Текст книги "Город моего сердца"

Глава 7

Марк предложил немного прогуляться по городу, и я согласилась. Глупо ждать двадцать минут, чтобы в итоге разойтись за две. Уже некоторое время мы идем молча, каждый думая о своем.

– Извини, что не предупредил насчет Сибилл. Не думал, что она зацепится за новенькую, – продолжает идти, но смотрит на меня.

– Все нормально. Это я слишком эмоционально все восприняла, – отмахиваюсь. И тут понимаю, что, по сути, ничего серьезного не произошло. А такой всплеск эмоций мне даже понравился. – Вообще-то, было здорово.

– Ну рад, если так, – убирает руки в карманы и кивает головой вправо, предлагая свернуть. – Только выглядела ты не очень счастливо.

– А как?

– Стеклянная какая-то. Как будто в шоке.

– Я и была в шоке. А с тобой она делала что-то подобное?

– И да, и нет. Они читала, но как другим сегодня – то, что уже было написано.

– На что это похоже?

– Как гипноз. Точно не знаю, но описывают что-то похожее. Как будто в трансе, и чувствуешь и видишь то, о чем она говорит. Но все равно жутковато.

– Вы с ней друзья? – вспомнила, как перед уходом она обнимала его. Да и Люси тоже.

– Да, знакомы больше года. Она пришла к нам в кафе, пару раз пообедала, а потом попросила администратора. Думал, что-то с едой напутали. А она сказала, что поэт, ей нравится это кафе и нужна площадка для выступлений. Мы тогда ничего подобного не делали, но решили попробовать. Она и знакомых музыкантов начала к нам приводить. Потом начали и из соседних городов приезжать, местные гастролеры. У них что-то вроде творческого сообщества. Выступают за донаты, но у нас большинство – люди взрослые, и активности такие любят и поддерживают. Так что все довольны.

– Тебе здесь нравится?

Некоторое время Марк молчит. Думаю, он уже и не ответит, когда слышу:

– Сейчас да. Нужно было время, чтобы это понять.

– А сначала?

– Чувствовал себя чужим. Когда родители сказали, думал, это классное приключение. Не понимал, что это насовсем. Когда приехал, здесь все было по-другому – и язык, и жизнь. И кафе наше совсем не похоже на те, в которых я подрабатывал раньше. Все какое-то маленькое и спокойное. Надеялся после школы сбежать обратно в Калифорнию, поступить в колледж на что-нибудь, связанное с ай-ти, основать стартап ко второму курсу. А в итоге – менеджмент в сфере ресторанного бизнеса. Но сейчас понимаю, что здесь здорово. По-другому, но здорово. Пару лет назад слетал в Калифорнию, на свадьбу к другу детства. А там все чужое. Видимо, я уже всей головой местный.

Мы сворачиваем на мою улицу, когда он заканчивает рассказ. Не хочется расходиться. Мне так давно не хватает того, с кем можно говорить о том, что происходит. Кто все понимает. Видимо, сказывается плохое освещение – спотыкаюсь, он быстро подставляет руки. Восстанавливаю равновесие.

– Спасибо.

– Повезло, у меня реакция хорошая. В детстве играл в бейсбол. А ты?

Опускаю голову и смотрю под ноги. Главное, чтобы не на него. И вдруг внутри поднимается знакомый жар. Горит в груди, шея, уши, лицо. Становится тяжело дышать. Не могу молчать. Не хочу. Не сейчас:

– Я почти ничего не помню. Помню лошадей. Бадминтон. Кукол и комнату, целиком заваленную цветными лоскутками. Потом как подростком шила себе платье. Как плавала, тоже помню. Не в бассейне, а в открытой воде. Мне кажется, что в море. Но там, где я выросла, нет моря. Может, в детстве речка казалась такой огромной.

– Все может быть. А почему не помнишь? Если хочешь об этом говорить, конечно.

– Пять лет назад попала в автомобильную аварию. Сотрясение мозга, плюс посттравматическое стрессовое расстройство.

– Сочувствую.

– Брось. Могло быть и хуже. Я жива, и главное – обошлось даже без амнезии как таковой. Просто как будто у воспоминаний отобрали детали и эмоции. Помню факты, какие-то размытые картинки, но не помню, что чувствовала. Зато теперь как сумасшедшая – пытаюсь запомнить каждую эмоцию, каждую деталь. Особенно, когда встречаюсь с кем-то или чем-то новым. То, что произошло после аварии, остается ярким. В каком-то смысле компенсирую стершееся прошлое.

