Текст книги "Смертельные друзья"

– Зачем им надо было следить за квартирой, если они знали, что именно будут брать – плейер и запонки? – раздумывала она вслух.

– Анна предположила, – сказал я, – что, возможно, следили за мной люди Бруно Фулгера, который хочет нагнать на меня страху. Но опять-таки неясно, зачем им понадобилось вламываться в дом? «Вы выставили на посмешище мою жену, мистер Престон, за это вам придется расплатиться папиными часиками. Теми самыми, которые он подарил вам на совершеннолетие», – дурашливо выговорил я, имитируя немецкий акцент.

– А Бруно способен на такие вещи? – удивилась Сузи. – Я о нем почти ничего не знаю, кроме того, что читала в «Хэлло!»

– А там о нем писали?

– Километрами! Главным образом про замок. Двадцать страниц – и на каждой фотографии хозяева в интерьере. Бесконечно: в бальном зале, в спальне, на подвесном мосту, в автомобиле с поднятым верхом. Жена каждый раз в новом туалете, а Бруно везде в одном и том же твидовом пиджаке.

– Хорошо бы взглянуть!

– Я принесу. Номер вышел прошлым летом, у меня есть.

– Знаешь, что еще может пригодиться? Узнай, пожалуйста, в Лондоне сейчас Бруно или нет. В пятничной «Стандард» было фото – он выходит из «Коннота». Интересно, уехал он уже или нет. И если уехал, то хорошо бы выяснить когда.

Вернувшись в офис, я немедленно позвонил Анне. Она ведь еще ничего не знала о вторжении. Странно, что она пока так и не отзвонила мне, но я так замотался с делами, что на время забыл о ней. На этот раз трубку подняли после третьего звонка.

– Алло? – произнес незнакомый мужской голос.

– Могу я поговорить с Анной?

– Кто ее спрашивает?

– Кит Престон.

– Мисс Грант не может подойти к телефону. – Что вы хотите этим сказать? С кем я разговариваю?

– Это сержант Мюррей из городской полиции.

– А что случилось? Вы случайно не арестовать пришли Анну? – беспечно осведомился я. – Она что, нарушила правила движения на роликах?

– Видите ли, сэр, дело не шуточное. Очень серьезное происшествие.

Сердце у меня секунду замерло, а ноги подкосились.

– Какое еще происшествие? Она дома?

– Боюсь, не могу вам ответить, сэр.

– Послушайте, я друг Анны и ее коллега. Точнее, я ее босс. Где она?

– Я уже говорил, я не уполномочен входить в детали, сэр. Нас вызвала сюда минут пятнадцать назад португальская леди, которая, как я понимаю, здесь прибирает.

– Господи! Я могу чем-нибудь помочь?

– Ситуация под контролем, сэр. «Скорая помощь» поставлена в известность. – Он прокашлялся. – Неприятно говорить вам, сэр, но, по правде, она уже не нужна. Мисс Грант мертва продолжительное время.

К горлу подступила тошнота. Рука, сжимавшая трубку, задрожала и покрылась потом. Во рту пересохло, я с трудом разлепил губы.

– Но я видел ее вчера. Точнее, в субботу. В субботу поздно вечером. Мы вместе обедали. Она прекрасно себя чувствовала. Она не могла умереть.

Полисмен попросил меня подождать у телефона, слышно было, как он разговаривает с кем-то по рации.

– Мистер Престон, я только что переговорил с инспектором, он просил вас подъехать как можно быстрее. «Скорая» сейчас прибудет, но в любом случае нам нужен человек, который сможет опознать тело. Португальская леди очень расстроена…

Все это было столь нереально, что не укладывалось у меня в голове. Пару минут назад я спокойно снял пиджак и повесил на спинку стула. А теперь узнаю, что Анна мертва. И полисмен просит меня приехать и опознать тело.

– Разумеется, – ответил я. – На такси я доеду до Харрингтон-гарденз минут за пятнадцать-двадцать. Я постараюсь быть как можно быстрее.

Я схватил пиджак, деньги и выскочил из кабинета. Сузи варила кофе для предстоящего совещания, и народ уже начал собираться. Я тронул Сузи за локоть и увел к себе.

