Текст книги "Смертельные друзья"

Оглянувшись, я вставил в скважину толстый желтый ключ, он легко повернулся, дверь отворилась, и я вошел. Холл, отделанный мозаичной плиткой, был темным, холодным и совершенно пустым. Я минутку постоял, не включая света, прислушиваясь. Откуда-то с первого этажа доносился шум телевизора. Когда мои глаза привыкли к темноте, я стал подыматься по лестнице.

На каждой площадке я останавливался и прислушивался. Вдруг полиция устроила засаду? Хоть они и жалуются на дефицит кадров, но кто знает, может, на такой случай у них нашелся лишний полицейский. На втором этаже из-за дверей не доносилось ни звука, наверное, никого не было дома.

На третьем я услыхал яростный лай. Собачьи когти драли обшивку двери. Судя по остервенению – овчарка или терьер. Вот сейчас дверь распахнется, зажжется свет… Потом я услышал голос – старушечий голос, – уговаривавший пса заткнуться: «Место, противная тварь!» Я наконец добрался до этажа, где жила Анна.

Никакой ленты на двери не было. Констебля на страже тоже. Никакого намека на то, что здесь было совершено убийство.

Я отпер замки, дверь бесшумно открылась. Я вошел и прикрыл ее за собой.

В квартире было жарко и душно. Окна не открывались целую неделю, и солнце шпарило в незащищенные гардинами стекла. Анна говорила, что в жаркие дни она пишет, сидя в одних трусиках перед распахнутой застекленной дверью, которая выходит на крышу.

Я обошел всю квартиру, осматривая каждую комнату. Ванна и раковина уже покрылись пылью. Поскольку платить было некому, Мария перестала приходить сюда. Я открыл холодильник – он был пуст и чисто вымыт. Кто это сделал? Мария? Или Бриджет Грант? Кто-то об этом позаботился.

На полке над письменным столом я нашел ключ от стеклянной двери, безотчетно отпер ее и вышел на крышу. Дул теплый легкий ветер, слышно было, как поют дрозды. Впереди оранжево горел закат над Глостер-роуд.

Странно было стоять тут одному. Наверное, это мой последний визит сюда. Скоро квартиру продадут, Бриджет Грант вывезет вещи дочери. Сообщат ли хозяева будущим жильцам, что здесь жила одна красивая девушка, которую здесь и убили? Может быть, для таких ситуаций предусмотрены скидки на аренду?

Если бы можно было повернуть жизнь вспять, я женился бы на Анне четыре года назад. Уже тогда наша с Салли семейная жизнь дала трещину. Она разладилась даже раньше, еще до рождения Кэзи.

На кухонном столе стоял телефон. Красный огонек отчаянно мигал, показывая, что получено послание. Удача. Я перемотал пленку. Прослушивание заняло больше времени, чем я предполагал. Я сел на табурет и стал слушать. Полкассеты было записано сообщениями, я слушал запись минут пятнадцать.

Щелчок. «Привет, это Ким из фотоотдела «Мира мужчин». Сейчас пятница, пять сорок вечера. Пожалуйста, перезвони мне в понедельник утром, потому что надо уже искать фотографии к статье про Эрскина Грира. Счастливо отдохнуть».

Щелчок, щелчок. «Привет, Анна, это Кит. Сейчас пятница, вечер, примерно восемь часов». Мой голос звучал устало и невнятно. «Слушай, я только хочу сказать, что номер пошел на «ура», твоя Анастасия – просто блеск, желаю удачи с Эрскином Гриром. Позвоню завтра насчет обеда с Барни Уайссом. Спокойной ночи».

Щелчок, щелчок. «Анна, это Кит. Сейчас без десяти четыре, суббота. Я уже дома. Позвони, когда придешь».

Щелчок. «Это торговец оружием». Смех немолодого человека. «Я говорил с секретаршей, она свяжется с тобой в понедельник насчет поездки в Палм-Бич. И вот еще что: захвати свои драгоценности. Тут в них и купаются, и спят. Если забудешь, я тебе на месте что-нибудь куплю. До свидания».

