Текст книги "Смертельные друзья"

Ник Коулридж
Смертельные друзья

Часть I
20 июня – 6 июля

1

Еще не пробило одиннадцати, но налицо были все признаки того, что день не задался. Я провел сорок минут в беседе с директором отдела реализации, и, как мы с ним ни тасовали цифры, они упрямо показывали одно и то же: тиражи падают. Потом прозвонилась шеф-редакторша «Стиля», чтобы предупредить меня, что в августовском номере у них будет на семнадцать полос меньше рекламы, чем планировалось. Стало быть, дело обстояло гораздо хуже, чем я ожидал. Семнадцать полос – огромная потеря в деньгах: сто десять с половиной тысяч фунтов после отчислений агентству и учитывая скидки рекламодателям. Я спросил, какого черта она держит в штате восемь человек, если они покрывают всего двадцать семь страниц в месяц? Она обиделась. Я понял, что пора слегка расслабиться и собраться с духом. Как назло, мне даже не удастся пойти спокойно пообедать где-нибудь недалеко от офиса, который находится на Парк-плейс, надо ехать на деловую встречу черт знает куда, и придется брать такси, а я терпеть этого не могу.

Потом в кабинет вломился Микки Райс из «Светской жизни» и заявил, что возникла проблема с материалом об Анастасии Фулгер.

– Она настаивает, чтобы мы прислали текст на одобрение, – сказал Микки. – Сама уже два раза звонила, и ее адвокат прислал письмо. Грозятся наложить запрет на публикацию.

– У нас не принято давать текст на одобрение, – ответил я. – Тебе это прекрасно известно. И вообще, мы уже отправили статью в печать. Передай адвокату, что они опоздали.

Микки выглядел расстроенным. Он нервно теребил золотую пряжку на своих кожаных штанах. Я вздохнул. Ясное дело, мы прокололись.

– Микки, ничего сделать нельзя.

– Я ей ничего и не обещал. Честно. Сказал только, что она сможет прочитать свои слова.

– Ты чокнулся, что ли? Она же камня на камне от них не оставит!

– Она того и хочет.

– Нельзя ей этого позволить. Это же гиблое дело!

– Адвокат ей напел, что она лишнего наплела насчет Бруно.

– Черт подери, Микки! Ты ей чего-нибудь в письменном виде обещал?

– Нет.

– И на том спасибо.

Если она не сумеет прижать нас с бумагами в руках, можно на это дело плюнуть. Номер выйдет в продажу в середине дня в пятницу, а тогда уже поздно будет что-либо запретить.

Микки по-прежнему нервно ерзал в кресле.

– Вообще-то может что-нибудь на письме у нее и осталось. На открытке. Я послал ей записку с благодарностью за обед и мог ляпнуть что-нибудь лишнего.

– Какого черта тебя понесло обедать с Анастасией Фулгер, хотел бы я знать?

С этим Микки все не слава богу. Он в принципе неплохой редактор, но у него есть серьезный недостаток. Ему страсть как хочется проникнуть в высший свет. Мало ему печатать статьи про знаменитостей, ему хочется водить с ними компанию, числиться в приятелях. А журнал это компрометирует. Коли ты обедаешь с персоной, которую помещаешь на обложке, ты тем самым невольно обязуешься ей польстить. Этим самым Микки портил дело своим журналистам, которых посылал брать интервью, потому что им уже нельзя было показывать зубки.

Надо же было додуматься – обедать с Анастасией Фулгер! Миссис Бруно Фулгер, которая собирается разводиться со своим мужем, немецким стальным королем, – это не женщина, это кошмар, а он с ней дружить вздумал!

– И куда же она тебя пригласила, позволь спросить?

– В бар «У Гарри». Честно, Кит, это было совершенно невинное мероприятие, девичьи посиделки. У меня в этом баре как раз дела были по журналу.

– Интересно, Анна в курсе?

Анна Грант – одна из журналисток, работающая с нами на договоре. Наверное, самая лучшая из них. У нее исключительный дар так выстроить разговор, что собеседник остается в недоумении: то ли его превознесли до небес, то ли выставили дураком. Конечно, такую фигуру, как Анастасия Фулгер, должна была обрабатывать Анна.

