Текст книги "Прерывистый шепот"

Я продолжаю скакать на нем, наслаждаясь ощущением его рук, лежащих на моей талии, и его члена, упирающегося в мою все еще трепещущую полость. Михаил стонет и начинает входить в меня снизу, а я вцепляюсь в его плечи с такой силой, что на них, наверное, останутся следы от моих ногтей. Когда я чувствую, что снова кончаю, я выгибаю спину и издаю едва слышный крик. В следующее мгновение Михаил кончает внутрь меня.

Когда я наклоняюсь вперед, он все еще тяжело дышит. Я нежно прикасаюсь своим носом к его, зарываясь руками в его волосы, заглядывая в его такие разные глаза. Каждый раз, когда он рядом, сердце у меня в груди радостно подпрыгивает, он заставляет меня чувствовать себя полноценной, а не ущербной, потерянной личностью, какой я всегда себя считала. Я помню, как Маркус однажды назвал меня ледяной принцессой, потому что я не хотела обниматься или держаться с ним за руки на публике. Он сказал это в шутку, но я знаю, что он всерьез имел это в виду.

С Михаилом все по-другому. Всякий раз, когда он рядом, меня охватывает необъяснимое желание прикоснуться к нему, как будто мое тело притягивается к нему как магнитом. Меня это немного пугает. Танцы были единственным, что помогало мне оставаться в здравом уме, поэтому, когда травма положила конец моей карьере, я думала, что моя жизнь кончилась. Я так сильно хотела вернуть все назад и никогда не думала, что захочу чего-то большего. До этих пор.

Михаил приподнимается на локтях и наклоняет голову набок, наблюдая за мной.

– В чем дело, душа моя?

Я наклоняюсь, чтобы коснуться губами его лба, затем левого глаза, но, когда я перехожу к правому, он отворачивает голову в сторону, избегая моих губ.

Он очень чувствителен по поводу своего глаза, но нет, я не позволю ему этого сделать.

– Михаил… – хриплю я, но он только качает головой.

– Пожалуйста, не надо.

– Почему?

– Потому что мой глаз отвратителен. Я не хочу, чтобы ты касалась его губами.

Я скрежещу зубами и обхватываю руками его лицо.

– Это не так, – шепчу я.

Михаил просто смотрит на меня и слегка улыбается. Его невозможно грустная улыбка поражает меня до глубины души.

– Хорошо, – говорит он и прикладывает палец к моим губам. – Пожалуйста, перестань причинять себе боль из-за меня. Ты обещала, что больше так не будешь делать. – Еще одна грустная улыбка. – Иди сюда, уже поздно. Давай спать.

Он влюблен в меня. Я знаю это и без слов. Это видно по каждому его поступку. Почему же он не позволяет мне полюбить его в ответ? Мой мрачный, опасный муж – такой сильный, такой несокрушимый и такой невыносимо одинокий, даже когда я рядом с ним. Я не знаю, почему он не пускает меня к себе или почему все еще прячется от меня. Даже после стольких раз, когда я видела его обнаженным, он по-прежнему носит рубашки с длинными рукавами, когда я нахожусь рядом с ним в течение дня. Неужели он не понимает, что никто и никогда не сравнится с ним в моих глазах? Как мне вбить это в его упрямую голову?

Он обнимает меня, тянется к прикроватной лампе и выключает ее. В этом нет особого смысла, и я не знаю почему, но то, что он выключил лампу, стало для меня последней каплей. Я решаю, что с меня хватит. Хватит с меня того, что все в шоке от того факта, что он мне нравится; хватит того, что люди говорят мне, что со мной что-то не так; но больше всего я устала оттого, что он считает себя недостаточно хорошим и отвергает мои прикосновения. Я сажусь, хватаю лампу, включаю эту чертову штуку и поворачиваюсь лицом к Михаилу.

– Это прекратится сейчас же. Я буду прикасаться к тебе, где и когда захочу. Если я захочу поцеловать тебя, ты не имеешь права отворачивать голову.

Михаил приподнимается на локтях и смотрит на меня, сжав губы в тонкую линию.

– Детка…

– Нет. Не надо сейчас со мной «нянчиться». На этот раз сладкими речами ты ничего не добьешься.

– Сладкими речами? – Он приподнимает бровь.

