Текст книги "Параллель. Повесть"
Автор книги: Нестор Черных
Жанр: Жанр неизвестен
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]
Глава ноль-II. Быт
Лениво прожужжал звонок. Затем ещё раз, и ещё, обретая уже беспокойные нотки. Нетерпеливо постучали в дверь и, не дождавшись ответа, дёрнули за ручку. Оказалось – не заперто. В прихожую ворвалась бурлящая жизнь в лице симпатичной краснощёкой девушки с тающими снежинками в искусственно завитых золотистых волосах. Молодая особа быстро сбила остатки снега с меховых сапожек, скинула оные в угол, небрежно бросила куртку на вешалку и понеслась на кухню с двумя пакетами в руках.
– Ты про замки хоть раз слышала? – больше с беспокойством, нежели негодуя, проворчала золотовласая. Ира сидела на кухне, в окружении ведёрок с красками, – И что с твоей головой?
– Как бы ты тогда вошла? – проигнорировав последний вопрос, ответила Ирина.
– А если бы какой-нибудь наркоман по этажу шастал?
Девушка на полу поморщилась, вдохнула, будто готовясь выпалить какую-то колкость, но неожиданно ласково произнесла:
– Я же знала, что ты придёшь. Давай, Маша, иди сюда.
Мария окончательно успокоилась, села на расстеленные газеты рядом со своей близняшкой и обхватила её обеими руками. Прижалась щекой к холодному плечу.
– Ну, как ты?
– Лучше не бывает, – ответила Ира, доливая в большое чёрное ведро белую краску, стараясь, впрочем, не разбить сестринских объятий, – вот, занятие себе нашла.
– Почему не звонишь?
Дежурный вопрос, на который всегда находились разные ответы. На этот раз оказалось, что телефонный баланс был пуст. Мария не стала напоминать, что он автоматически пополняется с семейного счёта, лишь с лёгким укором поинтересовалась о следующем:
– А почему не отвечаешь? Ты же знаешь, мама с папой всегда у меня спрашивают, и волнуются.
– Знаю, – с грустью ответила Ира.
Отложила кисть, которой помешивала краску, и погладила родную и тёплую руку на своём плече.
Это был… хороший день. Были шутки, обсуждение последних новостей, был разбор пакетов с продуктами, затем завтрак, совместно приготовленный. Сёстры вместе закрашивали старые рисунки, хотя Мария долго протестовала. Серой краской да по единорогу?! – кощунство! Потом заплетали друг другу косички – для такого случая не жалко было даже истраченных денег и часов в парикмахерской. Опять совместное и весёлое стояние у плиты, ранний ужин. Очень ранний. Как только бледный солнечный диск коснулся горизонта, Мария начала собираться.
Она крепко обняла на прощание сестру и потребовала, чтобы та заперла за ней дверь. Уже на улице обернулась и посмотрела на крайний балкон верхнего этажа. Ирина стояла в одной лишь футболке, обняв себя за плечи. Провожает взглядом. А теперь машет, и даже не спешит уходить в тёпло. Мария подумала, что это хороший знак. Появился даже порыв отложить все завтрашние дела и прийти снова, а не через неделю, как обычно, но… нет, нельзя. Неизвестно почему, но так могло стать – и обязательно становилось – только хуже. На редкие визиты сестры Ира реагировала тепло, но если посещения учащались, появлялся подозрительно-насмешливый тон, а немногим позже – и обвинения в гиперопеке и порывах тотального контроля со стороны родни. Обвинения эти были шутливыми, но отдавали морозом, как и пронзительный взгляд больной сестры. Да-да, Мария считала свою сестру не иначе, как больной, и никакие типы в белых халатах не могли изменить такого мнения своими витиеватыми и скользкими речами. Что-то там про период реабилитации? – бред! До тех пор, пока сестра будет сторониться родителей и разговаривать по ночам с тенью шкафа, Мария не изменит своего мнения. Но ведь… этот день прошёл хорошо, правда? В это очень хотелось верить.
***
Мак не смог пересилить себя и подняться выше пятого этажа.
– Как тут вообще люди живут? – он вернулся на первый этаж и сел на холодную разодранную обивку.
