Текст книги "Душа Бога. Том 1"

– В чём твоя суть?

Хранить Упорядоченное? Нет, слишком просто. И потом, это дело Нового Бога, а он как-никак рождён был Истинным Магом.

– Великий Предел. Я есть Великий Предел, стражи.

– Последняя попытка. Ошибёшься – значит, ты недостоин дальнейшей дороги. Кто ты есть?

Тебя запутывают, Познавший Тьму. Ты есть Великий Предел, ты то, что явилось измерить и отделить. Тяжёлое от лёгкого, светлое от тёмного… Нет, не только! Не только!..

– Я есть Великий Предел – и суть его в границе меж прошлым и будущим. Великий Предел – где нет ничего. Настоящее – там, где великая река исчезает и появляется вновь. Мы делаем будущее прошлым. В этом наша суть, это есть мы.

Стражи переглянулись.

– Там, где будущее становится прошлым, лежит самый великий, самый таинственный из всех Пределов, Предел поистине величайший. И мы, Истинные Маги, есть он.

– Ты понял. Ты познал. Ты увидел, – один за другим откликались они, из золотистого сияния проявлялись лица – его Поколение, как и прошлый раз.

– Фелосте!.. – вырвалось у Познавшего Тьму.

– Все пути сходятся здесь, – мягко улыбнулась та. Остальные подхватили:

– Ты понял! Ты понял! Ты понял!..

Что ж, спасибо и на том – арка ворот точно так же растаяла, как и первая, четыре посоха поднялись в прощальном салюте.

А сам Познавший Тьму сделался куда более вещественным. Совершенно реальным стал не только меч – но и руки, и грудь, и ноги. Та же одежда, в которой он пустился в путь, когда повергал змея.

Но и идти по золотому лучу стало куда труднее. Шаг, другой, и Хедин пошатнулся, бездна властно потянула в себя.

– О-ох!

«Держись, держись, великий бог!»

Это снова окружавшие его души. Стражи их словно не замечают, или такое здесь в порядке вещей? Это души вдруг метнулись на одну сторону, словно рой светляков, помогая ему вновь обрести равновесие.

«Спасибо вам», – выдохнул Познавший Тьму.

Двое ворот позади, впереди ещё одни, последние.

Он просто знал, что это именно так – остался только один барьер.

…Ты должен быть готов, сказало ему многоголосие.

Ты помнишь, как всё начиналось?

«Конечно, помню».

Зимняя дорога, снег и заходящее солнце. Нагие чёрные вершины, исчеркавшие алый закат.

Где это было, Познавший Тьму? Ты так долго и упорно глядел во мрак – а никогда не хотел взглянуть на собственное начало.

Зачем оно мне? Моя история началась в Замке Всех Древних, когда мы ступили туда новыми хозяевами. Она продолжалась в Джибулистане. Она…

Ты всегда боялся вглядеться в себя, сказали ему.

Зачем это? Для чего? Я Хедин Познавший Тьму, я Истинный Маг, призванный Упорядоченным и сделавшийся Новым Богом! Я не человек, не эльф, не гном, не орк, не гоблин, не дракон, в конце концов!..

Ты забыл тех, кто тебя любил. Чтобы стать Великим Пределом, надо разучиться и вычеркнуть из памяти… очень многое. Смотри и не говори, что не видел!

Коричневые стены, тяжёлые брёвна. Маслянисто поблескивает распяленная на колышках кольчуга, видит тяжёлый шлем с острым навершием. Так же тщательно смазан широкий наконечник боевой рогатины.

– Ты где? – певучий женский голос, и от него призрачные ноги Познавшего Тьму едва не подкосились. Нет, он его не узнавал – однако слова эти отозвались где-то в самой глуби его памяти, там, куда он сам никогда не заглядывал.

Стол, покрытый праздничной белой скатертью, расшитой алыми петухами. Дымящаяся деревянная миска – там суп, вкуснее которого он не едал никогда и нигде.

Тяжёлые шаги и другой голос, низкий, мужской.

– Доедай. Поможешь мне, прислали новичков, они копья-то в руках никогда не держали…

Лица! Я должен увидеть лица!

Острое, режущее, словно нож, желание.

