Текст книги "Не говорите Альфреду"

– Дело в том, что их не будет. Фанни должна дать тебе книги по французской государственности.

Вернулся Филип и сообщил, что министр иностранных дел был очень рад прийти на ланч, но у него есть дело к послу, и он хотел бы повидаться с ним наедине.

– Мы с Норти пообедаем в Зеленой гостиной, – произнесла я, – а вы можете секретничать в верхней столовой. Но приведи его сначала на коктейль, если у него будет время.

– У них всегда есть время в середине дня, – заметил Филип. – Они могут не ложиться всю ночь и до завтрака начать интриговать снова, но время между часом дня и тремя часами священно. Вот почему они все такие здоровые – никогда не слышишь, чтобы какой-то французский политик умер, – они живут вечно.

– Я пришел попрощаться, – сказал Дэви, принеся мне утром поднос с завтраком.

– Дэви, не уезжай! Такое утешение знать, что ты здесь. Почему бы тебе не остаться на какой-нибудь должности, например, финансового контролера? По-моему, майор Джарвис нас покидает. Займи его место, пожалуйста!

– Любезно с твоей стороны, Фанни, но я не смог бы жить с французами. Слишком хорошо их понимаю. Кроме того, у меня есть дела дома. Новые занавески для гостиной. И я не могу вечно жить без миссис Дейл. Чаепитие дома восхитительно – жалюзи опущены в колдовской час 4:30, и я слышу ее по радио.

– У нас есть радио, ты можешь слушать ее здесь.

– Я пытался. Здесь она звучит иначе.

– Я хотела, чтобы ты увидел Норти.

– Я увидел. Мы только что вместе позавтракали. Берегись, впереди опасность. В общем, я уезжаю. Когда в следующий раз попадешь в беду, пошли за мной, хорошо? В этом случае встретимся очень скоро.

Когда министр иностранных дел увидел Норти, он сказал, что мы должны сесть за ланч все вместе. Он уладит свое дело с Альфредом за две минуты по пути к выходу – он-де совсем не имел в виду, что очаровательная жена посла должна быть исключена из их беседы. Несомненно, мисс Норти осведомлена, что ее работа требует чрезвычайной конфиденциальности, и, действительно, он видит по ее лицу, что она – серьезная женщина. Во время ланча он обращался к ней ласковым, отеческим, подтрунивающим тоном.

– Итак, вы изучаете французский. Но зачем? Все здесь говорят по-английски. И читаете книги английских экспертов по состоянию Франции? Знаю я этих экспертов. Все они влюблены в арабов.

– Нет, – возразил Альфред, – уважаемые женатые люди.

– Англичане, которые специализируются на французских проблемах, вызывают у меня опасения. Почему их так много и почему они должны фокусироваться на моей бедной стране – разве нет в мире других, чье состояние достойно рассмотрения? Почему, к примеру, не состояние Дании?

– Вам следует быть польщенным, – произнес Альфред. – Издатели понимают, что могут продать любое количество книг о Франции. В сущности, Франция, как любовь, – бесспорный победитель на титульном листе.

– Ах! Значит, мисс Норти предстоит узнавать о Франции и о любви. Я готов ее обучать, я знаю больше, чем английские эксперты.

– Вы очень добры, – улыбнулась Норти. – Потому что я вижу, что эти книги скучные. Ни картинок, ни разговоров и такие длинные предложения…

– Ты говорила мне, что умеешь читать, – заметил Альфред.

– Как и каждый из нас, она умеет читать то, что ее интересует. Когда вы проведете здесь год, мисс Норти, вы, вероятно, обнаружите, что наслаждаетесь книгами о состоянии Франции – хотя кто может сказать, каково это состояние будет к тому времени? – Гость глубоко вздохнул. – А сейчас начнем наш урок. У вашего дяди, здешнего посла, есть две проблемы, которые надо решить с французским правительством, в том случае если есть правительство. Имеются острова Менкье – весьма сложный вопрос. В свое время вы услышите о них больше – воздадим должное разведывательной службе Великобритании! И имеется Европейская армия, известная как ЕОС, никто не может вспомнить почему. Одной из миссий вашего дяди является убедить нас соединить нашу армию, которая сражается на заморских территориях, с армией немецкой, а ее не существует. Это слияние желательно американцам, они все видят в черно-белых тонах – с преобладанием черного.