Кто-то уже успел обжить этот уголок – стена возле трона покрылась серым крапом от тушения сигаретных окурков, а рядом стояла батарея пивных банок. Видимо, кто-то мнил себя очень хитрым и решил не обращать внимание на объявление «Крупный и строительный мусор собственник вывозит за свой счёт», решив оставить этот древний предмет интерьера со словами «авось сами вынесут».
Ожидание – основа прогресса. Парадоксально, но факт. Мак давно убедился, что для достижения успеха нужно в первую очередь научиться ждать, нельзя нахрапом взять желаемое. Иначе можешь получить ответку. Ещё одна простая истина – у всего есть последствия. Тем более нельзя спешить, если не до конца разобрался в ситуации. Друг канул в небытие, но следы обрываются именно здесь – почему? И печать эта судейская… с судьями шутки плохи, нельзя из чистого любопытства ковырять стены, которые построены столь сильными игроками. Тогда почему они сами перестали появляться? Девушка, что там живёт, тоже не даёт покоя. Из-за бешеного фона никак не разобрать, что с ней не так. Чем дольше Мак смотрел на сплетение нитей следов живых людей, судей, шрамов энергетического полотна, тем больше увиденное ассоциировалось с болезнетворным, кровоточащим наростом на старом дереве.
Жильцы ходили вверх и вниз по лестнице, неодобрительно зыркали, какая-то старушка даже остановилась напротив Мака и плюнула себе под ноги, проклиная «молодёжь и наркотики». Смешно, что в его сорок три года внешность была настолько обманчива. Мужчина заслужено считал это комплиментом – сохранять здоровье было настоящей работой, непрерывным трудом над собой и своим окружением.
Просидев до самого вечера и порядком проголодавшись, Мак направился к магазинчику, который заметил по пути от метро. Постоянный разгон крови для поддержания нужной температуры тела занимал много энергии. А по возвращении обнаружил кресло уже разобранным в мусорном баке у входа в подъезд. Что поделать, людям не нравятся чужаки!
***
– Интересный у вас аппарат, – Эвальд провёл пальцами по пластиковой панели с раскрасом под дерево.
– Ага, – ответил довольный водитель, – хоть в музей сдавай. Вот, смотри, – достал из внутреннего кармана плоскую чёрную коробочку, – ты, наверное, даже не видал таких?
– Нет.
– А теперь вот так… – он затолкал коробку в щель на панели и нажал несколько кнопок.
Салон наполнился звуками музыки, сопровождаемой непрерывным потрескиванием. Парень невольно поморщился.
– Знаю, что ты скажешь: качество не то, звук с помехами.... Все вот носятся со своей супер-пупер техникой, гонятся за последними новинками. А я так думаю, что иногда важно быть не таким, как все. Думать своей головой, а не зомбо-ящиком.
– Да, наверное, – интерес к старинной диковинке иссяк, и Эвальд отвернулся к окну.
«Таксист-философ… а вообще щепотка соли в этом есть. Разнообразие двигает прогресс, а стабильность порождает застой – так было всегда. Но что, если весь этот процесс бесполезной гонки за „красивым“ только кажется развитием? Меняется, обрастает новыми и хорошо забытыми старыми деталями, но в принципе не даёт абсолютно ничего…»
Водитель давал справки о песне, о музыке в общем, о горячо им любимой архаичной магнитоле. Потом включил радио и сосредоточился на дороге.
– … процесс был завершён в пользу обвиняемого. Напоминаем, что седьмого июля этого года на строительной площадке города N Ленинградской области произошла авария, унесшая жизни девяти человек, трое из которых были случайными прохожими. Против главного инженера, Котикова Бориса Семёновича, было возбуждено уголовное дело по статье «преступная халатность, повлекшая за собой гибель двух и более лиц». Однако специальная комиссия, проводившая расследование, не выявила нарушений технологических норм, и суд признал инцидент несчастным случаем.
– Комиссия, – фыркнул таксист, – полгода прошло, чего они там найти могли?
– … монастыря в сторону Дома Правительства пройдёт демонстрация протеста, организованная партией…
Таксист опустил стекло и показательно сплюнул. Гул города, живущего своей обычной жизнью, заглушил добрую часть отборного мата. Эвальд так и не понял: ругань обращена на чёрно-зелёных, или же в их поддержку?