– Больше ты не отстранишься. Больше никаких игр в «горячо – холодно». Больше никаких длинных рукавов. – Я указываю на него пальцем. – Если дома я еще раз увижу тебя в рубашке с длинным рукавом, то сорву ее с тебя.

Михаил очень хорошо умеет скрывать эмоции на своем лице, но я улавливаю удивление, промелькнувшее в его взгляде, когда он наклоняет голову и смотрит на меня.

Мне все равно, что мы впервые встретились всего месяц назад. Мне все равно, что наш брак был оформлен как деловая сделка без моего участия. Меня. Это. Не. Волнует. Он мой, и я буду бороться с любым, кто попытается отнять его у меня, даже если это будет сам Михаил.

– И я буду целовать тебя везде. Понял? Я нарисую это для тебя, если понадобится. Везде. Да, глаз у тебя поганый. Но я все равно хочу его поцеловать. – Я стискиваю зубы и пристально смотрю на него. – И ты мне это позволишь. – Я тычу пальцем ему в грудь, а затем продолжаю: – Потому что я люблю тебя. Каждую частичку тебя. Включая твой сварливый характер. Смирись уже с этим, черт возьми.

Я делаю глубокий вдох, скрещиваю руки и наблюдаю, как он смотрит на меня не моргая. Он настолько неподвижен, что на мгновение мне кажется, что он забыл, как дышать, но затем он внезапно бросается на меня, и я оказываюсь на спине, а тело Михаила распростерто на моем. Он по-прежнему ничего не говорит, только сжимает мое лицо в своих ладонях и наклоняет голову, пока наши носы не соприкасаются. Большим пальцем правой руки он обводит контур моей щеки и подбородка, а затем касается моих губ.

– Скажи еще раз, – шепчет он, внимательно глядя на меня, как коршун, словно выискивая какой-то обман. Я смотрю ему прямо в глаза, удерживая его взгляд, желая, чтобы он понял, что я говорю правду.

– Я… так влюблена… в тебя, – шепчу я в ответ, и в следующую секунду губы Михаила накрывают мои.

Его руки обхватывают меня за спину, и он, не прерывая поцелуя, перекатывается, увлекая меня за собой, пока я не оказываюсь на нем. Он прижимает меня к себе так крепко, что становится трудно дышать.

– Я люблю тебя всей душой, солнышко, – на русском шепчет он мне на ухо. – Я не позволю никому забрать тебя.

Я улыбаюсь и наклоняюсь, чтобы поцеловать его левую бровь. Затем перехожу к правой стороне его лица и провожу пальцем по линии самого крупного шрама, от верхней части лба до самого подбородка.

– Ты… такой крутой… муж. – Я целую его правую бровь, затем уголок правого глаза. Он не отстраняется. Я снова его целую.

– А ты такая сумасшедшая, душа моя. – Он вздыхает.

– Только… для тебя… Михаил.

Он прижимает палец к моим губам.

– Хватит. Перестань причинять себе боль.

Я улыбаюсь и скольжу рукой по его груди.

– Заставь… меня.

Глава 17

Михаил

Я читаю сообщение от нашего связного из Мексики и сразу же звоню Роману.

– Анджело Скардони занимается сбытом товара, – говорю я, как только он отвечает на звонок. – Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Ты знаешь время, когда они пересекут границу?

– Где-то в четверг вечером.

– Найди подходящее место, чтобы перехватить их после пересечения границы. Взорви их.

– Ты уверен?

– Бруно сжег мой склад. Антон до сих пор в больнице с ожогами третьей степени. Я хочу, чтобы товар был уничтожен.

– Хорошо.

– И убедись, чтобы они узнали, что это были мы, – говорит Роман и завершает разговор.

Я убираю телефон обратно в карман, беру стул и ставлю его перед мужчиной, который сидит посреди комнаты со связанными руками и ногами. Его ладони повернуты вверх, демонстрируя красную, покрытую волдырями кожу.

Я сажусь, откидываюсь на спинку кресла и рассматриваю сидящего передо мной итальянского засранца. Ему лет двадцать, не больше, немного полноват, одет в джинсы и дизайнерскую футболку. Он не просто пешка. Вероятно, чей-то племянник, всего на несколько ступеней ниже, ищет способ подняться в звании, взявшись за работу по поджогу склада Братвы. Идиот. И, судя по тому, как он смотрит на меня огромными и неморгающими глазами, он напуган до смерти.