– Это какой-то кошмар, Сузи! С Анной Грант случилось что-то ужасное. Я только что разговаривал с полицией, но подробностей мне не сообщили. Мне надо ехать туда, отмени совещание, придумай что-нибудь. Никому не говори, что случилось, ни единому человеку, я знаю, ты умеешь держать язык за зубами. Я вернусь, как только смогу.

Я поймал такси и сел на заднее сиденье. Мы проехали Пиккадили и угол Гайд-парка, потом по мосту Найтсбридж, свернули на Глостер-роуд, потом направо и въехали на Харрингтон-гарденз. Это заняло четырнадцать минут. У дома стояла карета «Скорой помощи» с открытыми задними дверцами. На ступеньках дежурила женщина-полисмен.

Она связалась по рации с инспектором в доме и знаком указала мне на дверь.

– Последний этаж, сэр. Вас там встретят.

Неужели только в четверг вечером я был здесь в последний раз? И четырех дней не прошло. Анна шла по лестнице впереди меня с роликами под мышкой и нашаривала рукой ключ в кармане.

Старший офицер инспектор Баррет ждал меня у дверей. Мы обменялись рукопожатием, он поблагодарил меня за то, что я приехал. «Когда мы войдем, сэр, прошу вас ничего не трогать руками. И прошу вас надеть вот это».

Он потянул мне белую куртку и брюки из толстой бумаги. На брюках был эластичный пояс. Потом дал пару тапочек вроде тех, что предлагают в полете, и резиновые перчатки телесного цвета.

– Когда мы войдем, прошу вас держаться как можно ближе ко мне, – сказал старший инспектор Баррет. – Шаг в шаг, понимаете? Нам следует держаться предписанного пути, чтобы не нарушить картину преступления.

В гостиной на белом диване неподвижно лежала Мария, португалка, которая приходила к Анне убираться. Криминалист снимал отпечатки пальцев с окна. Второй полицейский обрабатывал ковер, пинцетом собирая ворсинки и складывая их в стерильный контейнер. В спальне за открытой дверью я увидел медэксперта, склонившегося над постелью. Он разогнулся, печально покачал головой и стал складывать инструменты в саквояж. Фотограф делал снимки.

Анна с серым лицом, вытянувшись, лежала на кровати. Даже я, ничего не смысля в медицине, понял, что она давно мертва. Рядом с кроватью на тумбочке лежал роман Габриэля Гарсиа Маркеса и толстая красная книга со штрихкодом Кенсингтонской библиотеки – «Кто есть кто в деловом мире Гонконга».

Медэксперт что-то говорил Баррету, до меня словно откуда-то издалека доносились его слова: «Патологоанатом скажет, конечно, точнее, но, судя по первичным признакам, смерть наступила вчера рано утром. Где-то между полночью субботы и полднем воскресенья, не позже. Судя по температуре тела, она мертва как минимум сутки».

– Причина смерти?

– Это скажет патологоанатом. Но по всем внешним данным это, несомненно, удушение. Синяки на шее ярко выражены. И состояние синяков совпадает с временем смерти. Видите – вот здесь и здесь.

Преодолевая дурноту, я посмотрел на шею Анны; на ней виднелось зеленовато-коричневое, начинающее чернеть кольцо характерных пятен.

– Следовательно, убийство? – уточнил старший инспектор.

– Господи, – прошептал я.

– Да, похоже, что так, – ответил медэксперт. И добавил: – Имеется также след от удара в основание черепа. Это надо проверить рентгеном, но вполне вероятен перелом.

– В результате падения, предшествовавшего смерти?

– Вероятнее всего. Если не возражаете, я хотел бы упаковать труп и отправить в морг. Я сообщу в отдел убийств, но чем скорее начнется экспертиза, тем лучше.

– Согласен, – ответил Баррет.

После его ухода я официально опознал труп Анны.

Да, механически отвечал я на протокольные вопросы, это Анна Элизабет Грант, проживающая по адресу: Харрингтон-гарденз, Лондон, СУ 7. Да, покойная известна мне в течение шести лет, и я могу достоверно подтвердить, что это она. Я также сообщил, что ее ближайшая родственница – мать, Бриджет Грант, проживающая в Белсайз-парке, покойная также имела брата, который, насколько мне известно, работает за границей.

