Текст книги "Последнее дело. Между строк, или Группа риска"

Глава 6

Только мертвецы придерживаются более или менее единого взгляда на явления жизни… Так и возникают враждующие литературные школы, встречные течения, всесокрушающие циклоны от могущественного завихрения идей, идущих в атаку или отступающих, – страстные поединки, даже костры под еретиками, сгорающими ныне без дыма и запаха. Примечательно, что порой на эти дискуссии и потасовки у человечества уходит сил гораздо больше, чем на самое творчество…

Леонид Леонов. Вор

Люди, в общем, довольно просты в управлении – если вовремя догадаешься, на какую кнопочку нажимать. На следующее утро Виноградов приехал к дому Ланы Злотник всего за несколько минут до того, как она выскочила из парадной в сопровождении Дениса.

– Здравствуйте, молодые люди!

– Ой, Владимир Александрович… – не то удивилась, не то обрадовалась девушка.

– Привет, Денис.

– Да, здравствуйте! – Оперативник уголовного розыска едва не запутался в собственной кожаной папке, но потом все-таки сунул ее под мышку и обменялся рукопожатием с Виноградовым. Выглядел он сейчас намного более растерянным, чем его спутница. – А вы откуда?

– Ну, вообще-то, из дома… – пожал плечами адвокат.

Но оперативник и сам уточнил свой вопрос:

– Как вы узнали, что я тут?

– Да не важно… – отмахнулся Виноградов и протянул Денису довольно увесистый, плотно набитый пакет с логотипом: – Это вам. Из Союза писателей. Осторожнее, ручки не оборвите!

– А что там? – принимая пакет, поинтересовался Нечаев.

– Почти все, что мы запрашивали. Материалы издательского проекта, какие-то протоколы, бумаги по складу, финансовые отчеты за прошлый год…

Как раз в этот момент мимо них очень неторопливо проехал черный внедорожник с областными номерами. Стекла в машине были затемнены так, что снаружи было совершенно невозможно разглядеть, кто сидит за рулем. Аккуратно проехав по лужам, внедорожник остановился напротив соседней парадной.

– Спасибо, Владимир Александрович!

– Да, там книги еще. Для вас лично, Денис, все подписаны.

– Спасибо большое, но… – Пытаясь заглянуть в пакет, оперативник едва не выронил свою папку и только в последний момент ухитрился прижать ее локтем.

– Мне-то за что спасибо? Авторов благодарите. Живых, так сказать, классиков современности.

Молчавшая до этого Лана Злотник вполне откровенно и недвусмысленно фыркнула.

– А что такого? Сам отец русской прозы Валерий Протопопов книгу вам подписал! Опять же, тут и товарища Сорокина критические сочинения в двух томах…

– Умру от зависти! – пообещала Лана.

– Ну еще бы! Денис потом детям и внукам своим будет показывать.

– Напрасно вы так, Владимир Александрович… – почему-то обиделся оперативник. – Лана мне очень многое объяснила.

– Например? – адвокат поднял брови и перевел взгляд на девушку.

– Например, почему ваших книг тогда на складе не было.

– И почему же?

Вопрос был явно адресован не Денису, а его милой спутнице.

– А что такого? – сделала она огромные невинные глаза и даже пару раз похлопала ресницами.

– Да вы не беспокойтесь, я теперь уже все понимаю, – заверил Виноградова оперативник.

– Тогда вам можно только позавидовать, молодой человек, – вздохнул Владимир Александрович, посмотрев на часы. – Опаздываете?

– Ну да, немного, мы тут…

– Понимаю, – кивнул Виноградов. – Ладно, ребята, садитесь! Подвезу.

– Мне только до метро! – обрадовалась девушка.

– Как скажешь… – Владимир Александрович открыл заднюю дверцу и помог ей устроиться на сиденье. – Давайте вперед, Денис, чего ждете? Я сейчас в центр, могу проехать мимо вашего отдела – это как раз по пути.

– Да мы, вообще-то…

– Тоже только до метро?

