но ни разу не была на кухне. Даже не представляю толком, честно говоря, где она находится. Покажешь?

– Хозяин будет недоволен, что я отнеслась к тебе не как к гостье, и повела на кухню, – она выдвигает подбородок и сверкает глазами. – Там ведь место исключительно для классической прислуги.

Смотрит на меня выжидающе. Но получает в ответ только молчание. Что я ей скажу? Что мне неприятны её намёки?

– Ладно, – её взгляд вдруг смягчается. – Вряд ли кто-то узнает, что я устроила тебе маленькую экскурсию. Идём.

Как я и полагала, кухня не просто прилегала к столовой. Там был ещё один коридор, и прежде, чем выйти в заполненную неведомой бытовой техникой кухню, мы прошли мимо двух закрытых дверей.

– Малика заболела. И я мучаюсь от скуки с самого утра.

Прямоугольник из прозрачного пластика закручивает воду в маленький торнадо. Карина насыпает какао в две белые чашки, и заливает их кипятком.

– Не знаю, что ты вчера с ним сделала, – Карина забирается на узкую стойку, сдвигая попой сахарницу, и делает глоток, – но он с семи утра в кабинете, и с довольным видом заявил, что его ни при каких обстоятельствах не беспокоить.

– Это хорошо или плохо?

– Я же сказала, с довольным видом. А раз хозяин доволен, значит хорошо.

– Он работает на дому?

Карина только хмыкает.

Наверное, он играет на бирже. Игрой на бирже можно заработать на такой дом?

– Говорят, ты здесь до августа, – окидывает мою фигуру скептическим взглядом. – На что тебе нужны деньги?

– Деньги?

– Влада сказала, что ты будешь оказывать Илье Сергеевичу определённые услуги.

Я чуть не поперхнулась какао.

– И я не думаю, что ты делаешь это бесплатно. Хотя на элитную проститутку ты не похожа.

– Спасибо, – выдаю я.

– Может, я имела в виду, что ты не тянешь на неё, – хохотнула. Встретила мой серьёзный взгляд. – Да брось, я пошутила. Мне понятно, в чём дело. Ты кое на кого очень похожа.

– Я слышу это уже не в первый раз. Только никто не говорит – на кого.

– На того, к кому у Ильи Сергеевича оооочень большие претензии.

Раздаётся гудок, и я вздрагиваю. С ужасом вспоминаю ту сирену, и красный свет, заливающий ванную. После того тревожного сигнала Илья поспешил исчезнуть, а вернулся уже с обручальным кольцом на пальце.

Но на этот раз звук был другим. Схожим с писком домофона, когда кто-то просит пустить в подъезд.

Карина уходит.

Я допиваю какао, споласкиваю чашку. Отмечаю, какой сильный напор из этого высокого и матового, словно сделанного из драгоценного металла, крана. И с тоской вспоминаю нашу с мамой кухоньку. Конечно, она не сравнится ни размером, ни оснащением с этой. И какой бы чистоплотной не была мама, довести до идеала помещение, в котором тридцать лет не было ремонта, невозможно. Но от порядка здесь веяло стерильностью, а не чистотой. И никакие деньги и дороге вещи не смогут внести в дом уют, если у хозяина этого дома нет гармонии в сердце.

Карина у входной двери в прихожей. Она разговаривает с кем-то по ту сторону экрана на щитке рядом с дверным косяком.

– Здесь точно какая-то ошибка, мы ничего не заказывали.

– На имя Савельева Ильи Сергеевича. Три гортензии, четыре куста белых роз. Заказ оформлял садовник.

Женский голос на той стороне кажется мне знакомым до боли. И ещё до того, как было сказано последнее предложение, я с несдерживаемым восторгом осознаю, что голос этот принадлежит моей Ленке. Как бы каналы связи не искажали его, мою родную подругу я не узнать не могу.

– Подождите, я уточню.