Когда я закончил, у меня кружилась голова, и я спросил, можно ли налить стакан воды в кухне. Рядом с раковиной стояли на сушильной доске перевернутые донышком вверх бокалы. Один из них, вероятно, тот, из которого я пил в четверг вечером. Спуская воду из крана, я заметил на хлебной доске ключи от квартиры – не ту связку, которую Анна обычно носила с собой, а ключи, что она одалживала друзьям в тех редких случаях, когда у нее кто-то останавливался. Не отдавая себе отчета, я почему-то схватил их и сунул в карман пиджака.

Я прошел в гостиную и как мог постарался успокоить Марию, которую хорошо знал. Анна превратила рассказы своей помощницы в длинную «мыльную оперу». Я знал всю ее подноготную – историю замужества и развода с официантом родом из ее же деревни, со всеми сопровождавшими эти событиями скандалами и примирениями. Теперь Мария встретилась еще с одной трагедией, с которой ей предстояло справиться.

– Такая красивая леди, – причитала Мария, – прекрасная. Такая счастливая. И кому понадобилось ее убивать? Зачем? Ну скажите мне, зачем?

Старший инспектор Баррет вышел к нам и объявил, что мне придется еще раз дать показания. Я рассказал, что в субботу вечером мы вместе ездили на обед и Барни Уайсс на машине с шофером доставил ее домой около одиннадцати. Потом мы разговаривали по телефону, причем Анна была в отличном настроении, и, насколько я мог понять, дома она была одна.

Я хотел было рассказать о статье, которую Анна написала про Фулгеров, но решил, что это преждевременно. Если меня еще вызовут, я могу об этом упомянуть. Если это будет уместно.

Умолчал я и о том, что в субботу мы занимались любовью.

Старший инспектор Баррет поблагодарил меня за помощь и добавил, что свяжется со мной в ближайшее время.

Я, шатаясь, вышел на лестницу. Какое-то неясное чувство мучило меня. Мне казалось, что в квартире что-то было не так, но что именно, я не мог понять.

Уже на полдороге к офису я понял, в чем дело: в квартире Анны не хватало ее компьютера. Он исчез из гостиной. Обычно он стоял на специальном столике возле письменного стола, ниже на полке стояли принтер и модем. И вот сейчас принтер был на месте, а компьютер пропал.

Я поймал такси на Глостер-роуд и вернулся на Парк-плейс около четырех. Холл, заставленный стендами с журналами, выглядел точно так же, как час назад, когда я его покидал.

Чарли, наш привратник, все также курил сигарету за столиком рецепции и смотрел крикет по маленькому телеприемнику с выключенным звуком. Сотрудники отдела моды тащили из лифта ворох одежды для фотосессии, а двое грузчиков проносили через вращающиеся двери кресло для офиса.

Сузи ждала меня в дверях, и вид у нее был крайне озабоченный. – Ну, что там? – тихо спросила она.

– Хуже не бывает. Она мертва.

Я вдруг почувствовал не горечь, а ярость. Мне хотелось своими руками задушить Микки Райса. В этом не было никакой логики, ведь у меня не было ни малейшего доказательства того, что между смертью Анны и этой пакостью в «Санди таймс» есть хоть какая-то связь, но что-то подсказывало мне, что Микки тут играет не последнюю роль. Какого черта он вылил на нее ушат грязи? Мне не терпелось встретиться с ним лицом к лицу, бросить ему в физиономию, что мне все известно, и посмотреть, как он будет реагировать.

– Сузи, пригласи ко мне Микки Райса.

– Вы полагаете, это разумно? Может быть, отложить разговор с ним до завтра?

– Ты думаешь, я не в себе? Именно потому я и хочу видеть его немедленно. Пока не остыл.

– Имейте в виду, Дельфину нельзя сюда вмешивать.

– Можешь не волноваться. Волноваться следует только за судьбу Микки.

Я слышал, как Сузи дозванивается в кабинет Микки и говорит Дельфине, что это срочно. Через четыре минуты в дверях появился Микки, вырядившийся в черные брюки в обтяжку и черный пиджак от Ямамото. Волосы у него были на тон светлее, чем в пятницу. Впрочем, возможно, это мне только показалось.

