Текст книги "Когда мир изменился"

– Всё! Всё понял, святой отец!

Некромант молча наблюдал. О человеке с повязкой через глаз он старался не думать – чтобы не спятить вот так сразу.

– Идёмте, сударь Неясыть.

– Куда?

– Вы не слыхали? В «Свинью под секирой», конечно же. Нам есть о чём поговорить, а донжон нашей славной конгрегации, право же, не лучшее место. Идёмте, сударь. Поговорим заодно и про Костяные Головы.

– Не стоит сердиться на нашего доброго бургмейстера, – отец Виллем со стуком опустил на стол высокую кружку. Вот только налита туда была чистая колодезная вода.

– Я не сержусь. – Некромант трудился над свиным боком. Надо полагать, уже побывавшим под секирой. – Просто у меня и впрямь есть… свои дела, святой отец.

– Не называйте меня так, – поморщился дознаватель. – «Святой отец» я только для добрых чад нашей святой матери-церкви… Да что с вами, сударь?

– Прошу простить. Ничего. Ночь выдалась нелёгкая. Драуг, да ещё с каттакинами…

– Понимаю, – без тени улыбки кивнул монах. – Никто из нашей конгрегации не рисковал соваться в Эшер Тафф. Даже целой хоругвью, не говоря уж о том, чтобы полезть туда в одиночку.

– Сударь Виллем. – Свинина была хороша. Некромант научился ценить простые радости. – Скажите, сударь, зачем я вам?

Монах отпил воды, аккуратно утёр губы – явно тянул время.

– Вы загадочный человек, некромант Неясыть. Явились из ниоткуда. Принесли умения, о каких у нас никто не слыхал. То, что мы привыкли таскать, вы стали катать – и куда быстрее и ловчее наших. Прославились. Святая матерь наша, Церковь Господа, пыталась было вас привлечь за ересь, но не преуспела.

– Святая матерь наша… До чего же знакомо…

– Простите, что?

– Не обращайте внимания, господин Виллем.

– Хорошо. Не стану. Так вот, допрашивавшие вас – или пытавшиеся допрашивать – инквизиторы опростоволосились. Что и неудивительно – это те, кого не взяли в наши конгрегации, братства истребителей нежити. Вот и горят рвением, так и норовят отправить на костёр всех до единого деревенских знахарок да травниц. У кого тогда, спрашивается, развесёлая студенческая братия станет покупать приворотные зелья или лечиться от последствий неосторожной любви?

– Я слышал и о настоящих ведьмах. И о колдунах, о варлоках – вызывателях демонов…

– Всё это есть. Но, как правило, их находим мы, братство сражающихся с нежитью. Иногда рыцари. Чёрная Роза и Вечные Охотники; Мертвецкая Погибель и Неспящие во Тьме… Инквизиция приходит уже на готовенькое, принимается скрипеть перьями, вести следствие, составлять обвинение… Хоть и грешно так говорить о моих братьях в Господе, но – крысы они пергаментные, вот что.

Некромант зажмурился. Нет, он положительно сходит с ума. Перед ним сидел отец Этлау собственной персоной, знаменитый отец-экзекутор, то же лицо, тот же голос, но говорил он почему-то совершенно о другом, не так, как надлежало столь памятному инквизитору.

– У вас ведь ко мне вопросы, господин Виллем, кто я?…

– Вы выглядите устало, сударь. Надеюсь, что сие доброе жаркое и не менее доброе вино подкрепят ваши силы. Нет, я не стану спрашивать, откуда вы взялись и где обучались. Вы отлично говорите по-нашему, но акцент ощущается, и я не могу понять, откуда он…

– Сударь Виллем, – некромант не мог заставить себя взглянуть в глаза – точнее, в единственный глаз – сидевшего напротив него отца-дознавателя. – Вы правы, святая матерь наша…

– «Ваша». Вам следует сказать «святая матерь ваша», – терпеливо поправил монах.

– Хорошо. Святая матерь ваша, Церковь Господня, подступалась ко мне с теми же вопросами. Бароны к югу от Ас Таолуса, все три маркграфа. Виконт Армере в долине одноимённой реки. И ещё много кто и много где – все задавали один и тот же вопрос. Откуда я взялся.

– И? – прищурился дознаватель.