– Потому-то я к тебе и пришел, – сказал Микки, избегая смотреть мне в глаза. – Анна говорит, если мы хоть слово тронем в ее тексте, она с нами распрощается. Прямо в истерику впала. Телефоном в меня запустила, когда я попытался ее образумить. Так и нарывается на пинок под зад коленкой.

В этот момент в дверь просунула голову моя секретарша Сузи.

– Извините за беспокойство, на линии Анна Грант. Я сказала, что у вас совещание, но она настаивает, чтобы я ее с вами соединила. И еще: внизу вас ждет такси, чтобы ехать к «Дафни».

– К «Дафни»? Это же через весь Лондон! – Я обреченно вздохнул. – С кем хоть обедать-то придется?

– С французами из компании «Мушетт». Все документы в папке.

Она протянула мне бумаги, испещренные цифрами, в прозрачной пластиковой папке. «Мушетт» – наш пятый по значимости рекламодатель косметики и парфюмерии. На первой странице стояла цифра 426 тысяч 15 фунтов – столько они перевели на счет наших четырех журналов в прошлом году. Львиная доля отходит «Кутюр», остальное – в мужской журнал «Мир мужчин», это про одеколон и лосьоны для бритья, а про духи, крем и помаду – в «Стиль» и «Светскую жизнь».

– Спасибо, Сузи.

Сузи – мой ангел-хранитель. Обычно так всегда и говорят про секретарш, но Сузи, без дураков, действительно классная. С тех пор как меня оставила жена, или я ее оставил, в общем, неважно, кто кого оставил, Сузи стала для меня всем. Она закупает еду, забирает белье из прачечной, купила вот подарки и поздравительную открытку на день рождения моей пятилетней дочери. Она единственная, кто меня понимает. Может быть, стоило бы ей перебраться ко мне на постоянное жительство. В иные дни, когда мне особенно хреново, а Сузи является на работу в своей коротенькой кожаной юбчонке, меня так и подмывает ей это предложить.

– Сузи, – откликнулся я, – скажи Анне, что я не прячусь от нее, просто не могу сейчас прерваться. И может быть, завтра вечером она согласится со мной поужинать?

Последнюю фразу я добавил специально, чтобы подразнить Микки. Оно и сработало: лицо его резко помрачнело.

– Я еду французов окучивать. От них есть какие-нибудь крупные предложения на осень?

– Все в папке, – сказала Сузи. – Омолаживающий крем и новые духи, называются «Хромосома». Запах напоминает «Живанши», флакон – «Обсешн», а упаковка как у «Трезор». Три миллиона за публикацию.

– Когда дойдет до выплаты, окажется, что они имели в виду не три миллиона долларов, а всего лишь три миллиона франков. Да, Сузи, вот еще что. – Я уже двинулся к двери и остановился на пороге, не глядя на Микки. – Отмените все встречи, запланированные на завтрашнее утро, и приглушите музыку. Мне потребуется абсолютная тишина и покой. Буду думать.

2

Я всегда приезжал в офис с самого утра. А теперь, когда остался один, приезжаю еще раньше. Я скучаю по тем временам, когда спозаранку Кэзи прибегала к нам в спальню и Салли читала ей вслух, пока я принимал душ. Подумать только, меня сердило, когда Кэзи пальчиками разлепляла мне глаза. Теперь, когда некому меня будить, я об этом вспоминаю с грустью.

Итак, я вызвал такси на полседьмого и без десяти семь уже сидел за своим столом. Сузи засыпала кофе в кофеварку, мне оставалось только сунуть вилку в розетку. У двери валялась кипа газет, и около часа я их просматривал. Время от времени я нахожу в чужих изданиях творения наших сотрудников. Даже когда они подписываются псевдонимами, я безошибочно узнаю их по стилю. Иногда призываю к ответу, а иногда оставляю без внимания. В зависимости от настроения. Сегодня, например, мне попалась статейка в «Таймс», которую определенно накропал один наш молодец из «Мира мужчин».