– Садись, – кивнул я на кресло возле моего стола.

Что-то в тоне, каким это было сказано, видно, насторожило Микки, потому что он на секунду замешкался, прежде чем бухнуться в кресло.

– Я хочу задать тебе прямой вопрос, Микки, и получить на него столь же прямой ответ. Скажи только – да или нет.

Микки поспешно кивнул.

– Говорил ли ты или не говорил с Кэрол Уайт из «Санди таймс» об Анне Грант?

– Ах ты, боже мой, – протянул он. – Так вот о чем речь.

– Я просил – да или нет. Так говорил ты с ней или нет? Отвечай.

– Нет, не говорил.

– А мне сказали, что говорил. Ты разговаривал с ней из кабинета в пятницу.

– Кто мог такое сказать? А, понятно, моя секретарша, кто же еще. Я ее уволю, она не справляется со своими обязанностями, это любой подтвердит.

– Ошибаешься, – соврал я, – я получил информацию из «Санди таймс». Значит, они тебя процитировали.

– Только в части комплиментов. Послушал бы ты, что другие наговорили! Кэрол Уайт кое-что мне зачитала, я, собственно, потому и согласился ответить на их вопросы, чтобы восстановить баланс. Анна Грант весьма непопулярна, к твоему сведению, хоть мне и неприятно тебе это сообщать, поскольку ты ее друг.

– Вся эта муть – чистейшая, между прочим, клевета, могла пролиться только из недр нашего офиса. И ты это прекрасно знаешь.

– Если ты имеешь в виду меня, тебе лучше взять свои слова назад. Очень многие здесь ненавидят Анну Грант, и скажу тебе как на духу, если бы ни «Светская жизнь», которая подкармливает ее, заказывая портреты знаменитостей и обеспечивая интервью благодаря нашим связям, она была бы ничем. Нулем без палочки.

– Микки, не пори чушь. Тебе отлично известно, что Анна проделывала всю работу сама, от начала и до конца.

– А потом приходилось от начала и до конца все переписывать за нее. Спроси кого хочешь. Я знаю, для тебя и солнце светит из ее задницы, но я могу дать тебе посмотреть ее тексты в том виде, в каком мы их получаем. Целую неделю убиваешь на редактирование.

– Послушай, я не собираюсь обсуждать с тобой ее журналистский талант, как и то, что, кроме твоего, еще два наших журнала печатают ее интервью, и я никогда не слыхал, чтобы кто-то на нее жаловался. Совсем наоборот. Меня удивляют твои контакты с Кэрол Уайт. Ты прекрасно отдаешь себе отчет в том, что это нож в спину журналу. Ты наносишь прямой вред «Светской жизни». Эта публикация оттолкнет от нас людей, которых мы захотим интервьюировать.

Микки наконец допер, куда я клоню, но в глазах его появился какой-то маниакальный блеск.

– Если уж речь зашла об ущербе «Светской жизни», – сказал он, – то куда больший вред нанес ей ты с Анной Грант. Все были против того, чтобы поместить на обложке фото Анастасии Фулгер. Надеюсь, ты это не забыл. Мы уже получила два отказа от интервью. От Арианны Стассинопулос Хаффингтон и герцогини Олби. Мы их обеих несколько месяцев умасливали, и они уже согласились, а теперь отказались. Анастасия Фулгер везде раззвонила про то, как ее обидели, и убедила всех знакомых не связываться с нами.

– Ты прекрасно знаешь, почему мы поместили это фото. В любом случае это не дает тебе права, как редактору Анны, распространять о ней грязные сплетни в утеху воскресным газетам. У нас говорят, что ты пошел на это из черной зависти. И если это правда, ты просто жалкий тип. Анна – звезда твоего издания. Ели ее поливают грязью, брызги летят на тебя.

– Очевидно, мы откажемся от ее услуг, – злобно заявил Микки. – Никто не будет против возражать, особенно после скандала с Фулгер. Никто из наших вероятных персонажей не даст согласия иметь с ней дела. Она в черном списке. Ее контракт заканчивается в сентябре, и я не намерен его возобновлять.