– Я не могу открыть. Таков мой обет. Моё искусство – надеюсь, небесполезное – зависит от этого. Простите, сударь, иного ответа я не дам. Мне пытались грозить, пару раз сажали в темницы, но всякий раз выпускали оттуда, потому что где-то опять лезли с погостов мертвяки, а благородных рыцарей или благочестивых членов вашей конгрегации на месте не оказывалось.

Отец-дознаватель (хотя куда бы лучше звучало «отец-экзекутор», привычнее как-то) смотрел на некроманта пристально, без гнева, но и без сочувствия.

– Это печально, сударь некромаг. Вы вспомнили ваше искусство – оно очень нужно нам, не скрою. Драуг, летавец и три каттакина – рыцарей полегло бы не менее дюжины, а то и полторы. Наша конгрегация справилась бы немногим лучше. Помогите нам, некромант Неясыть, я слышал, вы предпочитаете именно это прозвище. Обучите наших братьев, способных к магии, и, честное слово, Святой Престол причислит вас к сонму блаженных и прославляемых. Сколько мертвяков вы сразите в одиночку? Десять, сто, тысячу?… Эта напасть не останавливается, восстаёт всё больше и больше погостов, лезет на поверхность совсем уже древняя нежить, из могильников и курганов, которым тысячи лет!

Он схватил кружку, жадно припал к воде. Задёргался острый кадык, по небритому подбородку через седую щетину побежали капельки воды.

– И ведьмы. И колдуны. И эти идиоты-варлоки со своими гримуарами. Их всё больше. И это, получается, наше дело, дело конгрегации, а не лентяев-инквизиторов. А по уставам и писаниям мы боремся с врагом мёртвым, а инквизиторы – с врагом живым!..

– Вам нужно моё искусство, сударь дознаватель? – Фесс опустил голову. Не было сил смотреть в этот единственный глаз, горевший сейчас той же страстью, что и у отца Этлау в деревне Большие Комары… – Поверьте, я бы рад передать его. Но это не получится.

– Отчего же? – проскрипел отец Виллем. Яростно потёр прикрытую холстом пустую глазницу.

– Моё искусство убьёт ученика.

– Вы уверены? Вы видели?

– Видел, – не моргнув глазом, солгал некромат. – Беднягу разорвало, останки сгорели, пепел развеялся сам по себе, хотя ветра не было. Больше я никого не пытался учить, досточтимый.

Дознаватель помолчал, сцепив тонкие пальцы.

– Святая конгрегация наша очень просила бы вас, сударь некромаг, явить нам своё искусство и попытаться передать его нашим братьям. Погодите-погодите, не кидайтесь возражать и повторять, я вас и в первый раз отлично понял. Мы есть смиренные слуги Господа, и никто из наших братьев не боится смерти. Недостатка в добровольцах не будет. И никто не обвинит вас, сударь, если испытания… окончатся трагически.

– Иными словами, господин Виллем, вы хотите посмотреть, что и как я делаю? – Фесс не дрогнул. Ему уже доводилось слышать подобное вопросы. – Быть может, начнём с этого? А уж потом вы решите насчёт «добровольцев»?

– Не совсем то, что я бы хотел услышать, но лиха беда начало. – Дознаватель допил свою воду. Он смаковал её, словно редкостное вино с тонким букетом. – Мои братья готовы. И, если вы действительно собрались разобраться с Костяными Головами, мы рады будем за вами последовать.

Это не отец Этлау, повторял себе некромант, словно заклинание. Это случайность. Невероятная, невозможная, но случайность. Ничего больше.

Монах Виллем Зейкимм из заштатного городка Этлау. Который просто похож на отца-экзекутора как две капли воды, даже голос невозможно отличить.

Невероятная и невозможная случайность – или ты, некромант Неясыть, лишился рассудка.

Аэ. Аэ, как же ты нужна сейчас, серебристо-жемчужная драконица…

Безумие – это самое простое и понятное объяснение. Может, это вообще всё сон. Ведь что он помнил последнее?… Чёрное копьё, исполинская башня, вытягивающаяся в Межреальность над Эвиалом; жизнь, покидающая Разрушителя – то есть его, Фесса, Кэра Лаэду – и ничто.

И негромкий голос отца, Витара Лаэды, словно прилетевший из детства, из уютной и ароматной темноты его, Кэра, комнаты.