– Господин министр… – резко произнес Альфред.

– Ваше возражение принято, господин посол. Так вот, англичанам это безразлично, им, в сущности, наплевать, но всякий раз, когда они могут доставить удовольствие американцам и им это ничего не стоит, они так и поступают. В мирное время армии для них никогда много не значили – одна армия, другая армия… В любом случае перед лицом ядерной бомбы они об этом не задумываются. В то же время они всегда были не против ослабить континентальные державы. Все их генералы и фельдмаршалы уверяют их, что европейские вооруженные силы будут совершенно недееспособны, поэтому они говорят: вперед, американцы этого хотят, и это в общем-то устраивает нас. А теперь, если бы это был вопрос коммерции, господин посол, я полагаю, нация лавочников запела бы совсем другую песню. Предположим, мы бы хотели европейский рынок, ваше превосходительство, что бы вы сказали на это?

Похоже, данный урок должен был скорее произвести впечатление на Альфреда, чем на Норти, которая морщила лоб и выглядела озадаченной.

– Мой американский коллега говорит мне, что вы, однако, собираетесь согласиться на Европейскую армию, – заметил Альфред.

– У вашего американского коллеги красивая жена, которой все хотят угодить. Ни один француз не может вынести, чтобы кто-нибудь столь прекрасной наружности хоть на мгновение выглядел грустным. Поэтому, куда бы она ни направлялась, будь то Париж или провинция, депутаты, мэры, министры и генеральные административные инспекторы по особым поручениям отвечают «конечно» на все, что бы она им ни сказала. А она говорит им, весьма соблазнительно, что они должны принять идею Европейской армии. Мы никогда ее не примем. Это правительство, как видите, шатается. В течение ночи оно падет, не сомневайтесь. Но ни одно французское правительство не примет такой закон. Возможно, мы слабы – никто не может сказать, что в настоящее время мы сильны, – но у нас есть инстинкт самосохранения. Будет казаться вновь и вновь, будто мы уступаем, но в конечном счете мы дадим отпор.

– А в случае с Менкье, – усмехнулся Альфред, – будет казаться, что вы сопротивляетесь, а в итоге уступите?

– Это вы сказали, господин посол, не я.

– А тогда что насчет Европы? Если идея ЕОС потерпит крах?

– Она будет построена на более мирной и работоспособной основе. Я очень надеюсь, что, когда наступит время, вы не станете этому противиться.

После ланча месье Буш-Бонтан спросил:

– Можно я поведу мисс в парламент? Она увидит французское государство в действии.

– Как вы добры! Но вот только месье Круа сказал, что придет в пять часов.

– Кто такой месье Круа?

– Он обучает меня французскому.

– Позвоните ему. Объясните, что у вас сегодня будет другой урок.

– Он беден. У него нет телефона.

– Пошлите послание по пневматической почте, – нетерпеливо произнес министр.

На лестнице он перемолвился словом с Альфредом, а затем покинул дом в сопровождении Норти. Та, по замечанию Альфреда, прыгала и скакала на мраморном покрытии холла, словно ребенок, которого ведут на детское представление. В тот день я ее больше не видела. Филип, постоянно бегавший в парламент и обратно, докладывал в течение вечера, что она казалась совершенно зачарованной и была твердо намерена остаться до конца. Правительство пало на рассвете, и Норти проспала до ланча.

– Ну и как там было? – спросила я, когда она наконец появилась.

– Похоже на ту жуткую школу, в которую я ходила. Столы с чернильницами и шкафчики. С того места, где я сидела, было видно, что в шкафчиках лежат леденцы на палочках, и когда все притворялись, будто слушают докладчика или читают учебники, на самом деле листали иллюстрированные журналы. Но все равно наполовину они слушают, потому что внезапно все мадамы встают и топают ногами, гудят и кричат, и ведущему приходится звонить в колокольчик и тоже кричать на них.