– Тебе и не придется этого делать, – медленно произнес я. – Анна мертва.

Микки отпрянул, как от удара. С моей стороны удар был запрещенный, но стоило его нанести, чтобы увидеть, как он его воспринял.

– Что ты хочешь этим сказать – мертва?

– Ее нашли в ее квартире. Она умерла в выходные.

– Поверить не могу. Это невозможно, – пролепетал Микки.

– Тебе надо вернуться в редакцию и сообщить об этом сотрудникам. Уверен, что даже те, кто, по твоим словам, ее ненавидел, будут оглушены сообщением о гибели лучшего автора вашего журнала.

Микки поднялся и вышел из комнаты, стараясь не встретиться со мной взглядом. Но когда он прикрывал за собой дверь, я увидел его лицо. На нем было написано множество эмоций: шок, возбуждение и кое-что еще. Торжество. Да, в его лице явственно читалось торжество. И это меня насторожило.

10

Утром я проснулся все с тем же чувством ярости против Микки. И против себя самого за то, что ввязался в спор с Райсом. И еще я чувствовал себя усталым, убитым и опустошенным.

Сузи скормила мне три таблетки солпадеина, растворив их в свежевыжатом апельсиновом соке. Я обычно не принимаю таблеток, но на этот раз выпил без слов.

Я проснулся часа в три ночи мокрый как мышь. Меня трясло. Наверное, мне приснилась Анна, потому что я проснулся с мыслью о ней, и в глазах моих стояло ее лицо, ее волосы, рассыпанные по голым плечам, розовое льняное платье. Она казалась настолько живой, что я протянул руку, чтобы коснуться ее. Мне захотелось ее поцеловать. Но мои пальцы вместо ее щеки уткнулись в пустоту. Я с ужасающей отчетливостью вспомнил, что Анна мертва.

Уснуть мне больше не удалось. Перед глазами плыло лицо Микки с выражением торжества на нем. Мысли вихрем завертелись у меня в голове. Неужели Микки имел отношение к убийству Анны? Если он так завидовал Анне и боялся, что она займет его место редактора «Светской жизни», он, конечно, мог убрать ее с дороги. Но способен ли он на убийство? Журналистика была смыслом жизни Микки, нельзя было и представить, чтобы он смог заняться чем-то иным. Если он потеряет работу у нас, вряд ли его приютит кто-нибудь из наших конкурентов или даже возьмут в какое-нибудь воскресное цветное приложение. Он успел слишком многим напакостить.

Думая о нем, я понял, как я, в сущности, мало о нем знаю. К тому времени, как я начал работать в издательстве, он уже занимал пост редактора «Светской жизни» лет шесть или семь, а до того был заместителем легендарной Баффи Леджюна. Мне всегда говорили (чаще всего сам Микки), что в последние годы правления Баффи он делал за нее всю работу, пока Баффи в шляпке вкушала обед в «Кларидже» или «Козери». Однажды вечером Баффи, которая, казалось, будет царствовать вечно, подавилась суши на выставке столовой посуды и была доставлена в реанимационное отделение больницы короля Эдуарда VII. Три месяца она цеплялась за жизнь, страдая полной потерей памяти из-за недостатка кислорода. Микки доблестно проявил себя на посту. Когда Баффи наконец отошла в мир иной, у Билли Хиткоута не хватило мужества пригласить на это место кого-нибудь другого. А может быть, у него просто никого не оказалось на примете. Таким образом, Микки Райс, подвизавшийся на вторых ролях, стал официальным редактором «Светской жизни».

Ничего о его личной жизни за пределами редакции я не знал. Он жил в квартале от Мэрилибоун Хай-стрит, в квартире, принадлежавшей благотворительному фонду, так что платил он за нее сущие гроши. Никто из наших у него не бывал, во всяком случае, я об этом не слышал. Он развлекался в ресторанах, расплачиваясь по кредитной карточке компании. Обедал и ужинал он, насколько я мог понять, еженедельно подписывая его счета, в кругу стареющих актрис, обнищавших аристократов и богатых европейцев типа Анастасии Фулгер.

Той ночью мне вспомнилось кое-что еще.