– И немного о погоде. На столицу обрушилась небывалая оттепель. Зафиксировано повышение температуры до плюс пяти градусов по Цельсию.
Автомобиль, по дневному обычаю, маневрировал, перестраивался, отвоёвывая себе место на дороге, стараясь быть в нужном месте как можно быстрей. Водитель сетовал на цены, на медленно строящиеся подвижные дороги, затем сам себе противоречил, ругая уже само наличие такого объёма общественного транспорта. Пассажир рассматривал быстро убегающий тротуар. «Белая грязь» – так мать Эвальда в шутку всегда называла снег. Снегопад, резко обрушившийся на город и бушевавший с разной степени силой четыре дня подряд, так же резко уступил место солнцу. Сугробы быстро таяли, вдоль бордюров собирались длинные лужи, водостоки не справлялись с таким количеством воды. С крыш домов то и дело сползали огромные пласты снега и падали далеко за пределы предупредительной красно-белой ленты, заставляя прохожих выбирать: тесниться у края тротуара и быть обрызганными проезжими автомобилями, или же идти у стены, постоянно поглядывая вверх. От былой белоснежной красоты не осталось и следа: одна лишь серая каша, непрестанно перемалываемая ботинками, кроссовками и сапожками.
«Белая грязь» – усмехнулся про себя Эвальд. Внимание вдруг привлекло какое-то движение в переулке. Чуть не выдавив головой крышу, парень подскочил в сидении.
– Тормози! Быстро!
Таксист вывернул руль, ловко уходя в сторону обочины и сбавляя скорость.
– Жди! – бросил водителю, на ходу выпрыгивая из автомобиля.
Вода из глубокой лужи моментально перехлестнула через край туфель и насквозь промочила носки. Эвальд пересёк тротуар и пошёл вдоль стены, осматриваясь по сторонам. Тук, тук, тук… сердце размеренно стучало, отчётливо отдаваясь в ушах, но нисколько не заглушая ни гула машин, ни капели с крыш, ни чавканья под ногами. Натянув плотней перчатки, парень поднял с земли обломок толстой сосульки.
«Ничего так, хорошо в руке лежит» – подошёл к углу здания и выглянул. Два парня и девушка стояли к нему спиной. Ещё один человек лежал на земле. Парни никуда не спешили. Изредка по очереди пинали лежащего, а девушка снимала всё на камеру. Тук… тук… сердце стало биться на пару тактов реже.
«Ну, прости Господи!» – сжал покрепче льдину, чтобы та не выскользнула, ускоряющимся шагом подошёл сзади и огрел ближайшего хулигана. Тот как раз замахивался, но удар по шее свалил его набок. Подскочив ко второму, Эвальд ткнул носком туфли по внутренней стороне колена, а когда противник припал на одну ногу и упёрся руками в землю, наотмашь ударил сосулькой по лицу.
– Держи, родимая, не отпускай!
Девушка поймала брошенную ей льдину, чуть не уронив при этом камеру. Прижала оба предмета к груди. Потопталась на месте под ироничным взглядом Эвальда, потом попятилась, несколько раз споткнулась и скрылась за углом дома.
Прохожие продолжали идти по своим делам. Бабулечки ужасались, крестились и спешили удалиться. Те, что помоложе, кто с интересом, кто с безразличием смотрели на пропущенную потасовку и шли дальше. Тук, тук, тук… сердце вернулось к обычному своему ритму. Осмотрел избиенных. Всё ещё возятся, не в силах подняться. Только сейчас заметил у одного из них на рукаве радужную нашивку. Подошёл и влепил звонко по уху ладонью. Тело плюхнулось, завыло. Повернулся к тому, которого пришёл спасать. Лежит, не шевелится.
Взвалив беднягу на плечо, Эвальд поспешил обратно, к дороге. Как ни странно, таксист не уехал, припарковался у обочины, теперь нервно оглядывается и смотрит на часы, видимо, отсчитывая оставшееся время до штрафа от парковочного регистратора. Завидев пассажира с ношей, выкатил глаза и поспешил открыть заднюю дверь.
– Господи, это кто ещё?!
