Текст книги "Первопроходцы"

Глава VII
Отцы и дети

Шаман запил. Уже второй день он болтался по заимке как льдышка в проруби, бормотал несуразное, плакал жиденькими старческими слезами и рассыпал по земле табак. Где он прятал водку, дознаться не удалось, а жаль – Кумкагир с радостью перебил бы бутылки. Космонавт не думал, что его отказ произведет столь печальное действие. Но и вины за собой не чувствовал. Никаких духов ему не явилось, после ночи с костром он спал как убитый. О чем поутру и сказал шаману, повторив – мой путь направлен в небо. Простите, товарищ Туманча, при всём уважении к старости, я у вас учиться не стану и в тайгу не переберусь. Мало ли что почудилось в треске веток, мало ли что привиделось – сотни людей уже поднимались в космос и не один не разглядел на облаке белобородого боженьку.

Так что не морочьте мне голову и вернемся к нашим вопросам – что мы можем вам предложить, чтобы вы переехали?

Сплюнув на снег, старик ответил по-эвенкийски, долгой тирадой. Из сказанного Кумкагир понял лишь «задница» и «патрон», остального он никогда не слышал. Когда слова иссякли, старик удалился в избушку, демонстративно хлопнул хлипкой дверцей. И вскоре вывалился наружу пьяный до изумления. У Снежаны глаза на лоб полезли – она относилась к Туманче очень серьезно, и ее уважение подверглось серьезному испытанию. Разве может мудрец и мистик, говорящий с духами, ползать в собственной блевотине и перелаиваться с песцом? Разве можно спать с таким в одном помещении? Прошлую ночь девушка провела в неотапливаемом лабазе, прихватив с собой теплые шкуры. Почему-то Кумкагир тревожился за нее – пару раз собирался подняться туда по приставной лесенке, проверить всё ли в порядке. Но не решился будить.

После похода к водопаду Снежана изменилась. Повзрослела, стала увереннее, молчаливее… и, пожалуй, что красивее. Что-то неуловимое – упругость походки, синий блеск глаз, плавность движений. И голос – прежде высокий, звонкий, временами почти писклявый, сделался глубже, полнее. Много времени девушка проводила теперь в избушке – перебирала резные фигурки и пучки сухих трав, трогала кончиками пальцев старинные бубны. Вслушивалась в тишину, в задумчивости гладила полированную кость и туго натянутую кожу, закрывала глаза, словно грезила. Недоверчивая прежде лайка подходила теперь по первому взгляду девушки, а песец и вовсе мотылялся за нею хвостиком. И овсянка, серенькая, цвиркающая овсянка… Кумкагир впечатлился, увидев, как дикая лесная птаха спокойно села на протянутую ладонь. Поразительное доверие!

Внезапным переменам космонавт приписывал и охлаждение Снежаны – она больше не стремилась развлекать его разговорами, не подбавляла еды и вообще не готовила. И даже не сказала спасибо за кашу, кое-как состряпанную из подручной крупы. Обиделась, что ли? Так ведь вроде извинился уже. Или за шамана переживает? Следовало бы, конечно, поговорить, объясниться – не дело двум взрослым людям дуться друг на друга без повода. Честно сказать, Кумкагир плохо разбирался в настроении девушек. Его жизненный опыт ограничивался парой простых дружеских связей, естественным образом возникших в студенческом братстве и так же естественно прервавшихся по завершении курса. Он сразу предупреждал подруг «я собираюсь в космос» и ни одна не захотела ждать. В общем и хорошо – иное было бы слишком жестоко. Интересно, где Снежана сейчас?

Неспешным шагом Кумкагир прогулялся до ближайшего родника – никого, заглянул на костровище, из любопытства подержал ладони над хворостом – вдруг что получится? Шум на заимке оторвал его от эксперимента. Лайка хрипела и задыхалась от ярости, песец истошно скулил, потом закричала Снежана: фу! Фу, тебе говорят! Следом чей-то незнакомый голос рявкнул: уйми собаку, пока я ее не пришиб. Со всех ног космонавт рванулся к избушке – вдруг девушке нужна помощь? И остановился на краю поляны, вглядываясь в чужака.