Я представила ужасных женщин, неких фурий, tricoteuses[44]44
  Вязальщицы (фр.) – французские женщины из простонародья, которые во времена Великой французской революции регулярно присутствовали на заседаниях Конвента и казнях.


[Закрыть], препятствующих работе парламента.

– Женщины-депутаты?

– Нет, Фанни, – покачала головой Норти, словно человек, объясняющий хорошо известный факт ребенку. – Мадамы – это социал-республиканцы, их так называют, потому что штаб-квартира их партии расположена на улице Мадам. А республиканские социалисты, чья штаб-квартира находится на улице Месье, называются Месье. Они злейшие враги друг друга. Видишь, насколько прав был месье Буш-Бонтан: посещение парламента полезнее, чем чтение.

– О чем были дебаты?

– Право, Фанни, мне удивительно, что ты спрашиваешь. Ты не читала «Фигаро» сегодня утром? Я слышала, что там хорошо все изложено. О пенсиях для вдов погибших на войне, которые повторно вышли замуж, конечно.

– Ты уверена?

– Да. Там в ложе была милая особа по имени миссис Юнгфляйш, она рассказала мне об этом. И еще англичанка, которая замужем за одним из депутатов – по-моему, маркизом, потому что, когда он поднялся, чтобы выступить, коммунисты начали скандировать: «Придурок-маркиз», и он стал хихикать и потерял место.

– Это, вероятно, Грейс де Валюбер, – сказала я. Мне было приятно думать, что Грейс снова в Париже.

– Да. Она знает Фабриса и Чарли и передавала тебе привет. Она говорит с таким прелестным французским акцентом, и, Фанни! – ее одежда! Милый месье Буш-Бонтан пришел и забрал меня обедать. Заявил, что, если правительство падет, он сможет посвятить себя моему просвещению. Ну так вот, оно пало, поэтому… Филип привез меня домой, – небрежно добавила Норти.

Я подумала, что понимаю, почему она так задержалась.

Глава 7

Теперь, когда французы остались без правительства, Альфред получил инструкции от Министерства иностранных дел сделать на набережной Орсэ решительные дипломатические представления по поводу островов Менкье. Эти острова, которым предстояло занимать его мысли долгие месяцы, описываются издателем Ларуссом как опасные скалы неподалеку от Сен-Мало и не заслужили никакой отдельной информации в Британской энциклопедии. Островов три, и в момент прилива они полностью покрываются водой. В ходе освобождения Франции генерал де Голль нашел время при отливе поднять на среднем острове Метресс французский триколор. И никогда еще настолько не оправдывался афоризм «Не будите спящую собаку». Тотчас же этот флаг был замечен зорким оком спецслужб Великобритании, и Адмиралтейство, в свою очередь, нашло время отправить туда водолаза, чтобы снять флаг. Теперь, когда внимание Уайтхолла[45]45
  Улица в центре Лондона, название которой стало нарицательным обозначением британского правительства.


[Закрыть] было приковано к существованию островов Менкье, какой-то хлопотун со сдвигом в сторону международного права начал изучать запутанный вопрос их принадлежности. Обнаружилось, что Мирный договор в Бретиньи (1360 г.), который отдавал Нормандию французским королям, а Кале, Керси, Понтье, Гасконь и прочее – английской короне, не определил принадлежность островов Менкье. Они не были охвачены разнообразными договорами, касающимися островов в проливе Ла-Манш, и на протяжении всей истории существовали как ничейная земля. Поскольку они видны (когда их вообще можно видеть) с французского берега, то, разумеется, всегда предполагалось, что они являются частью Франции, но никто, похоже, не имел ничего против, ни в ту, ни в другую сторону. Альфреду не повезло, что правительство, назначившее его в Париж, твердо вознамерилось покрасить острова на карте розовым цветом; нельзя было изобрести что-либо более раздражающее французов в данный конкретный момент.

– Но в чем смысл этих островов? – спросила я, когда муж собирался отправиться на набережную Орсэ.

– Острова всегда привлекают внимание. Королевский яхт-клуб хотел бы, чтобы они были английскими; наши рыбаки тоже могли бы их использовать, полагаю. Министр иностранных дел говорит, что вопрос может быть разрешен сейчас в интересах западной солидарности. Должен заметить, я не в восторге от того, что приходится создавать им проблемы в такое время.