Я люблю свой офис. Он отделан в минималистском стиле. Большой диван черной кожи, черный стол, шесть тяжелых хромированных кресел с кожаными сиденьями. Конечно, белые стены. Несколько черно-белых фотографий из архива «Кутюр». Мой стол изготовлен по модели Корбюзье – стеклянный, без ящиков. Поэтому у меня всегда порядок: раз нет ящиков, значит, некуда совать макулатуру, которая застревает там навсегда. Кроме того, это дисциплинирует и держит в форме. С тех пор как мы с Салли расстались, я предельно упорядочил свою жизнь. Ничего не беру с собой из дому, кроме одежды на случай, если потребуется переодеться. Мне больше ничего и не нужно.

Больше всего меня заботило падение тиражей. Вчерашняя встреча с Норманом Тернером, руководителем отдела сбыта, получилась неприятной. Окончательные сведения по распространению номеров последнего месяца еще не пришли, но к четырем часам каждой пятницы мы получаем довольно точные данные по текущим продажам. С утра по пятницам двести торговых агентств пересчитывают журналы, остающиеся на полках, и сообщают нам. Отсюда выводится количество номеров, проданных за неделю. Двести агентств не охватывают и семи процентов от вала, но по ним можно судить о тенденции. Как правило, что хорошо идет в Лондоне, с тем же успехом продается и в Ньюкасле.

Вот уже четырнадцать недель подряд киоски затовариваются нашей продукцией.

– Я обзвонил знакомых, – сказал Норман, – у всех застой. Не мы одни тормозим.

Вечная песня распространителей. Они всегда мыслят глобально. Их послушать, выходит, что весь рынок идет в гору или весь рынок также дружно обваливается. Для них журнальная индустрия – единое целое. Может быть, такие представления помогают им твердо стоять на ногах.

У меня другой взгляд на эти вещи. Журналы продаются успешно или паршиво в зависимости от того, что в них напечатано. Читатели голосуют денежками. Они могут годами сохранять приверженность какому-нибудь изданию, а потом вдруг раз – и теряют к нему интерес, начинают покупать другое.

Вот почему меня так обеспокоило падение уровня продаж наших журналов. Это серьезная проблема. Особенно бледно выглядела «Светская жизнь». Из недели в неделю журнал упорно терял в тираже; падение составило примерно тридцать процентов по сравнению с тем же периодом прошлого года. Если срочно не принять решительных мер, мы окажемся на грани катастрофы.

В двадцать минут восьмого ко мне вошел Норман Тернер. Мне не особенно хотелось с ним беседовать, и я грозно сверкнул взглядом, но он по обыкновению пренебрег моим гневом и преспокойно уселся в кресло прямо напротив меня. Когда я только начинал приезжать в офис с рассветом, никто об этом не знал, и я мог работать, не опасаясь, что кто-нибудь сейчас ворвется и нарушит сладость уединения. А теперь народ разнюхал, что в эти часы я – в отсутствие Сузи – беззащитен, и повалил валом.

Норман, явно довольный собой, принес последние «разведданные», как он выражается, хотя на самом деле речь идет всего-навсего о слухах, которые дошли до него далеко не из первых рук.

– Кит, тебе это понравится, – уверял он меня, с трудом застегивая пуговицы на пиджаке, обтянувшем его заметно округлившийся живот. – Не могу назвать тебе источник, но поверь, эти сведения исходят из очень компетентных кругов.

Это означало, что он говорил с У.-Г. Смитом, Джоном Мензисом или, паче чаяния, с Мартинами или Форбайонсами. Норман Тернер навоображал себе, что обзавелся знакомствами с большими ребятами из пресс-агентств и может разжиться секретной информацией о наших конкурентах. Чаще всего она оказывалась недостоверной.

– Как ты отнесешься к тому, что «Городские сплетни» ставят на обложку нового номера Брэда Питта?

