Текст книги "Ветеринар для единорога"

Ягнята-сосунки, испугавшись ее, с блеянием заметались между взрослыми животными.

Стефан показал девушке захромавшую овцу: ее левая задняя нога не сгибалась. Анни осторожно ощупала ногу и сказала с облегчением:

– Это просто вывих. Хорошо бы ей полежать, если ты сможешь ее заставить.

– Трудное дело, – ответил фавн, опускаясь на колени и тоже ощупывая ногу. – Как сказали бы кентавры, нужно бросить ее в реку, а не выплывет, так зарезать. – Он похлопал овцу по боку. – Ладно, можно продать ее Кружке, – он бросил взгляд на гостиницу на холме, – я все равно собирался продать ему овцу.

Студенты-ветеринары давно привыкли к такой смеси заботы и хладнокровной жестокости, часто свойственной людям, выращивающим мясной скот. Но Стефан удивил их; тихо сказав: «Ну, прощай, Кариата», он наклонился и поцеловал овцу в нос. Филдс накинул ей на шею веревку и потащил, блеющую и упирающуюся, к гостинице.

– А теперь, – сказал Стефан, поднимаясь, – как насчет остальных?

Дэйв быстро двинулся к стаду.

– Ты осматривай ту половину, а я – эту, – бросил он Анни.

Девушка загнанно посмотрела на него, но была слишком смущена, чтобы спорить.

Ли Энн вперила в Дэйва уничтожающий взгляд, но прежде, чем она успела вмешаться, Бидж, к собственному удивлению, встала между Дэйвом и овцами и обратилась к Анни:

– Я тоже помогу – если, конечно, ты этого хочешь, Анни.

Анни улыбнулась:

– Спасибо. Спасибо вам обоим. – Она повернулась к животным. – Дэйв, займись баранами. Мы с тобой, Бидж, осмотрим самочек. Ли Энн, не могла бы ты посмотреть ягнят?

– С удовольствием. – Ли Энн улыбнулась Стефану и решительно вошла в гущу стада. Из всех студентов Ли Энн, родившаяся на ферме, где выращивали тяжеловозов-клайдсдейлов, лучше всех умела обращаться с крупными животными – может быть, потому, что не считала никаких животных, кроме клайдсдейлов, крупными.

Дэйв отделил от стада барана, выслушал его, ощупал, посмотрел на слизистые глаз и рта и объявил:

– Типичный случай ОКЖ.

– ОКЖ? – озадаченно переспросил Стефан.

– Отвращения к жизни. – Дэйв кивнул на стадо. – Плохо едят, усталые, нервные. Больше ничего.

– Как же больше ничего? – сказал Стефан. – Я же все время с ними, целыми днями. Я чувствую: что-то не в порядке.

– М-м, – задумчиво протянула Анни, – они в последнее время не соприкасались со свиньями?

– Мельком, четыре или пять дней назад. Мы встретили стадо у ограды фермы. – Стефан выглядел озадаченным. – Разве это могло вызвать болезнь?

Конфетка промолчал, но поднял брови.

– Псевдобешенство? – пробормотала Ли Энн. – Голубушка, ну ты и хватила.

– Да, – согласилась Анни, не поднимая глаз. – Они бы все подохли в течение двух суток, значит, тут что-то другое.

Она вдруг резко подняла голову, на лице у нее появилось встревоженное выражение.

– Если только здесь все не протекает нетипично.

– Если это так, – рассудительно откликнулась Ли Энн, – мы просто даром теряем время.

– Эта овечка совсем плоха, – объявила Бидж.

– Эта тоже. – Анни пристально посмотрела на Бидж, и они сказали хором: – Кормящие самки.

Бидж осмотрела еще одну овцу; животное было слабым, но в гораздо лучшей форме, чем другие.

– Не пойму, – сказала она обеспокоенно. – С этой как будто все в порядке.

– Чего нельзя сказать об этой… Привет, малыш! – Голодный ягненок, тощий и маленький, оттолкнул Анни носом и на негнущихся ногах подобрался к матери, тычась в ее вымя.