– Значит, нравится поджигать вещи, Энзо? – Я киваю на его обожженные руки. – Тебе нужно больше практики.

Он что-то бормочет, но из-за кляпа во рту я не могу понять, что именно. Неважно, он не готов дать мне нужную информацию. Пока не готов. Я даю ему максимум пятнадцать минут.

– Обожженная кожа болит просто ужасно. Достаточно легкого прикосновения, и боль пронзает тебя до самого позвоночника. Позволь мне показать тебе. – Я наклоняюсь и слегка надавливаю большим пальцем на середину ладони Энзо.

Он так сильно подпрыгивает на стуле, что чуть не заваливается набок, а через тряпку у него во рту доносится хриплый звук, как у животного, угодившего в силки.

– Знаешь, на самом деле я не люблю мучить людей, – говорю я. – Это отнимает много времени и сил, и в конце концов все раскалываются. Было бы неплохо, если бы мы могли обойтись без той части, где я тебя пытаю, потому что кровь, сука, не так-то просто отмыть. Знаешь, сколько за этот месяц моих костюмов оказалось в мусорном ведре? Четыре. – Я опираюсь локтями на колени и смотрю на него. – Мне нравится этот костюм, Энзо. Я был бы признателен, если бы ты просто рассказал мне то, что мне нужно знать, и я отпущу тебя. Все просто.

Я беру один из небольших ножей, разложенных в ряд на металлическом столике рядом со мной, и демонстративно рассматриваю лезвие. Когда я поворачиваюсь к Энзо и подношу кончик ножа к его ладони, он как сумасшедший силится вырваться из наручников. Он трясет головой, пытаясь что-то сказать, но я не обращаю внимания на его метания и провожу длинную диагональную линию по его ладони, рассекая обожженную кожу. Он умудряется кричать даже с зажатым во рту кляпом. Я снова откидываюсь на спинку кресла, делаю глоток воды из бутылки, которую держу на столе, и жду, пока он успокоится.

Примерно через минуту Энзо перестает дергаться на стуле, успокаивается, тяжело дыша через нос. Я жду еще несколько минут, а затем тянусь за спичечным коробком на другом конце стола.

– Итак, мы уже проверили, какую боль могут вызвать прикосновение и нож. – Я достаю одну спичку, зажигаю ее и держу перед лицом Энзо. – Думаешь, это было больно?

Он кивает головой и начинает плакать.

– Это ничто по сравнению с тем, когда открытое пламя касается кожи, которая и так уже обожжена.

На джинсах Энзо появляется мокрое пятно, и, пока он смотрит на горящую спичку, его глаза наливаются кровью. Я отпускаю спичку, и она падает в лужу мочи на полу между ног Энзо, пройдя всего лишь в нескольких дюймах от его руки.

– Что ж, похоже, мое зрение уже не то что раньше. – Я вздыхаю. – Хорошо, что у нас есть целый коробок.

Я снова тянусь за спичечным коробком, вынимаю еще одну спичку и смотрю на Энзо.

– Или, может, мы могли бы поговорить сейчас? Скажи мне, Энзо, сколько, по-твоему, прошло времени с тех пор, как я пришел? Час? Может, больше? – Я зажигаю спичку и поднимаю руку. – Прошло восемь минут. Время очень медленно тянется, когда тебе больно. Итак, вот как мы поступим. Я вытащу кляп. Ты будешь говорить. Если я решу, что ты мне врешь или чего-то недоговариваешь, я засуну кляп обратно, и он будет оставаться там еще два часа. Ты же не хочешь находиться со мной в одной комнате два часа, Энзо?

Я наклоняюсь вперед, пока мое лицо не оказывается прямо напротив его.

– Видишь ли, я еще даже не начал. Мы просто знакомились друг с другом, и я оценивал твой болевой порог. Он очень низкий, Энзо. А это значит, что мне, видимо, придется начать с ногтей, а затем перейти к пальцам и зубам. Думаю, на это уйдет часа два, о которых я упоминал, и я уверен, что ты запоешь как соловей, когда я вытащу кляп из твоего рта. Но тогда у тебя не останется ни пальцев, ни зубов. Думаю, тебе стоит согласиться на сделку, которую я предлагаю.