– Идём, день короткий, и метель собирается…

Скрипит снег под мягкими сапогами. Надёжно и приятно полнит ладонь отполированное древко копья. Слева оттягивает пояс недлинный клинок – он воин, он уже мужчина, он может сражаться!..

«Что это? – мчались смятённые мысли. – Ловушка? Игра? Кто-то пытается что-то выведать, подсовывая ему фальшивые видения, пытаясь уверить его, будто его самость родилась… человеком?»

Именно человеком, не эльфом. Потому что, пока скрипел снег под ногами, мужской голос говорил о смерти, что настигла храбрых, что им нужна замена, и редко кто в их граде доживает до старости, чтобы уйти в окружении детей, внуков, правнуков и иных домочадцев.

Этого не может быть, потому что не может быть никогда.

Они были созданы такими, какими были созданы – совершенными существами, не привязанными ни к какой плоти!.. Их никто не зачинал, у них не могло быть родителей!.. Это просто очередное испытание для восходящего адепта, ничего более!..

Он вновь потерял равновесие, на сей раз – серьёзно. Захватило дух, мгла внизу на миг рассеялась: там не полыхало пламя, там была унылая серая бесконечность, та самая, из которой Познавшему Тьму удалось выскользнуть.

Серая бесконечность, изнанка мира, где нет ничего, и даже времени.

Это хуже, чем пребывать развоплощённым на Дне Миров, – по крайней мере туда могли добраться твои друзья.

«Великий бог!.. – взволновались окружавшие Хедина души. – Осторожнее, великий!..»

Вот теперь он и в самом деле ощутил себя ярмарочным канатоходцем. Дует ветер, качается проволока, и грязные камни брусчатки внизу так и ждут его малейшей ошибки.

Мгла, скрывавшая всё вокруг – кроме лишь пропасти внизу, – вдруг стала расходиться. Стало смутно видно Упорядоченное – как его порой изображали подмастерья из числа Тёмных эльфов, имевшие особую склонность к картографии.

Светящиеся точки и кружки – миры, их скопления. Бледно светящиеся области Междумирья, рассечённые тёмными ветвящимися полосами бездн; уходящие в бесконечность живые поля сияющих капель, где светят солнца и поднимаются травы; и всё это наискось перечёркнуто золотой нитью, упирающейся в исполинский, растянувшийся на тысячи тысяч поприщ шторм.

В Межреальности случались свои бури и возмущения, но ничего подобного Хедин никогда не видел. Чудовищная воронка из смятой, изорванной, подобно облакам под ветром, плоти Междумирья. Серое, лиловатое, фиолетовое – чем ближе к центру, тем темнее. Потоки этих «облаков» неслись по кругу, по громадной спирали, пока их не засасывало око бури.

Там бушевала вырвавшаяся на волю дикая сила, и Хедин, хоть и понимал размах катастрофы – сколько же миров накрыл этот ураган?! – сейчас ощутил даже что-то вроде облегчения: не надо было погружаться в эти воспоминания, такие простые и такие мучительные.

Его вновь пошатнуло и, если б не души, он бы точно сорвался.

Нет, вдруг подумал он. Нельзя. Это ведь тоже выбор – Новый Бог Хедин устремился, хотя бы мысленно, к творящемуся катаклизму, а чтобы пройти третьи врата, похоже, нужно совсем иное.

…Снег, мягкий, совсем на первый взгляд не холодный. Размах копья; до боли отведённое назад плечо. Бросок! – и гул мужских голосов, грубоватых, но одобрительных. И жгучий, яркий восторг – я воин, я воин, я смог, я победил!..

– Снидать идите, вояки, – с лёгкой смешинкой произносит всё тот же женский голос. – Давайте-давайте, мы вам целый котёл привезли!..

И кажется, что, наравне с домашним супом, густым и наваристым, эта каша с салом – самое вкусное, что он едал за все тысячи и тысячи лет.

«Этого не может быть! – билась отчаянная мысль. – Это испытание… да-да, испытание и ничего более!..»

Удерживаться на золотой нити становилось всё тяжелее. В лицо словно задуло ледяным ветром, Познавший Тьму зашатался.

Ты должен познать не только мрак, сказали голоса. Ты боишься самого себя, боишься и отворачиваешься. Тебе остались последние врата, но так тебе их не пройти. Загляни в себя ещё глубже, Познавший Тьму. Загляни в самый её зародыш.