Президент республики, уходящий премьер-министр месье Беге и главы партий, одним из которых был месье Буш-Бонтан, уже несколько дней старались разрешить политический кризис; самообладание их было на исходе. Английские газеты указывали на то, что невозможно полагаться на союзника, у которого, похоже, никогда нет правительства. В явно злорадных тонах они вопрошали: будет ли Франция представлена на конференции министров иностранных дел на следующей неделе или же мы, как обычно, увидим свободное место? Может ли Западный альянс позволить себе эти постоянные выкрутасы? Народ Англии наблюдает за этим с тревогой; у него есть только одно желание – видеть наших французских друзей сильными, процветающими и сплоченными.

Французские газеты призывали политические партии как можно скорее урегулировать свои разногласия, поскольку «nos amis britanniques» [46]46
  Наши британские друзья (фр.).


[Закрыть]явно собираются воспользоваться ситуацией, чтобы продвинуть собственные темные планы. Два старых соседа не всегда недовольны несчастьями друг друга и не верят, что другой не захочет извлечь из чужих проблем выгоду.

– И вы заметите, когда поживете здесь немного, – сказала Грейс де Валюбер, – что именно англичане ведут себя более раздражающе. Я никогда не слышала, чтобы французы посылали оружие в Мау-Мау[47]47
  Произошедшее в 1950-е годы восстание народов Кении против английской практики отъема земли у африканцев.


[Закрыть].

Грейс считала себя кем-то вроде внештатной английской посланницы. Как большинство людей, которые были годами аккредитованы при зарубежной стране, она могла видеть только одну сторону каждого вопроса, причем не сторону ее собственной, родной земли. Все французское почиталось ею стоящим выше его английского эквивалента. Грейс была склонна разговаривать на некоем гибридном языке, где английский перемежался французскими словами; она слегка «перекатывала» звук «р»; в то же время ее соотечественники в Париже с ликованием отмечали, что ее французский был ни в коей мере не совершенен. Грейс была глуповатой и такой добродушной, хорошенькой и элегантной, что не могла не нравиться. Поговаривали, ей нелегко приходится со своим мужем, однако, видя их вместе, я думала, что они неплохо ладят. Грейс определенно не интересовалась Филипом.

Она пришла навестить меня, приветливая и оживленная, с цветами.

– Жаль, что меня не было здесь, когда вы приехали, но я всегда гощу у нас в Бельандаргю как можно дольше. Я люблю это больше всего на свете. Кто знает, устояла ли бы я перед вашим мезонином? Было бы слишком ужасно, если бы вы не могли спросить меня, когда состоится следующий Визит!

– О, Грейс, для вас правила были бы иными!

Я повела ее в свою комнату, чтобы показать модное платье, которое ненавидела. Она мгновенно преобразила его с помощью пояса, после чего платье стало самым прелестным из всех, что я когда-либо имела.

– Никогда не верьте тому, что мы покончили с талией, – англичане говорят это с тех пор, как вышел из моды «Новый облик»[48]48
  Элегантный, женственный, романтичный стиль одежды, предложенный Кристианом Диором в 1947 году.


[Закрыть], – просто выдают желаемое за действительное, я полагаю. Мечта англичанки – забраться во что-нибудь абсолютно бесформенное и остановиться на этом.

Я вспомнила о китайском халате.

– Собственно, – продолжила Грейс, – если вы, подобно мне, влюбляетесь в свою одежду и хотите носить ее годами, первое правило – это держаться женственной формы. Все, что этому не соответствует, выходит из употребления после одного сезона. Пожалуй, я отведу вас к своему портному – он здесь же, на улице Фобур, очень удобно для вас. Его модели более обыденные и гораздо более привлекательные. Я вообще думаю, что Дольчевита стремится сделать женщину предметом насмешек.

Я поблагодарила ее за этот совет.

– Пойдемте в Зеленую гостиную и выпьем чаю, – предложила я.