– Слушайте, у нас времени мало. Доставка и заказ уже оплачены. Мы можем забрать растения с собой, если не хотите. Только как вы будете оформлять возврат денежных средств – это уже не наши проблемы.

– Я обязана уточнить.

Карина открывает дверь. Зовёт:

– Митя! Мить!

– Что? – парень в садовом фартуке появляется из-за айвового куста.

– Ты заказывал доставку растений на сегодня?

– Нет.

– Это я! – делаю несколько шагов в сторону Карины. – Я заказывала розы для оранжереи.

– А хозяин тебе разрешил?

– Ты можешь спросить у него, – пожимаю плечом.

Карина хмурится, кидает взгляд в сторону того коридора, где у Ильи кабинет.

– Ну конечно, чтобы он мне по шее настучал за то, что я его оторвала от работы. Но смотри, – Карина нажимает кнопку на щитке, – если что-то не так, сама отвечать будешь. Проезжайте.

Я жду Ленку у входной двери, буквально прильнув к окну. Как невеста любимого с войны.

Маленький фургончик, украшенный наклейками цветов и номером телефона фирмы, подъезжает близко к дому. Оттуда выходит незнакомый мне мужчина. И она. Моя подруга в красной кепке, надвинутой на самые брови. В костюме, который её полнит до неузнаваемости. Еле сдерживаюсь, чтобы не кинуться на неё с объятиями.

– Эти в дом, – я перешагиваю через порог. – Я помогу, – поднимаю два куста миниатюрных бежевых роз в горшках. Пересекаюсь с Ленкой взглядами. – Идёмте за мной.

Мужчина вместе с садовником несут гортензии вглубь сада. Недовольный парень успел заметить, что эти кусты – самые плебейские из всего, что он когда-либо видел. И нужно спрятать их куда подальше от дома.

– Ленка, миленькая, как же я рада тебя видеть, – шепчу, когда мы оказываемся достаточно далеко от Карины. Слёзы наворачиваются на глаза.

Ленка молчит. Делает ещё несколько шагов по коридору. Озирается. Ставит горшки на пол, и летит на меня с объятиями. Целует мои щёки, чертыхается, пытаясь не уколоться об розы и при этом обнять меня.

– Слава богу, живая, – тараторит она.

– Как ты меня нашла?

– Ну уж явно не с твоей помощью. Этих Илей Савельевых в интернете бесконечное множество. Хорошо, что я запомнила номер блондинкиной машины. Только так мне удалось выяснить адрес её брата. Как же я рада, что ты в порядке, – отстраняется, рассматривает меня. – Платье у тебя – класс. Вот как садовники в элитных домах одеваются.

Я смущённо отвожу глаза. Стыдно, что я ей наврала.

– Слушай внимательно. Сейчас мы возвращаемся. Я как-нибудь отвлеку эту девицу, что не хотела нас пускать. Ты полезай в фургон. Твою маму я уже предупредила.

– Что?

– Что привезу тебя сегодня. Она собрала вещи. Поедете за город, на дачу к бабке моей подруги. Там вас точно никто не найдёт. Пока до осени, а там что-нибудь придумаем.

– Лен, я не могу. Влада меня из-под земли достанет. Лучше её не злить. Ты не представляешь, что это за люди.

– Я не представляю?! Есть что-то ещё хуже того, о чём я тебе писала?

Нервно кусаю губы. Смотрю на неё с отчаянием.

– У меня забрали телефон.

– Что?! Когда?!

– После того, как мы говорили с тобой в последний раз.

– Кто же мне тогда отвечал… Ёшкин кот. Значит, они знают, что я выискивала что-то про них? Трендец. Нет, тебе нельзя здесь ни при каких обстоятельствах… Да поставь ты эти чёртовы розы! – отнимает у меня горшки. Сжимает мои руки. – Алиса, мы о тебе позаботимся. Ты должна пойти со мной.

