Текст книги "Прощённая"

Глава 18

Илья

– Доставай, – я подхожу к Алисе. – Оно не кусается. Совсем наоборот.

Она смотрит на меня таким вымученным взглядом, словно всю жизнь мужчины причиняли ей только боль, каждый последующий – всё больше, и меня она уже просто не вынесет.

Её тонкие пальчики несмело подцепляют скотч на упаковке, поднимают картонку как крышку тяжёлой шкатулки. Девушка разворачивает воздушно-пузырьковую плёнку, но её рука не спешит нырнуть за предметом внутри.

– Подержи его. Потрогай. Не хочу, чтобы он казался тебе совсем уж чужеродным.

Алиса, кажется, не понимает до сих пор, что, для чего и зачем эта штуковина. Юная, неопытная любовница, которую я сам всему научу. Для которой каждое новое впечатление в сексе станет прочной связью со мной. И уже неважно, что будет после меня. Она подо мной и со мной будет познавать, такт за тактом, пока её тело не заиграет симфонией ощущений. И это меня заводит с такой силой, что ставит под угрозу план по мучительно-медленному изничтожению её ко мне неприятия. Особенно сейчас. Когда она сжимает ладошкой продолговатый предмет, похожий на стильную флэшку. Как изумительно смотрелся бы мой член в этих маленьких ручках, не умещаясь в них, требуя подключить к ласкам ещё её губы, и язычок. А каким мягким и тесным окажется её горлышко, из которого вчера звучала так красиво песня.

– Ты любишь рисовать, Алиса? – я убираю с её колен коробку с пакетом, и подхватываю за локти, заставляя подняться.

Забираю из её рук вибратор. Маленький. Предназначенный только для того, чтобы ласкать её клитор. Карина уточняла, что может быть стоит взять классический фаллоимитатор. Но сама мысль о том, что внутри Алисы будет что-то помимо меня, вызывает злость на грани ревности. Даже к неодушевлённому.

– Любишь?

Она кивает.

– Можешь отвечать. Я хочу слышать твой голос.

Раскрываю пластиковое продолговатое яйцо на две половинки.

– Да.

Она вздрогнула, когда я потянул вверх её юбку. Сегодня на ней платье в латиноамериканском стиле. Обтягивающее грудь, талию, бёдра, и дальше струящееся. Если бы она сейчас закружилась в танце, ткань подлетела бы, взметнулась так высоко, что показались бы трусики. Это было бы красиво. Девушкой в таком платье хочется любоваться, А затем усадить на стол, раздвинуть ей ножки, и входить, с наслаждением наблюдая, как она откидывается назад, пока не ляжет вся.

– Ты умеешь рисовать портреты?

– Умею.

Поморщилась, когда я поместил вибратор в её трусики. Как будто на приёме у врача. Она просто не представляет, как ей сейчас будет хорошо. А я видел, на что эта штуковина способна.

Убедился, что выпуклость на вибраторе прилегла к её клитору. Какая же Алиса мягкая и тёплая. Не горячая, не страстная, не дикая. Она как только-только разбуженная, как раскрывающийся бутончик. И в этом есть особая прелесть. В предвкушении, какими красками этот цветок заиграет, пока я лепесток за лепестком буду его открывать.

Я знаю, что когда открываешь насильно, раньше времени – неизбежно погибает. Только за иллюзией её невинности стоит жёсткая правда. Она отрезвляет. И толкает разгибать её дальше, сильнее, быстрее. Чтобы проверить наверняка и убедиться: Алиса недостаточно натаскана технически, но это лишь вопрос времени. Базу она уже освоила, и задолго до меня.

– Я хочу, чтобы ты рисовала меня.

Её губы задрожали. Словно я требую отдать то, что ей больше всего дорого.

Поднимаю её на руки.

Как мне нравится носить её на руках. Представлять, что она устала, и уснула на неудобном диване, и я беру её на руки, спящую, и несу в кровать, где она останется на пышных подушках, под мягким одеялом, и будет спать сладко-сладко. И проснётся утром отдохнувшей. Увидеть её довольное лицо, рассмотреть досконально её потягивающееся в истоме тело, полное здоровья и бьющей ключом жизни. Какая она сразу после пробуждения? Настоящая. Не успевшая надеть свои бесчисленные маски.