Он шмыгает носом и кивает.

– Хороший выбор. – Я задуваю спичку и встаю, чтобы вытащить кляп изо рта Энзо.

Он начинает говорить, как только его рот освобождается.

* * *

Через десять минут я выхожу из комнаты и, проходя по пустому складу, достаю телефон, чтобы позвонить Роману.

– Поджигатель заговорил. Он сказал, это был Бруно. Он все организовал, – говорю я. – И наркотики они взяли у Диего Риверы, а не у Мендосы.

– Вот сукин сын. Когда я просил Диего удвоить для нас количество, он сказал, что у него и без нас слишком мало товара.

– Судя по тому, что сказал Энзо, похоже, полиция убила Мэнни Сандовала, и Диего Ривера завладел его бизнесом. Так он получил больше товара.

– Черт! – ругается он. – Там всегда происходит какое-то дерьмо.

– Да. И у нас есть еще одна проблема. – Я сжимаю переносицу и вздыхаю. – Мы не можем взорвать транспорт, Роман.

– Почему нет, черт возьми?

– Бруно решил доставить Душку подарок вместе с товаром. В грузовике девушка.

– Ты спятил? Это не в стиле Душку.

– Это должен быть сюрприз.

– Твой тесть – больной сукин сын.

– Да. И что теперь?

– Посади кого-нибудь им на хвост. Когда они остановятся на ночь, вытащи девушку, а потом взорви это место.

– Хорошо.

Я кладу телефон обратно в карман, сажусь в машину и завожу двигатель.

Бьянка

– Я не любитель клубов, Бьянка.

– Пожалуйста! Я обещала Милене. – Я делаю грустное выражение лица. – К тому же ты обещал сводить меня на танцы, помнишь?

Подруга Милены, Катерина, хотела сходить куда-нибудь на свой день рождения. Моя сестра предложила «Урал», один из клубов Братвы. Я сказала ей, что это неразумно, даже учитывая перемирие между двумя нашими сторонами. Но она настаивала, сказала, что если мы пойдем вместе с Михаилом, то ничего не случится. Если отец узнает, ей конец.

– Я же сказал, посмотрим, – говорит он и проводит рукой по моим волосам. – Когда?

– Сегодня вечером. – Я улыбаюсь. – Я уже договорилась с Сиси, чтобы она присмотрела за Леной. Она будет здесь с минуты на минуту.

– Значит, ты была так уверена, что я скажу «да». – Он наклоняется, пока мы с ним не оказываемся на одном уровне. – Роман был прав. Ты вертишь мною как хочешь.

– Это плохо? – спрашиваю я и наблюдаю, как он берет меня за руку и подносит кончик моего мизинца к губам.

– Нет. – Он целует мой палец. – Кто еще придет?

– Милена и Катерина. И Андреа, внучка дона. Еще, может, ее сестра, Изабелла.

– Новая жена Росси? – Он приподнимает бровь. – Я позвоню Павлу и сообщу ему. Нам понадобится дополнительная охрана.

Михаил

Музыка слишком громкая, слишком много людей, слишком много алкоголя. Когда я был помоложе, мне никогда не нравились клубы, а сейчас я их просто ненавижу. Все это знают, и, как только Павел разнесет новость о том, что мы с Бьянкой приехали в «Урал», это будет преследовать меня до конца моих дней.

Я веду девушек к столику в углу и оборачиваюсь, чтобы убедиться, что все четверо охранников, расставленных Павлом, на своих местах. Учитывая людей Андреа и Изабеллы, семеро телохранителей присматривают за четырьмя девушками. Решив, что этого более чем достаточно, я беру Бьянку за руку и тяну ее в сторону, ближе к концу бара, туда, где больше света.

– Ну, и что ты думаешь?

– Мне нравится. – Она сияет. – Шикарно.

– Павел любит перебарщивать. – Я кладу руку ей на затылок, приподняв ее голову. – Я пришел в этот клуб только потому, что ты меня попросила. Я их терпеть не могу. И с каждой секундой моя ненависть становится все сильнее.

Глядя на меня, Бьянка прищуривает глаза и поднимает руку, очерчивая вопросительный знак на моей груди. Мне нравится, когда она так делает.