Щелчок, щелчок. «Если ты меня слышишь, Анна Грант, тогда почему не снимаешь трубку?» Женский голос, незнакомый, истеричный. «Не пытайся спрятаться за этим дурацким автоответчиком! То, что ты понаписала в журнале, – вранье. Я тебе доверилась, а ты меня предала. Бруно с ума сходит от злости. Хочет меня убить и тебя тоже. Зачем ты все это написала, я же не для печати тебе рассказывала! Пожалуйста, отзвони мне, номер 581 15 – нет, домой не звони. Я сама тебе позвоню. Ты мне всю жизнь сломала».

Щелчок. «Я правильно попал? Это квартира мисс Анны Грант? С вами говорит Рудольф Гомбрич, поверенный мистера Бруно Фулгера. Вы очень глупо поступили, молодая леди, и вам придется об этом пожалеть. Мистер Фулгер поручил мне передать вам эти слова. До свидания».

Щелчок. «Анна, это Кит, воскресенье, пол-одиннадцатого. Ты, наверное, пошла за газетами или в ванне. Пообедаем вместе? Пожалуйста, позвони мне. Люблю».

Щелчок. «Анна, это опять я. Сейчас полдвенадцатого». Господи, как я надоедлив. «Где тебя носит? Я хочу выйти прогуляться в парк, скоро вернусь».

Щелчок. «Привет, киска. Это Питер». Голос звучал откуда-то издалека, связь была очень плохая. «Как придешь, срочно мне перезвони. Я буду на базе сутки. Здесь становится жарковато! Интересно, как там у вас. Много есть, что порассказать тебе. Очень важного. Пока, киска».

Черт побери, что это еще за Питер, который называет Анну «киской»?

Щелчок. «Дорогая? Это мама. Звоню сказать, что я думаю по поводу этой глупейшей статьи в сегодняшней газете. Это совсем не про тебя! Мне принес газету сосед сверху, пианист. Если захочешь, приезжай вечерком, чаю попьем. Я выйду ненадолго, но к трем вернусь».

Щелчок, щелчок. «Привет, киска, это опять Питер. У нас сейчас четыре, следовательно, у вас, по моим расчетам, должно быть семь. Я пока еще на базе, но только до затрашнего утра. Так что позвони сегодня, в любое время, мне надо с тобой поговорить. Даже если ты не прослушаешь это сообщение до утра понедельника, ты меня еще застанешь на месте, позвони обязательно. Это очень важно! Пока, киска».

Пленка кончилась, я вытащил кассету и сунул в карман. Сообщения от Микки Райса на ней не было. Если он позвонил в воскресенье утром, Анна должно быть успела снять трубку до включения автоответчика.

Я уже запирал дверь, выходящую на крышу, когда из холла до меня донесся странный скрежет.

Кто-то пытался открыть входную дверь.

Ключ – или отмычка – проворачивался в скважине. Дверь могла открыться в любой момент, но почему-то не открывалась, а скрежет продолжался. Мне стало понятно: у того, кто пытался войти, ключа от квартиры не было, он пытается подобрать подходящий.

Что делать? Закричать? Вызвать полицию? И что я скажу полицейским? Что я первым вломился в чужой дом?

Ага, один замок, видимо, уже открыли и теперь взялись за второй. Через несколько секунд дверь начала открываться, и я увидел руку в черной перчатке, которая схватилась за дверь. Стараясь не произвести ни малейшего шума, я выбрался на крышу и прикрыл за собой дверь.

Их было двое. Один коренастый, приземистый, второй выше, худощавый. Оба были в спортивных кожаных костюмах на «молнии» и кожаных масках, закрывающих лица, – это придавало обоим какой-то неестественный, театральный вид, как будто они пришли для веселого розыгрыша.

Я вжался в стену за терракотовым вазоном с карликовым деревцем, молясь, чтобы меня не заметили. Дверь за мной затворилась неплотно, там была щель примерно в сантиметр. Я пытался прикрыть ее снаружи, но у меня не получилось. Непрошеные гости обходили квартиру не включая свет. Я замер. Снизу, со стороны Глостер-роуд, доносился грохот дискотечной музыки.

Эти двое задержались у письменного стола, выдвигая поочередно все ящики. У них был фонарь. Один из них держал в руках мешок для мусора, в который они вытряхнули содержимое всех ящиков.