А сейчас я несу её на руках, чтобы она не прилагала никаких лишних усилий. Чтобы в ней сейчас набралось столько энергии, что она не могла с этим справиться. И всё истратит только на меня. Отдаст только мне всё своё скопившееся напряжение.

Я оставляю Алису перед мольбертом. Вкладываю в её ладонь карандаш.

– Я тебе немного облегчу задачу. Сними туфли. Так у тебя есть шанс продержаться дольше.

Сдвигаю кресло точно напротив неё, шагах в пяти. И сажусь в него. В моей ладони вторая половина пластикового яйца. А точнее, пульт управления.

– Это называется положительное подкрепление, – я нажимаю на кнопку. Алиса сдавленно простонала. Юбка качнулась, толкаясь в её подогнувшиеся коленки. – Ты будешь смотреть на меня. И рисовать моё лицо. Пока я буду делать тебе хорошо.

Не теряя при этом самоконтроль.

Она плотно сжала губы. Удивительно, как ненависть превращает эти мягкие, блестящие и припухлые, словно после долгих дразнящих поцелуев, губки, в узкую как прут линию. Как сужаются эти распахнутые испуганные глазища. Алиса так выглядит старше. В её фигуре появляется тяжесть. В движениях – автоматичность. Флёр ускользающей из твоих рук красоты сменяется навязчивым запахом дешёвой парфюмерии.

Я порчу её. Заставляя испытывать ко мне нечто противоестественное её принципам.

Вижу, как она поджимает пальчики на ногах. Её локоть задран высоко, изогнут острым углом. Она словно не рисует меня, а зачёркивает моё лицо.

Увеличиваю интенсивность вибрации. И на щеках Алисы появляются румяные полосы.

Она не смотрит на меня. Рисует по памяти. Как хорошо. Тебе страшнее смотреть на меня, чем помнить меня. Значит, я уже внутри. И чем больше будешь меня избегать, тем глубже я буду проникать. Ты сама, Алиса, под тяжестью своего страха, заталкиваешь меня в себя.

Я вижу, как глубоко она начинает дышать. Как раздуваются её ноздри. Но она не смеет раскрыть губы. Лишь бы молчать. Скрывать до последнего, что возбуждение забирает своё законное место. Набухает, как набухли её соски под красивыми тканями. Мне даже не надо проверять это. Я уже знаю, как она сдвигает плечи чуть вперёд, рефлекторно пытаясь скрыть то, что ощущает.

Большой палец медленно, хитрым и ненасытным змеем ползёт к новой кнопке. И я сменяю вибрацию на пульсацию.

Так. Так, девочка.

Едва устояла. Алиса схватилась левой рукой за край мольберта. Её пальцы напряглись, кожа натянулась до предела, позволяя остреньким костяшкам выпирать так, будто у хозяйки этих ручек больше нет сил сдерживать внутри всё нарастающие волны.

Сейчас она выронит карандаш. Как тогда, когда я впервые был внутри неё. И ласкал её пальцами, пытаясь загасить боль, и даже не надеясь на это. А она превзошла все ожидания. Отозвалась так чувственно на мои руки, что наслаждение пересилило боль.

Нам могло бы быть очень хорошо. Если бы не чёртовы обстоятельства. В моей жизни. И ошибки. Её.

Маленькие пальцы уже побелели от давления. Уверен, девочка изо всех сил прижала бёдра друг к дружке, закрываясь. Но это только быстрее доведёт её до пика.

Она бросает на меня взгляд. В тёмных глазах бездна. Гремучая смесь отчаяния и ненависти. Но её рука упорно водит по листу, вычерчивая меня.

Я не отвожу от неё взгляда. Пока мой палец переползает к следующей кнопке. И я одним касанием вталкиваю в её плоть всю силу механического трения.

Алису словно вздёрнули. Тело толкнулось вперёд. Её подбородок вздрогнул. Губы распахнулись.