– Потому что я вижу, как каждый находящийся здесь мужчина смотрит на тебя, а их здесь не меньше пятидесяти, – говорю я, а затем наклоняю голову, чтобы прошептать ей на ухо: – Я боюсь, что кто-нибудь попытается отнять тебя у меня, и во мне вспыхивает желание убить их всех, прежде чем у них появится шанс сделать это.

Вздохнув, Бьянка забирается на барный стул позади себя, обхватывает своими ладонями мое лицо, притягивая меня к себе, пока я не оказываюсь зажатым у нее между ног. Она касается своим носом моего и начинает нежно поглаживать мое лицо руками, не сводя с меня пристального взгляда. Она начинает с моего подбородка, нежно проводит по щекам, а затем зарывается пальцами в мои волосы. Я закрываю глаза и позволяю себе утонуть в тепле ее прикосновений, забыв об окружающих нас людях. Она целует меня в правую часть подбородка, прямо над самым крупным шрамом. Меня до сих пор поражает то, с какой нежностью она прикасается к моему изуродованному лицу. Еще один поцелуй, на этот раз в кончик носа, и я чувствую, как мои губы растягиваются в улыбке. Следующий поцелуй приходится в уголок моего рта, затем в левую щеку. Я закрываю глаза, ожидая, что будет дальше. Левая бровь. Затем правая щека. Снова кончик носа. Мои губы еще больше растягиваются.

– Ты… – раздается тихий шепот прямо у моего уха, – такой красивый… когда улыбаешься.

Я крепче обнимаю ее, прижимаясь щекой к щеке. Мой маленький глупый солнечный лучик.

– Никто… – еще один шепот, – не сравнится с… тобой.

Ее руки обвиваются вокруг моей шеи, и я чувствую ее дыхание у моего уха, когда она практически касается его губами.

– Я люблю тебя… Михаил.

Я прижимаюсь лицом к шее Бьянки и делаю глубокий вдох, вбирая в себя ее запах. Она даже не представляет, что я чувствую в тот момент, когда она произносит мое имя. Она словно разбивает меня и каждый раз снова собирает воедино. От каждого ее прикосновения у меня внутри все тает.

– Если бы ты знала, как безумно я в тебя влюблен, – говорю я ей в шею, – тебя бы это до смерти испугало, Бьянка.

Она немного отстраняется, чтобы встретиться со мной взглядом, улыбается и утыкается своим носом в мой. «Никогда», – произносит она одними губами и прижимается ими к моим.

Глава 18

Бьянка

Уже минут пять на стойке передо мной лежит телефон с открытой вкладкой сообщений. Я обменялась номерами телефонов с Ниной, когда мы ходили к пахану на ужин прошлой ночью, и вот уже несколько дней собиралась написать ей, но я не уверена, что она захочет отвечать на мои вопросы. Мы не совсем друзья, но мне больше некого спросить, кроме Михаила. Я почти уверена, что, если бы спросила его напрямую, он бы мне ответил, но, если мои подозрения верны, я не хочу заставлять его говорить об этом. Я беру телефон и начинаю набирать текст.

19:09, Бьянка: Приветик. Это Бьянка. Ты не занята?

19:11, Нина: Ну, я не думаю, что держать голову над унитазом с шести утра означает быть занятой. Смешно. Это вовсе не весело, это точно. Знаешь, они говорили, что утренняя тошнота продлится всего два месяца. ОНИ СОЛГАЛИ! Меня тошнит уже три недели, и то, что это происходит «по утрам», тоже неправда. Вы двое не хотите зайти ко мне на чашечку кофе или еще чего-нибудь? Как поживает Ворчун?

Я смотрю на последнюю строчку и усмехаюсь.

19:14, Бьянка: Михаил еще на работе. Он знает, что ты называешь его Ворчуном?

19:14, Нина: Конечно знает. Он не так часто навещает нас, но когда приходит, то обычно сидит в углу и размышляет.

19:15, Бьянка: Да, он часто так делает. Я хотела тебя кое о чем спросить. Это касается Михаила. Но если тебе неудобно отвечать, просто скажи, я пойму.

19:16, Нина: Конечно. Валяй.

19:16, Бьянка: Ты знаешь, что с ним произошло?