Что-то словно щелкнуло у Бидж в голове, и она жалобно взглянула в сторону грузовика, где осталась ее черная тетрадь. Она пододвинулась поближе к Анни:

– Хуже всех дела у ягнят-сосунков, правда? Негнущиеся ноги, замедленный рост…

– Да, – сказала Анни решительно. – Тощие, все время лежат – дефицит селениума. Овечья окостенелость. – Анни вздохнула с облегчением, знакомым любому врачу, поставившему ясный и логичный диагноз болезни, легко поддающейся лечению. – Они истощены, ягнята все еще сосут, но получают недостаточно питания, а кормящие матки выгрызают траву под корень.

– Разве это плохо? – озадаченно спросил Стефан. – Они всегда кормят ягнят и пасутся одновременно.

– Да нет, это нормально, но, когда они кормят, они расходуют больше энергии и чувствуют недостаток минеральных веществ. Стефан поскреб в затылке движением, удивительно похожим на то, каким теленок чешется об изгородь. Филдс быстро сказал что-то по-гречески, и лицо юноши просветлело.

– Значит, вы можете дать им лекарство?

– Да, и для ягнят, и для их матерей. Минеральная добавка. Пожалуй, полмиллиграмма селениума дважды в месяц. Мы привезем его в следующий раз. – Она вопросительно взглянула на Конфетку; тот кивнул. – А сейчас нужно взять анализы крови для проверки диагноза. – Воодушевление покинуло Анни, когда она окинула взглядом остальное стадо. – Но все равно нужно выяснить, почему они такие измученные. Не могло случиться так, что их все время кто-то гоняет?

Все непроизвольно взглянули на Дафни, которая была теперь почти незаметна в траве в своем уборе из цветов. Стефан покачал головой:

– Это не она. Она побаивается бегущих овец и всегда убирается с дороги.

– И ни одна овца не пропала?

– Нет, в этом я уверен.

– И даже на овце с вывихнутой ногой нет ни укусов, ни царапин. Если какое-то животное и гоняет их, то разве что для развлечения.

Все помолчали, пока Стефан обдумывал это. Бидж пыталась вспомнить, какие звери развлекаются подобным образом. Росомаха может убить, даже когда не голодна, а горностай…

Тень от облака накрыла их, и Бидж поежилась. Здесь могли водиться странные существа, и кто знает, какие у них игры.

– Пока что, – пожала плечами Анни, – ты не мог бы присматривать за ними по ночам или завести сторожевую собаку?

– Собаку! – радостно воскликнул Стефан.

– Еще одного избалованного любимчика, – простонал Филдс.

– Посмотрим, – без прежнего воодушевления протянул юноша. – Я могу запирать их на ночь в загоне и спать там же. Это нетрудно, а помочь должно. – Стефан стоял рядом с Дэйвом и по сравнению с ним выглядел удивительно тонким, однако при ближайшем рассмотрении его руки и грудь оказывались очень мускулистыми, без всякого жира.

– Ну и какие виды на урожай? – спросил Дэйв, оглядывая его.

– Я не земледелец, – поправил его Стефан. – Сказал бы ты такое при фермере, он бы тебя обругал. – Юноша с интересом попросил: – Ты не разрешишь мне послушать через твой стетеоскоп?

– Стетоскоп. Пожалуйста. – Дэйв передал инструмент фавну. – Позволь-ка. – Он приложил мембрану к груди барана. – Слышишь что-нибудь?

Уши Стефана, хоть и человеческие по форме, насторожились, как у зверя. Дэйв чуть не выронил стетоскоп.

– Оно бьется так громко, – прошептал Стефан. На его лице неожиданно появилось выражение озабоченности. – И гораздо быстрее, чем у меня. Это нормально?

– Я не знаю, какая у тебя нормальная частота пульса, – ответил Дэйв, – а баран, наверное, перепуган. У овец даже в покое сердце бьется немного быстрее, чем у человека, – ударов семьдесят – девяносто в минуту. Ты знаешь, что такое минута, верно?

Стефан покачал головой:

– Я просто слышу, когда медленнее, когда быстрее. И что это за звук: уушш?