Слова о том, что он, Кэр, будет спать, пока не изменится мир.

Мир изменился, только как понять, изменился ли он только в его, некроманта, сознании или по-настоящему?

Дознаватель казался вполне доброжелательным, совершенно не похожим на отца-инквизитора. Однако сейчас ему, Фессу, нужно совсем иное; а для этого придётся кое-что ему рассказать.

– Быть может, сударь Виллем, вам будет небезлюбопытно узнать, что приключилось после того, как я справился с драугом…

Рассказ длился недолго. И, в отличие от мальчишки Конрада, дознаватель лишь саркастически поднял бровь, услыхав о деве Аурикоме в качестве приманки для неупокоенных.

– Ничуть не удивлён. Рыцари последнее время чувствуют, что мы, Святая Конгрегация, действуем куда успешнее их. Мы, чёрная кость, монахи, из простых и незнатных!.. Конечно, тут на всё пойти можно. Метод, безусловно, жестокий, но… порой применяется. Особенно если под рукой найдётся приговорённый преступник, или ведьма, или колдун, чьи злодеяния изобличены.

«То есть и святые братья не брезгуют охотою на живца…»

Впрочем, не забывай, некромант, ты тоже умерщвлял чёрных котят.

– Так, значит, этот лич её похитил? И скрылся костяным коконом под землёй?…

– Да, сударь.

Отец Виллем вздохнул.

– Тогда нам останется лишь помолиться о погибшей душе несчастной девы. Я высокого мнения о вас, сударь некромаг, и, уж раз вы не смогли взять след малефика, не бросились в погоню, а вернулись в Хеймхольм, значит, по дщери Господней Этии можно читать заупокойную.

– Я так не считаю, сударь Виллем.

– Очень благородно, – с холодком заметил монах. – Но очень неумно. Если вы, сударь некромаг, собираетесь отправиться на поиски похищенной – это будет пустой тратой времени. Подумайте лучше о простых поселянах, кого не столь изощрённые твари, как этот лич – костецы, летавцы, стыгхи, стригои, драуги и прочая нежить, разорвут на куски и сожрут живьём. Простой принцип.

– Принцип меньшего зла? – перебил некромант. Кажется, это получилось несколько злее, чем следовало, потому что отец-экзеку… то есть господин дознаватель сжал губы и прищурился.

– Господь велел нам спасать тех, кто рядом, а не за тридевять земель. Ибо тогда мы не спасём никого.

– Не будем спорить, сударь. Я отправляюсь за личем. Костяным Головам придётся подождать. Выставим кордоны, и…

– Не учите меня, как справляться с неупокоенными, сударь некромаг, – огрызнулся отец Виллем. – Мы их сдерживали до вас и после вас тоже сдержим, невелика важность!.. – Он недовольно дёрнул щекой, вновь потёр повязку через пустую глазницу. – Не люблю разочаровываться в людях, сударь. Но, видать, придётся.

– Наблюдать за моим искусством можно и при поисках лича, – пожал плечами Фесс.

– Конгрегация предпочла бы делать это по ходу чего-то более полезного, – отрезал монах.

– Разве поиски такого отъявленного малефика не полезны?

– Полезны. Но менее, чем упокоение огромного поля могильников и катакомб. Что ж, сударь некромаг, вы ломаетесь, словно красная девица, а я не привык повторять дважды. От Святой Конгрегации так просто не отворачиваются; честь имею откланяться, сударь.

И он действительно поднялся, коротко и холодно кивнул, двинулся прочь через мгновенно раздавшуюся трактирную толпу.

Некромант молча прикончил свиной бок. В конце концов, не напрасно же эта хрюшка угодила под секиру?

В кошеле позвякивало золото. Господин бургмейстер заплатил в точности по «высочайше утверждённым расценкам». Получилось неплохо.

Теперь оставалось только понять, где и как искать этого лича.

А насчёт заупокойной службы… если малефик пошёл на такие усилия, чтобы заполучить девушку, то, скорее всего, нужна она ему живой. Для просто жертвы можно было выкрасть любую пейзанку; а вот если не просто…

Нет. Этиа Аурикома была жива, в этом он не сомневался.

Он просто знал это.