– И какие впечатления от нашего города?

– Как будто попала в сказку, в книгу века девятнадцатого. Спокойно и светло на душе. Как когда держишь котенка на руках, только постоянно, – молчу пару минут, а затем смеюсь. – Первое время терялась, что все вокруг с фотоаппаратами, смартфонами и ноутбуками. А дома микроволновка и холодильник. Как будто время перепуталось.

– Интересно. На экскурсии еще не каталась?

– Каталась. А что?

– Жаль. Нужно выходить за пару километров до холма и подниматься пешком. Когда он вырастает перед тобой, впечатляет. Родители меня так водили. Потом мы сами сбегали туда с парнями.

– Нужно попробовать.

– Попробуй.

– А о людях тоже помнишь первое впечатление?

– Стараюсь не запоминать. Каждое знакомство означает, что в твоей жизни становится на расставание больше, а я их не люблю. Ну и обычно с самыми важными людьми как будто не сразу осознаешь, что это твой человек. Сначала не придаешь значения, проходишь мимо или даже разговариваешь, но с уверенностью, что вы больше никогда не встретитесь. А потом вы вновь встречаетесь через какое-то время и понимаете, что это судьба.

– Скучаешь по ним? – смотрю на него, не понимая, о чем речь. – Ну по друзьям, которые остались в России.

– А, это, – правда выставляет меня бессердечным человеком, но я ведь приехала сюда быть собой? Так значит, нужно говорить так, как есть. – Нет. Я благодарна за то, что у нас с ними было, но в какой-то момент будто между нами щелкнули ножницы. Вроде, ничего не произошло, но общаться дальше не было смысла. У них – своя жизнь. У меня – своя.

– А родители?

– Родители… Это сложно. Мы никогда не были близки, и не особо общаемся с тех пор, как я уехала учиться в Москву. У них бизнес, своя жизнь, друзья в провинции. Мы созваниваемся, но я не чувствую от них тепла. Так что мы все равно далеко – без разницы, здесь я, в другом городе России или в соседнем от них подъезде.

– Но вы общались после того, как ты…

– Да. Они приезжали и какое-то время жили со мной. Но я к ним не ездила, да они меня и не звали. Но я не в обиде. Помню, в детстве это были самые теплые и любящие люди в мире…

– Наверное, что-то произошло. Не могут люди так резко поменяться.

– Не знаю, – пожимаю плечами и останавливаюсь перед своим домом. – Может, просто выросла. В конце концов, так и должно быть. Однажды мы вырастаем, и родители отпускают нас из гнезда.

– Плохо себе это представляю, – смеется Марк. – Мои точно не поняли бы такого. Надеются, что передам их внукам сеть кофеен. Ну или одно легендарное кафе, – многозначительно смотрит на меня. От этого взгляда и серьезного тона становится смешно. Он раскрывает объятия, и я с радостью отвечаю на них.

– Адель! Не переживай, ты здесь быстро освоишься, – слышу, открывая дверь. Оборачиваюсь, машу рукой и тихонько кидаю «спасибо».

Снимаю одежду. Душ погорячее. Открываю окна и задергиваю шторы. Проверяю телефон – ничего срочного. Ставлю его на зарядку. Падаю на кровать, прямо поверх покрывала. Слишком много впечатлений за один день. Выбираюсь из дремы и устраиваюсь удобнее, накрываюсь одеялом.

Во сне снова вижу знакомый автомобиль. Сижу за рулем. Несусь мимо полей с лавандой и виноградников. Иногда в окно видны небольшие городки и развалины замков. По радио – песни Сибилл. В держателе – чашка кофе. И впервые за долгое время все происходит спокойно. Паркуюсь под балконом своей нынешней квартиры. Выхожу из машины. Такая легкость, как будто еще шаг – и взлечу. Понимаю: все, что происходит – правильно. Все будет хорошо. Я дома.

Глава 8

– Спасибо за помощь, – Оливия забирает у меня из рук очередную коробку. Я в ее квартире, на стуле, достаю вещи с антресоли.

– Не за что, всегда рада помочь.