– Вы передвинули мебель – так лучше, – произнесла Грейс, оглядывая комнату. – Она никогда не выглядела жилой. Полина больше пользовалась той мрачной спальней.

Я налила чай и сказала, что, надеюсь, мальчики вели себя хорошо в Бельандаргю.

– Мы совсем их не видели, только за столом. Они были очень вежливы. Вы знаете о Янки Фонзи?

– Не думаю… он учится с ними в школе?

– Это джазовый исполнитель. Он приводит их в восторг. Даже в хорошую погоду они просидели взаперти в комнате Сиги с граммофоном, восхищаясь Янки. Разве вы не видели их рубашки с напечатанными на них словами «Янки – парень для меня»? Это – слоган с его диска.

– А что это означает?

– Не знаю, просто цитирую.

– Как воспринимал это ваш муж?

– Не спрашивайте, – сказала Грейс, закрывая глаза. – Однако это целиком вина Шарля-Эдуара, который настаивал на Итоне вместо того, чтобы позволить ребенку пойти в лицей Людовика Великого, как все остальные. Тогда бы он никогда не услышал об этом отвратительном Янки.

– А после того, как все они прибыли в Шотландию, были от него какие-нибудь известия?

– Нет. Но, сказать по правде, я никогда в жизни не получила ни одного письма от Сигизмунда – я бы не узнала его почерк на конверте, если бы увидела. Мне жаль женщину, которая в него влюбится. Когда он только собирался в Итон, я дала ему эти заранее отпечатанные открытки: чувствую себя хорошо, чувствую себя неважно – ну, вы знаете, rayer la mention inutile [49]49
  Ненужное зачеркнуть (фр.).


[Закрыть]. Конечно, он ни разу не бросил ни одну из них в почтовый ящик. Наверняка отпарил марки. Впоследствии сказал, мол, единственное, что ему хотелось мне поведать, – это что его фаг-мастер[50]50
  Старший ученик, которому прислуживает младший, в мужской привилегированной частной средней школе.


[Закрыть] украл у него пять фунтов, а этого сообщения в том списке не было. Они ведь вчера вернулись в школу, не так ли?

– Позавчера, по-моему.

– Сегодня утром я звонила своему отцу в Лондон… разумеется, там густой туман… а посмотрите на дивное солнце здесь, всегда одно и то же… Да, так я умоляла его съездить их проведать. Бесполезно беспокоиться, не так ли? Вот Шарль-Эдуар не волнуется совсем. Он говорит, если Сиги заболеет, школьное руководство даст нам знать, а когда его отчислят, он просто приедет домой. Будет вынужден это сделать, хотя бы для того, чтобы выудить у нас денег.

– Полагаю, да. Потом-то они, похоже, уже не нуждаются в деньгах и просто исчезают. – Я подумала о Бэзиле.

– Что вы слышали о кризисе? – спросила Грейс.

– Можете объяснить, почему правительство вообще ушло? Это кажется мне странным. Военные вдовы или что?

– Они уже умирали от кровопотери из-за международных отношений. Пенсии для военных вдов, повторно вышедших замуж, лишь довершили дело. Всегда одна и та же история, они никогда не рушатся из-за крупного дела – их обрушивают разные мелочи вроде школьных завтраков, субсидий на свеклу, частного винокурения… Это более популярно у электората (они считают, что о них заботятся), и потому депутаты полностью не посвящают себя какой-либо важной политике. C’est plus prudent [51]51
  Это более благоразумно (фр.).


[Закрыть].

– Вашему мужу нравится быть в парламенте?

– Он там сильно раздражается. Видите ли, он голлист[52]52
  Приверженец де Голля.


[Закрыть]; ему нестерпимо думать о том, как растрачиваются понапрасну все эти драгоценные годы, пока генерал находится в Коломбе.

– Наверное, никто не думает, что он вернется.

– Шарль-Эдуар так думает. Я тоже так не считаю, хотя никому бы в этом не призналась, кроме вас. Между тем, как предполагается, все эти гнусные люди делают все, что могут. Месье Кей вышел в отставку – вы знали? – это было в дневных новостях. Шарль-Эдуар полагает, что президент пошлет за месье Буш-Бонтаном.

