Текст книги "Ольга"

Глава III

Те несколько минут, пока самолет выезжает на взлетно-посадочную полосу, а его двигатели еще не начинают свирепо реветь, вжимая мое тело в кресло, я бесконечно ненавижу технический прогресс. Кто придумал заполнить круглую железную конструкцию рядами ни в чем не повинных людей, приделать к ней несколько крыльев и огромные устрашающие моторы, а затем еще пытаться на этом чудище преодолевать один из основных законов физики? Понятно, что люди мечтали летать со времен Икара и Дедала. Но и пусть. Никто не против индивидуальных дельтапланов в стиле Леонардо да Винчи и опередивших его на пять столетий испанских мавров. Все это – пожалуйста. Мир полон безумных самоубийц. Но зачем вовлекать в это других людей? Построили бы себе маленький самолетик и кружили на нем вокруг земли, сколько вам захочется. Братья Райт же не затаскивали к себе толпу людей. Почему тогда мы, добровольно, да еще и за большие деньги, играем в эту рулетку, где на кону стоит наша собственная жизнь?

Чудище раскрыло свою пасть и взревело. Самолет стремительно набирал скорость, а моя правая рука что есть сил вжалась в ручку кресла. Слева от меня сидел молодой парень, который отрешенно расстреливал какие-то космические корабли на экране своего телефона.

«Мне бы твой фатализм. Или хотя бы глоток джина»: подумала я.

Наверное, все дело было именно в этом. В отсутствии хоть какого-то количества алкоголя в моей крови. Все перелеты для меня делились на две категории: с джином и без. В паре маленьких бутылочек с острым можжевеловым привкусом содержалось достаточно магического зелья, чтобы сделать меня бесстрашной фаталисткой. Единственное, что было неизменно в обоих случаях – это играющая при взлете и посадке Эдит Пиаф в наушниках моего плеера. Padam… Padam… Padam… Перестуком деревянного сердца и голосом, слыша который, стыдно боятся смерти.

Самолет оторвался от земли. Faut garder du chagrin pour après…33
  Нужно сохранить печали на потом… (фр.)


[Закрыть]

Нос задрался высоко вверх, и земля в иллюминаторе начала стремительно отдаляться. J’en ai tout un solfège sur cet air qui bat…44
  У меня из них целое сольфеджио на этот мотив, который стучит… (фр.)


[Закрыть]

Набрав достаточно высоты самолет взял резкий крен влево, обнажив чудесный весенний рассвет на горизонте. Qui bat comme un cœur de bois…55
  Который стучит, как деревянное сердце… (фр.)


[Закрыть]

Я закрыла глаза.

До посадки в аэропорту Вена-Швехат оставалось около двух с половиной часов. В череде сумбура двух последних дней это были первые часы относительного спокойствия. Вчера после того, как я оставила Алису с Олегом наедине у себя дома, они впервые за долгое время поговорили по-настоящему. Каждый о себе. О своих проблемах, чувствах, невозможностях. Позже, когда я вернулась домой и застала там Алису, она рассказала мне, что ни на что бы не променяла этот час их откровенной беседы. И пусть повод для неё был не из приятных, а дальше предстоит испытать еще многое, но воссоединение с родным человеком стоит всего этого.

«Теперь мне не страшно»: сказала она, крепко обняв меня. И добавила: «Спасибо». Это «спасибо» значило для меня очень многое. Возможно больше всего за последние несколько лет.

Олег решил взять отпуск и провести эту неделю с сестрой, так что мое отсутствие не стало большой проблемой. Наоборот, Алиса почти час выпытывала из меня все подробности моей поездки и того, каким образом я заполучила её для себя. Я не упомянула о моем смятении в отношении Алексея, решив, что мои переживания не так уместны для подруги на грани развода. Да и вся эта минутная слабость была уже давно позади.

Но вот что в действительности было интересно для Алисы, так это выбор гардероба для моей поездки. Список мероприятий вдохновил её на целое дефиле. В моем плане, составленном в кофейне, пока Алиса была наедине с братом, значились: вечернее платье для благотворительного вечера в венской Рашуте, один идеальный брючный костюм для интервью, фото с которого попадут на разворот журнала, еще один строгий брючный костюм для официальных презентаций, деловой вариант с юбкой и пиджаком, чтобы разнообразить «брючный» стиль, а также одежда для прогулок по городу и перелетов. Когда я составляла этот план, я даже примерно представляла, что именно из моего гардероба может попасть в этот счастливый список и полететь со мной в Вену. Но я явно не учла фактора Алисы.