Мне было хорошо их видно. Вот высокий приблизился к стеклянной двери. Вот сейчас он заметит, что дверь открыта, и обязательно вылезет на крышу. От страха у меня язык прилип к гортани. Во рту стало горько, как будто печенка выбросила весь запас адреналина.

Низенький вошел в гостиную, неся в руках автоответчик. За ним по ковру тянулись провода. Он и аппарат швырнул в мешок и ушел на кухню.

Край крыши был огорожен деревянной балюстрадой, за которой виднелся покатый желоб. С одной стороны крыша обрывалась в пустоту, с другой примыкала к соседнему зданию. Чтобы перебраться на него, надо было перелезть через балюстраду, спуститься по желобу, а потом подняться по пологому откосу вверх. С первой половиной этой задачи я бы справился, но вот забраться вверх по откосу – это уже рискованно. Тем более что ухватиться было решительно не за что. Но с крыши соседнего дома можно было попасть в чью-нибудь квартиру или поискать выход, продвигаясь вдоль здания.

Я на дюйм подвинулся в сторону соседней крыши, не спуская глаз с высокого типа, который все это время оставался в гостиной.

И тут дверь распахнулась.

Я видел, как он резко повернулся, замер, увидев меня, двинулся к двери и вылез на крышу. Он двигался не торопясь, расчетливо и размеренно, пробуя ногой железо. Маска, должно быть, мешала обзору, но он направлялся прямо ко мне.

Я попятился, он все так же, не торопясь, продолжал идти на меня. Между нами оставалось не больше двух метров. Я отступил так далеко, как только было возможно. Икры ног уперлись в балюстраду. Он остановился и, видно, решал про себя, что делать дальше. Руки его сжались в кулаки, колени подогнулись, как будто он готовился к прыжку.

Не знаю, перемахнул ли бы я через балюстраду, чтобы не попасть ему в руки, но для этого сперва надо было повернуться к нему спиной. И значит, стать абсолютно беззащитным.

Мои глаза отчаянно вглядывались в квартиру за его плечом. Через гостиную видна была открытая на лестницу входная дверь. Потом надо было преодолеть пять этажей до холла. Он разгадал мои мысли и загородил дорогу.

Я был в ловушке.

Я сунул руку в карман, выхватил нож и помахал им перед носом парня в маске. От неожиданности он отпрянул. Стальное лезвие сверкало в отблесках вечерней зари. Теперь у меня было преимущество: я был вооружен, он – нет. Если мне удастся пробиться к двери, у меня появится шанс на спасение.

Он продолжал пятиться, но успел очухаться и взвесить баланс сил. Честно говоря, преимущество у меня было не такое уж весомое. Ножик был маленький, а его как броня защищала черная кожа, в которую он был упакован. И он снова стал надвигаться на меня.

Теперь мы оказались на одном расстоянии от стеклянной двери.

– Дай пройти, – сказал я, – я смоюсь и никуда не буду звонить.

Он, не ответив, приблизился еще на полшага. Я не шевелился. Слышно было, как он пыхтит под своей маской, мешающей ему дышать.

Рука в перчатке дернулась к моему запястью. Он пытался вырвать у меня нож. Я заметил полоску розовой кожи между перчаткой и рукавом куртки и прицельно полоснул по ней ножом. Брызнула кровь, и он инстинктивно схватился другой рукой за рану.

Я прошмыгнул через дверь в гостиную.

В это время низенький, услышав шум на крыше, появился из кухни. Он хоть был и небольшого роста и коренастый, но верткий.

И в руках у него был нож.

Здоровенный хлебный тесак, в два раза длиннее моего, с отточенным зубчатым лезвием.

Я опять ретировался, но на этот раз места для маневра оказалось мало. Я уперся спиной в каминную доску, а плечами в книжную полку. Дорогу к вожделенной двери блокировала широкая белая софа.

Я схватил с каминной доски вазу и занес ее над его головой. Он увернулся, и я, воспользовавшись этой долей секунды, перекувырнулся через софу.

Еще два прыжка, и я выскочил за дверь. Мне казалось, что я почти спасен. Но я не заметил, как высокий, баюкая свою раненую руку, вошел в гостиную, метнулся за мной следом и ухватился за полу моего пиджака.