Похоже, на этот раз Норман раздобыл нечто стоящее. Правду говоря, с их стороны это довольно рискованный шаг. Мы дважды давали Брэда Питта на обложках – он не продается. Трудно предсказать, кто из знаменитостей обеспечит успех. Голливудская звезда может получить «Оскар», а читатель на нее все равно не клюнет. А какой-нибудь актер, про которого в Голливуде и думать забыли, вдруг срывает банк. Некоторые актеры вроде Кевина Костнера, Хью Гранта, Майкла Кейна или Джонни Деппа – всегда верняк. Эти обязательно продадутся. Барбра Стрейзанд продастся. Розанна Барр. Ума Турман тоже. Элизабет Хёрли годится для одних изданий, а для других нет. Кейт Мосс сработает там, где провалится Элизабет Хёрли. Одно время хорошо шла принцесса Диана, но теперь она в пролете. Опру Уинфри даже думать нельзя ставить на обложку. Все эти хитрости познаются опытным путем. Одно мы твердо уяснили: Брэд Питт на обложке – дохлый номер.

– Итак, Брэд Питт против Анастасии Фулгер.

Норман кивнул.

– Жаль, что у нас нет Умы Турман. Мы бы их умыли.

Норман не просидел у меня и двух минут, а уже надоел хуже горькой редьки. На это он мастер. К сожалению, он недооценивает эту свою способность.

– Норман, Ума Турман была у нас на обложке две недели назад. Так что мы не можем поместить ее опять, даже если бы у нас была обложечная фотография плюс соответствующий текст.

Дай распространителям волю, они бы крутили по кругу полдюжины одних и тех же персон. Кроме рождественских номеров – на их обложках они помещали бы щедро украшенную ель с гирляндами из логотипов своего журнала. А все материалы посвящались бы проблемам секса, а все манекенщицы были бы сплошь блондинками, носили красные жакеты и звались Клаудиа Шиффер.

– Но насчет этой Анастасии Фулгер у меня тоже большие сомнения, – продолжил Норман. – Не уверен, что наши читатели о ней слышали.

– Обязаны были слышать. Она целый месяц не сходит с газетных страниц.

– Она, наверное, представляет интерес только для снобов из высшего света.

– В этом-то и дело. Поэтому мы и помещаем ее фото на обложку журнала с названием «Светская жизнь». Ясно? Поверь мне, Норман, во всей стране, в целой Европе, даже в Нью-Йорке обсуждают этот развод. Это горячая новость.

– Ты хозяин, тебе и решать, – нехотя отозвался Норман. – Завтра к четырем я представлю тебе предварительные итоги.

Как ни тяжело это признавать, но в словах Нормана была доля истины. Его главная ценность как директора по сбыту заключается в том, что он умеет взглянуть на ситуацию глазами обыкновенного человека с улицы. В этом смысле он крайне неохотно привыкает к новому. Как любой нормальный читатель. Его не зацепит обложка со свеженькой голливудской звездой, пока он не запомнит ее физиономию после минимум двух фильмов с ее участием, которые посмотрит в местном кинотеатре где-нибудь у себя в Сент-Олбенсе. И он прав: Анастасия Фулгер банк не сорвет. Старая добрая черно-белая Жаклин Кеннеди-Онассис, помахивающая ручкой в тонкой перчатке, принесла бы нам куда больше денежек. Но мы публиковали этот материал в нужное время и в нужном месте, это был стратегически точный выстрел в цель, который должен был укрепить авторитет журнала и помочь его процветанию. Нам остро не хватало того и другого.

«Светская жизнь» уже полгода еле теплилась. Трудно сказать наверняка, в чем была загвоздка, но я кожей чувствовал беду. Проблема не в том, что журнал залеживался на прилавках. Такое время от времени случается. Но о нем стали все меньше и меньше говорить. Я уже редко видел его в домах своих друзей. И рекламодатели снизили активность. Рекламу помещают только в очень популярных изданиях. Если так пойдет и дальше, к осени мы окажемся в глубокой яме, и Барни Уайсс, наш основной владелец, плешь мне проест.