Если бы ей вдруг пришлось сделать рестарт карьеры, то лучшим для неё вариантом было бы стать стилистом. Её обезоруживающая улыбка и манера преподносить критику через восхищение – это одно из самых главных качеств для любого стилиста. «Эта юбка явно недостойна твоих ног» – в обращении к моей любимой строгой юбке, в которой я ходила последние полгода. «А этот пиджак тебя явно старит, в нем не ощущается, что ты выглядишь намного моложе своих тридцати». Или такое совсем развернутое пояснение: «Нет, это платье кричит сексуальностью. В нем ты слишком хороша. А это недопустимо. У тебя есть больше, чем просто внешность. Не отвлекай окружающих от твоего ума, манерности и утонченности. Будь изящной во всем, а не вызывающей в выгодном». И так около двух часов. В итоге почти весь мой гардероб был признан негодным. Я с трудом отвоевала «то самое черное короткое платье» от Alexander McQueen и мой каждодневный гардероб полностью состоящий из AllSaints и Rick Owens. Поэтому сейчас в багажном отделении самолета лежал полупустой чемодан, а мое и без того плотное расписание в Вене заполнилось до отказа необходимостью посещения местных магазинов. Алиса даже предложила лично присутствовать на евро-шоппинге, но я уклончиво отказалась. Выдержать еще одну лавину её критических-комплиментов было бы через чур. Поэтому мы сошлись на том, что предоставлю ей полный отчет о своих покупках по телефону.

Я сменила музыку в плеере, и в наушниках зазвучало второе фортепианное трио ми-бемоль мажор Франца Шуберта. Лучший австриец на пути в любимый город на земле. Нажав на экране плеера кнопку «репит», я погрузилась в долгожданный сон. Сон о Вене.

За свою жизнь я побывала во многих городах. Родившись в Москве и проведя в ней большую часть жизни, я так и не смогла сблизиться с этим городом. Москва всегда казалась мне сборной, сделанной словно из конструктора «лего», детальки которого были набраны из различных комплектов. Тут были и детали древнерусские, и детали имперские, приятные усадебные детали второй столицы дореволюционной России и вызывающе помпезные детали советской Москвы – центра коммунистического мира. Современная же Москва пыталась не упорядочить имеющиеся наследие, мудро расставив акценты, а еще больше наполняла город сборными элементами. Да, Москва только ищет себя. Новую, современную столицу новой России. Но её поиски, как и многое другое в современном этапе истории страны, скорее напоминают разновекторное стремление к противоположным величинам: архаике и авангарду. Мы одновременно хотим воссоздать старое и укоренить нечто новое. При этом забывая, что старое не вернуть, а новое не обрести без долгого развития. Вот когда Москва начнет прислушиваться к своему прошлому, объективно оценивать свое настоящее и созидать на благо будущего, она почувствует свой новый дух. Ведь её величие не в помпезности, для неё она слишком просто задумана изначально. В ней нет имперского величия Петербурга, который создавался как вызов всему вокруг, начиная от природы и заканчивая историей своей страны. Её путь – это путь самодостаточности. А её главное достоинство в тех самых деталях и акцентах, которыми заполнился главный российский город за свою многовековую историю. Просто не нужно их искусственно сшивать друг с другом, превращая важное наследие в отталкивающее настоящее. Нужно дать каждой из деталей свою жизнь. Москва – это город городов и столица столиц. Она многолика, в этом её истинный дух.

Далее в моей жизни появился Париж. Год, проведенный в нем был прекрасным. Этот город создан для женщин. Лучшие мужчины именно парижане. Причем всех возрастов. Их улыбки, утонченная и ненавязчивая внимательность – лучший эликсир для женской красоты. В Париже стоит пожить, чтобы почувствовать себя женщиной. Красивой свободной женщиной. Но при всем при этом он кажется мне вселенски скучным. Он безотказен во всем, что касается легкости и беспечности. Наверное, поэтому его именуют городом любви. В Париже можно сколь угодно долго наслаждаться жизнью, но именно эта постоянная эйфория становится тяжким испытанием. По крайней мере для меня. Доступное счастье кажется мне скучным. Весь интерес появляется только через преодоление, а в Париже преодолевать что-то, сродни греху.