Проходит несколько минут, прежде чем Нина отвечает.

19:18, Нина: Да. Роман рассказывал мне.

19:18, Бьянка: Его пытали, да? Я видела шрамы, и он получил их не в результате несчастного случая или чего-то в этом роде; они слишком точные, почти медицинские. Его спина покрыта следами от кнута. Можешь мне, пожалуйста, рассказать, кто пытал моего мужа? И за что?

19:20, Нина: Это был старый пахан. Отец Романа.

Я в ужасе смотрю на ее ответ. Это сделал отец Романа? Телефон в моей руке начинает звонить. Это Нина. Я поднимаю трубку.

– Я знаю, что ты не можешь ответить, но, думаю, будет лучше, если я расскажу тебе, чем буду печатать. Это… это страшная история, Бьянка.

Голос Нины низкий и приглушенный, так непохожий на ее обычный жизнерадостный тон, и это подсказывает мне: то, что она собирается рассказать, вероятно, будет хуже, чем я могу себе представить.

– Я знаю только то, что мне рассказал Роман, а он не вдавался в подробности. Я расскажу тебе, что знаю. Можешь нажать на телефон, чтобы ответить «да», хорошо?

Я стучу ногтем по микрофону.

– Обещай мне, что не будешь просить Михаила поговорить об этом. Никогда. Пожалуйста.

Да, это определенно хуже, чем я думала. Я снова постукиваю по телефону.

– Отец Михаила занимался финансами старого пахана. Однажды пропала крупная сумма денег, просто исчезла со счета пахана. Несколько миллионов. Он решил, что к этому причастен отец Михаила, и отвез всю его семью на один из старых складов. Он убил мать Михаила. Затем он приказал своему человеку… изнасиловать его сестру. А Михаил и его отец смотрели на это.

Господи боже. У меня подкашиваются ноги, и мне кажется, что меня вот-вот стошнит, поэтому я сажусь на пол в кухне и упираюсь лбом в колени.

– Когда отец Михаила так и не смог сказать, где деньги, пахан решил, что ему нужен более веский стимул, – говорит Нина, и по ее голосу я понимаю, что она плачет. – Я не знаю, что он сделал с Михаилом, чтобы заставить его отца заговорить, но, исходя из того, что ты мне рассказала, догадываюсь. Роман сказал, что они с Максимом нашли Михаила и его семью на следующий день. Все, кроме Михаила, были мертвы. Ему было всего девятнадцать, Бьянка.

В ушах стоит звон, как в телевизоре без сигнала, заглушающий все остальные звуки вокруг. От слез перед глазами все плывет, поэтому, вставая, я ударяюсь бедром о стойку, но не обращаю внимания на боль и бегу в гостевую комнату. Мне становится невыносимо холодно, поэтому я забираюсь в постель под толстое одеяло, все еще прижимая телефон к уху.

– Роман убил своего отца в тот же день, когда обнаружил, что тот пытался задушить Варю, – продолжает Нина. – Подробности он узнал от двух мужчин, которые были на складе со старым паханом. Их обоих он тоже убил. Даже спустя столько лет он не может простить себе, что убил их, лишив Михаила возможности сделать это самому.

На другой стороне слышится сопение, затем что-то лязгает, после чего раздается произнесенное шепотом проклятие.

– Меня снова тошнит, не уверена – это из-за того, что я рассказала тебе, или из-за беременности. Наверное, и то и другое. Пожалуй, я вернусь к тому, чем была занята до этого. Если тебе нужно узнать что-нибудь еще, напиши мне, и я спрошу Романа. Только… не спрашивай Михаила.

Я завершаю звонок и роняю телефон на одеяло, а потом зарываюсь лицом в подушку. И плачу.

Через пару часов дверь в спальню открывается, но я прячу голову под одеяло, притворяясь спящей. Ни за что не позволю Михаилу увидеть меня в таком состоянии, он сразу же поймет, что что-то случилось. Я слышу, как он приближается к кровати, и через мгновение чувствую легкий поцелуй на своей макушке. Он шепчет несколько слов по-русски, а затем уходит. После его ухода я проплакала еще час, удивляясь, как человек, прошедший через такое, может быть столь нежным и любящим.