Прошло чуть больше месяца с тех пор, как я сюда переехала. Иногда ловлю себя на мысли, что прошлое – это такой длинный-длинный сон, после которого наконец-то очнулась. Или книга, в которую погружаешься с головой, а когда она заканчивается, некоторое время приходишь в себя и осознаешь, что все произошло с ее персонажами, а не тобой. И вроде все, что в ней описано, будто теперь – часть твоего опыта. И в то же время, это не так.

– Адель, теперь вон ту коробку, справа, – показывает Оливия. Послушно вынимаю тяжелый картонный ящик, и передаю ей. Когда я сюда вошла, это была большая уютная гостинная, немного старомодная, со шкафом цвета дуба во всю стену. Во всю стену – это не преувеличение. Он действительно занимает все пространство от одной стены до другой, от пола и до потолка. Часть полок открытые – на них стоят фотографии семьи Оливии и ее друзей, а также книги. Целая библиотека, в которой перемешаны классика и современность, любовь и документалистика, соотечественники и иностранцы. Такая же пестрая и многогранная, как и ее хозяйка.

– Спускайся, сейчас разберемся с этим, а потом достанем еще, – уходит на кухню и возвращается с ножом для фруктов. Маленький и острый, прекрасно справляется со скотчем на коробке. Аккуратно слезаю со стула, и уже на полу замечаю:

– Ну и хаос мы здесь развели!

Действительно, комната сейчас выглядит так, словно было совершено ограбление или хозяйка готовится к переезду. Дверцы шкафа открыты, вещи брошены на них, на стол, диван, кресла, пакеты и коробки.

– Это точно. Зато потом какие будут простор и свобода. Давно нужно было разобраться со всем этим старьем, – Оливия резко замолкает. Коробка перед ней открыта.

– Что там такое? – подхожу, но она резко встает, закрывает собой коробку.

– Сентиментальные глупости, давай оставим на потом. Хочу сначала разобрать остальное, – это выглядит странно, но я соглашаюсь. Мы разбираем старые лыжные костюмы, винтажные платья, потертые сумки, сувенирные статуэтки, посуду и журналы. Иногда среди вещей попадаются резко отличающиеся по стилю —забытые прежними квартирантами.

– Я собирала их перед тем, как вселить нового жильца. Вдруг среди них есть что-то важное, что хозяева захотят вернуть? А потом как-то забывала выкинуть.

– А здесь что? – открываю небольшую обувную коробку. – Пластинки?! Оливия, у вас есть патефон?

– Да, в правом ящике, – она перешагивает мешок со старой одеждой и достает темно-коричневый потертый чемодан. Отодвигает стопку журналов на угол стола и ставит его там, открывает. Это и есть патефон.

– Давай что-нибудь, – продолжает она возиться с устройством. Вытягиваю верхнюю пластинку и отношу ей. Смотрю как бережно устанавливает пластинку, крутит ручку, затем наклоняется и ставит иголку на какую-то особую точку, которая не отличается от других. Сначала слышно лишь легкое потрескивание. Затем едва слышно, медленно играет пара нот. Замираю, прислушиваясь. Постепенно мелодия нарастает, становится ярче и вместе с тем нежнее. Саксофон! Не американский тягучий джаз, а легкие, мелодичные переливы. Оливия стоит, прикрыв глаза. Закрываю свои. Какая чудесная мелодия.

Какое-то время мы не двигаемся, околдованные ею. Потом начинается другая композиция, более быстрая, тоже саксофон, но под аккомпанемент фортепиано. И комната будто бы преображается – вместо старья я вижу историю. Реликвии, уникальные по своей сути. Становится жаль отпускать каждую из них. Если он не нужны Оливии, может, забрать себе? Ведь ничего подобного тому, что вижу здесь, я не найду больше нигде и никогда.

– Жан Мари Лонде кс, – читаю карандашную пометку на уголке картонки, в которой лежала пластинка.

– Он настоящий волшебник. Француз во всем, – кивает хозяйка, а затем возвращается к той стопке платьев, которую разбирала до этого. Решаюсь спросить:

– А вам не грустно расставаться со всеми этими вещами?

– Расставаться всегда грустно. Со многими из них связаны теплые воспоминания. Но если хранить все, можно не заметить самое ценное.