Он рывком притянул меня к себе и с размаху хрястнул меня головой о стену. Я застонал, пальцы мои невольно разжались, и нож скользнул на ковер. Я все-таки попытался вырваться, но тут подоспел низенький, который приставил мне к горлу нож. Я видел каждую зазубрину на лезвии. Он явно намеревался меня убить. Теперь путь к двери мне был отрезан. Оставалось только смиренно ждать, покуда мне перережут горло.

Но вместо этого я рванул назад к софе, почувствовав, как нож царапнул кожу на шее под ухом. Я сжал зубы, снова выскочил из комнаты на крышу. Эти двое, матюгаясь, бросились за мной, огибая софу. Больно было ужасно, голова раскалывалась, меня тошнило. Я двигался к балюстраде. Надо было успеть добраться раньше них. Я перелез через деревянные перильца, прыгнул на пологий склон соседней крыши и стал карабкаться вверх.

Эти двое прыгнули следом и пытались дотянуться до меня. Некоторые планки в черепичной крыше выбились, и я хватался за выбоины, подтягиваясь вперед на руках. Пальцы сразу же ободрались до крови. Но совсем рядом была водосточная труба, и я из последних сил напрягся, чтобы схватиться за нее.

Мои преследователи тоже пытались держаться за выбоины, но их толстые перчатки-краги мешали. Маленький, отчаявшись, стащил их зубами, и они упали вниз. Теперь ему было ловчее карабкаться за мной. Он обеими руками ухватился за водосточную трубу и стал подтягиваться вверх. Напротив меня, на плоской вершине крыши, рядом с толстой паутиной телевизионных антенн, валялся кусок застывшего бетона. Он был тяжелый, но вполне подъемный.

Со всей силой я ударил острым концом по пальцам левой руки низкорослого. Слышно было, как они хрястнули. Он вскрикнул и повалился назад, на черепичный склон крыши.

Высокий, который тормозил из-за раненой руки, остановился и склонился над приятелем.

Я медленно, передергиваясь от боли, заливаясь кровью, продолжал ползти по крыше, пока наконец не добрался до металлической пожарной лестницы, которая вела вниз на улицу.

Спустившись, я побежал, не сбавляя шагу, к своей машине.

* * *

Аэропорт имени Шарля де Голля в июне – сущий ад. Я бы предпочел ехать поездом, да вот беда – расписание составлено по-идиотски, не получается прибыть в Париж так, чтобы, не тратя время попусту, успеть к четырем часам на бизнес-обед. Так что пришлось протискиваться через толпы туристов и отпускников на втором терминале, отстоять сорок минут в очереди на такси и потом на черепашьей скорости тащиться до центра. Шея у меня жутко саднила. Я заклеил рану пластырем и забинтовал, прикрыв неумелую повязку воротником рубашки. Вернувшись вчера домой, я протер шею перекисью водорода и положился на удачу. Хотел было обратиться в больницу, натрепать им, что, мол, напали на меня на улице, а потом раздумал. Мне бы, конечно, поверили без вопросов, да мороки много.

Между приступами тошноты я читал и перечитывал документы, подготовленные к встрече, пока не выучил их почти наизусть. Беда с этими деловыми консультациями в том, что никогда не знаешь, о чем твоим партнерам придет в голову тебя допросить. Какой-нибудь умник вдруг возьмет да поинтересуется, почему в каком-нибудь «Домашнем советчике», издающемся в Северном Мухосраншире, выделяют более выгодное место для рекламы туши для ресниц, чем у нас.

Штаб-квартира «Мушетт» занимает огромное здание из кирпича и стекла на авеню Монтань. Сначала надо пройти огромный, отделанный мрамором холл с фонтаном и хромированной скульптурой – устремленного ввысь наподобие ракеты тюбика губной помады. Суровая дама за стойкой рецепции далеко не сразу обратила на меня внимание. Наконец, снизойдя к моей малости, она что-то пробормотала в телефонную трубку, а потом официальным тоном доложила: «Подождите внизу. Они не готовы вас принять».