– Пожалуйста, – взмолилась она. Дыхание как дробь. Она не смотрит, она заглядывает мне в глаза, взывая к состраданию.

Вибратор трёт её клитор бесшумно. Но я уверен, что такого напора не выдержит даже самая бесчувственная шлюха.

Алиса закатывает глаза. Оседает. На мгновение её лицо исчезает за мольбертом.

И девочка нарушает правила.

Я только успел заметить, как скользнул вверх край её юбки. И вот уже Алиса с воем отшвыривает игрушку. С оглушительным криком толкает мольберт, и тот с грохотом разбивает свой световой источник.

Алиса забилась в угол. На её лице тёмное пятно, как будто перепачкалась сажей. Она утыкалась лбом в рисунок, прежде, чем сбила мольберт. Её щёки без слёз горят. Губы искусаны в кровь. И дрожащие пальцы скользнули между бёдер. Прижимают ткань юбки как к свежей ране.

На полу в осколках мой портрет. До отвращения правдоподобный. Злые губы. Жёсткая тень щетины. Упрямый подбородок. Торчащие скулы. Равнодушные брови. И пустые глазницы.

Она хотела нарисовать мои глаза. Она для этого посмотрела на меня. Но не смогла.

Вибратор нещадно трётся об ламинат. Готов трахать всё, что угодно, и безостановочно.

А я готов безостановочно трахать Алису. Я хочу её так сильно, что меня уже не трогает ни её прошлое, ни её внешнее сходство с Сашей, ни то, что она будет думать обо мне тогда, когда уйдёт из этого дома.

Есть только она. Эта маленькая дрожащая девочка, здесь и сейчас.

Я нажимаю на кнопку, и на пространство наваливается тишина. Тонкая, восприимчивая к каждому звуку. И теперь только два такта. Как дышит Алиса. И мои шаги к ней.

Глава 19

Как же я его ненавижу. Господи, пожалуйста, останови его. Пусть он остановится. Пусть он оставит меня в покое.

Илья приближается, разрушая драгоценное расстояние между нами, метр за метром. Осколки хрустнули под его ботинком. Рука отшвырнула пульт, освобождая его пальцы. Он шевельнул ими, словно тронул пустоту репетируя, представляя, как коснётся меня, когда сделает последний шаг. Я не хочу. Не хочу снова оказаться в его руках. Он забирает у меня всё. Режет без ножа. Лезет в душу. Опустошает меня. Перечёркивает собой всё, что я любила. Пропитывает меня похотью.

Внизу живота словно клубок змей. Они пьют из меня влагу и тяжелеют. Ищут в моей плоти самые вкусные места своими узенькими вибрирующими язычками.

И кажется, что только он способен выпустить их на волю. Освободить меня.

Ему всего три шага до меня. Я зажмуриваюсь. Но всё равно вижу его лицо перед глазами. Словно моё сознание превратилось в проектор. И в отсек для слайдов загружают только его изображения. Его лицо в оранжерее, в зеркале за моим плечом, в полутьме на багряном диване, в карандашном рисунке. Только Илья. Единственный. И самый нежеланный.

Его пальцы окольцовывают мои запястья. Я всхлипываю. Сдаюсь сразу. На языке горько. Становится наплевать, что будет дальше, когда я снова начну думать, а не только ощущать.

Он поднимает меня. Прижимает к себе. Его тело как водопад. Напор и притяжение. Внутри становится легко, одноцветно, за шаг до умиротворения. Он рядом. И сейчас всё пройдёт. Он меня избавит от этой мучительной тянущей боли. Он заставит рассыпаться и стечь пылью эту груду мешающих мне дышать камней напряжения. Сметёт быстро и не без удовольствия. Оставляя новые заломы и трещины на моей личности.

Только больно будет после. А сейчас не больно. Сейчас хорошо. Когда он держит в ладонях мою голову. Приближает ко мне лицо. Дышит в мои губы. Сколько удовольствия ему приносит моя податливость. Я читаю это в его глазах, сосредоточенных, недвижимых, смотрящих в меня проникновенно.