– Ну да! – покосился оперативник на свою спутницу.

– Понятно, – повторил Владимир Александрович, перехватив его взгляд. – Дело ваше, ребята…

Прежде чем сесть за руль, он посмотрел по сторонам. Двор был почти пустой. Из тонированного черного внедорожника, стоящего неподалеку, тоже никто не выходил. Виноградов завел машину и тронулся с места.

– Ладно, вот что я думаю… Позвоните своему руководству, Денис. Доложите, что прямо с утра пораньше заезжали к писателям за материалами по запросу. Из-за этого и задерживаетесь, – посоветовал он.

– Здорово! – оценил предложение Виноградова оперативник. – Спасибо…

Он потянулся за мобильным телефоном. Однако прежде, чем набрать номер начальника, уточнил:

– Владимир Александрович, вы-то сами уже документы смотрели?

– Да, посмотрел. – Виноградов почти вплотную обогнул припаркованный внедорожник.

– Есть там что-то полезное?

– Для раскрытия преступления? Нет, к сожалению, ничего. Но объем, сами видите, должен произвести впечатление на проверяющих. В любом случае, будет чем перед прокуратурой отчитываться.

– Ну, мы же не для этого работаем!

– Зато они для этого, – вздохнул Владимир Александрович.

Он повернул за угол дома и уже не мог видеть, как из парадной по соседству вышла пара средних лет, женщина и мужчина. Они быстро сели в тонированный внедорожник с областными номерами, и машина сразу же тронулась в том направлении, куда только что выехал автомобиль Виноградова.

…Литературный фонд – или же, если полностью, «Общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым» – был основан еще за два года до отмены в России крепостного права. Среди его организаторов и отцов-основателей были Некрасов, Анненков, Островский, Чернышевский, Тургенев, Лев Толстой. Деятельность Общества началась с назначения пенсии семье покойного Белинского, затем Литературный фонд добился освобождения от крепостной зависимости родственников Тараса Шевченко, ходатайствовал перед властями о смягчении участи ссыльных писателей и ученых. В тысяча девятьсот пятом году Литературный фонд заявил публичный протест против ареста Максима Горького.

Долгое время эту благотворительную организацию продолжали именовать «Общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым», однако в повседневном обиходе оно называлось Литературным фондом. А в дальнейшем последнее наименование закрепилось официально – в первую очередь потому, что круг его подопечных был ограничен писателями.

Главный источник средств Литературного фонда составляли пожертвования успешных авторов и доходы от организуемых им спектаклей или концертов, участие в которых стало традицией среди русской творческой интеллигенции. Несколько позже деньги начали поступать и от издательской деятельности.

Возобновилось существование фонда спустя семнадцать лет после Октябрьской революции, уже при Союзе писателей СССР. И выполнял он в основном задачи социально-бытового обслуживания передовых советских литераторов: выдавал пособия нуждающимся авторам, организовывал творческие командировки, распределял автомобили, дачи, дефицитные печатные издания, содействовал улучшению жилищных условий. В его ведении находились так называемые Дома творчества, поликлиники, книжные лавки и клубы писателей. Денежные средства на все это при советской власти формировались из обязательных платежей всех издательств художественной литературы, из отчислений за зрелищные мероприятия, доходов от предприятий самого Литературного фонда… ну и, разумеется, из символических членских взносов.

Удивительным образом, пережив крах Российской империи, Литературный фонд возродился и даже заметно окреп за десятилетия советской власти. Однако он чуть было не завершил свою историю во время перестройки, в период передела собственности и первоначального накопления капитала. Основная борьба за наследство советского прошлого разгорелась в те годы между Литературным фондом России и так называемым Международным литфондом, который провозгласил себя преемником Литературного фонда СССР. И почти сразу же стало понятно, что соперничество между ними идет не за то, кто активнее, больше и лучше поможет нуждающимся писателям, – московское руководство обеих общественных организаций сражалось за право распоряжаться имуществом, которое стоило по тем временам десятки миллионов долларов. Достаточно упомянуть, что только в Петербурге и области, например, тогда располагались легендарная Книжная лавка писателей на Невском проспекте, швейное ателье, Дом творчества в Комарово, летние дачи, отличная поликлиника и еще несколько нежилых помещений.