…Лесная дорога, заснеженные лапы елей, нависшие над ней; молчаливый белый храм владычицы-Зимы.

Храпят низкорослые мохнатые лошадки, трусят себе, вьётся в морозном воздухе парок от дыхания людей и коней.

На плечах тяжесть доспеха. В груди – пьянящая гордость: он идёт в первый поход наравне со всеми!.. Он лучше управляется с боевой рогатиной, чем многие бывалые воины; он лучше многих на мечах и топорах, беря не силой, но ловкостью и разумением.

Он не думает о смерти, конечно же, нет! – смерть это для неумёх, кто так и не выучился держать копьё или щит.

Они победят, они не могут не победить!..

Дорога выходит на белый заснеженный простор, лесные стены раздвигаются в стороны, и ряды всадников разворачиваются широкой охватывающей лавой, исполинским серпом.

Впереди виднеются какие-то палатки, шатры, обтянутые меховыми шкурами, торчат размалёванные алым маски. Там поднимается жирный чёрный дым, там ждут своей участи пленники – и занесены жертвенные ножи из проклятого чёрного камня, извергнутого подземной глоткой в огненной блевотине.

Боевой клич проносится над полем, и мохнатые лошадки с неожиданной резвостью срываются в галоп. Взметнулся снег, наклонены острия рогатин, кто умеет бить на скаку из луков – наложили стрелы, растянули тетивы.

Скорее, скорее, скорее!..

Там, впереди, взлетел тревожный крик, рванулся в зимние небеса клуб дыма, словно в костёр швырнули охапку гнилушек.

И сразу – резкая боль, словно по щекам полоснули острым.

Что-то очень злое творится там, впереди, и ни стрелы, ни рогатины уже не успеют.

И остальные, скачущие рядом с ним, ни о чём не подозревают.

От островерхих шатров взмыли первые стрелы, короткие и злые, но их слишком мало, чтобы остановить конную лавину лесных воинов.

Но там, откуда поднимается чёрная клубящаяся колонна, готовится что-то поистине жуткое, и чувствует это он, один он.

И он один словно видит слабые, едва заметные нити призрачной позёмки, что змеями вьются над полем, скользят, устремляются туда, где затаился враг, – их надо остановить, и он свешивается с седла, вытягивает руку, хватает их целый пучок, не слыша удивлённых возгласов справа и слева.

Ладонь обжигает даже через грубую кожу боевой перчатки. Но это – сила, это – оружие, и он, как тогда с копьём, до боли отводит назад плечо, вкладывая всё в этот бросок; всю ненависть к тем, кто сейчас там, возле окроплённого кровью жертвенного кострища; они не должны жить, они должны умереть, чтобы жили другие.

Огненный шар проносится над белой девственной равниной, врезается в крайние палатки, и они тотчас разлетаются, словно под ветром; кружатся меховые пологи, горят шесты, заброшенные к самому поднебесью.

Изумлённые возгласы становятся ещё громче, однако он не смотрит по сторонам; его охватывает исступлённый восторг – он может, он может, он побеждает!..

Что-то кричали и вопили враги, что-то кричали и свои; он не слышал – вновь нагнулся зацепить призрачного потока, швырнул ещё один сотканный из огня клубок, понятия не имея, как это ему удается.

Размётаны и горят вражьи шатры, открылось что-то вроде центральной площадки стойбища; цепочка раздетых донага пленников со связанными над головой руками; шаманы в жутких масках, иссиня-чёрных, пухлые вывороченные губы измазаны красным; чёрные изогнутые клинки в руках вражьих заклинателей, и почти такое же белое, как снег в окрестных полях, тело очередной жертвы, растянутое на грубой деревянной колоде жертвенника.

Бей, бей, не жалей!..

На сей раз у него получается не пламенный шар, но что-то вроде тонкой солнечной стрелы; она пронзает грудь шамана в маске, тот опрокидывается на спину, и тут уже успевают другие сородичи; без промаха бьют рогатины, рубят топоры и секиры, пронзают мечи, топчут конские копыта.

Чудом уцелевшая жертва – девушка – поднимается с колоды, широко раскрыты светлые глаза, упали на обнажённую грудь пепельные волосы, и взгляд её пронзает его словно насквозь.