Двадцать минут тянулись целую вечность. Ненавижу зря болтаться, ожидая важной встречи. Физически чувствую, как адреналин зря уходит, и упускаю лучший момент для ведения переговоров. Вот и сегодня я начал закисать.

Мимо меня проходили толпы сотрудников косметической фирмы. Вид у них был независимый и беспечный, будто они гуляли по бульвару в надежде подцепить подружку. Жаль, что со мной не было Анны. Она бы нашла точное слово для их описания. Она таких вдоволь навидалась.

Двери лифта открылись, и до меня донеслась английская речь. Из кабины вышли трое: Говард Тренч и два его сотрудника, в которых я узнал директора по продажам и менеджера по маркетингу. Тренч со злобным выражением на лице устремился вперед, а те двое торопились за ним, таща с собой проектор и коробку слайдов.

– Извините, мистер Тренч, – говорил менеджер. – Я проверял, вернее, мои люди проверяли, они уверяли, что нам не нужен универсальный адаптер.

– Это возмутительно, – не оглядываясь, огрызнулся Говард Тренч. – Боюсь, мне не остается ничего другого, как внимательно разобраться со штатным расписанием и масштабами ответственности каждого сотрудника.

– Откуда же мне было знать, что здесь другое напряжение? – продолжал оправдываться менеджер. – Что я – электрик?

Тут они увидели меня.

Лицо Говарда Тренча на миг помрачнело, но он быстро справился с эмоциями и повернул ко мне, протянув руку для рукопожатия. У нас с ним странные отношения – вроде бы дружеские, но настороженные. Мы конкурируем во всем – в тиражах, рекламе, штате, авторах. Когда мы в чем-то их обходим, мне прежде всего вспоминается бородатое лицо Говарда Тренча. Мне нравится представлять себе, как он морщится. А когда мы в прогаре, у меня возникает неприятное ощущение, как будто за моей спиной стоит, довольно ухмыляясь, мой заклятый друг Говард Тренч.

– Очень рад видеть тебя, Говард, – сказал я со всей возможной теплотой. – Надеюсь, вы еще не весь бюджет съели, оставили кое-что и на нашу долю.

– Видишь ли, – важно ответил он, – мы в «Инкорпорейтид» поменяли тактику размещения рекламы. Мы теперь предлагаем не отдельные модули, а пакет.

– Флаг вам в руки.

Тренч снисходительно рассмеялся.

– Погоди нахваливать, Кит. Мы разворачиваем новую интерактивную программу, будем непосредственно общаться через наши издания с девятью миллионами женщин, которые являются нашими читательницами. Как мы говорим у себя в «Инкорпорейтид», каждые три секунды женщина-читательница «Инкорпорейтид» покупает издание «Инкорпорейтид».

– Впечатляет, – кивнул я. – Надеюсь, у них остается время, чтобы купить новый крем от «Мушетт».

Директор по продажам с коробкой слайдов под мышкой хихикнул, Тренч сурово глянул на него.

– Раз уж мы встретились, Кит, – сказал он, – ответь мне на такой вопрос. Насколько я понимаю, на прошлой неделе ты наводнил рынок большим тиражом «Светской жизни».

– Да, у нас получился ударный номер.

– И зря. – Он сокрушенно покачал головой. – В тот момент, когда вся печатная индустрия старается сэкономить на бумаге, ты провоцируешь бумажников взвинчивать цены, а уж у них не заржавеет. Как увидят, что ты размахнулся с тиражом, так и прибавят.

– К счастью, – ответил я, – размахнулся я не зря. Весь тираж распродан.

Тренч молча переваривал мои слова. Мне казалось, я прямо-таки слышу, как скрипят от натуги его мозги. Он размышлял, туфту я ему гоню или нет. Если нет, то они теряют большой кусок своей доли на рынке и, значит, ему надо намылить шею своему шеф-редактору. Если я блефую, значит, у меня есть на то тайный умысел, скажем, заставить «Инкорпорейтид» поднять тиражи, чтобы сравняться с нашими, и потерять деньги.

Наконец мыслительный процесс закончился.

– Тем не менее, Кит, все-таки ты напрасно переводишь бумагу. На прошлой неделе я разговаривал с финскими бумажниками, они собираются к осени поднять цены на двенадцать процентов за тонну.