В результате нуждающиеся в материальной помощи или в пособиях писатели так себе и продолжали в них нуждаться – в некоторые годы для этих целей выделялось меньше одного процента от дохода питерского отделения Литературного фонда. И уже ни у кого почти не вызывало сомнения, что современный Литфонд представляет собой совершенно безвредную и бесполезную организацию, которая давно уже не выполняет задач, для которых создавалась когда-то, зато обеспечивает необременительной работой и соответствующей зарплатой некоторое количество своих штатных сотрудников.

При этом сами московские руководители соперничающих Литературных фондов, разумеется, вовсе не бедствовали. Однако ни у кого из них даже мысли не возникало о том, чтобы выделить средства на издание книг начинающих авторов, на юридическую защиту писателей в спорах о выплате гонорара или, скажем, на более-менее значимую материальную помощь писателям-инвалидам… С точки зрения Виноградова, в отделении фонда давно уже воцарился томительный дух богадельни, который лишь время от времени оживляли какие-то мелкие, но шумные скандалы по поводу денег.

Справедливости ради, впрочем, следовало бы отметить, что самые разнообразные склоки сопутствовали Литературному фонду на протяжении всей его истории. «Собрание литераторов и ученых противно и без женщин не выйдет», – категорически утверждал Лев Толстой. За что получил в ответ обвинения в том, что пытается превратить серьезную благотворительную организацию в некий клуб для приятного проведения времени. А другой отец-основатель Литературного фонда, бескорыстный общественный деятель Дружинин, очевидно наслышавшись про себя всяких гадостей и намеков, вообще как-то даже засомневался в необходимости всей этой затеи. «У нас, благодарение Богу, почти нет литературных пролетариев, даровитых людей, умирающих с голоду, сильных талантов, кончающих жизнь… от нужды и общей холодности, – писал он. – У нас всякий писатель, едва превысивший уровень посредственности, надолго может считать свой талант хорошим капиталом». Кстати, это именно он еще полтора века назад смог добиться того что «…пособия производятся соразмерно с нуждами лиц, но всегда в такой мере, чтобы оные действительно достигали своей цели, т. е. выводили нуждающихся из крайности, облегчали их положение. В этом случае Общество руководствуется правилом, что лучше меньшему числу лиц оказать достаточное пособие, чем многим, но без удовлетворительных результатов».

Между прочим, известно, что исключенный из Союза писателей Борис Пастернак до конца своих дней тем не менее оставался членом Литфонда СССР.

– Вы к кому? – поинтересовалось у Владимира Александровича переговорное устройство.

– В Литературный фонд.

Почти сразу же механически щелкнул замок, Виноградов надавил на ручку и вошел.

– Спасибо!

– Проходите, пожалуйста.

Отделение фонда располагалось буквально в двух шагах от галереи «АРФЕЙ». С некоторых пор оно делило коридор обычной коммунальной квартиры с туристической фирмой, которая, кажется, разорилась еще до своего основания, и с каким-то сомнительным агентством недвижимости.

«Год литературы закончился, – подумал Виноградов. – Литература, очевидно, тоже…»

В первой комнате он не нашел никого, кроме работающего телевизора с выключенным звуком. На экране опять что-то врал населению представитель Следственного комитета России – при золотых генеральских погонах и при поддельной зачетке юридического факультета. Из-за неплотно прикрытой двери в соседнее помещение до Виноградова доносились мужские и женские голоса – очевидно, там все еще заседали писатели, члены правления местного Литературного фонда.

Ну что, придется подождать…

Владимир Александрович опустился на антикварный диванчик с продавленными пружинами. Кожаная обивка диванчика была вытерта почти до белизны бесконечными задницами графоманов, голодных непризнанных гениев и даже классиков советской литературы.