Эвальд свалил тело на сиденье. По лицу нельзя было определить, сколько этому человеку лет – всё, что не опухло синими буграми, то кровоточило. Под разодранной в клочья курткой чернела футболка с надписью «Радуга – тупик эволюции».
– Так это его…
– Они самые, – отрезал парень, – вези его в больницу. Доплатить надо? – выжидающе посмотрел в лицо водителя.
Тот замялся, встретил тяжёлый взгляд пассажира и отмахнулся:
– Да чего уж там…
– Езжайте.
– А ты?
– Мне в другую сторону. Спасибо.
Таксист ещё раз махнул рукой и поспешил за руль.
Проводив взглядом машину, Эвальд вернулся на тротуар. Пошевелил пальцами ног. В обуви противно квакало, ступни начало сводить холодным спазмом. Подошёл к стене, прислонился спиной и снял поочерёдно туфли. Под изумлённые взгляды прохожих выжал носки и, насколько возможно, саму обувь. Протёр ступни носовым платком, обулся. Посчитал мелочь в кармане – на вызов новой машины такси уже не хватало – и, пожав плечами, направился к трамвайной остановке.
Вагон плавно катился по рельсам, в какой-то момент в окнах стали мелькать люди с транспарантами. Небольшими группами шли вдоль дороги, мешая движению и провоцируя водителей на нервные удары по клаксонам. Были и другие – эти стояли на месте, зло смотрели на демонстрантов или же изредка начинали скандировать противоположные надписям лозунги. Жиденькая цепочка людей в синей форме предупредительно постукивала дубинками о щиты, не давая слиться враждующим сторонам в кровопролитном замесе.
Иногда – особенно в такие вот моменты – Эвальд чувствовал глубокое облегчение, что вырос далеко от столицы. От одной мысли о том, что он мог вот так стоять у стены с шестиполосной яркой лентой на рукаве, начинало мутить, к горлу подкатывал тошнотворный ком, а по спине пробегал холодок.
Глава II. Ветра
Валентин
Я никак не мог отделаться от… негодования? Глупо, в моём-то положении. Но что я ещё должен был думать? Сева с Ларисой мертвы. Всё произошедшее на привале неожиданно ярко всплыло в памяти. Я видел, как вскочил Сева, побежал прочь, пытаясь поймать кого-то невидимого и приговаривая «Кис-кис-кис, иди сюда, не убегай же». А Лариса просто свернулась калачиком, обхватив голову руками. «Не надо, не надо!» – подвывала всё тише и тише, а кожа её серела, одежда быстро сгнивала, осыпалась. Девушка и сама начала рассыпаться, как пересохший песочный кулич. В итоге от неё не осталось и следа. Гопы просто лежали без сознания. Уж лучше бы сдохли они. Ладно, допустим, Дюк держал меня, не дал помереть. Но почему бросили Севу? А когда я предложил его поискать? – «Оставайся, если хочешь»!
И Виреска… будто стала копией проводника, отупела к реальности.
Чем дальше мы заходили в новый, живой, лес, тем паршивей становилось на душе.
– Что, если Сева ещё там?
– Он там, – спокойно подтвердил Дюк.
– Почему мы ушли без него?
– Потому что до Приюта далеко, а мне некогда возиться с калеками. Тем более с Блуждающими.
– И ему нельзя помочь?
– Ты бы предпочёл, чтобы я вернулся и убил его? Время же, время…
Как он… как у него всё просто, и с шуточками ещё. И не возразишь ему, хромой ведь на всю голову. Почему именно он мне встретился?
– Вон, тропа, – Дюк ткнул пальцем влево, где меж деревьев виднелась хорошо утоптанная дорожка, убегающая вглубь леса, – Запоминайте, может пригодиться. К вечеру дойдём до одного места, там заночуем.
До нужного места мы и правда добрались к вечеру. Одноэтажный длинный барак стоял на обочине широкой дороги, по которой мы шли. С крышей из камыша. Из камыша!!! Не особо удивлюсь, если внутри сидят люди в звериных шкурах и каменными топорами рубят мамонтятину.
Пройдя через крохотную прихожую, в которой ещё могут разойтись два человека, но троим уже будет тесновато, мы оказались в широком зале. К счастью, сидящие внутри люди были вполне обычными.