Внешне все выглядело как обычно. Честно говоря, я никак не мог найти истинную причину спада, хотя понимал, что она существует. Профиль журнала не изменился, авторы все те же. На месте были и интервью с кинозвездами и миллионерами, которые трепались все о том же, печатались фотографии с вечеринок, ресторанные репортажи и новости из мира искусства, которые никто, по нашим сведениям, не читал, но без которых мы почему-то не обходимся. Арт-критика – это фиговый листок журналистики, придающий ей респектабельность. Кое-кто из читателей смущается, когда их застают за чтением «Светской жизни», и делают вид, что покупают ее исключительно ради оперных рецензий.

Формат журнала – вещь деликатная. Первый редактор, с которым я столкнулся, едва выйдя из университета, сравнивал его с коктейлем. Необходимо чрезвычайно точно соблюсти пропорцию составляющих, объяснял он мне. Перелей лимонного сока или сахарного сиропа – и напиток можно выливать в раковину. Мой учитель был замечательным редактором и знал толк в журналистском деле. Но и на старуху бывает проруха; он забыл об одной важной вещи, и это его сгубило. Дело в том, что вкусы меняются. Люди подчас сами не замечают, как это происходит, но процесс идет. И вот в один прекрасный день они просыпаются, а коктейль, который вчера еще так радовал, уже не идет в глотку. Хочется добавить в него шерри и хрену, а табаско поменьше. Как-то поутру – я к тому времени проработал месяцев восемь – нас всех собрали вокруг стола, за которым сидел некто, кого мы и в глаза раньше не видели, и человек из менеджмента представил нам его в качестве нового главного редактора. А прежний, мой наставник, уволился по собственному желанию. Потом пришел охранник из холла и собрал его вещички из ящиков в картонную коробку. Это произвело на нас впечатление. Возможно, поэтому у меня письменный стол без ящиков.

Я выпроводил Нормана Тернера из кабинета, закрыл дверь и переключил телефон на оператора. Если «Городские сплетни» пролетят на этой неделе со своей обложкой, у нас есть шанс вырваться вперед.

«Городские сплетни» – наш основной конкурент, и задача состоит в том, чтобы его регулярно мочить. Журнал принадлежит корпорации «Инкорпорейтид периодиклс», нашему сопернику номер один, и в последнее время он выбросил на рынок несколько хитовых номеров подряд, огородив себе изрядный участок рынка.

Однако следовало все-таки уточнить, ставят они Брэда Питта на обложку или это утка.

В разгар моих размышлений появилась Сузи в убийственном красном костюме с медными пуговицами. Правда, довольно кричащем, но это и неплохо, чтобы чуть-чуть разнообразить однообразную атмосферу нашего учреждения. Сузи лет двадцать пять, она невысокая, коротко стриженная блондинка. Настоящий виртуоз по части телефонных разговоров.

– Сузи, требуется твое несравненное мастерство.

Сузи обладает блестящим даром менять голос и владеет целым спектром акцентов. Один из лучших ее образов – придурочная девица из розничной торговли. С помощью этого приема мы выуживаем ценную информацию из наших конкурентов.

– Алло, – пропела Сузи тоненьким голоском уроженки Дэгенхема. – Это «Инкорпорейтид периодиклс»? Не могли бы вы мне помочь? Мне надо поговорить с человеком, который отвечает за рекламу для розницы. У нас вопросик насчет того, как разместить ваши издания.

Ее соединили с отделом сбыта «Инкорпорейтид», и она повторила свой текст.

– Нам нужно получить подтверждение насчет обложки с Брэдом Питтом в «Городских сплетнях», – продолжила Сузи. – Журналы с Питтом здорово расходятся, и мы могли бы заказать побольше экземпляров, если вы нам скидочку сделаете.

Я слышал, как девушка на другом конце провода советуется со своим боссом, который, видно, решил, что их хотят кинуть, и раздраженно буркнул что-то в ответ. Девушка перевела его слова нам:

– Да, у нас идет Брэд Питт, но весь тираж уже разошелся.

Сузи бросила трубку, и мы рассмеялись как дети.

– Беспроигрышный ход, – сказала она своим натуральным голосом.

– Пошли как агнцы на заклание.

Я созвал совещание на десять часов. Пригласил издателя и главного редактора «Светской жизни», директора по сбыту и пресс-агентов. У меня созрела идея, и надо было быстро продвигать ее в жизнь.