Удивленный Дэйв взял стетоскоп сам. Он старательно выслушал барана.

– Верно, шум, – сказал он ворчливо. – Порок митрального клапана. Я забыл об этом сказать. – Он улыбнулся Стефану, но улыбка получилась натянутая. – Хорошие у тебя уши, док.

Стефан не обратил на его слова внимания.

– Сердце – живое, а имеет клапан, – пробормотал он, посмеиваясь. – Как здорово, что я встретил настоящих ветеринаров. Я просто поверить не могу. А много ветеринаров в вашем мире?

– Куча. И все имеют ту работу, которая лучше подошла бы мне.

– И у вас есть школы, – глаза Стефана сияли, – где каждый может выучиться на ветеринара?

– Попасть в такую школу трудно, – сказала Ли Энн: она сама дважды пыталась, прежде чем ей это удалось, – но действительно, туда принимают всех, кто достаточно подготовлен. Ты что, хотел бы стать ветеринаром?

Бидж почувствовала в голосе Ли Энн определенное разочарование. Неужели все они теперь так смотрят на свою работу? С внезапной болью Бидж вспомнила, что было время, когда она чувствовала то же, что Стефан сейчас: если бы только удалось стать ветеринаром, какое бы это было чудо и праздник.

Стефан застенчиво сказал:

– Если бы я мог стать ветеринаром, я был бы очень счастлив. Я учусь лечить животных. – Он полез в свой рюкзак. – Я попросил книги у…

– Книги я ему достал, – пророкотал Филдс. Стефан взглянул на него и быстро произнес:

– Ах, да. Я попросил… Филдса. – Филдс кивнул и улыбнулся.

Стефан вытащил и показал студентам потрепанную книгу в бумажном переплете на греческом языке. Бидж узнала ее по картинке на обложке: «О всех созданиях – больших и малых» Джеймса Хэрриотаnote 6Note6
  Джеймс Хэрриот – английский ветеринар, автор книг о жизни сельской Англии середины XX века.


[Закрыть]. Стефан спрятал ее обратно в рюкзак и, вынув другую, еще более потрепанную, передал ее Ли Энн. Та открыла книгу.

В первой же главе каждое третье слово было подчеркнуто или сопровождалось вопросительным знаком; к некоторым тянулись стрелки от коряво написанных на полях определений.

Ли Энн перелистывала книгу, приоткрыв рот. Анни, Бидж и Дэйв заглядывали ей через плечо. Никто из них в жизни так дотошно не работал с учебником.

Конфетка, подошедший к студентам сзади, присвистнул:

– Вы не теряйте этого парня из виду. Может пригодиться.

– Стефан, а уверен ли ты, что мы тебе вообще нужны? – спросила Ли Энн, зачарованно глядя в книгу.

– Да, да, – он взволнованно жестикулировал, покрасневший, но довольный. – Я много работаю над книгой, но все равно мне нелегко разобраться.

– Это нелегко и для нас, – заметила Бидж. Стефан засмеялся:

– Ну это как на чей взгляд. Вы подходите к овеце – к овце – и вы сразу знаете, на что смотреть, – это называется гностика.

– Ты хочешь сказать – диагностика? – поправила его Анни.

– Да, диагностика. Вот видите, вам легко поправлять мои ошибки – даже в словах. – Стефан протянул руку, чтобы коснуться руки Анни.

Девушка резко отпрянула. Стефан отдернул руку, обиженный и смущенный, глядя на нее с недоумением.

– Я хочу сказать – хочу сказать, что я не умею ставить диагноз, я ошибаюсь даже в мелочах.

Бидж открыла рот, чтобы вмешаться, но ее опередила Ли Энн:

– У тебя прекрасно получается. – Она бросила на Анни уничтожающий взгляд. – Я помню, чтобы выучить терминологию, мне понадобился целый год – а ведь я только этим и занималась.

Стефан неуверенно ей улыбнулся. Бидж остро ощутила, что он должен чувствовать: впервые соприкоснувшись со странным новым миром, он испытывал отчаянное желание понравиться и заслужить одобрение.