Это типичный для Тренча ход. Ты ему говоришь: номер весь распродался, а он, вместо того чтобы принять информацию к размышлению, делает вид, будто вообще ничего не слышал.

Дамочка за стойкой сделал мне знак, что можно подниматься, и Говард Тренч пронаблюдал, как я собираю свои заметки, мини-проектор и слайды.

– Как я вижу, Кит, – сказал он, – ты сегодня один приехал. Видимо, «Уайсс мэгэзинз» начинает экономить.

– Ничего подобного, – возразил я. – Я хотел взять с собой кого-нибудь из шеф-редакторов, но они все отправились на вечеринку Тиффани. Сам понимаешь – красиво жить не запретишь.

Лицо Говарда приняло озадаченное выражение. Его неприятно поразило, что он ничего не слышал о том, что известные ювелиры устраивают вечеринку, – и понятно, ведь я это придумал только сейчас. Теперь у него будет над чем подумать по пути домой. Он очень не любил, когда его обносили пирогом, тем более таким сладким.

– Кроме того, – продолжал я ерничать, – современные проекторы такие компактные и легкие, что помощника не требуется. И адаптер встроенный.

На четвертом этаже у дверей лифта меня встретила секретарша Пьера Ру и проводила в конференц-зал. Там за огромным столом сидели Жан-Марк Леной, Ру, несколько помощников с ноутбуками и секретарша.

Леной, одетый в стиле французских интеллектуалов – твидовый пиджак и серо-желтый галстук, – встал и предложил мне на выбор чашку чаю или стакан перье. Ру остался сидеть, и это был довольно зловещий знак. Видимо, его назначили в этом цирке на роль мрачного клоуна.

Я выложил слайды и выжидающе оглядел собравшихся.

Ру, первым делом оглянувшись на Леноя, начал с преамбулы, которая была совершенно излишней.

– Как вы прекрасно помните, мы решили по-новому распределять статьи бюджета. Вот уже четыре месяца мы в «Мушетт» развиваем новое мышление. Чтобы двигаться вперед, новое мышление абсолютно необходимо.

Я украдкой скосил глаза на Жан-Марка Леноя, живое воплощение старого мышления. Интересно, как он прореагирует на это заявление? Но выражение его лица скрылось от меня за клубами дыма его сигары «Монте-кристо».

– Итак, – продолжил Ру, – сегодня мы ищем новые пути сотрудничества с издательскими домами. Вместо того чтобы поддерживать своей рекламой сразу несколько домов, мы выберем только один. Выбранная нами успешно развивающаяся компания станет отныне нашим партнером на пути к прогрессу, вместе с нами работая на общую цель – развитие наших перспективных брэндов и их продвижение на рынке.

Я молчал. Мне не терпелось услышать продолжение.

– Мы уже встречались с представителями трех издательских домов. Я должен откровенно сказать, что ваш главный конкурент произвел на нас наиболее сильное впечатление. Чем они нас подкупили? Ответ прост: новым мышлением. «Мушетт» перестала мыслить понятиями заполнения нашей рекламой журнальных полос. Наша стратегия – тотальная интеграция, коммуникационный пакет.

Краска бросилась мне в лицо. Дело оборачивалось наихудшим образом. Пьер Ру буквально цитировал дурацкий словарь Говарда Тренча, и похоже было, что они успели спеться. Мне предстояло выдержать серьезный бой.

Я сильно сомневался, что моя аргументация сможет поколебать железную непробиваемую логику Пьера Ру. Лучше апеллировать к Леною, если только он соизволит оторвать внимание от своей сигары и примет участие в разговоре.

– Вы позволите мне начать? – спросил я, проецируя первый слайд на экран. – Мне хотелось бы сосредоточиться не на «Уайсс мэгэзинз», а на «Мушетт». Как правило, издатели отвлекают ваше внимание рассуждениями о себе, любимых, – сколько у них читателей, какова прибыль – и прочей цифирью, все только затем, чтобы запудрить вам мозги.

У Пьера Ру вытянулось лицо, а Леной тихонько кивал. Ясное дело, Говард Тренч именно эту муру им и втюхивал.