Илья хочет меня поцеловать. Я не знаю, как поняла это. Только ощущаю, как его пальцы буквально подрагивают от напряжения. Он держит меня крепко, и будто боится, что ещё одна толика усилия может разломать меня как хрупкую скорлупу. А если отпустит хоть на миллиметр – выскользну и разобьюсь.

А ещё я знаю, что как только он меня поцелует, уже нельзя будет остановиться. Я лишь сейчас понимаю, что он ждал долго. С каким напором его тянуло ко мне с самого начала. Он не мог оторваться. И скольких усилий ему, наверное, стоило, чтобы держаться, и пытаться приучить меня к себе хоть немного. Поэтому теперь до точки невозврата ни миллиметра. Мы уже в ней. И не осталось пустот между витками пружины. Она сжата до предела.

Он подался вперёд. Я закрыла глаза. Предвкушая ту скорость и мощь, с которой сейчас начнётся моё кружение. Солоноватое дыхание на моей коже. Он почти коснулся моих губ. Но голос за дверью. Заставил его остановиться.

Я смотрю на него. Не верю, что он отстраняется. Не верю, что вижу его таким. Он изменился в лице. Взгляд смягчился. В глазах заиграл совсем другой блеск. Илья начал улыбаться. Медленно растягивая губы. Будто не доверяя собственным ощущениям. А судя по ним, происходило что-то очень хорошее.

– Ника, – шепчет он в ответ на оклик по ту сторону двери.

Её голос звонкий. Как трель рождественских колокольчиков. Он мне сразу понравился. Спас меня от позора. Вытащил из этого гипнотического мира прикосновений Ильи. Мира, в котором я готова была принести в жертву всё, только бы Илья не отпускал меня.

– Ника! – воскликнул он, делая шаг назад, и убирая от меня руки.

В его лице мальчишеская радость, беззаботность, незлое озорство. Такой Илья не может быть плохим человеком. Он так искренне рад, что готов делиться этим со всеми, даже со мной. Я в его взгляде вижу это «Ну же, порадуйся со мной!»

Он бросился к двери. Распахнул легко, замер на секунду. Я бы не удивилась, если бы там стояла фея в ослепительном платье. Настолько невероятными были изменения, которые произошли с Ильёй, и настолько чудесным и невозможным было моё спасение, что ощущение сказки настойчиво лезло в реальность.

Я только успела разглядеть белый цвет то ли брюк, то ли платья, какая-то лёгкая ткань, и взмах золотистых волос. Илья подхватил девушку, и закружил, и они исчезли из моего поля зрения. Остался только смех. Его, хрипловатый и громкий, будто давным-давно сдерживаемый, и её – такой же звонкий, как и голос.

– Илюшка, прости, прости, что я так нагрянула. У меня совсем мало времени. Я бы умерла, если бы не увидела тебя.

– Как же я рад тебя видеть. Когда ты прилетела? Почему не позвонила?

– Буквально два часа назад. И сразу к тебе. Хотела сделать сюрприз. Ты отлично, просто отлично выглядишь! Это настоящий успех. Твоему врачу нужно прижизненно поставить памятник.

– Брось. Это потому что я тебя так рад видеть.

– Нашёл, кого обманывать. Я тебя таким с юности не помню. Глаза горят как два вулкана. Признавайся, она даёт тебе какой-то наркотик?

Повисает пауза на несколько секунд. И он зовёт меня.

– Алиса! Алиса, иди сюда!

Я слышу его голос, я точно знаю, что это он. Но мне не верится. Нет в его тоне ни покровительственной ласки, ни злобы, ни страсти. Дружелюбие. И нежность. Досталось и мне чуть-чуть. По инерции.

По дороге проскальзываю в туфли. И выхожу в коридор.

Ника высокая, и очень худенькая. В просторных белых брюках и романтичной блузе с рукавами-фонариками. Она улыбается мне, чуть склонив голову набок. В её лице нет ни осуждения, ни оценки. Она смотрит точно в глаза, и улыбается ещё шире.

– Это Алиса.

Илья делает шаг в мою сторону. И берёт меня за руку. Непринуждённо. Как будто делал так тысячу раз. Чуть тянет за собой. И говорит совершенно спокойно. Как первоклассный шпион, которого никто и никогда не уличит во лжи.