Он эвенк – разрез глаз, черты лица, коренастая, приземистая фигура. Лет под сорок, одет прилично, даже с шиком – красный импортный пуховик, меховая шапка, дорогие и правильные ботинки. Держится уверенно, стоит прямо, смотрит сильно и зло.

– Ты его спаиваешь, придурок? Доволен? Отцу нельзя пить.

Вопрос застал Кумкагира врасплох и довершил картину – гость действительно походил на Туманчу, если б шаман всю жизнь провел в городе, сытно ел и не мерз на ветру.

– Нет конечно, вы что! Хорошо, что вы приехали, вашему отцу плохо, а я не знаю, что делать.

– Снять штаны и бегать, что. Водку вылить. Знаешь, где он ее прячет?

Кумкагир покачал головой.

– Я знаю. Пошли со мной, поможешь. А ты собаку держи, – гость обратился к Снежане. – Ещё и бабу себе нашел, старый дурак…

От обиды Снежана чуть не расплакалась. Кумкагир хотел заступиться за девушку, но незнакомец не стал слушать. Он как хозяин ввалился в избушку, полез под нары, вышвырнул ворох хлама – инструменты, тряпье, пустые банки. Спиртное хранилось в ящике, накрытом волчьей шкурой – водка, коньяк, чудные бутылки с иностранными этикетками. Кумкагир таких раньше почти не видел, а незнакомец присвистнул:

– Хороший запас у бати, ничего не скажешь. На, забирай это дерьмо. Лей на снег – отец живо появится.

Гость явно умел приказывать и Кумкагир не стал возражать. В три приема перетаскал арсенал бутылок к порогу и стал опорожнять одну за другой. От резкого, непривычного запаха у космонавта на миг закружилась голова – словно он опять повис в центрифуге, не имея сил продолжать испытание. Лучше не вспоминать! А вот и Туманча, как миленький выбрался из кустов.

Дрожащими руками старик попробовал отнять у Кумкагира бутылку, бормоча что-то жалобное. В мутных слезящихся глазках шамана не отражалось ничего, кроме снега. У Снежаны хватило сил отвернуться – она не могла видеть человека столь жалким. Унизительно. Стыдно. Страшно. Зачем так поступать?

– Держи его! Крепче держи! – велел незнакомец. Он вышел из избушки, неся стакан с мутной, пахучей жидкостью. Преодолев слабое сопротивление старика, гость влил ему в рот пойло и придержал голову. Когда приступ рвоты закончился, помог умыться снегом, кое-как отчистил заляпанный кафтан и усадил на пень.

– Что пялишься, паря? Ступай чай завари, да смотри крепкий, чтоб дна не видать в кружке. И сахара не жалей! И шкуру какую есть притащи – отец спать будет.

Под нудный скулеж песца и укоризненные взгляды Снежаны, Кумкагир быстро накипятил воды на горелке, приберегаемой шаманом на крайний случай. Заварка и сахар ещё оставались. Гость заставил старика выпить таблетку, дал глотнуть чая и бережно уложил на землю.

– Проспится и будет как новенький. Дело у меня к отцу, говорить пора. Уезжать ему надо – в город, к родне, к внукам, подальше от этой халабуды. Давно следовало забрать, а я его берег. И чего греха таить – злился на него, долго злился, – в голосе незнакомца читалась горечь. – Знаете, кем он был раньше?

– Кажется артистом, если я ничего не путаю, – осторожно сказал Кумкагир. – Популярным певцом.

– Знаменитым певцом! Самородком из Букачачи. Про него в газетах писали, туры по России давал. Всё у него было – деньги, квартира, машина, группа своя. Маму одевал как конфетку, по ресторанам водил, по театрам, золото ей дарил. В Москву его переехать звали, газеты про него писали – я вырезки видел… А теперь Саша Шаман, звезда эстрады, валяется пьяный как чукча последний.