Сажусь рядом, и помогаю складывать одежду в аккуратные стопки.

– Понимаешь, в прошлом есть удивительные сокровища, которые не должны покидать нашу жизнь просто потому, что появилось нечто более современное. Но кем бы я была, если бы выкинула патефон, когда сын привез мне первый магнитофон? Да, на нем не послушаешь радио, не узнаешь, что сейчас популярно и какие песни слушает молодежь. Но зато можно вечером просто покрутить ручку, поставить иглу на пластинку и перенестись в тот момент, когда мы с мужем слушали его вживую. Наш медовый месяц в Бордо. Это чудо. Сокровище, понимаешь?

Я киваю. Но сейчас каждая вещь кажется мне таким сокровищем, о чем я и говорю Оливии.

– Потому что ты чувствуешь себя, как в музее. Для тебя все здесь пропитано тайной и историей. А для меня это платье – просто что-то, что можно было носить, когда я поправилась после рождения Жана. С не связано воспоминаний, и тогда такие носили многие. Это просто вещь из прошлого. Но она хорошо сохранилась, поэтому убери вон в тот пакет – отнесем в секонд хенд, возможно, кому-то из любителей винтажа оно понадобится.

– Вы так говорите, как будто мы сейчас пойдем выставлять часть вещей на e-Bay, – улыбаюсь я, начиная понимать ее логику.

– Если тебе это интересно. Я предпочитаю просто отдавать их в секонд хенд или ретро магазинчик. А там уже разбираются, что ценно, что нет, и выставляют на продажу или относят в центры помощи.

– На самом деле, не очень. Видимо, от Софи Аморузо я далека. Не люблю возиться с поиском покупателей.

– Зато любишь с текстами? – Оливия внимательно смотрит мне в глаза. Будто подозревает во лжи.

– Я люблю читать. А когда понимаю, что своими переводами дам возможность узнать произведения большему количеству читателей, чувствую себя полезной. Но когда нужно перевести что-то по работе, понимаю, что лингвист из меня отвратительный. Я не плохо работаю с текстами, но страстью это точно не назовешь.

– Тогда почему выучилась на переводчика?

– Не знаю. Иногда мне кажется, что я просто с рождения говорила на французском. Наверное, пошла по пути наименьшего сопротивления.

– Похоже на правду, – кивает женщина скорее своим мыслям, чем в ответ на мою реплику. Затем улыбается, будто берет себя в руки, и спрашивает:

– Хотела бы взять что-то из этого себе? Может, тут есть что-то винтажное, но интересное. Мода ведь циклична. И если что, все можно перешить.

– Спасибо, – порываюсь обнять хозяйку, но для этого нужно перелезть через башню из только что сложенной одежды. Лучше не рисковать.

Еще пару часов мы разбираем одежду, раскладываем ее по мешкам и полкам. Немного памятных, красивых или новых и стильных вещей Оливия повесила в другом шкафу, в спальне хозяйки. Или сложила там же в комоде. Большую же часть мы упаковали до вечера – за ними приедет кто-то из ее знакомых, отвезет в магазин.

Еще раз просматриваю свою стопку – несколько винтажных платьев, оригинального кроя брюки и юбка, ретро джинсы и пара безумно дорогих, но слегка поношенных сумок, которые Оливия не хочет оставлять из-за свободной формы. Оказалось, она – рьяный приверженец жестких форм и четкой геометрии. Для нее даже круглая сумка лучше «этого мешкообразного безумия хипстеров». А мне кажется, что они крутые.

В шкафу в гостинной остаются только те вещи, которым там действительно место – коллекция пластинок, книги, сервиз из безумно тонкого фарфора и другие памятные, раритетные или дорогие Оливии вещи. На одной из полок ставим коробку с фотографиями – нужно купить для них альбом. Патефон занимает прежнее место, потому что ни на одной открытой полке не помещается. На антресоль возвращаются пластиковые прозрачные контейнеры с елочными игрушками, зимней одеждой, лыжи и прочие мелочи.

– Остались финальные штрихи, и мы свободны, – сажусь на кресло и пододвигаю к себе одну из оставшихся коробок, легкую, но объемную, будто от телевизора. Открываю и пару секунд пытаюсь осмыслить увиденное.

– Оливия, а кем вы работаете?