Когда я захожу в ванную, чтобы принять душ, мое лицо все еще красное, а глаза опухшие. По крайней мере, уже стемнело, а к утру отек должен сойти.

Когда я вхожу в нашу спальню, свет уже выключен. Михаил спит на боку, повернувшись спиной к двери. Я на носочках пробираюсь к кровати, забираюсь под одеяло и кладу голову на подушку, зарываясь лицом в шею Михаила.

– Я думал, ты спишь, – говорит он.

Я протягиваю руку и глажу его по спине, ощущая на ней все неровности, затем перехожу к животу и широкому участку обожженной кожи и, наконец, к длинному тонкому шраму на груди.

– Я люблю тебя. – Мой голос звучит так тихо, но я знаю, что он меня слышит, потому что он обнимает меня за талию, прижимая к своей груди.

Михаил

– Буду через час, – говорю я Максиму и завершаю разговор.

Когда я выхожу из спортзала, Бьянка поворачивает голову от кофе и провожает меня взглядом, пока я иду на кухню. Я оставил футболку в спортзале, и мне кажется странным так небрежно выставлять напоказ перед кем-то свою грудь и спину. Не думаю, что кто-нибудь видел меня без рубашки последние десять лет. Бьянка наблюдает за мной поверх своей чашки, ее взгляд скользит от моего живота к груди, но в ее глазах нет отвращения. Она изучает мое тело, и, судя по тому, как приподнимаются уголки ее губ, ей нравится то, что она видит.

Я открываю холодильник, чтобы достать бутылку воды, как вдруг кто-то прикасается к моей спине, делая пальцем круговые движения вверх по коже, затем вниз вдоль позвоночника. Еще один палец касается моего правого бицепса, переходит на переднюю часть и спускается вниз по груди. Добравшись до пояса моих спортивных штанов, Бьянка просовывает руку внутрь, гладит мой член и прижимается к моей спине.

– Черт, детка… Мне нужно быть у пахана через час.

Рука Бьянки проскальзывает в мои трусы-боксеры и обхватывает мой уже твердый член, и в то же время я чувствую, как ее язык облизывает мою спину вдоль позвоночника. Я срываюсь. Рычание вырывается из моей груди, я поворачиваюсь и, обхватив жену за талию, как пожарный перекидываю через плечо и бегу в спальню.

Как только я опускаю ее, Бьянка берется за пояс моих штанов и стягивает их вместе с трусами. На ее лице появляется озорная улыбка, когда она толкает меня на кровать, а затем переползает по моему телу и прижимается своими губами к моим. Она прикусывает мою губу, затем опускается ниже, покрывая поцелуями шею и грудь, и останавливается, когда достигает моего живота.

– Похоже, на этот раз мы поменялись местами, – показывает она жестами и ухмыляется.

– О? Как это?

– Я все еще в одежде. А ты полностью обнажен, – объясняет она, проводит кончиком пальца по моему животу и касается моего полностью возбужденного члена. – Ты в моей власти.

Интересно, осознает ли Бьянка, насколько она права? Она могла бы приставить пистолет к моему виску и нажать на курок, а я бы и пальцем не пошевелил, чтобы остановить ее. Пока я смотрю, она наклоняется и облизывает головку моего члена, и мне требуется огромное самообладание, чтобы не кончить в этот же момент. Еще раз облизнув, она обводит языком, а затем медленно берет его в рот. Я глубоко вдыхаю и хватаю ее за косу, которая упала ей на плечо.

Держа конец косы между пальцами, я обматываю ее вокруг руки, потом еще… и еще, пока не дохожу до ее затылка. Затем я тяну за нее, пока Бьянка с хлопком не выпускает меня изо рта и не поднимает глаза. Я крепче сжимаю ее волосы и наблюдаю, как она выгибает свою нежную шею. Она кажется такой хрупкой, но это неважно. Больше никто и пальцем не посмеет ее тронуть, потому что теперь у нее есть ее собственный зверь, который присматривает за ней. Положив свободную руку на ее хрупкую шею, я провожу большим пальцем по линии ее подбородка.

– Я хочу почувствовать себя внутри тебя, детка, – говорю я и слегка сжимаю ее волосы, – прямо сейчас.