Если Микки имел отношение к смерти Анны и если Анна умерла утром в воскресенье, значит, он либо должен был звонить ей после одиннадцати в субботу вечером или рано утром в воскресенье. И назначить ей встречу.

Я знал по своему опыту, что, если звонить Анне рано утром, особенно в воскресенье, приходилось долго ждать ответа. Она так долго не снимала трубку, что успевал включиться автоответчик. Вы слышали, как ее голосом он извещал, что сейчас в доме никого нет, а потом врубалась заспанная Анна, спрашивая: «Кто говорит?» Автоответчик продолжал работать все время, так что разговор автоматически записывался.

Допустим, Микки позвонил ей в семь или восемь утра в воскресенье. Анна наверняка еще спала. Следовательно, разговор должен был быть зафиксирован. И, значит, улика находится в ее квартире на Харрингтон-гарденз. В квартире, ключи от которой лежали у меня в кармане.

Я принял решение: сегодня же вечером, после работы, я отправлюсь туда. Я, конечно, сильно запоздал, но, чем черт не шутит, может, мне удастся прищучить Микки.

Однако была и другая версия: может, Микки тут и ни при чем. Тогда это скорее всего Фулгеры.

– Сузи! – позвал я. – Я хотел тебя спросить, тебе удалось узнать, съехал Бруно Фулгер из «Коннота» и куда он двинулся?

– Да, – откликнулась она. – Я разговаривала с портье вчера вечером. Он сказал, что он выехал поздно вечером в воскресенье. Очевидно, теперь он в Сент-Морице.

– Значит, все утро воскресенья он пробыл в Лондоне.

– Безусловно. Знаете, в «Конноте» ведь не любят распространяться о клиентах. Мне даже пришлось приврать. Я сказала, что звоню от его портного, нам надо доставить ему костюм. Они сказали: «Вы опоздали на день. Мистер Фулгер покинул нас вчера в семь вечера».

– Будь добра, сделай еще вот что. Тебе придется напрячь умишко. Задание непростое. Когда вчера я был в квартире Анны, я заметил, что исчез ее компьютер. Может, это ерунда, может, она отдала его в мастерскую или еще что, не знаю. Не могла бы ты обойти сервис-центры в Южном Кенсингтоне и проверить, нет ли его там? И у ребят из нашего техцентра тоже спроси. У нее был «Эппл-Мак». Насколько мне известно, они централизованно обслуживают все свои машины. В четверг вечером компьютер был на месте, а теперь его нет. Так что его должны были бы забрать в пятницу или в субботу утром.

Сузи округлила глаза:

– И сколько времени мне на это дается?

– Ну, скажем, до четверга. К моему возвращению из Парижа.

– Кстати, вы не забыли, что сегодня после обеда у вас назначено совещание с шеф-редакторами? Я собрала народ на два тридцать. Рановато, конечно, но вы же просили подготовить бумаги и сделать копии, чтобы взять с собой в Париж.

– Очень предусмотрительно с твоей стороны.

– Значит, завтра, пока вы будете расслабляться на правом берегу Сены, я проведу волшебный день, рыская по сервис-центрам.

– Прежде чем мы начнем совещание, – сказал Кевин Скай, – я хотел бы сказать для протокола две вещи. Во-первых, в связи с тем, что «Светская жизнь» вполне правомерно получает львиную долю рекламы от «Мушетт», я категорически заявляю, что расценки с увеличением вала не должны падать. Наоборот, я ожидаю шестипроцентной прибавки. Во-вторых, если они сократят объем ниже тридцати восьми полос, я прикажу редакторам не упоминать их продукцию вообще. Никакую.

– Это нормально для «Кутюр», – сказала Кей Андерсон, – но «Светская жизнь» не может позволить себе такой роскоши. Мы ведь даже не основное издание. И если вы упретесь рогом и будет выяснять отношения с «Мушетт», нас просто выпихнут с рынка.