Я вообще парень рисковый, но и ситуация была непростая. «Светская жизнь» оказалась в пролете, а время как раз подходило к тому моменту, когда у нас подбивают бабки. Каждые полгода мы проходим независимый аудит. «Светская жизнь» – еженедельник, значит, выходит двадцать шесть раз в полгода, так что осталось выпустить всего двенадцать. В прошлый раз тираж был 146 тысяч, из которых 16 тысяч были оплачены вперед подписчиками, а 130 тысяч раскупались в розницу. Теперь же у нас на прилавках с трудом размещалось 110 тысяч экземпляров, следовательно, общий тираж составлял 126 тысяч. Если «Городские сплетни» в самом деле нас обойдут, что весьма вероятно, «Инкорпорейтид» будет царем горы. Можно себе представить их радость и довольную физиономию Говарда Тренча, который будет самодовольно хвастаться тем, какую замечательную стратегию они выработали для своего журнала. Но хуже всего то, что от нас отвернутся рекламодатели. Ни одно рекламное агентство Лондона не согласится продавать нам рекламу на прежних условиях, если тираж сократился на 20 тысяч. А это катастрофа.

Компенсировать дефицит будет тяжело; Норман считает, что вообще невозможно. На первых четырнадцати номерах мы потеряли в общей сложности 280 тысяч экземпляров. Чтобы восполнить потерю, нам нужно продавать дополнительно по 23 тысячи экземпляров в неделю, то есть 153 тысячи каждого номера.

В журналистских кругах существует правило, которое я, правда, еще никогда не проверял на практике, но, если оно окажется правильным, мы, возможно, и выкарабкаемся. Согласно ему, если сможешь произвести сильное впечатление одним выпуском журнала, заставить говорить о нем весь город и вывести тираж на нужную орбиту, то в результате заметно прибавится число постоянных читателей. Люди, которые и в мыслях раньше не держали покупать твой журнал, станут за ним в очередь, а те, кто перестал его читать, вернутся к этой милой привычке. Продавцы станут выкладывать его в киосках на самых видных местах. Повергнутый восстанет и воссияет.

Но, с другой стороны, это довольно рискованный шаг, поскольку предполагает выпуск десятков тысяч дополнительных экземпляров, чтобы наводнить рынок, а значит, надо убедить продавцов, что это верняк. Они ведь не захотят остаться с кучей нераспроданного товара. А ежели это все-таки случится и они прогорят, с нами уже никто никогда не захочет иметь дело. Мы получим клеймо на всю жизнь.

Кроме того, чтобы продать тираж, нужно заручиться отзывами во всей прессе, надо, чтобы все газеты кричали о том, какой замечательный материал мы печатаем – и так все время, пока журналы будут в продаже. При этом нельзя переборщить; если информации будет слишком много, у читателей создастся впечатление, что они уже все знают и можно журнал не покупать.

В десять народ собрался в конференц-зале рядом с моим кабинетом, и Сузи обошла всех, предлагая чай или кофе. Должен признаться, я терпеть не могу эту чайно-кофейную церемонию на заседаниях. Собирается человек шесть-семь, и каждого надо опросить: «Вам с молоком? Сахар положить? Сколько кусочков?», но попробуй обойтись без этого, и все сочтут это личным оскорблением, что, в свою очередь, скажется на деле.

– Мне нужны ваша помощь и совет, – начал я. – Нам предстоит произвести революционный скачок. Совершить атаку на рынок.

Присутствующие оживились. Только Норман Тернер, как и следовало ожидать, сидел с кислой миной на лице.

– Что ты подразумеваешь под словами «атака на рынок», босс, – выпуск дополнительного тиража?

– Именно это. Я полагаю, что надо напечатать 250 тысяч. Обычно мы распространяем 160, в том числе 110 в розницу, так что это будет огромный, не побоюсь этого слова, беспрецедентный скачок.

– Прошу прощения, но торговая сеть этого не выдержит, босс. Я понимаю – 20 тысяч дополнительного тиража, но четверть миллиона – это явный перебор.