У сплошной перегородки с единственной дверью расположилась стойка, за которой стоял со скрещенными на груди руками невысокий мужичок в кожаном жилете, с короткой стрижкой и лёгкой щетиной. Волосы славно сдобрила серебристая седина, на левой щеке красовался длинный шрам от уха до подбородка.
На полках за его спиной стояли рядками деревянные и алюминиевые кружки разных размеров и разной степени потасканности. Столы расположились вдоль стен у небольших оконец, похожих на иллюминаторы. Я заметил, что тут мог бы поместиться ещё один ряд столов, но место пустовало. Для танцев? Кулачных боёв?
За столами сидели такие же оборванцы, как и мы сами – то ли портные тут не в чести, то ли паб для мажоров разместился в другом районе. Не лохмотья, но одежда у всех явно видала деньки и получше. Сидят по два-четыре человека, хлебают из деревянных мисок, деревянными же ложками. Не сказать, что тишина гробовая, но для публичного заведения довольно тихо, никто даже не посмотрел в нашу сторону, когда мы сели за свободный стол.
– Фома! – бармен вдруг оживился, с широкой улыбкой на лице выскочил из-за стойки, радушно раскинув руки для объятий, направился к нашему столу.
Может, обознался? Я-то его точно не знаю, Виреску с мужчиной не спутаешь, а Дюк сидит, уставившись куда-то в стену. Бармен подошёл и хлопнул его по плечу.
– Фома, давно не виделись, я уж думал, что ты про наши края решил забыть.
– Как тут забудешь, единственное приличное место после последнего передела, – Дюк нехотя обернулся, – сколько раз просил?
– Да-да, извини.
– Запросы не изменились?
– Нет, по-прежнему беру абсолютно всё.
Дюк положил на стол свёрток и развязал узел. Бармен взял в руки первый попавшийся меч, придирчиво оглядел, облизал палец и провёл им по полотну.
– Не первый сорт, и даже не второй.
– Зато ещё есть, – он кивнул мне, и я размотал свою вязанку, – нам переночевать, поесть, и с собой еды, чтобы хватило.
– Эт смотря сколько тут ещё задержишься. Разорить меня хочешь? – бармен добродушно засмеялся.
– На всех, на троих, – уточнил Дюк.
Бармен с безразличием осмотрел Виреску и меня, пожал плечами и собрал в охапку оружие.
– Последняя комната справа. Сегодня мясо. Провизию заберёшь утром. Вино или пиво?
– Вино.
– Мне компот, – добавила Виреска.
– А ей компот, – продублировал просьбу Дюк.
Вскоре нам принесли три деревянные кружки, сверху и снизу обитые потемневшими металлическими ободками.
– Неужели тут такое плохое пиво? – спросил я.
– Пиво как пиво, – пожал плечами проводник, – но вино крепче.
Он приложился к своей кружке, подпёр рукой голову, запустив пальцы в сальные патлы, замычал что-то невнятное, с едва уловимым ритмом.
Я посмотрел на девушку. Странная она. Сколько ей лет вообще – пятнадцать, двадцать? В этом возрасте барышни читают романы про смазливых мачо и мечтают встретить настоящую любовь, а от вида крови падают в обморок. А она ничего – попала в чёрт знает какой круг ада, и хоть бы бровью повела. Сидит и преспокойно тянет компот. Что-то мне подсказывает, что компот не из привычных ей фруктов, но ведь пьёт. Я хотел уже попробовать, что за жидкость плещется в кружке, как на плечо легла чья-то рука.
– Витёк, ты ли это!
Я обернулся. За мной стоял здоровенный детина в потёртой камуфляжной куртке с засученными по локоть рукавами. Из всех пуговиц уцелела лишь нижняя, а дырявая матроска не в силах была спрятать волосатый живот и норовила закатиться до груди. От него несло кислым перегаром, но стоял на ногах он крепко. Я не сразу нашёлся что сказать, здоровяк растолковал паузу по-своему и продолжил:
– Вот уж кого не ожидал тут увидеть! Давай, садись к нам, Лёха… эй, Лёха, смотри, Витёк тут!… Лёха угощает, давай к нам.
– Вы обознались.
– Ты чё, Вить, не узнал меня? Это же я, Дениска, мы в пятой школе вместе срок мотали, – мужик громко заржал и хлопнул меня по плечу, отчего меня здорово шатнуло.