– Работала. Сейчас живу на квартирную плату, – отзывается она, протирая оставшиеся свободными полки.

– Так кем?

– Секретарем, бухгалтером, одно время вела финансы в фирме мужа. А что?

– Не швеей…

Не замечаю, как Оливия подходит ко мне. Это та самая коробка, которую она от меня закрывала. Внутри – разобранный манекен, измерительная лента, ножницы, подушка с иголками и несколько толстых тетрадей.

– Можешь посмотреть тетради, – предлагает она, присаживается рядом. Киваю. Открываю их. Зарисовки одежды. Сочные цвета, оригинальный крой. Много ассиметрии, захлеста и других оригинальных элементов. А главное – все удивительно просто и лаконично. Очень красиво!

– Чье это?

– Одной квартирантки.

– Она очень талантливая. Почему не вернулась за всем этим?

– Видимо, там, куда она переехала, это не нужно, – пожимает плечами женщина. И затем спрашивает:

– Любишь шить?

Я вспоминаю, как подростком много времени проводила за рисованием эскизов и воплощением своих идей. Тогда это было единственной страстью. Не помню, почему бросила это. Наверное, после поступления перестало хватать времени. Пытаюсь почувствовать, любила ли я это. Не знаю. Люблю ли сейчас? Тоже.

– Не знаю, – отвечаю честно. – Давно не брала иголку в руки.

– Судя по тому, что ты сегодня навыбирала, скоро узнаешь. Нужно привнести в это старье стиль и видение, не находишь? Нельзя просто взять вещь из прошлого века, и попытаться носить ее сейчас, не обыграв. Согласна?

– Да, – не могу оторвать глаз от тетради. Марк говорил, что я не стремлюсь ко вниманию. Но эти яркие цвета и смелые формы меня не пугают. Наоборот! В груди поднимается знакомый жар. Последний раз чувствовала подобное, когда переезжала. Почему-то мысль о том, чтобы выйти на улицу в подобном, завораживает.

– Не помните, как звали ту квартирантку? Может, найду ее в сети, вдруг она до сих пор шьет.

– Помню, но это бесполезно. Я точно знаю, что она уже давно не брала иголку в руки.

– Та самая?

– Да.

– А чем она занимается?

– Фрилансит, зарабатывает головой, но не креативом, и не руками, – как-то неопределенно качает головой Оливия.

– Жаль. Одежда потрясающая!

– Тебе нравится, – она пару секунд сидит, чуть нахмурившись, будто вспоминает. Затем быстро ныряет в другую коробку, роется в ней пару минут, а затем достает черный пластиковый для одежды. Расстегивает. Вижу внутри нечто ярко-желтое.

– Держи, это она сшила мне когда-то. Но вкус с годами изменился, сейчас храню его только как память.

Это плащ. Двубортный, чуть ниже колена, приталенный, чем-то напоминает платье. И невообразимо яркий. Сначала хочу отказаться – не думала, что вживую это выглядит так смело. Может, все-таки не мое? Но ведь секунду назад была готова искать ее в сети, лишь бы надеть что-то столь яркое!

– Хорошо, давайте примерю, – забираю плащ, иду в прихожую – там есть зеркало в полный рост. Встаю спиной к нему. Надеваю. Зажмуриваюсь. Считаю до трех, оборачиваюсь. Открываю глаза.

Это не я. И это я. Больше я, чем когда-либо. Но не та я, которой была минуту назад. Делаю шаг к зеркалу. Наклоняюсь, рассматриваю отражение. Как блестят глаза! Улыбаюсь. Такая счастливая! Шаг назад. Поворачиваюсь то одной стороной, то другой. Смотрю через плечо. Со спины тоже красиво. Но дело даже не в красоте. Это я! Это то, какой я должна быть на самом деле. Какой бываю только во снах.

В глазах собираются слезы. Неужели простой плащ может вызвать столько эмоций?

– Выглядит превосходно, – одобрительно кивает Оливия. У нее тоже блестят глаза.

– Спасибо, – шепчу я. И в этот момент понимаю – научусь. Вспомню, как держать иголку. Если у той девушки жизнь сложилась как-то иначе, это не значит, что я не смогу носить всю эту красоту. В конце концов, она бросила эти рисунки. Почему мне не воспользоваться ими?

– Оливия, можно я заберу ту коробку для шитья? Хочу вспомнить, что умею.