Интерлюдия 2
Посох

Горы, горы, горы. Это только кажется, что они одинаковы в любом мире. Где-то они игольчато-остры, словно им нипочём наждак ветров и вод; где-то – опрокинуты, поднимаясь к небу громадными столпами: узкое основание, расширяющееся кверху; где-то они и вовсе парят над поверхностью – в таких горах заносчивые чародеи обожают устраивать свои замки.

Но даже те хребты, что на первый взгляд одинаковы как две капли воды, имеют свой характер, душу и голос. Уловить его непросто, шепчут горы тихо и очень-очень медленно; но, если остановиться и что есть силы прислушаться, можно разобрать их голоса – низкие, скрипучие, словно камень трётся о камень.

Горы жаловались и причитали. Фесс не разбирал слов, лишь ощущал их тоску, их горечь, их печаль – что-то очень плохое творилось с глубоко ушедшими корнями, они слабели, словно там трудилась целая армия неведомых паразитов.

– Не слушай их. – Аэ шла впереди, вернее, легко перескакивала с валуна на валун, отыскивая дорогу. Всё больше становилось деревьев, мхи уступали место травам, пронеслись над вершинами какие-то пичуги.

– Где мы, Аэ? – Он повторял этот вопрос вновь и вновь, наверное, больше обращаясь к собственным чувствам, нежели к юной драконице.

– Предгорья. Спускаемся вниз. Я чую жильё, – лаконично отвечала та.

Фесс только потряс головой. Почему он так слаб? Еле ноги передвигает, а драконица прыгает как ни в чём не бывало. Почему не повинуется сила? Она здесь есть, хоть и «горькая», по выражению Аэ. Почему, почему, почему…

Что случилось там, после огненной купели, в которую рухнуло Дно Миров? Почему все воспоминания являют собой абсолютно бессвязную мозаику непонятно чего, бессмысленных изображений, словно в детской иллюзии?

Что случилось с Эвиалом, с Мельином, с Долиной Магов, наконец?

– Не грызи себя, – обернулась Аэсоннэ. – Мы, драконы, принимаем мир таким, какой он есть. Небо. Ветер. Солнце. Вода. Полёт. Чего ещё надо для счастья?

– Вам, наверное, и впрямь ничего.

– И тебе тоже. Не грызи себя, я же сказала. Здесь найдутся настоящие враги.

«Я дрался в Мельине и в Эвиале. Хранил Мечи, сам того не ведая, но хранил. Не размокай, не распускайся – не этому ли учил тебя отец? Жаль, что ты так редко о нём вспоминал…»

Ты Кэр Лаэда, сын Далии и Витара Лаэда. Помни об этом. Всегда.

Он не сжимал кулаков и не стискивал «до хруста» зубы. Просто встал и пошёл за драконицей, почти не уступая ей в быстроте.

– Что с твоим посохом?

Они сидели у костра. Аэсоннэ предложила было разжечь, однако Кэр лишь покачал головой. Нет, он должен сам.

Простенькое огненное заклятие получилось у него с шестого раза. Сила выскальзывала, не подчинялась, не заполняла мыслеформы, не трансформировалась; тонкий язычок пламени поднялся над растопкой, лишь когда Фесс с отчаяния прибёг к рунной магии – да-да, той самой, началам которой его обучил старик Парри, когда потерявший сам себя Кэр Лаэда впервые оказался на Северном Клыке.

– Посох как посох, – некромант оглядел выломанный ранее можжевеловый ствол.

– Ничего не чувствуешь? – удивилась драконица. – Не видишь разве…

– Погоди, не говори, сам определю, – остановил он её.

Сила вывёртывалась, словно склизкая рыбина из рук. Билась, изворачивалась, дёргалась; и горчила, да. Аэ была совершенно права. У магии здесь имелся странный привкус, возникавший во рту у Кэра всякий раз, как он пытался пустить в ход какое-то заклятие.

Как там чертил Парри, этот ворчливый старикан? Руна Познания, силы нездешние и заповедные, какой пафос!..

Однако нелепая, вычурная и пафосная руна сработала на удивление хорошо. Прямо в воздухе возник голубоватый росчерк, двинулся, расширяясь, замерцал, охватывая воткнутый в землю можжевеловый ствол.

Из земли к посоху потянулась масса тёмных линий, донельзя похожих на корневую систему, словно сухая лесина собралась врастать и зеленеть.