Другие европейские столицы: Лондон, Мадрид, Берлин – видятся мне слишком официальными. В них приятно бывать, прогуливаясь по дышащим историей и культурой местам, бродить по бесконечным галереям их музеев. Но живя в них, проникаешь во всеобъемлющую рутину крупных мегаполисов, которая моментально растворяет весь дух этих городов и превращает их в безликий вечно движущийся современный город.

Это одна из самых губительных черт современной жизни, я называя её про себя «перенасыщенность». Ежесекундно с тобой происходит слишком много всего: большой траффик, засилье рекламы, забитые до отказа бары, крупные торговые центры с морем товаров. Человек же симультативен, он постоянно реагирует на происходящее с ним. Анализирует и выбирает. Подобный прессинг стирает очень важный фактор в нашей жизни – момент восприятия. Мы не успеваем поймать свои чувства. Остановиться. Рассмотреть. Прочувствовать. Современный город тут же преподносит нам новый момент восприятия. И так каждый раз. Каждую минуту каждого дня.

Но в Европе есть столица, которая живет по другим законам – это Вена. И эти законы не старомодны, Вена более современный город, чем скажем Барселона, тут дело в другом. Вена всегда все делает по-венски. Она не желает брать модные мировые тенденции и копировать их на себя лишь для того, чтобы выглядеть современно. У неё иной путь. Путь самобытности и путь созидания. Еще со времен многовекового правления Габсбургов, для которых Вена была бессменной резиденцией, формирование собственного стиля и отношения ко всему стояли во главе угла. Хофбург – центр могучей империи Габсбургов – лучшее тому подтверждение. Нигде в мире не найти такого сосредоточения разных стилей, воплощенных в единый дворцовый ансамбль. Австрийцы не пытались копировать, они жадно поглощали стилистические окраски и создавали уникальные сочетания. Это главное, что привлекает в Вене – её умение чувствовать стиль. Делать особенным то, что уже создано. Музыкальный классицизм был рожден не в Вене, но именно в ней он достиг своего апогея. Великое трио: Гайдн, Бетховен и Моцарт – родили собой нечто особенное, именуемое венской классической школой. Они не произвели революцию в музыке – они достигли в ней совершенства. То же самое произошло с пришедшей на смену классике эпохе романтизма. В Вене она зазвучала иначе. Во всем. В музыке, живописи, архитектуре, моде. То, что мы привыкли считать эпохой романтизма в лице Пушкина и золотого века нашего искусства – это не что иное, как венский бидермейер. Именно в этом городе европейский романтизм не затмил полностью господствующий прежде ампир, а проник в него, дополнив величественный стиль тонкой индивидуальностью.

Но главный показатель того, что Вена до сих пор является особенным городом в семействе европейских городов, служит её история в XX века. Этот век стал проверкой для духа города, который пережил страшные времена первой мировой войны и губительную ошибку фашизма во второй мировой войне. Но Вена смогла справиться и с этим. Разруха и жестокий урок поражения сделали этот город сильней. И вновь столица, теперь абсолютно нейтральной и независимой Австрии, осталась верна заветам прошлого. Послевоенная Европа по-разному восстанавливалась после кризиса второй мировой войны. Большая часть крупных городов отказывалась от исторической застройки в угоду современным веяньям. Так родился термин «брюсселизация». Хаотической реконструкции городов, при которой современные кварталы возникали в пределах «старых городов», полностью уничтожая их. Но Вена не решилась пойти по этому пути. Она не имела права. Ей было крайне важно сохранить то прошлое, которое у неё было. Не отказаться от него, а вновь найти себя среди этих пугающих отголосков второй мировой. Современность накрывала Вену постепенно. То там, то здесь проявляя себя в причудливых и сложных формах постмодерна и деконструктивизма. Это и делает её особенной для нас сейчас. Мы находимся в абсолютно современном городе, но нас ни на секунду не покидает ощущение истории этой столицы. Тени прошлого не загнали за музейные ограды, им позволили существовать бок о бок с настоящим. Дополняя его и влияя на него.