«Хорош, – слышит он. – Хорош. Вот только…»

Откуда-то вылетает случайная стрела, и он знает, что нацелена она прямо в спину пепельноволосой, и он просто вскидывает руку, уже не успевая ничего «зачерпнуть». Он просто знает, что не может позволить этому случиться, – и стрела послушно рассыпается золой, в мгновение пожранная яростным пламенем.

Глаза девушки вспыхивают, на губах появляется слабая улыбка – слепой ужас отступает, кажется, она начинает верить, что уцелела. Потянулась, протягивая руки…

«Хорош».

– Сын?! Сын?!.

– Что стряслось-то?

– Упал вдруг…

– Огнём-то видел, как отмахнул?! Только тряпки и полетели!..

– Маг, маг, маг великий!

– Да что ж с ним-то?

– Жив вроде, не ранен…

– Сын! Слышишь меня, сын?!

Однако он уже взлетал, взлетает над смертным полем – хотя благодаря ему погибших среди своих почти не было – перед ним зимнее небо, облака, полные снегом, он пробивает их, подобно соколу – нет, он уже сокол и есть! Коричневокрылый сокол пробивает небесную сферу, пронзает звёздные чертоги, и вот…

И вот он вновь на золотой нити, протянутой над неведомыми безднами, а впереди смутно маячат третьи врата, и не просто врата – поднявшиеся и сплётшиеся ветви исполинского древа.

И там не шесть и не восемь фигур, как можно было бы подумать, а всего лишь одна. Тоже сотканная из мягкого сияния, она, однако, не стояла с посохом наперевес, но устроилась, словно усталый путник, на толстой ветви, из которой словно бы вырастали врата.

Познавший Тьму остановился. Эта фигура не была безликой.

– Вот и встретились, великий Мерлин.

Сидевший поднялся. Торс, руки, ноги – всё из света, но вот лицо сделалось живым, пролегли морщины, сотворилась борода.

– Последние врата, Хедин. Не думал, что тебе удастся пройти настолько далеко.

– Почему ты мешал мне? – вдруг резко спросил Познавший Тьму.

Игру чужих и чуждых сил нельзя выиграть, её можно только сломать.

– Почему не давал принять Зерно Судьбы Хагена? Кто тебе приказал? Ямерт?

Ломай их правила, ломай. Задавай вопросы, на которые сам не сможешь дать ответ.

Но бывший глава Совета Поколения лишь равнодушно пожал плечами.

– Я здесь не для того, чтобы мериться с тобой словами, Познавший Тьму. Ответь на вопрос и пройдёшь дальше. Здесь, – создание с лицом старого мага повело бесплотным рукавом, – ты видишь, это вершина Мирового Древа. А чтобы ты не сомневался в том, что явленное тебе не есть фокусы твоего сознания, то вот тебе факт – ты сейчас встретишь Мимира. Мимира, которому здесь ну совсем не место. После этого тебе придётся поверить, что здесь всё – не иллюзия.

– Не иллюзия. – Огненный меч мягко поднялся в позицию. – Кем ты был рождён, Мерлин?

– Я здесь не для того, чтобы отвечать тебе, – начал было тот, однако пламенный клинок с шипением рассёк одну из боковых ветвей-опор.

– Если всё это – по-настоящему, а не игра моего воображения, то ты ответишь мне. Ибо мне вот привиделось сейчас, что я был человеком, и сражался, и побеждал, и потом дух мой был отделён от тела. Кем ты был рождён, великий Мерлин?

– Мы не были рождены, Познавший Тьму. Как и ты – наверняка – я увидал себя стоящим на дороге.

– Нет. Что было до этого, Мерлин? Кем ты был – кем были те, кого ты любил?.. До того как выбрал себе этот бородатый облик, для пущей солидности, когда стал главой Совета!..

– Неважно, Познавший Тьму. Радуйся, что тебе открыт путь туда, куда я так и не смог подняться.

– Радуйся… Послушай, Мерлин, у нас может не быть души, как у простых смертных, но Пламя Неуничтожимое в нас есть. А взяться оно может только одним-единственным способом.

– Думай как хочешь, Познавший. В конце концов, тебе идти выше, не мне.

– Тогда я пойду, Мерлин. Оставь себе эти дурацкие вопросы.