Зазвонил телефон, и Кэти Фриман сообщила:

– У меня на линии месье Буш-Бонтан.

– Но посол в канцелярии.

– Да, я это знаю. Ему нужна Норти, а я не могу ее найти – Норти нет в кабинете и нет в комнате. Он нервничает – говорит из Елисейского дворца.

– Наверное, Норти что-то примеряет в моей гардеробной. – Норти перед этим одолжила у меня свою зарплату за два месяца, накупила кучу вещей и превратила мою горничную Клэр в свою личную портниху. – Одну минутку, – обратилась я к Грейс. – Это месье Буш-Бонтан.

Вскоре я нашла Норти, на которой горничная закалывала булавками большую зеленую бархатную юбку.

– Иди скорее, тебя к телефону!

Норти подобрала юбку и побежала в Зеленую гостиную.

– Алло, это вы, месье? – воскликнула она. – Да, я работала… не в своем кабинете… моя работа предполагает много разных форм… Это было бы чудесно. Десять часов будет лучше всего: я обедаю с Филлис Макфи, но потом скажу ей, что мне нужно пораньше лечь спать… Десять, и вы за мной заедете? Ох, бедный, вы действительно должны? Ну ничего, скоро все закончится. – И она положила трубку.

Грейс выглядела очень удивленной.

– Месье Буш-Бонтан должен сейчас встретиться с президентом, что довольно скучно, как он сказал. Но когда все закончится, он повезет меня на Мэрилин Монро.

– А это означает, что он собирается отказать президенту, – произнесла Грейс. – Кризис будет продолжаться, и англичане захватят острова Менкье, помяните мое слово. Это невыносимо. – Потом обратилась к Норти: – Вы должны как-нибудь прийти к нам на обед, а потом поедем танцевать. Я организую что-нибудь, как только немного налажу наш быт.

– Спасибо, – улыбнулась Норти и побежала обратно к Клэр.

– Какая милашка!

– Вы не представляете, как я ее люблю, – и Альфред тоже.

– И, похоже, также Буш-Бонтан.

– Он к ней очень добр. Не смотрите так, Грейс, у него ведь уже внуки.

– М-м-м.

– Норти – просто золото.

– Хорошо, я вам верю.

– Да, вы должны мне верить. Порой я думаю, что променяла бы всех своих озорников на одну такую дочь, как Норти.

– У меня есть три маленькие девочки, знаете ли, но они совсем малышки. Старшей только шесть лет. Хотелось бы мне знать… сейчас они прекрасны, но, говорят, девочки бывают такими трудными.

Эти слова Грейс оказались пророческими. Какой бы восхитительной ни была Норти, с ней было нелегко. Сейчас она была влюблена, впервые в жизни (или, во всяком случае, так она утверждала, но разве не всегда это бывает как в первый раз и, коли уж на то пошло, как в последний?), и жаловалась на это с повизгиваниями и поскуливаниями наказанного щенка. Меня удивляло отсутствие в ней сдержанности. Воспитывая детей, я всегда старалась помнить, какими были в детстве мы с кузинами; любая из нас скорее бы умерла, чем призналась в безответной любви, даже шепотом друг другу, в бельевом чулане достов[53]53
  Отсылка к первой книге данной трилогии «В поисках любви».


[Закрыть], тогда как взрослые вообще не имели ни малейшего представления о том, что творилось в наших сердцах. Но в случае с Норти и речи не было о том, чтобы скрывать болячку или горе – она их демонстрировала. Самого возлюбленного не пощадили.

– О, Филип, я вас обожаю.

– Да, я знаю.

– Не отвергнуть ли мне Б.-Б. и вместо этого пообедать с вами?

– Нет, спасибо, сегодня я обедаю не дома.

– Откажитесь!

– Ни в коем случае. Это важный обед.

– Печально! Ну, если не хотите повести меня на обед, то могли хотя бы сказать мне добрые слова.

– Если вы будете продолжать в том же духе, я брошу что-нибудь тупое и тяжелое. Боже, мне придется объяснять в суде, что моя жизнь была превращена в чистилище. Моя работа страдала, я поддался неконтролируемому импульсу – возможно, это было дурно, но неизбежно. Фанни станет свидетелем защиты. Вы ведь не откажете, Фанни?