Я провела в Вене целый отпуск времен работы в Париже. Две недели этот город словно ухаживал за мной на манер достойного кавалера. Он открывался мне постепенно. Не напирая, а аккуратно отступая в сторону, чтобы я могла сама разглядеть и оценить его лучшие качества. Чтобы полюбить Вену нужно много усилий. Она витиевата и многогранна. Но эти усилия полны наслаждений. Венская кухня – это что-то магическое. Кажущаяся простота блюд, непривычна для современной погони за изысканностью. Но стоит прикоснуться к этой кухне, и ты понимаешь, что дело не в простоте. Дело в избирательности и законченности. Все на своих местах. Нет ничего лишнего. Тоже самое в архитектуре. Она изысканна ровно настолько, чтобы не отвлекать нас от общего восприятия. Это единство верных сочетаний повсеместно. Оно пьянит. Прогулка по Вене – это одновременно вальс с достопримечательностями прошлых эпох и ритмично пульсирующий облик современности. Время здесь замирает, рождая собой особое измерение. Такого я не испытывала больше нигде. Вена не презентационная и не пафосная. Она полна достоинства и терпения. В ней есть, та самая интеллигентная сдержанность, которая для меня всегда являлась самым главным из всех качеств.

Я открыла глаза, пробудившись ото сна и посмотрела в иллюминатор. Рассвет стремительно набирал обороты, обгоняя наш рейс. Наручные часы показывали без пятнадцати семь по местному времени. Посадка должна начаться в ближайшие десять минут.

Глоток воды, пристегнутый ремень и еще одно напутствие от мадам Пиаф. «Я справлюсь», – произнесла я слишком громко из-за звучащей в наушниках музыки. Молодой парень на соседнем кресле повернулся и сочувственно посмотрел на меня. Его эликсиром забвения была все та же космическая стрелялка на укрытом от взглядов стюардесс смартфоне.

Заход на посадку. Плавное снижение над красивым витиеватым руслом Дуная.

Еще ниже. Шасси уже выпущены и самолет немного трясет.

Касание земли. Скорость падает.

Мадам Пиаф вновь сделала свое дело. Я в безопасности.

Вена встретила меня приятным теплым воздухом ранней весны. Выйдя из терминала прилета аэропорта и двигаясь на стоянку с такси, я сделала глубокий вдох этого магического воздуха пробуждения природы. Пробивающееся из-за горизонта солнце предвещало хороший день. Погода была настолько мягкой, что я позволила себе расстегнуть свою кожаную куртку, чтобы свежий ветер проник сквозь легкую майку и своим нежным прикосновением взбудоражил мое сонное от перелета тело.

Ранним утром прилетающих пассажиров было не так много, так что стоянка такси была почти полной. Один из мужчин даже вежливо подбежал ко мне, чтобы помочь с кажущейся внешне увесистой сумкой на колесиках. Но после того, как я смущаясь уступила ему свой багаж, он понял свою ошибку и спросил с улыбкой:

– Shopping?

– Nein. Geschäftlich.66
  Нет. По делам. (нем.)


[Закрыть]

– Sprechen sie deutsch?77
  Вы говорите по-немецки? (нем.)


[Закрыть] – спросил он с ярко выраженном восточноевропейским акцентом.

– Ja.88
  Да. (нем.)


[Закрыть]

– Mensch!99
  Здорово! (нем.)


[Закрыть] – радостно произнес таксист и уверенно зашагал к своей машине.

Мне ничего не оставалось, как последовать за ним и набраться терпения, ведь можно было не сомневаться, что этот водитель был явно из категории «разговорчивых». А вопросов могло набраться совсем не мало, учитывая, что от аэропорта до моей гостиницы минимум около часа езды.

Но мои опасения не оправдались. По крайней мере его «разговорчивость» носила односторонний характер. После того, как он узнал, что я из России последовал получасовой монолог о его прошлой жизни в Чехии, которая тогда именовалась Чехословакией и входила в состав СССР. Последний факт иммигрант из города с забавным названием Градиштко, расположенного на самом-самом живописном участке русла Влтавы, что под Прагой, произнес с особым акцентом. «Вы русские плохо помните свою историю. Иначе бы не делали столько ошибок», – заключил он, закончив жизнеописание своего детства. Затем он начал припоминать всех попавших в его такси русских. Особо ему запомнилась одна девушка с белой болонкой в руках. Она была так красиво и сексуально одета, что он не смог потребовать с неё ни одного евроцента. В ответ на что, та поцеловала его в щеку. «Русские женщины очень вызывающие. Чешки, конечно, тоже хороши собой, но не умеют так подать себя с выгодной стороны, как русские», – очередная мудрость от моего таксиста. Мне ничего не оставалось, как улыбнуться и пожалеть, что я не обладаю этой привычкой подавать себя с выгодной стороны. Моя кожаная потертая куртка, белая майка с принтом в виде бога Шивы, узкие черные джинсы и стертые высокие ботинки с агрессивной шнуровкой явно не подходили под определение вызывающих русских девушек с собачками. «Повезет в другой раз» – мысленно пожелала я таксисту и перевела взгляд на то, что происходило за окном.