Однако в одиночестве он оставался недолго. Дверь в комнату для совещаний открылась, и оттуда почти бегом выскочила очень скромно одетая женщина средних лет, совмещавшая в отделении функции секретаря и главного бухгалтера. На мгновение звук голосов по соседству стал громче, так что Владимиру Александровичу удалось даже разобрать пару слов про какие-то комаровские дачи и про светлую память Ахматовой, но сотрудница аппарата Литфонда уже плотно закрыла за собой дверь.

– Здравствуйте, вы по какому вопросу? Вы не писатель Шарманский, случайно?

– Нет, простите, – поднялся навстречу ей Виноградов с дивана.

– Очень жалко, – расстроилась женщина.

– А что такое? – изобразил сочувствие Владимир Александрович.

– Да вот этот Шарманский, понимаете ли, написал заявление на материальную помощь, а сам не пришел! И телефон теперь не отвечает.

– Так ему же, наверное, все равно отказали?

– Почему отказали? – Сотрудница Литературного фонда достала из шкафа какую-то синюю папку и принялась торопливо просматривать документы. – Нет, ему постановили выплатить пять тысяч рублей, как лицу, пострадавшему при охране писательской собственности.

– Не густо.

– Да у меня у самой здесь зарплата… – отчего-то обиделась собеседница.

– Ну, за чем-то другим, я не знаю, но за такими деньгами любой член Союза писателей не то что придет – прибежит! – как сумел, обнадежил ее Виноградов.

– Кто бы сомневался… только теперь от него, чтобы я могла деньги выдать, москвичи требуют справку по форме из медицинского учреждения, заверенную копию пенсионного удостоверения, свидетельство о постановке на налоговый учет и еще там чего-то по списку… – Сотрудница Литературного фонда отыскала в конце концов то, что ей было необходимо.

– Да вы не стойте, присаживайтесь!

Она, видимо, по привычке, оставшейся с прежнего места работы, собралась было предложить посетителю чай или кофе, однако вовремя вспомнила о печальном финансовом положении фонда:

– Извините, мне нужно идти к председателю.

– Долго там еще?

– Ох, не знаю… Минут пятнадцать, двадцать… честное слово, даже и не представляю!

Подхватив совершенно необходимые прошлогодние бланки с отчетностью, женщина устремилась обратно, за дверь совещательной комнаты…

По законам классической драматургии Владимир Александрович опять недолго оставался без компании.

– Ах вот как… и вы, значит, тоже здесь?

Как и многие члены писательского союза, Виноградов не то чтобы как-то особенно не любил – но, во всяком случае, не особенно уважал его председателя Протопопова. При этом лично против Сергея Аронова, как потенциального претендента на этот заманчивый пост, Виноградов давно уже ничего не имел, а к постоянному члену различных комиссий Илье Петровичу Шелеру вообще относился вполне благожелательно.

Но вот литературного функционера Ивана Михайловича Караваева он терпеть не мог по-настоящему. На заре перестройки тот по знакомству пробил публикацию в толстом журнале своего невыносимо скучного романа про злых большевиков и про береговых матросов и с той поры постоянно вертелся при власти. Кроме этого, Иван Михайлович был неизменным участником самых разнообразных международных симпозиумов, а в свободное время интриговал против нынешнего руководства Союза писателей. С точки зрения Владимира Александровича, это был высокомерный, надутый и совершенно пустой человек. После очередного скандала они вот уже много лет они не разговаривали между собой, а на общественных мероприятиях делали вид, что не замечают один другого. Тем более странно было услышать сейчас от Караваева нечто, отдаленно напомнившее приветствие.

– Да, тоже здесь.

– Ну, и что вы решили по этому поводу?

– Ничего не решил. Пока думаю.

– Соглашайтесь.

– Вы так полагаете?

Следовало бы, вероятно, прервать разговор, нахамить и откланяться. Тем более что после общения с сотрудницей Литературного фонда делать здесь Виноградову было, в сущности, нечего. Однако же отчего не воспользоваться ситуацией?