– Ты так уверен? – усмехнулось существо с лицом Мерлина. – Я вижу, ты ещё не готов, Хедин.

– Тогда давай сбрасывай меня вниз, – огненный меч на сей раз нацеливался прямо в основание шеи призрачного создания. – Или дай мне увидеть Мимира. И убедиться, что он не морок.

– Как? Если всё вокруг – иллюзия? Впрочем, спроси себя, Познавший, – отчего уповаешь ты сейчас на своё оружие, а не на чары? Где твои заклятия, Хедин, Новый Бог Хедин? Отчего ты угрожаешь мне клинком, да ещё и подаренным тебе, а не тобой сотворённым?

– Это и есть твои вопросы, Мерлин?

– Нет. Это, собственно, и не вопросы. Ты жаждал увидеть Мимира? – пожалуйста, смотри. – И существо сдвинулось, шагнув в сторону по ветви.

Золотая нить тянулась дальше среди сплетения серых ветвей, яркий блеск её не исчезал, и она не терялась.

А рядом с ней поднималась могучая тень, старый гигант выступал из непроглядного марева.

– Видишь? – насмешливо осведомилось существо с лицом Мерлина.

Познавший Тьму не ответил. Хватит играть по их правилам; это не тавлеи.

Огненный меч рубанул и раз, и другой, рассекая сомкнувшиеся ветви; арка с глухим треском накренилась, качнулась – и, переворачиваясь, полетела вниз, исчезая в бездне.

Золотой луч вспыхнул ещё ярче, а надевшая личину Мерлина сущность отшатнулась, словно в испуге.

– Не все препятствия надо одолевать так, как «положено». – Огненный меч опустился. – Мы о многом могли бы поговорить, великий Мерлин, – если, конечно, это именно ты. Но, видать, запретов тут больше, чем свободной воли. Я должен вернуться в Упорядоченное. Оно несравненно больше, чем все боги и маги, вместе взятые. Мы были его слугами, только сами этого не поняли. И не взрастили достойной смены.

– Кто же тебе мешал, Новый Бог Хедин? – ухмыльнулось существо. – Разве обратил ты свой взор на тех, кого сущее прислало на смену нашему Поколению, которое не кто иной, как ты, и обрёк нашей жалкой участи? Разве взял ты их под своё крыло, объяснил, что к чему, провёл инициацию у Источников, пока все три из них были в полной твоей власти?

– Не тебе меня спрашивать, кто бы ты ни был, – отрезал Познавший. – Отойди, нам нечего делить, но, если ты встанешь на моём пути…

– Ответа не будет? – поднял бровь Мерлин, точь-в-точь как на собрании Совета.

– Не будет. Отойди.

– Что ж, тоже ответ. Но я не пропущу…

Взмах пламенного клинка – и золотистая тень с лицом Мерлина конвульсивно дёрнулась, отпрянула.

– Пламя Неуничтожимое, – Хедин держал меч высоко, острие смотрело в грудь призрачному созданию. – Пламя, которое в сердце всего. Ничто не устоит пред ним, и не пытайся, Мерлин, или как бы ни звали тебя в действительности.

– Заёмное тебе не поможет, Хедин.

– Это моё дело. К тому же, глянь!

Сияющая пыль поднималась, мириады крохотных огоньков окутывали руку Хедина с эфесом, сливаясь с пламенеющим клинком.

– Видишь, Мерлин? Понимаешь, что это?.. Это души, души смертных, кого я вывел из бездны Неназываемого. То же Пламя Неуничтожимое; Пламя – оно везде. Не называй его «заёмным», Мерлин. Его нельзя «занять». Ему можно только служить.

– Познавший Тьму всегда был мастером красивых слов, – тень с лицом Мерлина стояла на широкой ветви, оттянувшейся далеко в сторону. – Иди. Тебя ждёт немалое разочарование, Хедин. А я напоследок посмеюсь над твоим падением.

Огненный меч опустился. Шаг, другой, и золотистый призрак остался позади. Нет нужды состязаться с ним в ядовитых словесах. Тем более что впереди Мимир, и это, похоже, ещё одно препятствие.

Или, напротив, помощь. Некоторые вещи невозможно принять, услыхав от кого-то, даже от самой великой, самой магической сущности. Некоторые вещи ты должен понять сам, вплавить в себя, и никакие Мерлины, никакие советы Поколения, и даже никакие Творцы тебе в этом не помогут.