И по этим призрачным корням в можжевельник вливалась сила. Вливалась, несмотря на всю свою неподъёмность. Тянулась вверх давно засохшими и сжавшимися капиллярами, касалась изнутри коры, поднималась ещё выше, в причудливый комель, напоминавший мёртвую голову.

Удерживать руну оказалось больно, кончики начертивших её пальцев обжигало, жар поднимался по фалангам к ладони – магия требовала свою цену.

Трава возле посоха быстро желтела и жухла, на глазах высыхала, распадаясь невесомой чёрной пылью. Тёмный круг быстро расширялся, и они с Аэ невольно отступили, сперва на шаг, потом ещё на один, потом на два…

Пролетавшая птичка с ярко-красной грудью словно натолкнулась на незримую преграду, забила крыльями, едва выровнялась и в панике метнулась обратно. Коричневатая лягушка с лихорадочной поспешностью скакала прочь; всё живое бежало, кто не успевал – обращался в такой же прах, что и недвижная трава.

– Нет!

Пепел взлетел вокруг ступившего в него Кэра, пальцы стиснули можжевеловый ствол, сейчас горячий, словно металл из горна – Фесс едва выдержал. Рванул вверх, что-то хрустнуло, лопались тёмные связки, опадали, рассеивались.

Ствол можжевельника почернел. Кора с него сошла, дерево сделалось гладким и тёмным, но всё равно было видно, что некогда оно было живым кустом.

Оставшийся круг сгоревшей травы, однако, менялся на глазах. Сквозь пепел к свету устремились тонкие изумрудные ростки, разворачивались листья, вверх тянулись стебли. Уродливая рана на глазах закрывалась, словно тёмный посох вытянул из неё всё, что мешало расти и цвести.

Мёртвая голова на вершине посоха, однако, почти исчезла. Вместо неё теперь появился заострённый кол, словно подготовленный для достойного оголовья.

Вместо пепельно-серой мёртвой земли ярко-ярко зеленел теперь радующий глаз овал; трава на нём поднялась чуть ли не вдвое выше, чем рядом.

Аэсоннэ глядела на всё это широко раскрытыми глазами.

Кэр подбросил посох, вновь поймал – мёртвое сделалось живым, впитав в себя… что? Убил – и воскресил. Высосал яд? Открыл дорогу новому?…

Фесс осторожно попробовал одно из старых своих заклятий, ещё ордосских времён. Он вспоминал имена Древних Эвиала, имена Тёмной Шестёрки; тогда он держал в руке ритуальный кинжал с их изображениями, капал на него эликсир; теперь хватило просто мысли. Сила отозвалась – не то чтобы совсем послушно, но куда лучше, чем прежде.

Старая магия работала. Хотя имена Тёмной Шестёрки, Древних Богов Эвиала, правивших им, покуда не явились Ямерт и его присные – прозвания эти, Зенда и Дарра, Сиррин, Аххи, Шаадан, Уккарон, – не могли ничего значить здесь, в новом мире.

Если, конечно, мир этот был и в самом деле новым.

– Аэ!.. Ты уверена, что это не Эвиал?

Драконица вдруг смешно наморщила нос, втягивая воздух. Скорчила гримаску.

– Магия совсем другая. Горькая.

– Да, горькая… Но, быть может, она просто изменилась? Мы же как-то выбрались… откуда выбрались? Но до сих пор не знаем, что это было…

– Я знаю, что я знала. Но… потом всё как-то так завертелось… Вчера не вчера, сегодня не сегодня, завтра не завтра – времена смешались все. А потом этот вот мир.

– Мир как мир, – огляделся некромант. Осторожно поставил посох – не начнёт ли убивать всё вокруг себя на земле? – но нет, трава спокойно зеленела, и даже какая-то пёстрая бабочка уселась отдохнуть на его остром навершии. – Небо голубое, солнце жёлтое. Воздухом можно дышать, воду можно пить, а местного козла можно зажарить и съесть. Сила странная, ну так что ж теперь, «горькая» – значит, «горькая».

– Мир как мир, – согласилась драконица. – Оно-то и странно.

– Чего ж странного?

– Мы попали в жуткий катаклизм. Всё горело и рушилось, время сошло с ума, всё, всё – один сплошной ужас, – взор Аэ заледенел, она глядела в одну точку. – А потом вдруг раз! – и появляется этот мир, и я падаю в него, и… и всё.