– Конечно, – кивает хозяйка, подходит и порывисто прижимает меня к себе. Быстро отпускает.

– Рада, что тебе нравится, – в ее глазах стоят слезы. Может, вспоминает ту девушку. А может, что-то другое, связанное с этим плащом.

– Кажется, я поняла, что вы говорили о сокровищах, – снимаю, отношу в гостиную и бережно складываю подарок в швейную коробку.

– Хорошо. А теперь отнеси это к себе, и возвращайся, поможешь перенести пакеты в прихожую, – кивает Оливия. Замечаю, как она открывает маленькую коробку с надписью «хрупко». Подхватываю отобранные вещи и иду к себе.

Закрываю за собой дверь. Ловлю чувство – происходит что-то важное. Пока не понимаю, что, но что-то очень важное. И прекрасное. Да.

Глава 9

Не думала, что это так сложно. Закрываю ноутбук и смотрю на смартфон. Вспоминаю, что время было видно и там. Видимо, никогда уже не изменюсь.

Знакомое кислотное жжение в глазах. Выхожу на балкон, сажусь в кресло и прикрываю веки. Нужно меньше сидеть перед монитором. Нужно меньше сидеть перед монитором. Повторяю себе, как мантру, последние годы. Но как перестать это делать, когда твоя работа – именно здесь? Чем бы люди не занимались в нашем веке, провести день без ноутбуков, смартфонов и прочих мониторов сложно. Здесь все. Работа, развлечения, общение, хобби и обучение. Но даже сейчас, когда онлайн остается только работа, этого достаточно, чтобы по утрам просыпаться с ощущением песка в глазах. Нужно купить себе защитные очки. Думаю, это бессмысленно, но вдруг нет?

Почему-то раньше я могла сутками проводить за компьютером и не замечать этого. Но сейчас, когда оказалось, что существует что-то еще, кроме жизни на износ, не могу себя заставить работать в прежнем ритме. Да это и не нужно. Кроме как сейчас, когда из-за неожиданно открывшейся страсти к шитью чуть не проспала дедлайн.

Та коробка, которую забрала у Оливии, оказалась настоящим сундуком с сокровищами. Кроме ниток, не пришлось ничего докупать. Теперь у меня в гостевой спальне, которая превратилась в импровизированный кабинет, стоит манекен. В шкафу аккуратно сложены купленные ткани, а в ящике стола – швейные принадлежности. Я рада. Было бы хуже, если бы мой дом в итоге превратился в смесь секретарской с архивом, как прошлая квартира. Кругом были распечатки для перевода. А здесь даже в кабинете будто не прежняя Адель, а кто-то незнакомый. Но мне нравится быть этой новой девушкой.

Кажется, уже стало легче. До ужина еще пара часов, так что встаю и иду в кабинет. Хочу закончить перешивать платье к выходным – возможно, удастся в нем куда-нибудь сходить.

Подхожу к столу, выдвигаю ящик, беру нужную нитку и отматываю около полуметра. Затем вынимаю из подушки нужную иголку, вдеваю в нее нитку, и отрезаю. Задвигаю ящик. Ловлю себя на ощущении дежавю – как будто я так делала миллион раз прежде. Можно подумать, что это влияние последней пары дней. Но нет. Это ощущение появляется каждый раз, начиная с первого. Каждый раз, когда вынимаю нитку из ящика стола. А потом снова – когда поправляю на манекене платье.

Раньше думала, что это совершенно безобидное чувство. Ну да, кажется, что такое уже было. И что? А оказалось, это жутковато. Как будто ты забыл клочок из своей жизни, но помнишь, что он был. И усиленно начинаешь искать – когда. Может, держала швейные принадлежности в столе, когда училась в школе? Не помню такого. Может, видела, как так делает кто-то другой? Но кто?

Эти вопросы почему-то пугают меня. Теперь понимаю, что действительно боюсь не помнить чего-то. Потому что это значит, что последствия аварии могут быть серьезнее, чем казались. А еще – что я могу потерять и те немногие воспоминания, которые у меня есть.

Подхожу к платью, и начинаю обшивать подол. Пришлось его немного укоротить, чтобы выглядело более современно. И обрезать рукава. Мне нравится легкий струящийся материал и глубокий изумрудный цвет – в таком идеально идти в театр, музей или ресторан. Очень светское платье. Благородное, но смелое.