– Все мы рады помочь тебе, – сказала она. – Может быть, ты хочешь о чем-нибудь спросить?

С опозданием Бидж вспомнила о присутствии Конфетки. Ну и экзамен же она себе устроила!

Филдс рассмеялся и дружески коснулся ее плеча. Его рука была теплее человеческой, а прикосновение ощущалось как ласка.

– Мисс, если дать этому парню волю, вы успеете состариться, пока ответите на все его вопросы.

Стефан так отчаянно замотал головой, что кудрявые волосы взметнулись вокруг рожек.

– Нет, конечно, но если я не буду спрашивать, то как я что-нибудь узнаю? Мало только читать. – Он повернулся к Бидж. – Например, что такое рак?

– Это целая группа болезней. – Бидж чувствовала себя так, как если бы ее спросили, что такое животное. – В самом общем случае – это конгломерат клеток. Ты знаешь, что такое клетка?

Он быстро закивал.

– Ограниченное клеточными стенками образование, – он запнулся, но продолжал, – ха-рак-теризуемое наличием ядра и протоплазмы…

– О'кей. – Увидев выражение его лица, Бидж добавила: – Ты совершенно верно сказал. Рак может вызываться факторами окружающей среды, а в некоторых случаях – наследственной предрасположенностью: в том смысле, что дети имеют больший шанс заболеть некоторыми видами рака, если ими болели их родители. Но во всех случаях дело в основном сводится к одному – ненормальному росту клеток в том или ином органе.

Стефан непонимающе улыбнулся. Бидж начала снова:

– Например, какой-то орган патологически разрастается, или появляются наросты на коже…

Стефан кивал с терпеливым выражением, свойственным человеку, слушающему что-то непонятное, но надеющемуся поймать основную мысль. Бидж попыталась еще раз:

– Может быть, ты видел это у кошек-цветочниц: чешуйчатую карциному – ну, воспаленное изъязвленное выпуклое образование на кончиках ушей. Она часто встречается у белых кошек, особенно если они много времени проводят на солнце.

Юноша все еще пытался улыбаться, но его темные брови сошлись на переносице, придав ему сходство с Филдсом.

– Не думаю, что мне приходилось это видеть. Бидж оглянулась на Конфетку, который загадочно улыбался, и искоса посмотрела на Филдса; выражение его лица было добродушным, но слегка напряженным. Оба мужчины наблюдали за Стефаном.

– Из меня плохой учитель, – сдалась Бидж. – Может быть, если специально подготовиться, у меня получится лучше. О чем-нибудь еще ты хочешь спросить?

– Да, – последовал немедленный ответ. Стефан был удручен, но не сдался. – Пожалуйста, что такое миелопатия?

– Миелопатия… – На какой-то ужасный момент Бидж показалось, что она вновь на занятиях, которые ведет доктор Трулав. – Дегенеративная миелопатия представляет собой вырождение нервной ткани, при котором теряется миелин… Ты знаешь, что такое миелин?

Стефан радостно кивнул и процитировал наизусть:

– Оболочка нервной клетки…

– Оболочка, верно. Ты здорово соображаешь.

– В книге есть картинка. Я хотел бы увидеть это под микроскопом. У тебя есть микроскоп? – Стефан посмотрел на карман ее джинсов. Филдс расхохотался и тоже окинул взглядом ее джинсы, но явно с совсем другими мыслями.

– Нет, с собой нет, – ответила Бидж без насмешки. – Хорошие микроскопы слишком велики, они есть только в колледже. Но теперь ты знаешь, что такое миелиновая оболочка, и знаешь, что миелопатия означает ее разрушение.

Стефан продолжал смотреть на нее.

– Она рассасывается. Разрушается. Собака начинает припадать на задние лапы, потому что до мозга не доходят нервные импульсы от них. Особенно от этого страдают немецкие овчарки – это такая порода там, у нас. Задние лапы у них подгибаются, когда они пытаются ходить. – Бидж повторила медленно и отчетливо: – Дегенерация. Разрушение клеточной оболочки. Понимаешь?

Он с несчастным видом посмотрел на нее:

– Я очень стараюсь.