– Моя девушка.

– Серьёзно? – Ника делает огромные глаза, и закрывает губы ладонями. – Да вы мне врёте!

Смотрит то на меня, то на него.

– Аааа! – она преодолевает расстояние между нами одним прыжком, и обнимает нас обоих.

В нос бьёт запах её цитрусовых духов с нотками мяты. А под моим подбородком её горячее оголившееся плечо. Она так рада, или так хорошо изображает эту радость, что даже в ритме её дыхания читается восторг. И её серьги крупными кольцами звенят как в танце.

Ника отстранилась, теперь держит только меня за плечи.

– Алиса, спасибо тебе, что вернула его к жизни, – в её голосе торжественная благодарность, в улыбке непосредственность. И всё это вкупе с тёплым и чистым взглядом. Поэтому я окончательно запуталась, обманывает она или действительно довольна. – А меня, меня-то не представил! – смотрит на Илью наигранно сердито. – Вероника, его самая лучшая и самая безбашенная подруга с института. Можно просто Ника, – протягивает мне руку. Илья отпускает меня нехотя, чтобы я ответила на рукопожатие. – Прости за фамильярность, никогда не умела сдерживать эмоции.

– Всё нормально, – я пытаюсь улыбнуться. – Приятно встретить здесь весёлого человека.

Она смеётся, запрокидывая голову.

– Да уж, семейка у Ильи всегда отличалась чрезмерной серьёзностью. И свита соответствующая, – чуть наклоняется ко мне. – Карина мне всегда напоминала Геллу из «Мастера и Маргариты». А Малика – кот Бегемот. Только крашеный. Шифруется.

Ника хохотнула, а Илья недовольно поморщился:

– Ну перестань.

– Давно вы вместе?

– Алиса переехала пару дней назад, – Илья смотрит на открытую дверь кабинета. Отворачивается, встречается со мной взглядом. И мне кажется, что на несколько секунд я вижу там неловкость, или даже стыд. Он снова берёт меня за руку. Уверенно. На грани привычности. – Идёмте в гостиную. Сколько у тебя времени?

– Полчаса. Обратный рейс в шесть вечера. Я обязана присутствовать на церемонии, и ещё успеть в ресторан. – Ника по-доброму смотрит мне в глаза. – Моя мама снова выходит замуж. – И добавляет: – В третий раз.

– Ольга Владимировна необычайно пунктуальна. То же время года, тот же месяц.

– Раз в пятилетку, – хмыкнула Ника. – Постоянство – признак качества.

– Как прошла твоя поездка в Японию? Ты ведь прямо оттуда?

– Ой, всё как обычно, – она отмахивается. – Снова море идей, из которых я в лучшем случае одну доведу до ума. По-прежнему чёрной завистью завидую твоей самодисциплине.

– Это уже не про меня, – Илья чуть сильнее сжал мою руку. – Как Ганс? Вы всё так же видитесь раз в месяц? Не собираетесь что-то менять?

– Ты же смотришь мою страничку в ВК. И приоритетность моих интересов очевидна. Работа, работа, работа, работа, работа, работа, романтический уикенд. Нет, пока я не получу Притцкеровскую премию, я не готова уделять личной жизни больше двух дней в месяц. И Ганс об этом прекрасно знает.

Мы садимся на диван. Ника подтаскивает глубокий стул с мягкой подушкой и полукруглыми подлокотниками поближе к нам, и усаживается, закинув ногу на ногу.

– Ну очень приятно на вас смотреть, – нет, она определённо рада. Как юный посетитель зоопарка. – Как вы познакомились?

– Нас познакомила Влада, – Илья говорит так спокойно, будто за этой историей не кроется ничего ужасного.

Ника недовольно поморщилась при упоминании его сестры, чем ещё больше меня к себе расположила.

– Вот уж от кого не ожидала, – девушка недоверчиво хмыкнула. – Обычно приятельницы Влады мне никогда не нравились.

– Я не её приятельница. Так вышло случайно.