– В принципе, ваша кандидатура уже согласована наверху, – Иван Михайлович Караваев солидно и многозначительно закатил глаза под потолок. – Тем более вы ведь и сами когда-то были сторонником передачи Дома творчества городу?

Виноградов даже не сразу сообразил, о чем речь. Да, действительно, в свое время существовала идея продать знаменитый Дом творчества на заливе – все равно денег на его содержание не было и он давным-давно пришел в полное запустение и разруху. Предполагалось избавиться от земли и объектов недвижимости, а всю прибыль потратить на материальную помощь и всяческие пособия для писателей.

Окончательно отказаться от этой идеи пришлось, когда стало понятно, что по документам все права собственности на Дом творчества изначально принадлежат непосредственно Литературному фонду России, а писатели города получили его лишь в оперативное управление.

– Все уже решено, – продолжал Караваев. – С москвичами договоримся, мне твердо пообещали в Администрации президента. Просто для совершения сделки нужен другой председатель. И, конечно, желательно, чтобы это был профессиональный юрист, вроде вас…

– Сколько все-таки город готов заплатить за Дом творчества?

– Разумеется, здания будут оцениваться по остаточной стоимости. А земля – по кадастру, но все равно таких денег нашим писателям хватит на тысячу лет, это точно.

– Нет, не хватит, – задумчиво покачал головой Виноградов. – Разворуют.

– А вы вот и не давайте! – посоветовал Караваев. – Вы их сами… того…

– Чего того?

– Проконтролируйте, – Иван Михайлович отыскал наконец подходящее слово. – А мы поможем.

Руководить отделением Литературного фонда в его нынешнем виде у Виноградова не было никакого желания. Да и времени тратить на это не стоило совершенно. Всем писателям города полагалась на похороны пара тысяч рублей, венок с лентой от Литературного фонда, прощальная речь и некролог на доске объявлений. Из остальных привилегий советского времени сохранилось только прикрепление к поликлинике для творческих работников в центре города. Это было, конечно, неплохо, хотя и давало покойному Виктору Топорову все основания называть Союз писателей литературным хосписом…

Существовали еще, правда, некие писательские дачи в прибрежном курортном районе. Однако вот уже много лет назад окружение Валерия Протопопова так плотно заняло вокруг них оборону, что обыкновенные члены Литфонда даже и не помышляли о том, чтобы в свою очередь месяц-другой отдохнуть на природе.

Как бы то ни было, даже само по себе упоминание его фамилии в городском Комитете по печати предоставляло Владимиру Александровичу пищу для размышления и наталкивало на определенные предположения по поводу истории со складом…

Он уже собирался задать Караваеву очередной наводящий вопрос, когда дверь из комнаты для совещаний широко распахнулась и в приемную Литературного фонда выплеснулся беспорядочный гомон и звук задвигаемых стульев. Совещание было окончено. Исторические решения приняты большинством голосов, цели определены, и задачи поставлены…

Первым выскочил вездесущий Сорокин. Полоснув озадаченным взглядом по Владимиру Александровичу и его собеседнику, он хотел было остановиться, но передумал и побежал дальше по коридору, в направлении мужского туалета.

Следом за ним появился поэт Лев Гаврилович Николаев – безупречно одетый, слегка старомодный седой человек, про которого даже писатели говорили и думали всегда только хорошее. Лев Гаврилович вежливо пропустил вперед полную даму, которая на ходу доставала из сумочки сигареты, подошел к Виноградову с Караваевым и по очереди пожал руки обоим.

– Очень приятно, друзья мои. Очень приятно! Рад видеть…

Вопреки популярному заблуждению, по-настоящему талантливый человек вовсе не обязательно должен вести себя в жизни как сволочь. В качестве примера можно было бы привести таких замечательных петербургских поэтов, как Александр Семенович Кушнер или Олег Левитан, или же сам Лев Гаврилович Николаев, однако для размышлений по этому поводу момент оказался не самый удобный.