Дэйв тем временем складывал вещи обратно в грузовик, и Анни, главным образом для того, чтобы оказаться подальше от Стефана, стала помогать ему. Ли Энн листала учебник Стефана.

Бидж неожиданно забрала у нее книгу и просмотрела ее, отмечая про себя, какие слова помечены вопросительными знаками.

– Ты знаешь, что такое менингиома?

Стефан покачал головой.

– А астроцитома? Та же реакция.

– Расскажи мне о перерождении сердечной мышцы. Стефан беспомощно развел руками:

– Пожалуйста…

Но Бидж беспощадно продолжала задавать вопросы:

– Дай определение наследственной эпилепсии. Молчание.

– Лиссэнцефалия? Какими моторными нарушениями она сопровождается? Динамическая атаксия? Миастения? Мышечная дистрофия?

Бидж умолкла. Все смотрели на нее. По лицу Стефана текли слезы.

– Мне очень жаль, – прошептал он. – Я не знаю. Я стараюсь, но некоторые вещи мне непонятны.

– Парень и смеется, и плачет легко, – мягко произнес Филдс, – как и весь его род. – Но он продолжал внимательно смотреть на Бидж.

Бидж наклонилась вперед, протянула Стефану учебник и взяла его за руку.

– Мне не следовало так на тебя наваливаться. Ты молодец и ты многое сумел узнать. Ты можешь гордиться собой.

– Ты не смеешься надо мной? – спросил юноша, с удивлением глядя на нее.

– Да никогда в жизни, – искренне ответила Бидж и неожиданно поняла, что так оно и есть. Стефан стиснул ее руку, но, взглянув на Филдса, быстро отпустил.

– Я сделал что-то не то? Я не хотел. Ответ Филдса прозвучал ласково, но с оттенком сожаления:

– Стефанопулос, ты не сделал ничего плохого. Ты только ответил на несколько вопросов. – Он посмотрел на Бидж и грустно улыбнулся. – А я это позволил.

– Возможно, вы впадаете в маразм, – произнесла Бидж.

Остальные студенты ахнули. Основное правило, даже более непререкаемое, чем «Никогда не морщись», гласило:

«Не груби клиенту».

Поскольку Филдс никак не прореагировал, Бидж продолжала:

– Разве вы не хотите узнать, что это значит? Он улыбнулся в ответ, но на этот раз без всякой плотоядности.

– Даже если вы мне скажете, думаю, я все равно не пойму – и вы это увидите. Юная леди, похоже, что Конфетка выбрал для практики чересчур смышленых студентов. Филдс пожал руку Конфетке, попрощался с остальными, и они со Стефаном погнали отару вверх по холму. Стефан оглянулся на Бидж; она улыбнулась ему, но не помахала.

Когда Филдс и Стефан уже не могли слышать их, Дэйв сказал Бидж:

– Прекрасный выстрел. Кожаный Чулок. Почему ты решила загнать мальца в угол?

– Нельзя так разговаривать с клиентом, – наставительно произнесла Ли Энн.

– Кто бы и что бы он ни был, не следует оскорблять его чувства, – добавила Анни. Бидж повернулась к Конфетке:

– А вы не собираетесь учинить мне разнос? Но Конфетка молча наблюдал за студентами, и Бидж еще раз подумала, что догадалась она правильно.

– Почему ты задавала все эти вопросы? – спросила Анни.

– Потому что хотела кое-что выяснить – а доктор не должен гадать, если может узнать. – Она снова обратилась к Конфетке: – Здесь ведь рак неизвестен, верно? И никаких нервных заболеваний, никакой миастении? – Она переключилась на типично человеческие недуги. – Никакого маразма?

– Никакой болезни Альцгеймера, – продолжил ее мысль Конфетка. – Никакой мышечной дистрофии или моторных нарушений.

Он обвел взглядом разинувших рты студентов и закончил:

– Мы не делали тесты на СПИД, но я почти уверен, что этого тут тоже нет.

Какое-то время единственными звуками, нарушавшими тишину, были птичьи трели и блеяние овец вдалеке. Наконец Анни прошептала:

– Почему? Почему именно здесь?