– Извините, что прерываю вашу бессмысленную неуместную болтовню, но обратите внимание на это, – Дюк указал кружкой на плакат у входа.
Странно, его я не заметил. Присмотрелся, прочитал. Ничего не понял и прочёл ещё раз. «Во избежание травм просим не говорить о прошлом». Амбал на инерции радушного настроения посмотрел в указанном направлении. Улыбаясь уже не так широко, обратился к Дюку:
– Это же друган мой, мы выросли вместе, во Владик вместе ездили машины перег…
– Он же сказал, что Вы обознались, – перебил Дюк, – и опять же – соблюдайте правило заведения.
Улыбка окончательно сползла с лица «Дениски». Я скинул с плеча грязную ладонь и пересел на край лавки. Соображал он долго. С полминуты стоял, оглядываясь по сторонам, переводя взгляд с меня на проводника. Остановился на последнем и с вызовом вопросил:
– Ты, чтоль, будешь указывать МНЕ где и что говорить?
– Если понадобится, – спокойно ответил проводник.
– И что ты сделаешь, если я…
Он не договорил. Я даже не понял, когда Дюк вскочил, увидел лишь, как он медленно садится обратно и кладёт на стол окровавленный меч. В наступившей гробовой тишине отчётливо слышалось журчанье фонтанирующей из шеи крови, а стук покатившейся головы ударил по нервам набатом. Обжигающие брызги попали мне на лицо, кровью забрызгало невысокий потолок, стол и лавку, и лишь спустя несколько мгновений тело гулко упало, продолжая поливать пол багровой юшкой. Проводник поднёс ко рту кружку, но передумал и поставил обратно. Почесал за ухом, посмотрел куда-то в сторону и, резко вскочив, швырнул кружку в труп, после чего пошёл к выходу, бормоча на ходу:
– Тварь, всё настроение испортил!
Я осмотрел бар – все продолжили пить и есть, возобновились негромкие разговоры. Несколько человек оглянулось украдкой, как обычно бывает, когда рядом кто-то ссориться, ты из тактичности не хочешь долго глазеть, но всё же интересно. Ссорится! Да он же человека убил! Неужели никто не заметил двухметровый – ну, теперь может и покороче – труп?
Стал искать взглядом того, второго, дружка покойника. Нигде не увидел. Сбежал, наверное. Хорошо хоть в драку следом не полез.
Перевёл взгляд на Виреску. По спине снова пробежал холодок. Девушка сидела на своём месте, обеими руками подносила к губам деревянную кружку, делала небольшие глотки и с прищуром смотрела на кадавра.
Пришёл хозяин заведения, перекатил труп на широкую мешковину и выволок на улицу. Какой-то щуплый мужичок с бегающими глазками вскочил из-за своего стола, обмакнул в лужу грязную тряпицу, свернул её и спрятал во внутреннем кармане кожанки.
Вернулся хозяин с ведром воды и шваброй.
Я отвернулся и взял в руки свою кружку. Вино безвкусное. Как вода, совершенно никакого запаха. Пусто как-то внутри, даже не знаю, что надо в таких случаях делать или чувствовать, о чём думать. И тут меня как обухом ударило. «Не хочу знать», «держи при себе»… он же мог и меня вот так!
– Он псих. Я с ним дальше не пойду, и тебе не советую.
– Какой хороший совет, – прямой и спокойный взгляд Вирески осадил кнутом, и я не сразу решился продолжить.
– Пойдёшь со мной?
– Нет, – ответила девушка и прежде, чем я начал снова говорить, жестом остановила меня. Повернулась к вернувшемуся Дюку, – Тут Валентин предложил отказаться от твоей компании и дальше идти с ним.
Сердце упало в подземные глубины. С трудом поворачивая голову на шее, посмотрел на проводника.
– Да?.. – рассеяно вопросил Дюк и посмотрел на меня.
В его глазах медленно угасал свет. Не отводя от меня взгляда, сказал подошедшему бармену:
– Ему отдашь треть провизии утром.
– Хорошо, Фома.
– Когда уже жрать принесёшь? Непорядок.
– Уже почти.
– Ладно.