Чувствую, что Илья бросил на меня колючий взгляд.

– Где Карина? – он внезапно поднялся.

– Она боится выходить. Думает, ты будешь ругаться. Буквально бросалась на меня, не желая пускать к тебе. Теперь понимаю, почему. Вы уж простите, если помешала, – она прикладывает ладонь к груди. – Мне и в голову не могло прийти, что всё так быстро наладилось. Я ведь до сих пор не могу выкинуть из головы то, каким я видела тебя в последний раз, – смотрит на него с тревогой.

– Прошёл почти год, – Илья идёт в сторону столовой. – И много людей приложили усилия, чтобы я выкарабкался. Я же говорил, мне ещё весной стало лучше. Карина! Почему я должен тебя искать?

– Алиса, – Ника внезапно наклонилась ко мне, и сжала мои руки. Тревога в её глазах стала основной эмоцией, меняющей весь её образ. И она зашептала: – Скажи мне правду. Илья выходит из дома?

Я смотрю на неё растерянно. Вспоминаю единственный его выход из дома, который видела за это время. И мне снова становится не по себе.

Ника по моему взгляду делает вывод, что всё плохо. И заражает меня своим огорчением. Она действительно переживает за него. Как за близкого человека. И я прекрасно понимаю её беспомощность. Потому что так же бессильна помочь своей маме, как Ника – Илье. И мне передаётся не только её участливость по отношению к нему. Опять появляются сомнения. Ника мне нравится. Мне кажется, что она не из тех, кто не разбирается в людях. И разве могла бы она так переживать за человека, который на самом деле плохой.

– Не бросай его, – говорит тихо. – Он выздоровеет. Забудет то, что она натворила. И снова станет собой. А настоящий Илья никогда не обидит и не предаст.

Она отпустила мои руки и села ровно ещё прежде, чем Илья вернулся в гостиную.

– Сейчас принесут чай, – садится на диван снова, но на этот раз далеко от меня. – Ты ведь по-прежнему любишь с корицей?

Ника кивает с благодарной улыбкой. Ей приятно, что он знает её привычки. Однозначно между ними было много хорошего. Только почему они тогда не вместе? Откуда взялся Ганс? И Саша? И что такого она натворила? Ведь её имела в виду Ника?

– Илья, ты совсем не бережёшь свою девушку. Заставлял Алису заниматься садовыми работами? – Ника вытаскивает из сумочки зеркальце и протягивает его мне раскрытым. Улыбается добродушно: – У тебя здесь, – и показывает на лоб.

След от карандашного рисунка остался смазанным пятном над моей бровью.

– Алиса рисовала, – Илья бросает это холодно. – Я помогаю ей совершенствоваться в этой области. Учу сосредоточенности. И самоконтролю. Но пока мой Лисёнок слишком быстро сдаётся, – не улыбнулся мне – оскалился.

– Я пойду… приведу себя в порядок, – встаю и возвращаю Нике зеркальце.

Поднимаюсь по лестнице быстро. Даже высокие каблуки уже не мешают. Хочется сбежать от Ильи. Он так резко меняется в обращении со мной. Было бы проще, если бы он всегда относился ко мне плохо. Я хотя бы знала, чего от него ожидать.

Зачем он так жестоко соврал своей подруге? Какая же я его девушка? Конечно, ему стало стыдно. Он же не скажет, что взял меня как вещь, и будет использовать и исследовать все функции, которыми обладает его приобретение, а затем выбросит, когда это занятие ему наскучит. Но можно было просто не звать меня, не представлять ей. Оставить в кабинете, пока они мило беседуют в гостиной. А он будто хотел похвалиться своей игрушкой. Перед друзьями не хвалятся. Может, просто хотел создать для неё иллюзию, что у него всё в порядке. Она ведь действительно волнуется за него.

Я умываюсь. Вода попадает на волосы у лба, и они становятся темнее. Мой взгляд в зеркале рассеянный. Измученный. Жаждущий. Тяжесть внизу живота стихла уже давно. Но сейчас, когда я осталась одна, снова начинает нарастать. Будто перестало действовать обезболивающее.