На совещании присутствовали четверо наших шеф-редакторов, каждый с толстой папкой, на которой значилось «Мушетт 1987–1996». В них содержалась десятилетняя деловая история: количество полос, затребованных рекламодателем, цены на каждый отдельный брэнд, скидки на пакетное размещение рекламы и специальные предложения по сделкам. В некоторые месяцы, например, рекламе крема для лица от «Мушетт» гарантировалось место на форзаце. В другие это место отводилось «Клиник» или «Ланком». Три раза в год «Мушетт» красовалась на последней странице обложки, или на обороте первой, или на странице сразу после гороскопов. Они особо доплачивали за эти привилегированные площади, которые называются элитными и за которые боролись новые, еще не слишком утвердившиеся рекламодатели. Время от времени какая-нибудь новорожденная американская или японская компания пробовала откупить для себя местечко получше, предлагая нам выгодные цены. Мы, как правило, отказывали. Лучшие места в толстых глянцевых журналах распределяются с точки зрения добрососедства. Если поместить сюда выскочку, респектабельные люди могут и съехать. Хоть мы и называем эту политику партнерской, на самом деле она приносит немалую выгоду, потому что держит на крючке этих самых партнеров.

– Давайте перейдем к повестке дня, – нетерпеливо прервал я начавшийся было спор. – Все собрались? А где Кэти из «Стиля»?

Вошла Сузи с чайным подносом.

– Кэти задержалась на ярмарке «Дизайн интерьера», но она оставила мне свои пожелания на будущий год и хотела бы, чтобы вы довели их до сведения французов. В прошлом году они получили три полосы рекламы от «Мушетт» и три модульных рекламы духов. Ей хотелось бы в будущем году получить пятнадцать полос.

– Пятнадцать! – Кевин произнес это так, словно получил личное оскорбление. – Какая же приличная косметическая компания даст столько рекламы в такой дешевый листок?

Сузи, обходившая собравшихся с молочником, сказала:

– Вот и я о том же самом ее спросила. Она объяснила, что по последним опросам число читателей «Стиля», ответивших, что они «любят баловать себя дорогими духами», превысило число читателей всех других журналов на рынке.

– Так или иначе, – возразил Кевин, – если мы будем просить у «Мушетт» больше рекламы для других наших изданий, то «Кутюр» останется меньше, а нам это невыгодно.

– Нам сделали весьма специфическое предложение, – сказал я, призывая народ к порядку. – Очень специфическое. Они, конечно, безумцы, но если мы получим эксклюзив и оторвемся от «Инкорпорейтид», выгода может быть очень чувствительная. Точнее, дело обстоит так, что если мы согласимся, то можем либо выиграть, либо проиграть, а если откажемся, то Говард Тренч укатает нас в асфальт.

– Знаешь, что меня сдерживает? – спросила Кей. – Как «Мушетт» может всерьез рассматривать возможность отдать всю рекламу «Инкорпорейтид»? Их издания – второсортная дешевка. Одни названия чего стоят! «Домашний кулинар», «Левые девочки», «Городские сплетни». И все только про оргазм и рецепты жареных кур.

– И тем не менее, – продолжил я, – это информация из первых рук, от Пьера Ру. Их валовый тираж гораздо больше нашего, а расценки ниже.

– Ниже, – повторил Робин Риз, шеф-редактор «Мира мужчин», – не то слово! Вчера в агентстве я слышал, что они продали оборот задней обложки «Городских сплетен» «Ауди» знаете за сколько? За тысячу двести фунтов! Просто даром отдали! За тысячу двести! Элитное место!

– Если мы выиграем тендер, – сказал я, – дело будет не просто в расценках. Иначе мы бы уже проиграли. Тут Тренч нас обскачет. Нам надо сосредоточиться на дополнительной для них выгоде. То есть на том, что мы можем сделать для «Мушетт», чтобы помочь раскрутить их новые брэнды.

– Как, например? – поинтересовался Робин. – Пустить Кевина по Оксфорд-стрит живой рекламой?

– А что вы скажете насчет прямой рассылки? – предложила Кей. – Мы могли бы предложить рассылать подписчикам образцы.

– За наш счет или за их? – уточнил Робин. – Поставки для 626 тысяч человек влетят в грошик.

– За наш счет, – подтвердил я. – Но цену можно включить в подписку. Тогда на нас это не скажется.

– Можно еще один вариант предложить, – разошелся Кевин. – Вкладывать в номер «Кутюр» купон для получения в магазине бесплатного образца омолаживающего крема.

– И в «Светскую жизнь» тоже, – съязвила Кей.