– Вместо этого, – продолжил я, – я хочу сфокусировать внимание на вас. На вашей позиции, которую вы занимаете на рынке, на том, насколько благоприятна эта позиция, и как мы, со своей стороны, можем помочь вам укрепить ваш имиджевый брэнд в качестве косметической и парфюмерной компании номер один в Европе.

Выпалив эту хренотень, я продемонстрировал слайд с десятью образцами продукции «Мушетт», с большим шиком сфотографированными в холле отеля «Белгравиа».

– Вот ваша продукция. Каждый товар – лидер в своей области. Ваш гель для кожи вокруг глаз, по последним данным «Кутюр», стал фаворитом наших читательниц. Ваши духи «Мадам де нюи» и «Аврора» постоянно выходят на первое место по результатам опросов читателей всех наших изданий. В связи с этим я сделал вывод, что всей вашей продукции присущи три свойства. – Я сделал эффектную паузу. – Три свойства: качество, уникальность и высокая цена. И тут я подхожу к моей главной теме: какую нишу на рынке вы хотите занимать и, соответственно, какими средствами массовой информации поддерживать свою продукцию? Как мы установили, ваша продукция отличается высокими ценами. Сколько будет стоить в рознице 50-миллилитровый флакон нового мужского одеколона «Мэн Фрайди»? Тридцать девять фунтов. Баночка омолаживающего крема? Сорок два фунта. Это значительно выше средней цены. Следовательно, вы рассчитываете не на госслужащих, не так ли? Про низшие классы мы уж и не говорим.

– Естественно, нет, – возмутился Леной. – Вот уже пятьдесят лет «Мушетт» ассоциируется с богатством и высоким жизненным стандартом. Принцесса Грейс Монакская пользовалась нашими духами.

– В таком случае вы должны отдавать себе отчет в том, что сотрудничество с непрестижными изданиями подорвет ваше реноме. Подумайте, какой урон вы нанесете своей фирме в течение ближайшего времени, если станете прибегать к помощи бульварных журналов. Ваши постоянные клиенты будут глубоко огорчены, вы просто скомпрометируете их! В настоящий момент «Мушетт» стоит в одном ряду с «Шанель», «Живанши» и «Ланкомом». Но, если повести непродуманную рекламную политику, через год – через один год! – вы скатитесь к уровню дешевых базарных торговцев.

Вспомните старую поговорку – скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты. Вы, мсье Леной, известны как человек, принадлежащий к сливкам французского общества. За свой вклад в культурную жизнь Парижа вы удостоились ордена Почетного легиона. Я знаю, что такие же высокие требования, как к кругу своего общения, вы предъявляете и к деловой сфере.

Падкий на лесть Леной согласно кивал, солидаризуясь с моим признанием его неимоверных заслуг.

– Я хочу показать вам десять слайдов, – продолжил я. – Это обложки с «ярлыками», то есть основными темами, о которых идет речь в журнале. Все они принадлежат разным журналам, пять из которых издания группы «Уайсс мэгэзинз» и пять из журналов нашего основного конкурента «Инкорпорейтид». Я не стану говорить вам, где чья обложка. Просто посмотрите и определите, какие чувства они у вас вызывают.

Я показал первый слайд. «Старческое слабоумие. Рассказ от первого лица об оральном сексе с пожилыми мужчинами».

Второй: «Кнут и пряник. Почему малолетние проститутки легко терпят побои».

Третий: «Секс в тюрьме. Интимные дружки за решеткой».

Четвертый: «Я вышла замуж за стокилограммового водилу», – говорит школьница-дальнобойщица».

– Это позор! – прошептал Жан-Марк Леной Пьеру Ру. – Разве в дорогом журнале станут писать про дальнобойщиков! Я надеюсь, мы не будем поддерживать это издание своей рекламой!

Пятый слайд: «Размер имеет значение! Читайте результаты нашего самого откровенного в истории секс-исследования».

Сделав паузу, чтобы дать время секретарше покинуть наше общество, я перешел к следующей пятерке.

Шестой слайд: «Блестящие идеи летнего шарма. Как выглядеть желанной».