Что будет, когда Ника уедет? Через какие-то пятнадцать-двадцать минут. Что будет, когда мы снова останемся с ним наедине?

Я спускаюсь на лифте. Когда дверь распахивается, ещё успеваю расслышать обрывок их разговора. Ника настойчиво и зло:

– …собственными руками придушила бы эту тварь. То, что ты выжил – это невероятно.

– Я хочу, чтобы выживание осталось позади. И началась нормальная жизнь. Лариса говорит, что я должен простить.

– Невозможно простить то, что она сделала.

Они замолкают, когда я подхожу ближе.

– Алиса, – девушка снова сменяет серьёзное выражение лица на дружелюбное. – Ты сможешь прислать мне свои рисунки?

– Мои рисунки? – я присаживаюсь на диван.

– Илья хочет, чтобы я помогла тебе с работой. Он говорит, что твои рисунки графичны. У меня много знакомых, и я наверняка смогу найти применение твоим навыкам. Ты учишься на факультете искусств?

– На педагогическом.

– Алиса собирается начать новую жизнь с августа, – Илья придвигается ближе, проскальзывает своими пальцами сквозь мои, накрывая мою руку прохладной ладонью. Этот жест доминирования, вместе с прикосновением, снова зарождают трепет.

А его попытка проявить обо мне заботу ложится на чашу весов, которая «за» то, что он не может состоять исключительно из негативных качеств. Я и так начинаю смотреть на него глазами Ники. И ужасно то, что эта совсем незнакомая мне девушка способна оказывать на меня влияние. Слова моей подруги о том, что Илья мог убить свою жену, вдруг превращаются в вычитанные из интернета слухи. А Никино убеждённое «настоящий Илья никогда не обидит и не предаст» становится аргументированной моей интуицией правдой.

Я просто хочу обмануться.

А ещё: если он был хорошим, и что-то его изменило, вовсе не значит, что он способен измениться в обратную сторону.

– Теперь Алиса будет заниматься тем, что ей подходит, а не тем, что приходилось делать. Верно? – он чуть наклоняется вперёд. Заглядывает мне в глаза. От его настойчивого взгляда мурашки бегут по коже.

Я несмело киваю.

– Замечательно. То, что вы так хорошо влияете друг на друга, – Ника встаёт. Мы следом. – Как ты уже догадалась, меня интересует архитектура. Если у тебя нет ничего из этой области – не волнуйся, рисуй, месяц у тебя точно есть. А там ещё неизвестно – может, мне и не придётся тебе помогать. Может, Илья уже будет способен сам это сделать… – она смотрит на него влажными глазами. – Жаль, что так мало времени. Но я обязательно вернусь осенью, на несколько дней. И надеюсь, что тогда мы с вами встретимся уже за пределами стен этого дома.

Она обнимает сначала его, затем меня.

– Алиса, было очень приятно с тобой познакомиться. – Я шепчу в ответ «Мне тоже». – Илюш, это тебе, – она достаёт из сумки прямоугольную коробочку. – Новая программа для проектирования. Пока ты много времени проводишь дома, будет возможность освоить. Спасибо, что отвлекли меня от композитных фасадов и пеностекла. Даже не ожидала, что это утро принесёт мне такие хорошие эмоции.

Ника уходит с грустной улыбкой. Я стою рядом с Ильёй недалеко от окна. И боюсь повернуть к нему голову. Я знаю, что сейчас он смотрит ей вслед мягко. Думает о чём-то приятном. Живёт другой жизнью, в которой он может быть не озлобленным и радостным. И мне не хочется нарушать это, напоминая о своём присутствии. Потому что он опять изменится.

Как только машина, увозящая Нику, исчезает за изгибом аллеи, Илья отпускает мою руку. Резко. Как будто занавес опустился, и спектакль окончен. И актёры, которые изображали влюблённую пару, вернулись в реальность, где они презирают друг друга до тошнотворного отвращения.

– Идём. Ты не закончила рисунок.

Жёсткость в его голосе такая же абсолютная, как дружелюбие и забота обо мне в присутствии Ники. Это ставит две противоположные эмоции на один уровень. Будто и то, и то ложь.