– Лен, я не поеду. Так будет только хуже.

– Только хуже? Ты хочешь остаться здесь, с этим убийцей? Ты в своём уме?

– Убийцей?

– Да, Лисец. Этот Илья Савельев год назад убил свою жену.

Глава 17

– Этого не может быть, – я отступаю на шаг, расцепляя наши руки.

– Ещё как может. Она хотела уйти от него. Я читала интервью с её подругой. Александра Савельева пропала без вести прошлым летом. После того, как ушла от него. И собиралась подать на развод.

– Александра Савельева, – вторю я.

– Красивая была баба. Актриса. Он, наверное, достал её своей ревностью. И, что самое жуткое – вы с ней очень похожи. Особенно если тебя хорошенько накрасить. И я уверена, что это сыграло не последнюю роль в том, что ты здесь. Этот извращенец собирается сделать с тобой что-то ужасное. Что, по-видимому, не успел сделать с ней, прибив её в порыве ревности. Он хочет отыграться.

– Какой-то бред, – вытираю лоб похолодевшими пальцами. – Ты говоришь, пропала без вести?

– Да. Тела до сих пор не нашли. И я очень сомневаюсь, что найдут.

Он не убил её. Он держит её там, за дверью с кодовым замком. Что он с ней делает? Всё это время…

– Они с сестрой – наследники огромного состояния. В том числе фирмы-гиганта по строительству элитного жилья. У них деньги, связи, власть. И они могут творить всё, что угодно. Так что если уж дело с его женой замяли, то про исчезновение какой-то бедной студентки никто и никогда даже не узнает. Они тебя сотрут в порошок и развеют по ветру. Ради того, чтобы создать себе алиби, эта семейка подкупила кучу людей. Якобы было совершено покушение, и Илья в момент исчезновения своей жены находился в больнице. Теперь ты понимаешь, в какое змеиное гнездо попала?

Я вспоминаю шрам на его животе, и мне становится совсем нехорошо.

Покушение?

Вполне возможно, что это она сопротивлялась. И ударила его ножом, например. А они придумали, как даже это обратить в свою пользу.

Если она действительно там, весь этот год, и он терзает, истязает её. Довёл до такого состояния, что её уже мало. И они взяли меня.

Кажется, меня сейчас стошнит.

– Алиса. Алиса! – Ленка приобнимает меня, сжимает мою руку, которой я схватилась за живот.

От самой себя становится тошно. За то, что я испытываю, когда он меня касается.

– Пойдём, Алиса. Нужно спешить.

– Маме нельзя загород, – бормочу я, едва переставляя ноги. – Слишком далеко до больницы.

– Я всё продумала, что ты меня за дуру-то держишь? Там пятнадцать минут до госпиталя. И поблизости как минимум два соседа-пенсионера, которые на машине. Даже если случится что-то плохое, тьфу-тьфу-тьфу, они довезут. Чёрт, садовник вернулся. В фургоне есть ещё какой-то куст. Скажи, пусть отнесут его подальше. И прячься внутри. Я отвлеку…

– Что здесь происходит?

Ленка замерла, словно услышала выстрел. А я осела в её руках. Будто мою шею стянули цепью. Голос-цепи. Илья здесь.

– Куда ты её ведёшь?

– Мне стало плохо, – прохрипела я, стараясь не смотреть в его сторону. – Девушка помогла мне. Я хочу воды.

Его руки на мне. Подхватывают. Поднимают. Несут. Опускают на диван. Лицо над моим. Он склонился надо мной, и с тревогой разглядывает. Трогает мой лоб.

– Карина! – позвал, отойдя от меня.

– Да, – она вбегает в дом.

– Вызови скорую. И доплати курьеру за дополнительные услуги. А затем – отпусти.

– Хорошо. Сейчас. Что сказать диспетчеру?

– Не надо скорую, – я опираюсь на локти. – В коридоре к оранжерее было очень душно. Я же говорила, что нужно проветривать, – опускаю голову на мягкий диван.