Седьмой: «Самые интеллигентные женщины мира: Нью-Йорк, Париж, Лондон, Рим».

Слайд восьмой: «Принцесса Уэльская. Выйдет ли она замуж меньше, чем за сто миллионов?»

Девятый: «Сто лучших домов для отдыха в Тоскане, Провансе, на Корфу и везде».

Десятый: «Аромат денег: самые привлекательные мужчины мира и самые тонкие запахи».

– Ага, – заметил Жан-Марк Леной, – я, кажется, догадался, откуда это. «Мир мужчин». Они как раз обо мне писали в этой статье.

– Надо ли объяснять, – риторически вопросил я, – где чей журнал? Вероятно, проще будет сказать, что одна компания обращается к состоятельным, интеллигентным и порядочным людям, в то время как другая адресуется к обездоленным, ущемленным и малообеспеченным, ищущим дешевого развлечения читателям. Подумайте в этом ключе о ваших клиентах, которых вы знаете лучше, чем кто-либо, – продолжал я. – Кто такие покупатели товаров «Мушетт»? Те, кто интересуется арендой вилл для летнего отдыха и заботится о своей внешности? Или те, кто снимает дальнобойщиков на шоссейных дорогах или занимается однополым сексом в тюрьме? Эти вопросы не требуют ответа, я хочу лишь, чтобы вы задумались над тем, сколько может сделать дом «Уайсс мэгэзинз» для раскрутки вашей продукции и укрепления вашего статуса – иными словами, для процветания вашего бизнеса.

Прежде всего я хочу продемонстрировать вам результаты одного уникального исследования. Этого еще никто не видел, и по очевидным причинам мы не собираемся никого знакомить с этими материалами. Дело в том, что, по полученным данным, «Мушетт» настолько вырвалась вперед, что конкурентов это привело бы в глубокое уныние. Я покажу вам двадцать слайдов. На них изображены реальные читатели, которые отвечают на наши вопросы. Многие из них люди хорошо известные, в связи с чем я прошу считать данную информацию конфиденциальной. Надеюсь, я могу получить на этот счет гарантии?

Леной энергично закивал. Ясно было, что я зацепил его на крючок. Однако кивок Ру был довольно неохотным; он пытался понять, к чему я клоню, и терялся в догадках.

На первом слайде была изображена улыбающаяся супруга известного аукциониста на фоне какой-то вечеринки. Потом последовала серия похожих картинок со знаменитыми бизнес-леди, телеведущими, двумя общественными деятельницами, историком искусств, политиком, женой банкира и дальше в том же духе на три минуты.

– Каждая из этих великолепных женщин, – торжественно изрек я, – открыла нам, что предпочитает продукцию «Мушетт». – Я сделал паузу, чтобы слушатели переварили эту информацию. – Предпочитает «Мушетт» таким компаниям, как «Шанель», «Кларенс», «Эсте Лаудер».

Жан-Марк Леной смачно облизывал губы. Он был особенно падок на известные имена. Мы провели немало времени, отбирая именно тех женщин, о которых он наверняка знал, но с которыми вряд ли был знаком.

– В качестве одного из пунктов программы информационного спонсорства мы предлагаем организовать в ноябре совместную вечеринку, на которую пригласим всех дам, которых вы только что видели. И не только их. Каждая из этих двадцати женщин привлечет еще двадцать, и таким образом мы соберем четыреста законодательниц мнений в одном месте. Я думаю, что можно было бы устроить бал в «Кларидже». На пригласительном билете напишем: «Жан-Марк Леной, президент совета директоров компании «Мушетт», и редакционный совет издательского дома «Уайсс мэгэзинз» и так далее. Реклама и раскрутка будут феноменальными. Фотографии таких гостей с руками оторвут в любой вечерней газете.

Леной с горящими глазами принялся лихорадочно перелистывать ежедневник, чтобы посмотреть, как у него с графиком на ноябрь, но Пьер Ру его окоротил.

– Идея симпатичная, – выдавил он, – но что я скажу моим людям в регионе насчет рентабельности этого приема? Очень сомневаюсь, что на банкете в «Кларидже» мы сумеем продать достаточную партию, скажем, нашей новой ультра-туши для ресниц. Это будет бессмысленная акция.