Тот факт, что каждый француз, который видел Норти, в нее влюблялся, ничуть не облегчал взаимодействие с ней и значительно усложнял мою задачу как жены посла. Вместо милой, разумной, организованной секретарши, которая была бы всегда у меня под рукой, стараясь помочь и поддержать, я получила эту неистовую Норти, порхающую по дому и жалующуюся на свою несчастную долю всякому, кто готов был слушать, или занимающую индивидуальную телефонную линию Альфреда, сообщая о своих горестях новым друзьям. Друзья эти были посвящены в отчаянное состояние ее сердца не меньше нас. Как было в таких условиях обеспечивать сдержанность и безопасность, основные принципы нашей миссии? Норти создавала обстановку невоздержанности и сомнительной стабильности. Она выбирала поклонников весьма неудачно. Такие персонажи, как первый вице-председатель парламента, начальник канцелярии Елисейского дворца, бывший министр юстиции, посол Нормандских островов, председатель Банка Франции, префект департамента Сена, не говоря уже об уходящем министре иностранных дел, который, похоже, собирался стать следующим премьер-министром, едва ли могли рассматриваться как обычные молодые партнеры по танцам. Альфреду трудно удавалось настаивать на том, чтобы они не приходили в дом без приглашения или хотя бы ограничивались обычными часами посещения. Все они были заняты кризисом, поэтому приходили, когда могли, или же подолгу беседовали по телефону.

Пожалуй, мы напрасно отдали Норти мезонин, недавно освобожденный леди Леон, с его отдельным выходом во двор. В любое время дня и ночи вы могли бы увидеть там машины французского правительства, чьи владельцы не вели дел с Альфредом, тогда как мотоциклисты, одетые, как марсиане, с ревом проносились по улице Фобур-Сент-Оноре и останавливались у привратницкой с записками, цветами или шоколадками для Норти. Она пристрастилась к светской и политической жизни Парижа с легкостью, чаще демонстрируемой в наше время хорошенькими мальчиками, чем хорошенькими девочками. Филип, знавший этот известный лишь посвященным мир лучше, чем кто-либо еще в посольстве, заметил, что это почти невероятно, с какой быстротой Норти перенимает жаргон и манеры этого мира. Пока я все еще ощупью пробиралась сквозь густой туман, не понимая, кто есть кто, с величайшим трудом мобилизуя навык светской беседы, Норти чувствовала себя абсолютно непринужденно с различными людьми французского общества.

В одном отношении, однако, она оставалась той же самой маленькой шотландской девочкой, которая прибыла на судне, перевозившем скот. Ее страсть к животным никоим образом не изменилась, и, как можно было предвидеть, она начала собирать у себя домашних питомцев, которых вызволила из разных бед.

– Да, я заметила в Тюильри группу детей. Я давно поняла, что, если видишь детей, которые сгрудились вокруг чего-то и внимательно на это смотрят, значит, там какое-нибудь существо и они собираются мучить его. Ну и конечно, они уже вцепились в эту милую черепашку. Они поднимали ее и размахивали ею, потом опять опускали на землю. Вы ведь знаете, как это ужасно для черепахи – взлетать в воздух, потому что она, конечно же, думает, будто находится в когтях орла. До чего жестоко привозить их сюда из Греции, тысячами, и болтать ими в воздухе целое лето, а зимой оставлять умирать! Я читала, что умирает девяносто процентов. О, Фанни, этот мир! Так или иначе, я купила ее у этих гадких детей за тысячу франков, которые, к счастью, у меня имелись (нас ждет небольшой разговор о деньгах), и теперь она может быть счастлива до наступления холодов. Только посмотри, как она ходит, хотя каждый может видеть, что ее нервы натянуты как струны.

– Хочешь посмотреть на мою кошку? Она старая. Она так перебинтована, потому что ее гнойники все время открываются. Ветеринар герцога приходит каждое утро, после того как заканчивает со своими мопсами, и дает ей пенициллин. В каком смысле гуманнее? Разве ты не видишь, что кошка довольна жизнью? Она лежит и мурлычет, совершенно счастливая. Можно мне одолжить немного денег? Да, понимаешь, пенициллин дорог. Ты очень добра – я веду строгий учет.