– Не зарывайся, дорогая, – осадил ее Кевин. – Речь должна идти только о «Кутюр». Три миллиона двести тысяч читателей.

– Вообще-то, – вмешался я, – на мой взгляд, речь должна идти о раскрутке во всех изданиях компании. Все четыре журнала должны включиться в рекламную акцию товара.

– А что предлагает «Инкорпорейтид»? – осведомился Робин Риз. – Только скидки на размещение рекламы?

– Я краем уха слышала, – сказала Кей, – что Говард Тренч решил переплюнуть сам себя и тайно готовит какую-то презентацию.

– Хорошие новости, – отозвался Кевин. – Могу себе представить, во что это выльется.

– Не надо недооценивать противника, – сказал я. – Если им в голову пришла парочка свежих идей плюс существенные скидки на рекламу – они, глядишь, и перехватят у нас «Мушетт».

– Вот что я вам скажу, – ответил Робин. – Если «Мушетт» снимет рекламу в «Мире мужчин», я больше ни на какие уступки им не пойду. Кончено. У меня Келвин Кляйн с Хьюго Боссом в очереди стоят. Я с превеликим удовольствием расплююсь с Жан-Марком Леноем и всей его маркетинговой бандой. Мы так много сделали в своем журнале для «Мушетт», и вот вам благодарность.

– Кроме того, – подхватила Кей, – Жан-Марк Леной в последний раз увидит свою рожу на страницах «Светской жизни».

– Давайте рассмотрим и такую возможность: действовать через их головы, – предложил я. – Фабрис Мушетт пока что их босс и держатель половины акций. Я утром отправлюсь в Париж и по пути загляну к нему. Не забывайте, что его внучка прошлым летом проходила у нас практику.

– Довольно опасный маневр, – заметила Кей. – Обращаться непосредственно к хозяину – это может и боком выйти. Тогда уже ничто не поможет.

– Ладно, тогда оставим эту возможность как резервную. Но нам нужно придумать что-то еще. Идеи с дармовыми образцами хороши, но нам нужно что-то ударное, чтобы повергнуть «Инкорпорейтид» в прах.

– Может быть, нам статистика что-нибудь подскажет? Мы ведь изучаем аудиторию, свою и их, нельзя ли извлечь отсюда полезную информацию? – спросил Робин Риз.

– Увы, отсюда ничего не выжмешь. С точки зрения статистики у нас почти никаких различий. Хотя, с другой стороны, вот что можно попробовать. Вы же знаете, какие они снобы, эти французы, так что дельце может выгореть. Только для этого нужна стремительность. Нам потребуются последние восемь номеров всех изданий «Инкорпорейтид» и наших. И к утру надо сделать несколько новых слайдов.

* * *

В сумерках я проехал через весь Лондон и оставил машину на стоянке позади отеля «Хилтон – Тара». Оттуда три минуты ходьбы до Харрингтон-гарденз.

Чем ближе я подходил к дому Анны, тем тягостней становилось у меня на душе. В течение дня привычные заботы отодвигали мысли о ней на задний план, но они не уходили совсем, а оседали где-то в глубине сознания, словно выжидая момент, чтобы накрыть меня с головой как черным одеялом. Не знаю, как мне удалось провести последнее совещание с редакторами.

В кармане позвякивали ключи от квартиры Анны. Я на ощупь определял, какой из них от какой двери. Вот этот толстый – от подъезда, еще два тонких от ее двери. Не годится долго разбираться с ключами у входа.

А вдруг полиция опечатала квартиру? Я видел по телевизору: дверь крест-накрест заклеивают лентой, чтобы никто не проник. На этот случай у меня был с собой небольшой кухонный нож и пара замшевых перчаток.

Когда я подошел к дому, возле него какая-то девушка пыталась припарковать свою машину на свободном куске асфальта, и я сделал круг, дожидаясь, пока она уйдет, чтобы не мозолить глаза. Меньше всего мне хотелось, чтобы меня застали копошащимся с ключами возле дверей дома Анны. Все-таки я был последним, кто видел ее живой, и мое появление сейчас выглядит подозрительно. Тем более что я довольно часто здесь бывал и, наверное, примелькался жильцам.