Я иду за ним в кабинет. Он пропускает меня вперёд, когда мы оказываемся у двери. Щелчок за моей спиной заставляет вздрогнуть.

А затем снова наваливается тишина. Напряжённая. Пугающая. Усиливающая непредсказуемость каждой последующей секунды.

Я пытаюсь дышать глубоко. Поднимаю с пола рисунок кончиками пальцев. Внутри вакуум. Где-то на его поверхности ещё не схлынула та участливость к Илье, которой заразила меня Ника. А перед глазами его надменное и злое лицо в карандашном наброске.

– Я помогу тебе с переводом на другой факультет.

Не надо лезть в мою жизнь! Это будет осень. Я уже ничего не буду тебе должна. Я уже забуду. Запру в непроницаемую клетку всё, что ты сделал, и ещё сделаешь, пока не начнётся август.

– Это не обязательно, – я говорю это тихо, пытаясь поднять мольберт.

Илья подходит. Отстраняет меня не грубо. Осколки шуршат под его ботинками. Он поднимает мольберт. Отряхивает руки.

– Ты не сможешь зарабатывать столько, сколько хочешь, профессией учителя.

– Смогу. Даже больше, чем хочу, – укладываю рисунок обратно на мольберт.

– Глупо отказываться от помощи, за которую от тебя не потребуют ничего, кроме профессиональных навыков. Ника найдёт самый лучший вариант. Ты сможешь добиться успеха.

– Я не хочу быть перед Вами в вечном долгу. Да и отдавать будет нечем. Я наскучу Вам быстрее, чем закончится этот месяц.

– Долг здесь ни при чём. Это моя инициатива. Обычное желание помочь. Человеческое. Не имеющее отношения к тому, что происходило и будет происходить, пока ты в этом доме.

– Не надо меня обнадёживать. Пожалуйста.

– Думаешь, обману? – он берёт меня за плечи, легонько встряхивает, заставляя посмотреть ему в глаза.

– Свою подругу Вы сегодня обманули. Что Вам стоит обмануть меня?

– Вот как? – он гладит мои губы, разглядывает их так внимательно, словно выбирает фрукт, который ему нельзя, но очень хочется. И поэтому подходит к выбору с особенной тщательностью. – Разве хоть одно моё слово ей было неправдой? – смотрит глаза в глаза.

– Вы назвали меня своей девушкой. Это было жестоко, – я говорю это сквозь его пальцы, как сквозь прутья решётки, к которой прижимаюсь в отчаянной жажде свободы.

– Это было более чем честно. Мне всё равно, кем сейчас ты себя считаешь по отношению ко мне. Но для меня ты моя девушка. Которую я учу делать так, чтобы мне нравилось. Думаешь, хоть один твой парень относился к тебе иначе? Планировал с тобой далёкое будущее? Так не бывает. По крайне мере в первый месяц. А у нас больше и не будет. Поначалу мы ищем только кайф. И в лучшем случае пытаемся определить, какие повадки нам нравятся, а каких мы будем избегать в других, когда девушка станет бывшей.

– Не меряйте всех по себе. Раз Вы только потребитель, раз Вы любить не умеете… не значит, что и другие тоже.

– Антон умел?

Я попыталась отстраниться, когда его пальцы вновь задвигались на моих губах.

– Вот. Ты опять меня обманываешь, – мне становится нехорошо от его улыбки.

– Я даже ничего не сказала.

– Ты отодвинулась. Будто тебе не нравится, когда я тебя так трогаю.

– Мне не нравится, что Вы говорите о нём.

– А как трогаю – нравится?

Он прижал кончик большого пальца к нижней губе, заставляя мой рот немного приоткрыться. Приблизил ко мне лицо слишком быстро. Я не успела даже сделать вдох. Только зажмурилась. Стало тепло. Будто на кожу попало первое весеннее солнце. И он поцеловал меня. Коснулся, создав мимолётное давление, и зашептал:

– Понравилось? Отвечай, Лиса-Алиса. Я хочу слышать твой голос.

– Да.

– А так? – и его рука поскользила вниз.