Незнакомец поморщился, прикрыл глаза, вспоминая что-то своё.

– Почему он так изменился? – спросила Снежана. – Проблемы с алкоголем?

– Если бы… Видение у него стряслось прямо на сцене, зал как с ума сошел под гипнозом. Ему и втемяшилось – поеду в тайгу, стану шаманом, заживу, как жили предки. Ну и поехал, он смолоду упрямый как козел был. Поселил нас в избушке на курьих ножках – ни воды, ни света, ни еды человеческой. Мама оленину готовила, рыбу слезами солила – я помню. А меня он учить начал. По лесу таскал, следы толковал, воду заставлял пробовать, бубен мастерить. Болтал, что у меня тоже имеется дар шаманский. Картинки показывал, огонь разжигал, духов гонял посохом, зверье звал из леса. Я пока малой был – притворялся, что верю. Любил отца сильно, всё готов был сделать, лишь бы ему угодить. Как подрос – перестал притворяться. В интернат пошел, стыдно стало. У всех отцы как отцы – промышленники, пастухи, рыбаки. А у меня служитель культа. Училка ещё шутила по этому поводу, лекцию нам читала о вреде суеверий.

– И вы ей поверили? – удивилась Снежана.

– Я себе поверил. Отец, он хитрый жук, большой выдумщик. Кому угодно голову заморочит. Маме вон сколько лет дурил. А она собралась, да и ушла в город и меня с собой забрала. Комнатушку в общежитии выбила, я в школу пошел. Голодно жили, бедно, да всяко лучше, чем в тайге с медведями. Я выучился, техникум, потом ВУЗ окончил. Человеком стал. Большим начальником – директор завода, пиломатериалы в Читу шлем, доску кедровую. Пятьдесят рабочих у меня под началом, Степан Александровичем величают, уважение проявляют. Жена хорошая, детей трое, старший в Новосибирске на певца учится. А отец у меня – оторви да брось, грязь рудничная. Люди коммунизм строят, в космос летают, а он в тайге водку глушит да в бубен стучит. Перед людьми совестно.

– Знаете, товарищ Степан, ведь я тоже полечу в космос, – заявил о себе Кумкагир. – Мы здесь полигон испытательный строим, планетоход обкатываем, к Первой Межзвездной готовимся. «Гамаюн»…

Степан воззрился на собеседника, хлопнул себя по бокам и захохотал, показывая крепкие, желтоватые зубы.

– Да ты шутник, паря, я погляжу. Или у отца моего врать научился. Космонавты они в оленьих шкурах по лесу не бегают, шаманские байки не слушают. Я по телевизору видел – сидят серьезные люди в чистенькой комнате, имитацию полета на «Алдан-33» проделывают. Скафандры у них серебристые, шлемы с окошками. Вот у тебя где скафандр?

– В тайге оставил, – погрустнел Кумкагир. – Он вдруг работать перестал в паре километров отсюда.

– Хм… Не знаю, что ты оставил, но похоже на правду – здесь любые устройства глохнут намертво. Так бы я циклолет вызывал, а не пешком топал от снегохода. Геологи говорят: магнитная аномалия, редкоземельные руды под водопадом. Глубоко, раскапывать сложно, но есть. Пару раз в наших краях вертолеты в тайгу падали, бывало дело.

– А при разработке полигона, значит, этот фактор не учли, – Кумкагир хрустнул пальцами. – Молодцы. Они там все молодцы.

– Герои труда и ударники производства. Им сверху видно всё, а у местных спросить – больно гордые. Мы бы им порассказали – и про наводнения, и про то, что здесь грунты плывут – дважды шахту заваливало, у завода фундамент ехал, дорогу к станции каждый год ремонтируют. А раз сами с усами – пусть сидят на плывуне, да усики подкручивают.

– Вы не понимаете, товарищ Степан – это дело государственной важности!

– Отчего ж не понимать, понимаю. Думаешь, паря, я сюда своей волей приехал? Вызвали куда надо, велели – забирай отца подобру или мы сами его приберем.