В этот момент вмешалась Меган Уили, выпускающий редактор. Меган – эффектная дама лет сорока пяти, она начинала карьеру типографской работницей. А теперь носит костюмы от Луи Феро, но своей рабочей закваски не потеряла.

– А на чем вы собираетесь все это печатать? У нас нет столько бумаги.

– Можно позаимствовать из запаса на будущую неделю, мы ведь его уже получили.

Еженедельные издания, как правило, имеют запас бумаги на две недели вперед.

– Я уверен, ты найдешь выход, Меган. Подзаймешь.

Норман все также неодобрительно покачивал головой. На лице его было написано презрение профессионала к эскападам любителя.

– Знаешь, что я думаю, босс? – сказал он. – Я не против идеи атаки на рынок как таковой. Ты меня знаешь, я всегда готов к эксперименту, это взбадривает кровь. Но ты не на ту лошадку ставишь. Вот если бы ты предложил то же самое пару недель назад, когда у нас на обложке была Ума Турман, я бы голосовал «за» обеими руками. Но эта немка! Я вчера жену спросил, слыхала ли она про эту даму, так она ответила, что никогда.

Микки Райс округлил глаза и промямлил что-то сквозь зубы.

– Микки, – сказал я, – может, ты защитишь свою фигурантку?

– Я принес оттиск обложки, – ответил он, – можете сами посмотреть.

Он выложил оттиски на стол, и мы увидели большую фотографию миссис Бруно Фулгер, сидящую на роскошной софе, заваленной подушками. Это была платиновая блондинка лет тридцати с небольшим, худая, как скелет, одетая в розовый костюм от Лакруа. В ушах – серьги с серьезными бриллиантами от Кучински. Рядом с ней красовался крошечный черный пекинес, которого Микки, как он сказал, взял у горничной-филиппинки за несколько секунд до сеанса.

Несмотря на усилия гримера и последующие старания наших ретушеров, Анастасия Фулгер выглядела нервной и напуганной. Оно и понятно – быть замужем за таким редкостным чудовищем! Бруно Фулгер был из тех людей, которые кажутся тебе близким знакомым, потому что изо дня в день его имя мелькает в колонках светской хроники. В семнадцать лет он унаследовал от своего папаши около полумиллиарда долларов, яхту, три полотна Тициана, замок в окрестностях Мюнхена и страсть трахать все, что движется. Двадцать лет его имя с кем только не связывали – от африканских принцесс до венесуэльских шлюх, а потом он встретил Анастасию и женился на ней. Ей было девятнадцать, и она была на двадцать лет моложе мужа. Их свадьба и последовавший за тем костюмированный бал стали самым шумным событием десятилетия. Со всего света слетелось более тысячи гостей, многие на личных самолетах, и несколько дней подряд вертолеты с репортерами «Хелло!» и «Пари-матч» вертелись над замком, снимая знаменитостей через длиннофокусные линзы. Там были Мик Джаггер и Джери Холл, Тайсон с женой, братья Флик, Энди Уорхол, почти все завсегдатаи нью-йоркского клуба «Студия 54» и представители Габсбургской династии. Словом, то был гигантский шабаш евротрэша всех времен. После церемонии в домашней часовне Фулгеров гости собрались в Большом зале замка Фулгерштайн, одетые аристократами или палачами времен Французской революции. Огромные блюда устриц во льду окружали гильотину, выполненную в реальном масштабе и украшенную дикими розами. Бруно почему-то нарядился графом Дракулой – в черной шляпе и закапанных кровью кружевах, а Анастасия – худышкой мадам Дюбарри в кремовом платье с такой широкой юбкой, что пришлось специально расширить огромные двойные двери в бальный зал, чтобы она смогла в него войти. Джимми Голдсмит оделся кардиналом Ришелье. Генри Киссинджер – романтическим разбойником Первоветом. Даже Барри Уайсс, который в те времена еще не был нашим хозяином, проник на это торжество и с гордостью показывал мне фотографию в рамке, где он изображал какого-то маркиза, а его вторая жена Бонни, соответственно, маркизу. Правда, с тех пор как третья жена Лола сменила Бонни в качестве жены номер три, эта картинка исчезла из поля моего зрения.