Ищу Ленкин взгляд. Она стоит на ногах твёрдо, и смотрит на Илью. С вызовом. И без тени страха.

– Не нужно доплачивать. Спасибо, – бросает как делает одолжение. Поворачивается ко мне. В её глазах сочувствие. И нарастающее отчаяние. Я мотнула головой. Она кивнула. – До свидания.

Карина принесла мне воды. Илья сам забрал у неё стакан. Сел на край дивана.

– Хочешь меня напугать? – просовывает руку под спину, притягивает за плечи, заставляя сесть. Подносит стакан к моим губам. Стекло ледяное. Я делаю глоток. Поднимаю на него глаза. – Ты говорила, что рисуешь, Лисёнок.

Медленно прикрываю веки. Как человек, который не может говорить после аварии, и способен общаться только так: моргнуть одни раз – да, два раза – нет.

– Хочу, чтобы ты взглянула на кое-что.

Он ставит стакан на пол. Встаёт. И поднимает меня с дивана. Приобнимает. И ведёт в свой кабинет.

– Как тебе?

Кивает на чертёжный мольберт.

Я обхожу его издалека. Будто Илья – злой художник. И я уже видела его картины. И каждая последующая ужасала меня всё больше.

На листе был чертёж дома. Диагональ прямоугольника первого этажа, и вокруг него квадратные выступы. Между первым и третьим этажами открытое пространство. Много окон. Огромных, во всю стену. Слишком прозрачно. Откровенно. Логично.

– С той стороны еловый лес, – Илья показывает куда-то за холст. – Хочу сделать там окно в два этажа, не перекрывать потолком. Будет величественно, как думаешь?

Пожимаю плечами.

– Ты вдохновила меня сделать хотя бы набросок проекта. Окна – моя фишка. И в последнее время я их страсть как не люблю. Поэтому я не мог взяться за работу. Вчера что-то изменилось. И в этом есть твоя заслуга.

Я отступаю от мольберта. И с тоской смотрю на закрытую дверь за его спиной. Мне хочется уйти. И остаться одной.

Илья разглядывает меня. С нарастающим голодом. В груди становится тесно. Я знаю, что он сейчас подойдёт. И коснётся меня. Я не хочу, чтобы он опять меня трогал. Ни с заботой, ни случайно. И уж тем более не с тем, чтобы сделать мне приятно. Мне кажется, что я ничего не ждала с таким отвращением, как этого.

Он опустил голову. Вытащил руки из карманов. И проговорил в пол:

– Мне нужно ещё.

Пошёл на меня. Я даже шаг назад сделать не успела. Его пальцы в моих волосах. Дыхание по губам. Он мял мои волосы, будто искал в них тонкую шпильку. Его руки скользнули вниз. По плечам, по локтям. С давлением. Каким-то сцеживающим движением.

Я не ощущала ничего, кроме отвращения. Сейчас он был самым чужим, самым последним из всех, с кем я бы хотела дышать одним воздухом. Мне вообще стало казаться, что я не имею больше способности дышать. Что я превращаюсь во что-то неодушевлённое. В продукт питания. Который он хочет употребить.

Зажмуриваюсь, когда его пальцы сдвигают трусики. Он гладит меня всё грубее. Со всё большим раздражением от того, что пища не даёт сок.

– Так не пойдёт, Лисёнок, – он отступает. – Посмотри мне в глаза.

Я послушно поднимаю голову.

– Вытри слёзы. Я хочу, чтобы ты видела меня отчётливо.

Провожу ладонями по векам, выдавливая туманящую влагу. Заветное искажение исчезает. И снова его серые глаза в моих.

– Что случилось? – спрашивает, как ни в чём не бывало. – Я тебе больше не нравлюсь?