Далее он обернулся к девушке:
– Помнишь ту развилку?
– Сразу за границей?
– Угу.
– Ну?
– Вернёмся туда и пойдём по тропе.
– Вдоль границы?
– Нет, по тропе.
Захар принёс на подносе и выложил на стол три плоские миски с пахучим мясом и три тонких ломтя домашнего хлеба.
Я знаю, как выглядит игнорирование. Обычно человек слишком усердствует, это его выдаёт. Он старается ни в коем случае не смотреть в сторону игнорируемого, а если глаза их встретятся, лицо тут же принимает вид надменный и горделивый. Бывают люди более сдержанные и владеющие собой. У таких движения слегка замедленны, как бы ленивы. Дюк же меня просто не видел. Он не старался смотреть в другую сторону и не отводил глаза. Просто смотрит рассеянно СКВОЗЬ и жуёт свою пайку. Это намного лучше отрубленной головы. Чтобы не искушать судьбу, пересаживаюсь за другой стол.
Вот и всё. Теперь я сам по себе. Что дальше делать, куда идти? Долго сижу, прокручивая одни и те же насущные вопросы, но ничего путного в голову не идёт. Вернуться к границе? Если снова поедет крыша, меня уже никто не подстрахует. Да и что мне вообще там делать? Мыкаться по степи в надежде проснуться снова на обочине, в своей машине? Идти наугад, в надежде прибиться к ветерану, но более адекватному? И далеко ли вообще сам уйду? Не туда наступлю, и всё – прощай молодость.
Промелькнула даже идиотская мысль найти этого… Лёху, объяснить, что я не причастен к смерти его приятеля – зачем мне лишние враги? Действительно идиотская мысль.
Отвлекло меня урчанье в животе. Оказывается, я дико голоден и устал. Украдкой посмотрел на стол, за которым сидели Дюк с Виреской. Их уже не было, наверное, ушли на вторую половину барака. С сожалением подумал об оставленном мясе.
Появился бармен и стал собирать со столов посуду. Плакала моя пайка. Отворачиваюсь. Быстро я отвык от чувства голода.
Напротив сел хозяин заведения и придвинул ко мне уже знакомую посуду.
– Значит, теперь ты в свободном плавании? – почесав подбородок, он скрестил руки на груди, – ты ешь, не стесняйся. И что будешь делать дальше?
– Думаю пока.
– Надумал что-нибудь путное?
Молча мотаю головой. Рёбрышки похожи на бараньи, но на вкус мясо сладковатое и жёсткое, и тем не менее хорошо пошло, вполне съедобно. А хлеб вообще мягкий, будто только что из пекарни.
– Если ты не заметил, – Захар побарабанил пальцами по столу, – я не самый последний человек. Я – кто-то вроде координатора. Купить-продать это ко мне. На работёнку человечка подыскать, или найти что-то редкое – тоже ко мне. Сам-то давно тут?
– Недели две, – отвечаю.
– И всё это время с Фомой ходил?
– Э-э… с Дюком.
Бармен кивнул.
– Оружие в руках держать умеешь?
– Не доводилось, – честно отвечаю я.
– Печально, печально… а на местности хорошо ориентируешься?
– С компасом…
– Компасов тут нет, – оборвал меня бармен и надолго задумался. – В принципе, для неопытного человека продовольственный отряд – самое то. Еда и крыша над головой будут. Завтра поговорю с бригадиром. Заночуешь в моей комнате, на полу, первая дверь справа. Если, конечно, не пожелаешь воспользоваться гостеприимством Фомы.
Затем он забрал у меня миску и ушёл. Круто взял. В конце концов, я бы и сам додумался спросить у него про местные порядки, но как-то всё вышло… будто у меня выбора нет. Так-то он у меня и правда не велик. Ладно, завтра видно будет.
***
Дюк
Дневник памяти, день 3***.
Третий день, как вышли от Захара. Тропа отклоняется, как я и думал, но не намного. Выяснил, что в обычных условиях карта расширяется примерно на два дня пути вперёд. Но иногда для этого достаточно втереть щепотку пыли, а иногда нужна горсть. Закономерности так и не нашёл.
Надоело тратить воду на то, чтобы Виреска промывала очки.