Теперь, двенадцать лет спустя, брак Бруно и Анастасии дал трещину. Для большинства знающих их людей самое удивительное состояло лишь в том, что он продлился столь долго. Вот уже несколько лет каждый из супругов жил своей собственной жизнью. Анастасия летала в Париж, где неделями гуляла, переходя с одного модного показа на другой, а Бруно охотился на диких кабанов.

Их жизнь представляла собой лакомый кусочек для «Светской жизни».

Я начал читать материал и смотреть фотографии и сразу понял, что Анна Грант проделала огромную работу. Есть журналисты, которые умеют вкусно писать, и есть те, кто на это патологически не способен. Заприте такого на неделю в комнате с принцессой Уэльской, дайте ему в руки блокнот и ручку, и он будет талдычить одни и те же тупые вопросы. Анна – это самородок. Она садится, сбрасывает туфли, вытягивает под столом свои длинные ноги и пикирует на жертву, как ястреб. Она согласно кивала каждому сказанному слову – неважно, что сама при этом думала. Через сорок минут собеседник становился ее лучшим другом и изливал душу до тех пор, пока ей это не надоедало.

Эллен Дурлахер, наш пресс-атташе, пододвинула ко мне стопку оттисков с отчеркнутыми желтым фломастером абзацами.

– Отметила для тебя самые сливки, – сказала она. – Три из этих цитат – просто динамит.

Все они принадлежали Анастасии Фулгер.

Первая была такая: «Сначала секс с Бруно мне нравился, хотя он, знаете ли, в постели просто чудовище. Совершенно не умеет себя вести. Может быть, ему просто не попадались порядочные женщины, одни только шлюхи. Как бы то ни было, я забеременела Наташей, которую я ужасно люблю, а потом все. Мы с Бруно не спим уже пять лет. Поверьте, так и есть. Кого угодно спросите, хоть горничную мою, например».

Вторая такая: «Развод для меня ужасен, просто ужасен. Каждый день адвокаты, адвокаты. Бруно-то все равно, у него деньги, он не знает, куда их девать. Для Бруно это игра. А я, разве я смогу оплатить всех этих адвокатов? У меня и половины таких денег нет. Я вообще люблю жить просто, поверьте, это полезнее для души. Я прошу всего десять процентов от его состояния. То есть сто миллионов долларов. Разве это много?»

Третья была совсем убойная: «В этих бракоразводных делах столько предательства! Я прошу самых близких друзей засвидетельствовать то, что происходило на их глазах, я имею в виду, как Бруно себя вел. И они, представьте себе, отказываются! Говорят: «Ах, Анастасия, я уж не помню ничего. Меня, наверное, в этот момент там не было». И знаете, почему? Бруно их всех держит в кулаке. Кого-то он просто купил, кого-то запугал. Бруно страшно могущественный, он знает, как работают деньги».

Закончив чтение, я сказал:

– Это даже погорячее, чем я предполагал. Не зря Анастасия Фулгер решила почистить текст. Кстати, а нет ли каких новостей от ее адвокатов, а, Микки?

– Пока нет. Я отправил запрос.

– Эллен, какова программа раскрутки?

– Я думаю, поместим анонс в «Дейли мейл». Они знают, что мы готовим этот материал, и потирают ручки.

– Так, а еще где?

– Я бы отдала «Мейл» эксклюзив.

– Маловато. Надо, чтобы об этой истории кричали на каждом углу. Если уж мы рассчитываем продать лишних две сотни тысяч экземпляров.

– Тогда, может быть, «Ивнинг стандард»? – предложила Эллен. – «Мейл» начнет, а «Стандард» на следующий день продолжит.

– Нет, я имею в виду все газеты. «Таймс», «Телеграф», «Гардиан», «Экспресс», «Сан», «Миррор», «Индепендент». И все воскресные приложения.

В глазах Эллен мелькнул испуг.

– Это выше моих сил. Честно, Кит. Просто выше сил. Все ведь хотят эксклюзив, и, если узнают, что я раздала информацию всем и каждому, со мной просто перестанут иметь дело.