– Но ведь угрожать незаконно! – возмутилась Снежана. – Тем более угрожать беззащитному старику!

Степан глумливо хихикнул:

– Куда уж беззащитней? Из Москвы уже в райком звонили – почто, мол, уважаемого ветерана обижаете? Пастухи местные взъелись – кто тронет нашего шамана, попробует нашего хорея. Директриса ДК тоже к секретарю бегала – не позволю выселять народное дарование! «Зеленый патруль» – вот уж кого гнать поганой метлой – все заброшки разрисовал. И добро бы чем всегда – духами северными да конями восьминогими. С зимы Букачача осиным гнездом гудит. Только там, где надо, смотреть не будут – отдадут приказ и на отца сосна упадет, песец бешеный выскочит или охотник промахнется случайно. Знаем мы, как это делается. Ясно?

– Не должно быть такого в двадцать первом веке, понимаете, товарищ Степан!? – Кумкагир вскочил. – Мы люди, мы коммунисты, а не дикари. И решать надо по-коммунистически.

Утомленный Степан утер со лба пот:

– Молод ты ещё паря, не знаешь, как дела делаются. Ничего, подрастешь – обкатаешься. Я по молодости тоже коммунара из себя корчил. А как вырос – так поумнел.

– Не дождетесь, – твердо произнес Кумкагир. – Не поумнею.

– Ни за что, – прошептала Снежана и встала рядом с космонавтом.

– Посмотрим, что вы скажете через десять лет, – процедил Степан.

– Через десять лет я буду в «Гамаюне» на полпути к Проксиме Центавра. И скажу то же самое.

– А зачем ты туда летишь-то, паря? Чем Земля-матушка тебе не угодила? Что ты забыл на звездах? Молчишь? То-то же. Посиди подумай, а я с отцом побеседую.

К тому времени Туманча уже неуклюже ворочался на шкуре. Степан выпоил старику остатки крепкого чая, растер уши и щеки, помог подняться и увел в избушку. Кумкагир и Снежана остались ждать снаружи. Недовольная лайка устроилась у ног девушки, порыкивая на дверь. Пушок в кои-то веки подошел ластиться к космонавту, подставил мягкую спинку, ткнулся холодным носом в ладонь – гладь, не отлынивай.

– Скажи, Илья, почему ты отказал шаману? – неожиданно спросила Снежана. – Я же видела – ты сумел разжечь огонь, у тебя получилось!

– Или тебе показалось, что видела, – нахмурился Кумкагир. – Я поставил эксперимент сегодня, результат нулевой. Может Туманча и вправду гипнотизер, внушает нам то, чего не существует?

– Духа пещеры тоже?

– Не исключаю. Слышала про бритву Оккама – из всех объяснений выбирай наиболее вероятное, а остальные без жалости отсекай. Возможно, редкоземельные руды, о которых говорил товарищ Степан, выделяют галлюциногенный газ, или подобным свойством обладают испарения водопада. Или шаман усыпил нас, а дух приснился.

– Обоим сразу? С ума поодиночке сходят, Илья, вместе только гриппом болеют.

– В обман разума, извини, я верю больше, чем в духов.

– Если бы Колумб действовал по принципу Оккама, он никогда бы не поплыл в несуществующую Америку, а возил бы как все нормальные купцы пряности из Индии. Ты же первопроходец, ты окажешься там, где не ступала нога человека, увидишь то, что не может представить самое богатое воображение… Кстати, ты так и не ответил – зачем ты летишь к звездам?

– Затем, чтобы дать человечеству новый фронтир. Увеличить наши возможности, открыть новые планеты, которые человечество однажды назовет домом.

– Громкие слова. Громкие и пустые. Люди не заселили Антарктиду, не построили подводные города, не довели до ума автономию колоний на Марсе. Про экологию просто молчу. На Земле лет пятьдесят пахать без продыху, про Солнечную систему и упоминать не стоит. Попробуй ещё раз, Илья, только отыщи честный ответ.