– А почему бы и нет? – без улыбки ответил Конфетка. – По правде говоря, мы не знаем. Мы забирали отсюда образцы тканей, делали анализы крови и высевали культуры, раза два я вскрывал тварей, в существование которых вы не поверите даже после того, что увидели здесь за последние два дня. Пришлось нажимать на кнопки, чтобы некоторые тесты выполнили в Дьюкском университете, не задавая вопросов, и использовать личные связи, чтобы один специалист оттуда получил внеочередной отпуск. Мы проделывали анализы снова и снова, и единственное, что удалось выяснить, – это что большинство болезней, вызывающих головную боль у врачей и разбивающих сердца пациентам там, у нас дома, никогда не встречаются здесь.

– Сэр, мне не хотелось бы быть непочтительной, – сказала Ли Энн, – но почему бы вам не передать все это дело в руки людей из Дьюка? У них есть необходимое оборудование и… и ресурсы.

– Они умеют лечить людей, хочешь ты сказать, – кивнул Конфетка. – Если бы это была официальная программа, с официальным использованием университетского оборудования, именно так я бы и поступил.

Дэйв ткнул пальцем в сторону грузовика-амбулатории:

– А это все – оно что, используется для незаконных исследований?

– Можно и так назвать, – улыбнулся Дэйву Конфетка. – Я забыл упомянуть про это. Последовало общее молчание.

– Если вы взглянете на подписанные вами контракты, – непринужденно продолжил Конфетка, – то обнаружите, что согласились участвовать в независимом исследовании, которому присвоен определенный ранг, но название отсутствует. Если вы поинтересуетесь в эксплуатационном отделе университета, то узнаете, что этот грузовик все время стоит в гараже. В платежных документах значится, что я сейчас использую время, отведенное мне на исследовательскую работу. Что же касается лекарств… скажем так: достать их было трудно, но возможно. – Он оглядел студентов. – Можете вы себе представить, что случилось бы с этим местом, если стало бы известно, что местные виды невосприимчивы к таким вирусным инфекциям, как кошачья лейкемия или лошадиный энцефалит? Что у них не бывает дегенеративных нервных заболеваний, даже наследственных? Мы только уничтожили бы этих уникальных животных в попытках выяснить причины.

Бидж не расслышала, что он еще говорил; ее поразила мысль: хореи Хантингтона здесь тоже нет.

– Никакой дегенерации нервной ткани? – спросила она, когда Конфетка сделал паузу. Он покачал головой:

– Никакой. Если бы мы могли выяснить, почему… Он не закончил фразы, да в этом и не было нужды. Бидж, с глазами, наполнившимися слезами, подумала с горечью: если бы это было выяснено двадцать лет назад, моей маме не пришлось бы убивать себя. А если бы она родилась здесь, она бы никогда не заболела.

Следующая ее мысль показалась ей эгоистичной и постыдной, но она не смогла удержаться от вопроса:

– Как скоро, по вашему мнению, это удастся выяснить? Как долго еще… – Ее голос стих. Конфетка пристально смотрел на девушку. Она покраснела: слишком много горячности прозвучало в ее вопросе.

– Бидж, ты же знаешь, что такое исследовательская работа, – произнес он медленно. – Я очень хотел бы ответить: через год мы будем знать, только я сильно сомневаюсь в этом. Более вероятно, что лет через десять. Или двадцать. Или еще дольше.

Она молча кивнула. Неожиданная вспышка надежды угасла так же быстро, как и загорелась. Через двадцать лет скорее всего ей уже ничто не поможет.

– Если уж вы выбрали профессию ветеринара, – продолжал Конфетка, – вам придется научиться терпению. – Он потер руки, как будто хотел стряхнуть с них пыль. – Давайте пойдем поедим в гостинице.

Бидж вместе со всеми пошла к грузовику, почти не замечая цветущую прекрасную природу вокруг. «Если я когда-нибудь действительно стану ветеринаром, – подумала она уныло, – я буду уж такой терпеливой… Боже, я обещаю тебе, – самой терпеливой на свете, только позволь мне жить и сохранить здоровье».