Золотой луч тянулся дальше, сквозь серый призрачный лес – сквозь крону Великого Древа; Мимир ждал, опершись на громадный двуручный топор; старый зелёный плащ наброшен на широкие плечи, ничего иного старый йотун никогда не носил.

– С возвращением, Познавший Тьму.

– Спасибо тебе, мудрый Мимир.

– Нет, ты ещё не можешь вернуться, – покачал головой йотун, опережая его. – Ты видишь Древо, но это лишь его идея, не оно само. Не обманывай себя, Познавший, ты по-прежнему в изнанке сущего, и выход из него только там, – великан махнул лапищей себе за спину. – Нет, не спрашивай, «что там», всё равно не скажу.

– Тогда пожелай мне удачи, мудрый йотун. А я пожелаю тебе благополучно вернуться домой, к Источнику Мудрости. Едва ли это хорошо, что пребывает он без твоего хозяйского догляда.

– Мудрый не сожалеет о несбыточном, Познавший Тьму. Источникам осталось совсем немного, настал день Рагнарёка, и битва уже кипит. Нет, тебе не суждено сразиться в ней, твой бой – он там, впереди.

– Ты хотел поведать мне только это, досточтимый Мимир?

– О нет. Оставь надежды, Познавший Тьму. Оставь чувства и привязанности – говорю тебе об этом открыто, хотя должен был бы загадывать загадки и испытывать тебя, помогая прийти к этой мысли самому. Отягощённый памятью, скорбью и болью сорвётся с золотого луча, сколь бы невесом ты сейчас ни был.

– Спасибо за совет, мудрый Мимир. А насчёт Рагнарёка мы ещё поглядим.

– Погляди, – усмехнулся великан. – Все знамения уже явлены, маг Хедин. Орёл и Дракон сошлись в смертельной схватке, прибегли к последней мере, но и она никого не спасёт. Сущее перестанет быть, однако от тебя зависит, каким оно воскреснет вновь. Ступай теперь, не медли. Упорядоченное обращается в единый кристалл, в зародыш грядущей вспышки, и те, кто гонит вперёд ледяные поля, не теряют время даром. От того, что ты сделаешь там, впереди, зависит…

– Удержи речи твои, йотун! – властно скомандовала сущность с лицом Мерлина.

– Что ж, спасибо ещё раз, многомудрый. Я иду дальше.

– Я пожелал бы тебе счастливой дороги, маг, но счастья не будет. Это говорю тебе я, Мимир.

– Посмотрим. – Хедин сделал шаг, и старый великан враз остался за спиной.

Вокруг вздымался безжизненный серый лес, море взнесённых ветвей; словно чья-то исполинская рука смыла с них все цвета и краски.

Великое Древо, сердце домена Духа Соборной Души, могучего Демогоргона. Но что за ним? Что дальше? Куда ведёт золотой луч? И, самое главное, – от чего или кого исходит?

Ты давно уже понял это, сказало ему множество голосов. Только боишься в этом признаться.

Этого не может быть. Он не находится здесь. Он давно ушёл, оставил сущее, Он…

Золотой луч резко поднялся над серым морем. Мгла отступала, оставалась внизу, а вокруг была лишь пустота, звенящая, режущая.

Внизу ничего. Ничего наверху. Только нить золотого огня.

Истинные Маги не интересовались, что там, в самом Великом Пределе. Не пытались дойти до самой последней грани, где одно становится другим.

Не этого ли символ кроется в золотистой черте?

Неяркий свет, разлитый вокруг, умирал. Тьма сгущалась, отрезая Познавшего даже от того скудного подобия мира, что он оставил позади, от тени Великого Древа. Вновь ожил ледяной ветер, в слепой ярости бросаясь то с одной стороны, то с другой.

Чувства. Память. Привязанности.

Они потянут тебя вниз, беззвучно сказал Мимир откуда-то из дальней дали, но так, словно оказавшись у Хедина за плечом. Это последний рубеж. Откажись. Отрекись. Забудь. Как ты забыл собственные детство и юность. Отца и мать. Первые победы и первую любовь.