Стараюсь, чтобы стежки выходили как можно аккуратнее. Все же отсутствие практики сказывается. Приходится смотреть онлайн курс на Youtube, чтобы вспомнить нюансы. Но видимо, это как с велосипедом или плаванием – окончательно разучиться невозможно. Постепенно чувствую себя все более уверенно.

Звонит телефон. Вызов через мессенджер. Анна. Вспоминаю, что давно не общались.

– Салют! – по привычке, здороваюсь на французском.

– Здравствуй, – слышу в ответ. Понимаю, что больше месяца практически не говорила на родном языке. Да и речь не слышала. Только писала или читала.

– Я знаю, нам не стоит так общаться с клиентами, но я хотела узнать, все ли у тебя хорошо.

– Да, спасибо, – на самом деле, много чего можно обсудить. Эмоциональные качели. Постоянные дежавю. Страх от слишком резких перемен. Вернувшийся жар в груди. Но я не могу. Я должна справиться сама.

– Рада за тебя, – секунд десять только треск в динамике. Наконец, она продолжает. – Хотела узнать, нужны ли мои услуги. Оставляла на всякий случай окошко под тебя. Но сейчас клиентов много, и вот звоню узнать…

– Можно ли взять другого в это окошко? – чувствую, что Анне неловко это делать. Видимо, психологи тоже люди. – Да, конечно.

– Спасибо. Но если что-то понадобится, звони.

И тут я решаюсь. Это страшно, но именно она училась меня быть честной. Значит, нужно действовать.

– Анна, – пару секунд подбираю слова. Оказывается, с непривычки сложно думать на русском. – Спасибо тебе за все. Но если понадобится помощь, я попробую найти специалиста здесь. Все-таки мне комфортнее в живом формате. Плюс – погружение в языковую среду. Судя по нашему разговору, я и думаю уже на французском.

– Конечно, – отзывается она. Пытается добавить голосу теплоты и вроде улыбается. – Я счастлива, что у тебя все получилось.

– Не без твое помощи.

– Нет, ты все сделала сама. Я просто немного побыла рядом, – она правда верит в то, что говорит. Что эти безумные перемены, этот переезд за несколько месяцев, смена работы и стиля жизни – все моих и только моих рук дело. И впервые мне кажется, что она права.

– Спасибо тебе за это, – и тут добавляю то, чего говорить не хотелось. – Ты была единственным настоящим человеком в моей прежней жизни. Ты единственная, с кем мне хочется попрощаться по-настоящему.

– Значит, не так хорошо делаю свою работу, – смеется Анна. – Иначе ты бы и не вспомнила обо мне. Нужно обсудить с супервизором.

Тоже смеюсь. Она больше не позвонит. И я тоже. Это расставание. Но такое, каким должно быть – икреннее, честное и с благодарностью за все, что было. Без ниток в будущее и обид. Видимо, это еще один сеанс. Бонусный, так сказать.

– Теперь у меня есть опыт экологичного расставания, – смеюсь в ответ.

– Тоже важная вещь, – соглашается она. Прощаемся. Уже собираюсь отключиться, но слышу ее голос:

– Адель?

– Да?

– У тебя акцент.

– Я работаю над ним, – действительно, сейчас он почти незаметный, но я все равно слышу, что речь местных едва уловимо отличается от моей. Только как она это поняла?

– Не этот. На русском.

– Что?

– Французский акцент. Когда говоришь по-русски. Мне просто показалось, что тебе важно будет это услышать.

– Да, конечно. Спасибо.

– Вот теперь прощай.

– Прощай, – и нажимаю отбой.

Сажусь на диван. Почему Оливия решила, что гостям удобнее будет спать на диване, а не кровати? Глупая мысль сейчас. Просто не хочу думать о том, что происходит. Не понимаю этого. Нельзя же забыть родной язык за месяц? Да хоть за полгода! Нельзя приобрести акцент за такой короткий срок. Или можно? Это слишком странно.

Но ясно понимаю одно – через Анну судьба снова дает мне зацепку, с помощью которой смогу понять себя. У меня акцент. Видимо, назад дороги нет. Вчера еще была, теперь – нет. И это нужно принять.

Возвращаюсь к шитью.