Позднее Норти пошла погулять по набережным и на тротуаре возле зоомагазина увидела спящего в клетке барсука.

– Какая жестокость… они же не выносят дневной свет… они сидят целый день в норе и выходят, когда стемнеет. Только представь – держать барсука на свету в клетке – зачем было приносить его сюда из леса, бедняжку? Вот поэтому я вернулась за Жеромом и «роллс-ройсом» и одолжила денег у миссис Тротт (дорогая, ты не могла бы заплатить ей вместо меня, если я пообещаю вести строгий учет?), и вместе мы втащили мистера Барсука в машину, а он такой огромный и тяжелый, и привезли его через авеню Габриель, через ворота, и сейчас он в саду. Пожалуйста, сходи посмотреть…

– Норти, разумно ли это? Ведь в саду тоже светло – я не вижу большой разницы.

– Этот милашка как-нибудь справится.

Барсук справился. На следующее утро посреди лужайки была огромная дыра, похожая на бомбоубежище.

Норти весьма легкомысленно относилась к деньгам; любимое изречение «Один за всех, и все за одного» явно было основным ее принципом в таких вопросах. Она занимала деньги у всех и каждого, где только могла их выманить, а потом вынуждала Альфреда или меня возвращать их, повторяя:

– Я веду строгий учет. Сейчас у меня зарплата за июнь будущего года.

– Дружочек, – однажды сказала я, – что насчет месье Круа? Нам что, не платить ему за уроки? – Он приходил каждый день после полудня, по крайней мере на час, как говорила мне Норти. Видимо, Круа был хорошим учителем, поскольку ее французский улучшился.

– Нет, Фанни, в этом нет необходимости, он приходит из любви ко мне. Но если у тебя есть несколько тысяч свободных франков, то мы с Филлис Макфи провели небольшую разведку на Мэйн-стрит и увидели там одно коктейльное платье по шоковой цене, как раз мой случай. Напряги мозги, дорогая, вместо французского – дешевое нарядное платье.

Эта Филлис Макфи была шотландской подругой Норти, из Аргайла. Она тоже работала в Париже. Пока я с ней не встречалась. Я радовалась, что у Норти есть кто-то для компании, кроме пожилых министров.

– Как ты добра, теперь я могу пойти и купить его. Итак, я уже получила свою зарплату, кажется, до августа. В любом случае я веду строгий учет, все это аккуратно записывается.

Нельзя было сказать, что работа Норти страдала от всех этих отвлекающих моментов, – она обладала способностью делегировать полномочия. «Один за всех, и все за одного» означало, что мы с Альфредом, домоправительница миссис Тротт, водитель Жером, майор Джарвис и Филип выполняли для нее практически все работы. Наградой нам были слова: «Как вы добры, сама доброта». Но, даже если оставить в стороне внешние посягательства на ее время и внимание, она не создана была работать секретарем, не было человека менее пригодного к карьере деловой женщины. Норти жила ради удовольствия.

– Я понимаю, что имели в виду мои мальчики, утверждая, что Норти старомодна, – заметила я Филипу. – Она так же легкомысленна, как особа из двадцатых годов.

– Все равно, слава богу, что это так. Эти новые приводят меня в отчаяние. Я принадлежу к старому миру, вот в чем дело, говорю на его языке. Скорее я женюсь на зулуске моего возраста, чем на одной из этих унылых красавиц в красных чулках.

Хорошо, думала я, пусть так, но мне было грустно видеть, что Филип не проявляет признаков влюбленности в Норти. Он пылал страстью к Грейс, и я боялась, что, когда пламя угаснет за недостатком топлива, его не сумеет разжечь Норти, которую он рассматривал как очаровательную и забавную младшую сестру. Я так ей и сказала. Норти выяснила, что предметом его любви является Грейс (просвещенная на сей счет, вероятно, одним из поклонников, надеявшимся повысить собственные шансы), и пришла ко мне, с ромбовидными глазами, дабы поделиться своим огорчением.