Мотаю головой. Пусть понимает как хочет. Что нравился раньше, и разонравился. Или что не нравился никогда. Или что ошибается – нравится до сих пор. Всё равно. Я уже даже не знаю, как лучше, чтобы всё это быстрее закончилось.

– Ты расстроилась, что тебе не удалось сбежать?

– Я не собиралась.

– Хочешь к Власову? Думаешь, он будет с тобой хорошо обращаться?

– Я не знаю, кто это такой.

– Человек, которому ты должна.

Должна ещё и тому, кого никогда в жизни не видела. Может, с моей памятью что-то произошло? Или я сошла с ума? У меня раздвоение личности, например? И одна из них столько всего натворила. А другая даже этого не знала. Иначе как объяснить, что теперь я всем что-то должна.

Зарождается ещё одна неприятная мысль. Что когда наступит август, и я смогу отсюда уйти, кошмар не закончится. И может всё будет ещё хуже, чем сейчас.

– Вы и вправду её убили? – задаю вопрос так, будто мне нечего терять.

– Кого, Лисёнок?

– Вашу жену.

Илья опускает глаза, его руки снова в карманах. Он проходится поперёк кабинета. Я слежу за его профилем внимательно, словно способна одним взглядом понять, врёт человек или нет.

Не способна. Я вообще не понимаю, что он чувствует после этого вопроса. И ещё хуже, что я не понимаю его намерений.

– Это была та самая Ленка, которая тебе пишет, верно?

– Вы читаете сообщения, которые предназначены мне. И отвечаете за меня. Это подло. И низко.

– А я бы на твоём месте не доверял сейчас никому. Тот, кто хочет тебя забрать у меня – человек с большими деньгами, и отсутствием каких-либо моральных принципов… ну, судя по тому, чем он занимается на досуге. И не факт, что он не подкупил твою подругу, чтобы она привезла тебя к нему.

– Не смейте поливать грязью людей, которых я люблю!

Он остановился, поглядел на меня и громко расхохотался.

Наверное, в его глазах я сейчас выгляжу как котёнок, который шипит на огромного ротвейлера. Ну и пусть. Плевать.

– Алиса. Ты должна уяснить. Кто бы что ни говорил тебе про меня, ты должна чувствовать ко мне только приятие. Или ты сама себе поможешь в этом. Или мне придётся тебя заставить. Иначе ничего у нас не получится.

– Я не могу чувствовать приятие к человеку, который сделал столько плохого.

Он идёт ко мне. Я не знаю, откуда у меня берутся силы, чтобы держать его взгляд, и не сдаться.

Подходит вплотную. Глаза в глаза. Говорит таким жёстким тоном, что мурашки бегут по телу.

– Я не делал ничего плохого. До тех пор, пока в этом доме не появилась ты.

И смотрит так, будто я действительно виновата.

– Сядь в кресло. И молчи, пока я не разрешу тебе говорить.

Он открывает дверь. И зовёт Карину. Они отходят на пару шагов. Говорят о чём-то тихо.

Илья возвращается. Садится за стол. И следующие полчаса мы проводим в могильной тишине. Даже часы в его кабинете толкают стрелку бесшумно.

Он рисует. А я бессмысленным взглядом уставилась в одну точку.

В дверь раздаётся стук. Илья открывает, и возвращается с каким-то пакетом. Черным. С красной надписью на английском, в которую входит слово «секс».

Он кладёт пакет мне на колени.

– Открывай. Это мой тебе подарок. Ещё один.

Полиэтилен обтягивает прямоугольную коробку.

– Открывай же. Мы прямо сейчас будем искать ему подходящее применение.

Мои пальцы опять холодеют.

Раскрываю пакет. На коробке лицо девушки. Её красные губы широко разведены. В глазах удивление. А на ладони чёрный продолговатый предмет. Он похож по форме на половинку вытянутого яйца. В другой руке девушка держит вторую половинку, и её большой палец почти нажал на одну из маленьких кнопочек.