– Я обещал отцу перед смертью, что обязательно полечу к звездам. Он как многие советские люди мечтал о космосе, но спохватился слишком поздно…

– А я обещала маме, что кончу ВУЗ и выйду замуж. Где ВУЗ, где ЗАГС и где я? Обещания мало. Думай дальше, товарищ космонавт.

– Не лезь в душу, а? – набычился Кумкагир.

– Не лезь в бутылку! – парировала Снежана. – Чтобы делать невозможное, следует понимать – зачем ты это делаешь на самом деле.

Если ты поймешь, что не понимаешь, на полпути к твоей Проксиме, будет намного хуже. И не только тебе, вник?

– Согласен. Но сейчас не готов отвечать…

– Хорошо. Времени не существует, – легко улыбнулась Снежана и песец одобрительно тявкнул, поддержав девушку. Песцы знали о времени и его быстротечности всё.

В избушке что-то треснуло, упало и покатилось с грохотом. Там говорили по-эвенкийски, вставляя русские слова, в основном бранные.

Шаман ярился: Хэгдымэ пасиба, кошку свою спасай! А я отсюда никуда не уйду, мой дух здесь и мой дом здесь.

Степан настаивал: Папа, ты понимаешь, что можешь погибнуть, что тебя просто сметут как ненужный мусор?

Шаман не спорил: Понимаю. А ты понимаешь, что стройка может забрать сто жизней? Сто больше чем один.

Повисла гулкая тишина, потом Степан яростно хлопнул дверью, и, не прощаясь, вышел за порог.

– Никуда не уедет ваш служитель культа! Будет сидеть здесь до самой смерти. Разбирайтесь с ним сами, с упрямым козлом, а я умываю руки.

– Но ведь он ваш отец? – изумилась Снежана.

– Я тоже отец. И хочу, чтобы мои дети жили в достатке и радости, безо всяких шаманских штучек. Всё, хватит языками молоть. Я пошел. Если кого до Букачачи подбросить – одно место найдется.

Поскребя под шапкой немытую голову, Кумкагир крепко задумался. Прошла почти неделя, отлучку давно заметили, Марсель в бешенстве и наверняка накатал рапорт. Горячий душ, горячий борщ из столовой, сдобная улыбка рыжей поварихи…

– Спасибо, товарищ Степан, у меня остались незаконченные дела. Удачи в дороге!

– Я тоже задержусь, – заявила Снежана. – Фу! Фу, тебе говорят.

Лайка гавкнула ещё раз для порядка и отвернула недовольную морду. Коварный Пушок подкрался к незваному гостю и попробовал поднять ножку на дорогой ботинок, но Степан оказался проворнее. Отпихнул бессовестного песца и, бормоча что-то сердитое, удалился в тайгу. Из избушки показался бледный пошатывающийся Туманча, он хотел что-то сказать, но закашлялся и с трудом продышался.

– Эй, хунāткāн, завари-ка мне чаю, да чабреца подсыпь. Дурно мне, дочка.

– Хорошо, отец! – отпихнув назойливое зверье, Снежана метнулась к поленнице за дровами.

Кумкагир налил в чайник воды и отправился шаманить с костром. Правильно сложить растопку и развести огонь на ветру – непростая задача. Бритва Оккама здесь с гарантией не поможет.

* * *

Туманча смотрел в спину гостя, пока пятнышко ярого красного рюкзака не скрылось за снежным бугром. Тогда шаман вздохнул, повернулся и пошёл в тепло. Сколько времени прошло с тех пор, как был предыдущий гость? Месяцев пять? Полгода?

К нему приходили просители, заглядывали соседи, несколько раз приезжал Степан, нагруженный обильными подарками и всё слабеющей надеждой увезти из тайги упрямого отца. Порой добирались врачи из Чернышевска – меряли давление, удивлялись крепкому здоровью, угощали печеньем к чаю. Но народный репортер… Этот пришёл впервые. И весть, которую он принёс, была чернее закопчённой печки. Умер сосед Никита. Никита Оюн, что издавна рыбачил и бил соболя на речке Кудихте.