– Ну да. Нам повезло, – Фесс старался, чтобы слова звучали уверенно и спокойно. – Попался нормальный мир. Мы целы. Мы живы. А что смутно помним – так у меня тоже такое случалось, когда в Эвиал угодил.

Драконица только вздохнула и пожала плечами.

– Странный мир. Странный у тебя теперь посох. Странное всё. Что мы будем тут делать? Куда направимся? Для дальних странствий мы не подготовлены.

– Всё будет хорошо, – некромант смотрел на потемневшее дерево. Оно, казалось, жило сейчас своей собственной жизнью – под гладкой поверхностью гуляли токи силы, посох вобрал в себя чужие жизни – и тотчас вернул их обратно.

– Мне не нравится, когда на пути из ничего возникают магические предметы, – заявила Аэсоннэ.

– И я с тобой совершенно согласен. Но, если нам его и подбросили, значит, есть тот, кто подбросил. А если кому-то мы уже интересны, значит… для нас найдётся настоящее дело.

Юная драконица несколько мгновений смотрела на него, глаза меняли цвет – с янтарных через сплошную черноту к сияющему серебру, и обратно.

– Ты ничему не научился, – вдруг сказала она.

– Отнюдь. Мы в неизвестности, и если уже успели стать для кого-то врагами – то это хорошо. Неизвестность тем самым уже не неизвестность.

– Ох. – Она покачала головой. – Что ж, пожалуй, пора мне взлететь, оглядеться – может, что и увижу.

* * *

Серебристые крылья развернулись, упёрлись в воздух, драконица устремилась ввысь светлой молнией. Кэр остался один, если не считать тёмного посоха.

Некромантия – это не только и не столько простое выкапывание трупов с приданием им жуткого подобия жизни. Когда-то, давным-давно, старый Даэнур, декан факультета малефицистики (сиречь злоделания), учил, что их искусство – взаимодействие живого с мёртвым. Взаимная защита, удержание границы меж двумя мирами. Не только мёртвые способны тревожить живых, живые тоже вполне себе способны доставить неприятности мёртвым.

Он осторожно очертил вокруг себя круг. Круг Отражения – в своё время ему именно так удалось поймать жуткую многоногую тварь, из тех, что вызвали страшную эпидемию в Ордосе; тварь куда страшнее и вредоноснее ххоров, призрачных вампиров, питавшихся последними эманациями души умирающих.

Да, тогда они с Даэнуром славно поработали. И он, и ректор Анэто… Чародеи, светлые и тёмные, стояли плечом к плечу, вместе боролись с чёрным мором; это было доброе время, несмотря ни на что.

Круг Отражения возникал словно сам по себе. Да, сила здесь «горька», но зато нет правила одного дара и никакого отката. Бери, некромант, придавай форму, какую нужно, твори, рази, если надо – упокаивай или, напротив, поднимай!..

Тогда, в Ордосе, он поймал в ловушку Круга Отражения призрачную тварь. Теперь чертил его вокруг себя – однако почему-то не мог завершить.

В силе чего-то недоставало.

«Стой, стой, что ты несёшь?! Как может „в силе“ чего-то „недоставать“?! Сила всегда полна и самодостаточна, в ней просто не может возникнуть „недостачи!“»

Он потряс головой, досадливо морщась.

Сбился где-то, наверное. Что-то забыл.

Он попробовал ещё раз. Формула, инкантация, жест. Мыслеформа. Сила заполняет предназначенные ей вместилища, но при этом словно целая свора котов вцепляется когтями ему в спину. Небось не забыли те самые ритуалы, с чёрными котятами…

Некромант глухо зарычал сквозь стиснутые зубы. Что я делаю не так?! Он повторял заклятие раз за разом, добиваясь предельной чёткости каждого компонента – до тех пор, пока, весь в поту, не убедился, что в силе действительно чего-то не хватает. Она просто не наполняла определённые ей конструкции, не заходила в приуготовленные вместилища. В ней отсутствовало то, что должно было зайти и наполнить.

Уж не потому ли наставник Даэнур такое значение уделял ритуальному мучительству? Оно, конечно, давало мгновенный результат, обильный источник мощи; но что, если не только мощи?