– Я ничего не забывал, – громко ответил пустоте Хедин. – Это не я. Это миражи. Ничего этого не было. Или было, но не со мной. Зачем мне было явлено это – я не знаю. И не хочу знать. Я иду, чтобы вернуться. Я нужен – там, внизу или наверху – неважно. Я просто нужен.

Ты очень нужен, сказало многоголосие. У каждого свой золотой луч, и у каждого он кончается в своём особом месте. Ты проходишь свой, и настала пора – взгляни!

Тьма впереди заклубилась. Исчезли последние проблески серого света, Хедина окутал мрак, который так и хотелось назвать «изначальным».

Золотой луч рассыпался облаком стремительно исчезнувших искр, и свет теперь исходил только от огненного меча в руке Познавшего Тьму да от его собственного «тела», сотканного из всё того же золотистого сияния.

Привет тебе, Хедин. Ты дошёл, сказала темнота.

– Привет тебе, великий. Спасибо, что дал мне дойти.

Ты дошёл сам.

– Я ни от чего не отрекался. Мимир ошибся, великий.

Мимир не ошибся. Тебе осталось свершить последнее.

– Что именно, великий? Прости, я не понимаю…

Ты всё понимаешь, Хедин. И знал, зачем идёшь по золотому лучу.

– Конечно. Чтобы вернуться, чтобы помочь…

Нет. Ты шёл, чтобы перестать быть.

Тьма смотрела на него мириадами глаз, словно ощупывая бесчисленными взглядами.

Ты пришёл. Теперь ты перестанешь быть. Великий Предел должен исчезнуть, чтобы родилась новая монада. Вокруг тебя замкнётся кристалл. Поэтому Мимир мудро советовал тебе отринуть память. Но Истинный Маг потому и истинен, что движим совсем иным, нежели былые чувства.

– Ты говоришь со мной, великий… зачем? Ведь ты всесилен…

Нет всесильных в пределах Упорядоченного. Нет всесильных в пределах Хаоса. И лишь там, что лежит за рубежом бесконечности, кроется поистине Всесильное. Идея, что двигает всё и вся.

– Идея не существует в отрыве от…

Время истекает, мягко сказала темнота. Слишком много искажений внизу, слишком большой свободой пользовались смертные и бессмертные. Спаситель. Другие. Не страшись, Познавший Тьму, твоя участь прекрасна и высока…

– Участь перестать быть – «прекрасна и высока»?!

Мы все перестанем быть, сообщили ему. Всё и вся перестанет быть. Но у всех это случится по-разному. Тебе суждено…

– Со мной – Пламя Неуничтожимое, – клинок поднялся, огненные сполохи рассеивали мрак. – Я прошёл сквозь бездну Неназываемого, я вывел оказавшиеся там души, такие же искры вечного Пламени, как и у богов, и у истинных магов. Мир должен жить, великий. Оставь нам шанс. Мы будем бороться!..

Ты не можешь говорить за всех, Познавший Тьму. Пламя Неуничтожимое есть лишь часть того, что оживило Упорядоченное. Оно не повинуется никому. Оно просто есть. И оно вспыхнет вновь – непременно вспыхнет! Но для этого ему надлежит угаснуть. День сменяется ночью, за ней…

– Да-да, вновь настаёт рассвет, – перебил Хедин. – Может, для тебя, великий. Но не для тех, кто в Упорядоченном.

Это закон, грустно сказали голоса. Вечное обновление требует вечных рождений и вечных смертей.

– Я достаточно слушал о «всеобщем цикле», великий. Я не гожусь на предлагаемую роль. Если всё так, я предпочту сразиться в последний раз с Дальними и сгинуть вместе с ними.

Красивые слова остаются красивыми словами, Хедин Познавший Тьму. И «роль» тебе никто не «предлагает». Это твоё предназначение. Высшее предназначение Истинного Мага. Великий Предел перестаёт быть, или, вернее, изменяется, становится тем центром, вокруг которого соединяются разные части кристалла. А предназначения не избегнет никто, и даже то, что ты называешь Творцом.

– Кто ты? – выкрикнул он. – Ответь! Слышишь?!