Репортер Миша, о чём-то говорил, непрерывно щёлкая затвором допотопного пленочного «Зенита». Внимание Туманчи выхватывало только повторяющееся напоминание о названии канала – «Голос75».

– …и поскольку вы последний из жителей этих мест, кто полностью сохранил старинный уклад жизни, подписчикам хотелось бы знать…

– Скажи, отчего умер Никита?

– Эээ… Сейчас посмотрю заметки, я записал… Вот – геморрагическая лихорадка.

– А, мышиная болезнь, – и Туманча снова утратил интерес к звезде соцсетей. Отгородился невнятным обещанием – «завтра». Вечером поставил ему ужин, показал, где спать. А сам вышел наружу, разжёг костёр. Когда поленья занялись как следует, заглянул в избу, посмотрел на спящего без задних ног гостя и погасил его фонарик, озаряющий жильё ярким призрачным светом.

Потом был обряд, который подписчикам канала «Голос75» видеть не следовало. Проводить следовало старого друга Никиту Оюна. Которому лечил сломанную в двух местах ногу, с которым негромко ворча «кук, кук», варили в тайге медвежью голову. С которым пилили лиственничные стволы вот здесь, на этих вот козлах. Который однажды принес в подарок лопоухого лобастого щенка… И говорил бубен, и говорили духи, показывали тропу. И была самая последняя встреча, и последние дары, открывающие хорошую дорогу в посмертье. По ней молча ушёл Никита. Он больше не хромал.

Интервью назавтра отработать пришлось. Но Туманча не запомнил, как складывал пустые слова.

Теперь репортер Миша оставил его в покое. Ещё раньше ушёл состарившийся Никита. «А ведь мы ровесники» – ударила в висок мысль. Туманча подошёл к оконному стеклу и стал смотреть в глаза своему отражению. О, Небо, это был настоящий старик! Лоб, прорезанный глубокими морщинами, один в один походил на старое бревно в стене избы – оно тоже было рассечено трещинами. Но сам он навряд ли переживёт старую избушку. Просто что-то заканчивалось.

Сначала похоронили старика Василия, потом семья Мыреевых перебралась в Читу, чтобы дать детям серьёзное образование, а там Сергей с Узкого ручья уехал к детям в Красноярск… Теперь не стало Никиты.

Уходил в прошлое и весь старый уклад. Всё чаще до невидимой границы, где техника ещё бесперебойно работала, гости прилетали почти бесшумным циклолётом – Туманча видел их издалека. Гости рассказывали о посёлках на пустынном Марсе, интересовались, какие там живут духи. Шаман не знал. Но он чувствовал, что внешний мир готовится к прыжку, к рывку вверх, туда, где ходит Небесный Старик. Встретят ли его космонавты? А ведь для прыжка нужны силы, нужны ресурсы, может и здесь, совсем неподалёку тайга заходит ходуном, и огромные буры вонзятся в тело Земли, тревожа тех, кого лучше бы оставить в покое… А уж если длинные руки города дотянутся до водопада, тогда погибнет всё живое на много километров вокруг. Вырвется на свободу великий Сэли, которому нипочём будут людские цацки. Орудия из мёртвого металла и пластика не повредят ему, потому что он сам – ледяная Смерть.

Когда наступит этот страшный момент: через год, через десять? А сколько срока отпущено ему, Хранителю Водопада? Ания-удаган не успела при жизни привести преемника, и успокоилась, только подготовив Туманчу к нелёгкому, но необходимому посту Стража. А ведь пора. Хватит ли отпущенных дней старому – да, уже окончательно старому – шаману?

Он вдруг вспомнил далёкую войну из другой, Сашиной жизни. После того, как его ДРГ на территории противника попала во вражескую засаду, молодой боец два дня считался пропавшим без вести. Он медленно, по ночам болотами пробирался к своим. Но даже в эти страшные холодные ночи, барахтаясь в жидкой грязи, он не был так безнадёжно одинок, как сейчас.

Из оконного стекла на Туманчу смотрело отчаяние.