Бьянка улыбается, запускает руку под юбку, и в следующее мгновение раздается звук рвущейся ткани. Она убирает руку, и в ней оказываются испорченные кружевные трусики, которые она отбрасывает в сторону. Я держу руку в ее волосах, когда она опускается на меня и начинает скакать, все еще одетая в свою шелковую блузку и модную юбку.

Тихий звук, отдалено напоминающий крик, срывается с ее губ, и я теряю над собой контроль. Я отпускаю ее волосы и, обхватив за талию, насаживаю на себя. Ее руки сжимают мои плечи, а когда я вхожу в нее снизу, она часто и тяжело дышит. Бьянка не сводит с меня глаз, пока ее тело содрогается от второго, еще более сильного оргазма, и мое семя извергается в нее. Это самое прекрасное зрелище, которое я когда-либо видел.

* * *

– Впервые за всю мою жизнь я опоздаю на встречу с Романом. – Я смотрю вниз на Бьянку, которая застегивает мою рубашку. – Ты меня развра-щаешь.

Она просто пожимает плечами и заканчивает застегивать последнюю пуговицу.

– Ты пришел на кухню без рубашки. Чего ты ожидал?

Уж точно не того, что она набросится на меня таким образом.

– Возможно, я вообще перестану носить рубашки дома, если каждый раз смогу ожидать подобной реакции.

– Так и сделай. И мы увидим.

– Заметано. – Я наклоняюсь и целую ее. – Мне нужно идти. Я вернусь не раньше утра.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но останавливаюсь, услышав, как она произносит мое имя. Каждый раз, когда она так делает, у меня щемит в груди, потому что я знаю, что это причиняет ей боль, но она продолжает это делать, что бы я ни говорил.

– Будь осторожен.

– Буду. – Я целую ее в лоб. – Напиши мне, когда Лена вернется из садика.

Она кивает, кладет руку мне на грудь и кончиком пальца вырисовывает форму сердца.

– Я тоже тебя люблю, детка. – Я беру ее лицо в свои ладони и трусь своим носом о ее. – Ты не представляешь, как сильно.

* * *

У нас ушло шесть часов на то, чтобы все организовать и расставить всех людей по своим местам. Дмитрий, Юрий и трое солдат ждут на одной стоянке, а Денис, Иван и Костя с еще двумя солдатами – на другой. Мы не знаем, в каком из двух мест водитель Бруно решит остановиться на ночь, поэтому вынуждены были разделиться, что нас ослабило.

Павлу пришлось остаться, чтобы присматривать за клубами, а поскольку Антон все еще находится в больнице, я взял с собой Сергея в качестве запасного варианта для отслеживания грузовика.

Когда Сергей на задании, это всегда означает, что того и гляди случится катастрофа. В прошлом году его отстранили от полевых работ после того, как он взорвал весь ирландский склад, оставив после себя только пепел. Я понятия не имею, о чем думал Роман, когда отправлял его на задание несколько месяцев назад, когда мы сражались с итальянцами. Этот человек – чертова бомба замедленного действия. Если бы я не знал, то никогда бы не догадался, что они сводные братья.

Никто, кроме Романа и Максима, не знает, чем занимался Сергей до того, как пришел в Братву, но у меня есть подозрения. Каждый в нашем кругу должен уметь обращаться с пистолетом и винтовкой. Сергей владеет всеми видами оружия, с которыми когда-либо сталкивался: снайперской винтовкой, ручным пулеметом и даже гранатометами. Он также спец по всем видам взрывчатых веществ – самодельных и профессиональных. Обученный военными – машина для убийств, возможно, из спецназовцев.

– Не забудь, о чем мы договаривались, – говорю я. – Ребята займутся водителем. Ты заминируешь грузовик и подождешь, пока я вытащу девушку. Не отклоняйся от плана. И не взорви этот чертов грузовик, пока я еще внутри, Сергей.

– Ты сегодня какой-то нервный.

– Я хочу покончить с этим как можно быстрее. Меня дома ждет жена, и она хочет, чтобы я вернулся целым и невредимым.

– До сих пор не могу поверить, что ты женат.

– Что ж, может, и тебе стоит попробовать.

Он несколько мгновений смотрит на дорогу переднами, прежде чем ответить.

– Я уже пробовал. Ничем хорошим это не закончилось.

Вот это да. Я понятия не имел, что Сергей был женат.

– Что случилось?