Фесс быстро, одно за одним, набросил ещё несколько простых заклятий. Сдвинуть корягу, пошевелить ветром листья; вызвать короткий дождик на шесть футов в поперечнике – старые-престарые классические чары, заученные ещё в Академии Долины Магов, где обязательный курс включал элементарные заклятия четырёх стихий.

Нестареющая классика.

Тяжело. Трудно. Но посох отзывался всякий раз, подталкивая, помогая.

Мы ещё посмотрим, кто кого, и даже безо всяких ритуалов. Но прорехи в силе имеются. И значит, нужно перепробовать все без исключения чары, чтобы ни одно заклятие бы потом не подвело.

За этим занятием его и застала вернувшаяся драконица.

Она принесла вести – местность полого спускалась перед ними, впереди лежала густо заросшая лесами предгорная долина. Река, а вдоль неё – вполне себе широкий тракт, небольшие деревни: видать, земля тут хорошо родила.

– Тебя видели?

– Видели, – хихикнула Аэ. – Ох и визжали!.. Ох и бежали!.. бабы коромысла с вёдрами побросали, мужички под телегами прятались!..

– Ох, драконица ты этакая… а сами деревни что?

– Деревни как деревни, – пожала она плечами. – Мы таких видели без счёта.

– Храмы?

Невольно вспомнился Спаситель, как он являлся в Эвиал. Да и вообще – Святая Инквизиция со всеми её прелестями.

– Храмы есть, – кивнула Аэ. – Но на них нет стрелы Спасителя.

– А что тогда?

– Двойной круг. И вообще храмы простые, обычный сруб, только побольше, да башенка… Я ничего не почувствовала. Если это и храмы, если и есть в них сила – от меня она сокрыта. Во всяком случае, пока.

– Тогда пошли, – решительно сказал некромант. – Посмотрим, сгожусь ли я на какую чародейскую работу – не в шкурах же здесь расхаживать…

– А потом? – тихонько спросила Аэсоннэ.

– А потом – наверх, – показал он. – За небо. В Межреальность. Домой, в Долину Магов. Ну… или в Эвиал. Или в Мельин. Или…

Драконица отвернулась, по лицу прошла тень.

– Мир очень… плотный, – она замешкалась, подбирая слова. – Я не поднималась высоко, не искала троп отсюда… Но…

– Мы ещё не готовы, – кивнул Фесс. – Путь сквозь Междумирье не мёд и не сахар.

– Да-да, не готовы, – поспешно выпалила Аэ. – Это верно. Пока ещё нет. Что ж, идём, я покажу дорогу…

Река оказалась чистой, холодной и неглубокой. На противоположном берегу теснились потемневшие серые срубы под тесовыми крышами, и стоял там, в селении, жуткий переполох.

Метались женщины, мычали коровы, брехали псы. Какой-то петух ни с того ни с сего заорал во всю глотку, хотя день уже клонился к вечеру. Мужчины с копьями и секирами в руках метались тоже, правда, у них это сопровождалось громкими и воинственными воплями.

– Большой тарарам, – заметила драконица не без самодовольства. – А это всего-навсего я пролетела…

– Что они там вопят? – Фесс не понимал речи местных.

Аэ пожала плечами.

А потом на том берегу вдруг завыли, заорали, заверещали на все лады, люди бросились в разные стороны – яркие домотканые платья женщин, платки девочек, серые рубахи мальчишек и мужчин. Те, что с оружием, сбились плотным кулаком, наставили копья, двинувшись как раз к деревенскому храму – вернее, маленькой, но аккуратной церквушке с резной деревянной оградой и резными же наличниками на окнах.

Ладили с любовью.

– А-ах! – вдруг согнулась Аэсоннэ, словно получив удар под дых.

Передняя стена храма вдруг вывернулась наружу, крыша взлетела, расправляя по-птичьи крылья; аккуратная башенка стала заваливаться набок, а из хаоса брёвен и досок вырвалось существо, про которое только и можно было сказать – «из ночных кошмаров».

Белая кость массивного черепа с торчащими вперёд четырьмя бивнями. Провалы четырёх глазниц. И длинные костяные конечности с глубоко вонзающимися в землю когтями.

Посох в руке Фесса вздрогнул, пробуждаясь к жизни. Дёрнулся нетерпеливо, словно своевольный молодой конь.

Аэсоннэ сжала кулаки.