Слышу. Я часть творящего сознания. Я то, чему предстоит уснуть, умереть и всё забыть. Когда я пробужусь, память моя будет чиста. Цикл повторится снова, без цели и смысла. Вернее, весь смысл будет в нём самом. Чтобы жили и любили бесчисленные души. Чтобы Пламя Неуничтожимое – другая часть творящего начала – получило бы свободу. А теперь пришла пора…

– Ты же всемогущ, – Хедин не имел сейчас плоти, а показалось, что горло всё равно стиснуло. – Мысль Твоя есть деяние. Стоит Тебе пожелать, и всё исполнится. Ты – абсолютный Маг. Тебе не нужны заклинания и формулы. Зачем ты говоришь тогда со мной?

Все чувства исходят из меня, печально сказали голоса. Жалость. Скорбь. Сострадание. Всё это есть во мне – иначе не было б и в вас.

– Тогда почему во мне сейчас ничего, кроме ужаса?! – Познавший Тьму кричал, или, во всяком случае, ему казалось, что он кричит.

Если бы ты знал, каков тот ужас, что во мне, ответили ему без гнева. Угаснуть и знать, что всё могущество и Пламя Неуничтожимое не спасут от такой же смерти, как и у мельчайшей мошки-однодневки. Мошке даже легче, она не подозревает о собственной участи. А творящему придётся угаснуть, зная, что он угасает навсегда.

– Тогда отпусти меня, великий. Если Тебе ведомы сострадание и милосердие, не неволь, не принуждай. Мы будем сражаться – мы не покоримся – мы…

Время вышло, вздохнула темнота. Скорбь переполняет всё, но есть закон…

Взлетел и рухнул меч – меч из Пламени Неуничтожимого, окружённый аурой тонкого огня, множества смертных душ из лона Неназываемого, – рассекая плотные клубы давящего мрака.

Он не знал, что именно он разит. Не знал, куда направляет свой удар; но пламенная полоса рассекла тьму, облака её внезапно раздались в стороны, отпрянули, словно обжёгшись; и разом золотой луч, на котором по-прежнему балансировал Хедин, рассыпался невесомой пылью.

Бездна распахнула было пасть, но неведомая сила подхватила под руки, удержала, остановив падение.

Твой дух силён, неукротим, и это хорошо, сказали голоса. Но рассуди – что может Пламя Неуничтожимое против того, чьей частью оно является?

– Если всё – часть Тебя, как же я противлюсь Тебе?! А если моя самость отделена от Тебя, то и Пламя отделено такоже. Нет, великий, ты можешь затушить мой огонь, как свечу на ветру, но я не…

Тьма ринулась на него, окутывая, опутывая, спелёнывая. Призрачное тело Познавшего разлетелось в клочья, так, что оставалось только нагое сознание, сжатое до пределов исчезающей точки; однако дар Ангелов Огня не исчез, как не исчезли и бесчисленные искорки душ.

Клинок ударил, словно его по-прежнему сжимала живая рука. Кипящий огонь сделался сияюще-белым, режущим, беспощадным. Каждая из душ, прошедшая ужас падения в бездну Неназываемого, обретавшая и терявшая надежду, вырвавшаяся наконец из бесконечного инферно, – они тоже сейчас сражались.

Яростный порыв – жить! сражаться! побеждать! – подхватил того, кто совсем недавно был Новым Богом, потащил за собой, сделал частью пламенного меча. Острие рассекло облако мрака, полыхнуло, и в этих вспышках можно было прочесть на языке изначальных смыслов: «Мы придём к тебе и примем свою участь, когда исчерпается всё остальное».

Но тьма не сдавалась. Она накатывала вновь, глубокая и бездонная, вечная, безграничная – в ней утонет любой свет, никакая вспышка не озарит её тайные уголки.

Не стоит бороться, убеждали голоса. Великий Предел – то, без чего невозможна истинная, полная монада.

Пламя Неуничтожимое рассекало мрак, однако пласты его сливались вновь. Познавшего Тьму стискивало, спелёнывало всё туже и туже; но что-то мешало этой великой, исполинской и как будто бы всемогущей силе окончательно одержать верх.

Сознание помутилось – однако в нём внезапно всплыли странные образы: тонкая дева; два низкорослых силуэта; и ещё один, худой, высокий. Все четверо оказались в каком-то подземелье, и почему-то это было очень, донельзя важно.

Так важно, что Познавший Тьму забыл даже о собственной участи, потянувшись к ним всем своим существом.

А они тянулись к нему.