Теперь члены правления выходили в приемную плотным потоком и были похожи на пасту, которую кто-то выдавливает из тюбика. Многие из них, едва заметив Караваева и Виноградова, приветственно кивали на ходу, а некоторые даже выбивались из потока, чтобы поздороваться.

– О, привет! Вы чего это здесь?

– Да так, по делам…

Владимир Александрович обменялся рукопожатиями с невысоким мужчиной в очках, исполнявшим какие-то общественные обязанности в бюро секции художественного перевода при Союзе писателей. Вообще, к представителям этой профессии Виноградов относился с большим уважением, понимая, что настоящему переводчику недостаточно просто владеть иностранными языками, ему надо еще обладать несомненным литературным талантом. Хотя бы из-за того, что со всей зарубежной классической прозой, поэзией и со всей современной литературой планеты мы с раннего детства знакомимся не иначе, как в переводах с других языков. Не вызывало сомнения, что и сам Виноградов без качественного перевода никогда не почувствовал бы и не понял причудливое обаяние Воннегута, юмор Роберта Шекли, суровую лаконичность Бертоль-да Брехта. Да что там говорить, неизвестно, прочел бы он в оригинале когда-нибудь хоть одну книгу своего любимого автора, великолепного бродяги и романтика Хемингуэя…

– Здравствуйте!

– Добрый вечер…

Проходившая вслед за переводчиком дама преклонного возраста считалась едва ли не самым влиятельным членом приемной комиссии. Именно она, как впоследствии передавали доброжелатели, много лет назад была против того, чтобы начинающего литератора офицера Отряда милиции особого назначения Виноградова принимали в Союз писателей.

– Ни за что не проголосую за человека, который стрелял в людей! – с подобающим ситуации демократическим пафосом заявила она тогда перед заседанием приемной комиссии.

Виноградову стало очень обидно, когда он об этом услышал. Разумеется, ему приходилось стрелять, и не только на полигоне и в тире. Но в него самого тоже стреляли – да, бывало такое, и даже значительно чаще. Как-то раз вообще из крупнокалиберного пулемета – едва не попали, но, видимо, повезло…

А писатели-фронтовики – Быков, Бондарев, Васильев? Как же Лермонтов на Кавказской войне?

Граф Толстой, между прочим, тоже крепко нанюхался пороху в Севастополе. Хотя, собственно, к монументальной прозе Льва Николаевича он сам относился достаточно равнодушно. Достоевского уважал, но совсем не любил, а серьезные произведения Антона Павловича Чехова знал куда хуже, чем следовало. При этом братьев Стругацких считал величайшими представителями прошлого поколения в русской литературе. Позволял себе время от времени перелистывать гениального Феликса Кривина, перечитывать ранние вещи Виктора Конецкого, очень мудрую и печальную, светлую прозу Вадима Шефнера…

Кстати, самого себя Виноградов считал, в общем, приличным писателем. Не великим, конечно же, не гениальным, не солью земли русской – нет, просто приличным.

– Перерыв пять минут, господа! Курим только на лестнице…

Организованной группой прошли бородатые, сосредоточенные мужчины, которые представляли в городском отделении Литературного фонда интересы «другого» Союза. Вслед за ними, одной из последних вернулась в приемную женщина, исполнявшая здесь обязанности секретаря и бухгалтера.

– Вы, простите, зачем, я забыла? Вы, наверное, к председателю, да?

– Нет, я сам по себе… – покачал головой Виноградов и, попрощавшись со всеми присутствующими, направился к выходу.

Поэтому телефонный звонок застал его уже на площадке. Владимир Александрович достал из кармана мобильник:

– Слушаю?

– Это Шарманский… Володя, алле, это ты?

Несмотря на помехи, слова собеседника вполне можно было разобрать:

– Да, конечно!

– Володя, послушай…

– Куда ты пропал, Анатолий? Мы тут все тебя…

Неожиданно из динамика прозвучало короткое, но выразительное ругательство по-английски, звук удара – и разговор оборвался так же неожиданно, как был начат.

Телефон абонента был теперь выключен или находился вне зоны действия сети…