***
Виреска
Бесит, что нет часов, нет календаря, а единственное средство ориентировки – полоска голой земли, что идёт через лес в неизведанные, туды их, дали. Не так волнует творящийся бред, сколько невозможность ориентироваться во времени. Благо рюкзак со мной, насчёт мыла-шампуня, носков и прочего можно не беспокоиться. Пока что.
Дюк называет это тропой, но это определение я бы забраковала. Земля не вытоптана ногами или копытами, на ней вообще нет следов. Будто пару сотен раз проехались катком, утрамбовав почву на века вперёд. Даже под дождём не раскисает, хоть это радует.
На второй день, кажется, заметили недалеко от тропы какое-то жилище. Дюк без раздумий направился туда, достал меч и лезвием отвёл в сторону полотно из лоскутов кожи, висящее в дверном проёме.
– Чисто. Можешь поискать еду, я пройдусь.
Вошла внутрь. Жуть. Какое-то тряпьё повсюду, в углу охапка дров, но никакого очага не видно. На жердевых стенах висят пучки трав, кости, перья и ещё поди пойми что. Хижина ведьмы, не иначе. Подошла к самодельному столику у стены, взяла первое, что бросилось в глаза. Взболтав бутыль, я всмотрелась сквозь мутноватое стекло, стараясь определить степень пригодности для употребления содержимого в качестве еды. Может быть как обычным молоком, так и маковой настойкой, отваром из ядовитых трав или вытяжкой чьего-либо мозга. Только гадать, что у ведьмы может заваляться. Выдернула широкую пробку и аккуратно, как нюхают химические реактивы, ладонью подогнала воздух к носу. Ничего не почувствовала и, немного осмелев, вдохнула из горлышка.
– Что нашла?
Дюк протиснулся в дверь, скинул со скамьи на пол ветошь и, облегчённо выдохнув, снял рюкзак.
– Да вот, похоже на молоко, только прокисло. Кажется, что около недели тут никого не было – объедки в тарелке уже подпортились, но не успели сгнить.
– Дай-ка, – Дюк взял у меня из рук бутыль, сделал небольшой глоток, погонял жидкость во рту, – ага, точно прокисло. Будешь, нет? – затем запрокинул голову и в несколько больших глотков допил молоко. Из-за широкого горлышка часть стекла по усам на воротник, проводник вытер рукавом бороду и отряхнул куртку. – Ещё есть что?
– Лепёшки, кажется. Не из муки.
Я надвое разломала лепёшку, кем-то до этого надкушенную, и протянула половину проводнику. Он и сейчас не стал подробно изучать состав, за пару укусов набил рот и долго жевал, силясь проглотить.
– Есть мысли, куда хозяева подевались? – я осторожно надкусила лепёшку. На вкус не многим лучше прелой соломы.
– Не-а.
Как-то не вязалось у меня в голове то, что на одном столе может стоять молоко в стеклянной таре и выпеченный на углях хлеб из кореньев и семян. Если подумать, для этого места – ничего странного, но не хотелось жевать непонятно что, когда в рюкзаке были нормальные, вполне съедобные припасы.
Дюк пинком согнал сброшенную со скамьи ветошь в ближайший угол и, довольно крякнув, развалился на этой куче, как на троне. Радушным жестом обвёл лачугу:
– Устраивайся.
– Тут будем ночевать?
– Почему нет?
Я ещё раз обвела взглядом жилище. Сбитые из жердей стены просвечивали, как дуршлаг, крыша, как ни странно, была без прорех, но широкие листья могут легко заняться и превратиться в кострище. «Дверь» тем более особого доверия не внушала. Одним словом – убежище никакое. С пары пинков легко проломишь стену, а при наличии в руках чего потяжелей, можно за десяток минут разнести тут всё целиком. Нет, это, конечно, куда лучше ночёвки под открытым небом, просто меня волновало возможное возвращение хозяев или появление других скитальцев. Недружелюбных.
Дюк предложил взять из кучи ветоши что-нибудь для подстилки. Спасибо, обойдусь. Посплю на утрамбованной земле, а укроюсь по обыкновению своим плащом. Он вообще никакой заразы не боится?
Дюк заёрзал на своём лежбище, съехал ближе к земле и вытянул ноги.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