Костяная тварь походила на приснопамятных костяных драконов с погостов Эвиала – правда, изрядно меньше, без крыльев, и череп напоминал скорее гротескно увеличенный человеческий, чем драконий.

Глубокая грудь, длиннющие руки-лапы, короткие (очень короткие) и мощные ноги – чудище скорее походило на громадную обезьяну из Змеиных Лесов на Кинте Ближнем.

На правом плече её мелькнул какой-то странный вырост, асимметричный – левое плечо обходилось без этого украшения.

Люди дружно ахнули. Крики, вопли, и все бросились врассыпную.

Это было правильно. Их копья и топоры ничего б не сделали костяному страшилищу; сделать сейчас что-то мог только он.

Он, некромант Фесс. Ну, или Неясыть, кому как нравится.

– Нет! – Аэ вдруг схватила его за локоть. – Это ловушка!.. Западня!..

– Может, и западня, – Кэр шагнул к самому берегу. Проклятье, вода холодная… – А люди в ней – всё равно живые.

– Дай тогда я! Я перекинусь!..

– Нет! Я должен сам!

Аэ зарычала. Надо сказать, совершенно по-драконьи.

Посох удобно лежал в руках. На том берегу неупокоенная бестия метнулась было за разбегавшимися мужичками, но вдруг резко дёрнулась, словно налетев на незримый канат, споткнулась, едва не растянувшись, глухо взвыла и ринулась, вздымая тучи брызг, через реку прямо к Фессу и Аэ.

– Я…

– Нет, дочка!

«Дочка», – вырвалось у него. Словно они вновь на Северном Клыке, в Чёрной Башне, полной запретных книг…

Драконица, похоже, так растерялась, что промедлила, потеряла насколько мгновений, а тёмный посох уже чертил перед некромантом сложный узор, извивы рун вспыхивали, огненная паутина понеслась навстречу костяному чуду, расширяясь с каждым мгновением, словно рыбацкая сеть.

Тварь её, похоже, не видела, потому как влетела в неё со всего разгону. Изо всей дурацкой мочи, как сказала бы тётушка Аглая…

Алые нити, линии живой руны, напоённой чистым огнём, вмиг опутали белые кости. Прорезали первый слой, оставляя чёрные росчерки ожогов, и бестия начала разваливаться – в воду шлёпнулись передние лапищи, забились, задёргались сами по себе, словно конечности у таракана, вспенили воду – и по-прежнему рвались к застывшему на противоположном берегу Фессу.

Нити руны рассекли череп твари, все четыре глазницы, однако округлый костяной шар не развалился. Неведомая сила удержала костяные обломки вместе, однако бестия таки замедлилась.

Забывшись, Фесс бросил несколько заклятий поиска, как раз из вычитанного в Чёрной Башне. Что двигает эту тварь? Обычная ли неупокоенность погоста или?…

Не получилось. «Горькая» сила опять не заполнила положенного ей, чары рассеялись, едва столкнувшись с костяным чудищем.

Что ж, попробуем по-плохому.

Вторая руна, сотканная быстрыми взмахами посоха, была символом чистого пламени. Некромант поморщился от горечи – и впрямь, словно набил рот корой хинного дерева! – но своё дело руна сделала. Поверхность воды забурлила, мгновенно вскипела, рванулись облака пара. Белая кость твари тотчас обуглилась и почернела, обе отрубленные лапищи взвились высоко, словно рыбы на нересте; однако тварь всё равно не остановилась.

Когда-то давным-давно он, Фесс, разил неупокоенных на погосте в деревне Зеленухи чистой силой, собирая её отовсюду; зомби Эвиала были неуязвимы перед простой стихийной магией, и те же законы, похоже, действовали и здесь – если не в точности такие, то похожие.

В деревне Зеленухи, отражая орду ходячих мертвяков, он, Фесс, едва не отправился к праотцам, разрывая саму ткань мира. Нет, теперь он научился…

Огонь опалил костяного монстра, но не уничтожил.

Аэ застыла рядом, обратившись в статую; Фесс чувствовал ток её собственной силы, она готова была перекинуться, но отчего-то медлила.

«А теперь я тебя упокою».

Что бы ни двигало костяным страшилищем, какой бы вид неупокоенности ни собрал воедино его кости, эту волю можно изничтожить.