Величественный Дунай, который мы пересекали по мосту, чтобы оказаться в северной части города. Мой самый первый визит в Вену, еще в студенческие годы, запомнился мне именно Дунаем. И даже не столько руслом в черте города, сколько долиной Вахау, расположенной западней столицы. Могучее течение среди скалистых холмов, руины средневековых крепостей и мои любимые виноградники. Аббатства и паломники, словно сошедшие со страниц романов Умберто Эко. Долина Нибелунгов и тени гуннов. Как это захватывало тогда и как это, похоже, далеко теперь.

Оставшиеся полчаса до отеля я с легкой грустью вспоминала ту легкость и искреннюю страсть, которая была во мне в молодости. Мне хотелось жадно поглощать все, что было вокруг меня. Новые страны, культуры, истории. Мир тогда казался таким простым и понятным. Все что нужно было от меня – это мои широко открытые глаза и распахнутая для новых впечатлений душа. Сейчас же мне почти уже год как тридцать, и моя душа закрыта на сотни засовов. Я даже не могу понять почему. Я как-то упустила для себя тот момент, когда перестала видеть перед собой открытый для меня мир. Большой мир, а не маленький мирок моего личного пространства, в который ни у кого не было ключей.

– Situ!1010
  На месте! (нем.)


[Закрыть] – прервал мои размышления таксист.

Я расплатилась за поездку и улыбнулась на прощание моему временному спутнику, который помог мне с багажом. Затем вошла в вестибюль гостиницы.

«Einhorn», что в переводе с немецкого означало единорог. Таким было название этой маленькой гостиницы на семь комнат, в которой я останавливалась уже в свой третий визит в Австрию. Её владельцы, пожилая пара, были коренными жителями Вены. Они долгое время проживали и работали в старом городе, который располагался по другую строну Дуная, но затем перебрались сюда, открыв здесь свой небольшой бизнес. Про себя они называет его «der unserige tochter» – «наша дочка». Такое определение весьма неслучайно. История этой пары – это история преодоления и возможности найти свое маленькое счастье при любых обстоятельствах.

Кристоф, один из партнеров в этой паре, был инвалидом с раннего детства. Еще в возрасте семи лет он на велосипеде попал под колеса автомобиля и повредил позвоночник, так что с тех пор мог передвигаться только на инвалидном кресле. Как ни странно, но рассказывая о тех событиях, он никогда не выглядел подавленным. Наоборот с почти воодушевлением описывал солнечную погоду в тот злополучный день и то, как теплый ветер прикасался к его лицу, когда он крутил педали велосипеда.

«Это были мои последние минуты детского счастья. Я хорошо их запомнил. Дальше все было по-другому. Но наша жизнь заканчивается лишь однажды, и мы вряд ли сможем об этом рассказать. Все остальное же, несмотря ни что – путь вперед».

Это его стремление к счастью было гипнотизирующим. Лишившись привычного для всех мальчиков детства, он все равно смог найти себя. Его способом жить дальше и ни о чем ни сожалеть стал кинематограф. «В зал пускали по отрывным билетикам, на которых указывали места на креслах. Мое же кресло всегда было со мной, поэтому мне разрешали бывать там сколько угодно», – вспоминал пожилой владелец, во время уютных вечеров в обеденной комнате «Единорога». Затем Кристоф устроился работать механиком в этот самый кинотеатр и во всех тонкостях изучил техническую сторону кинематографа тех времен. Позже он стал одним из лучших монтажеров Европы. Его услугами пользовались такие мастера золотого века европейского кино, как Феллини, который по словам Кристофа грозно расхаживал по монтажной, ругаясь на любую заминку в процессе монтажа, а также наш соотечественник Андрей Тарковский, чей фильм «Жертвоприношение» стал последним для обоих.

К тому моменту Кристоф уже повстречался с медсестрой Аннет, которая была младше его на шесть лет, но которую он очень сильно полюбил. Не смотря на уже достаточно серьезный возраст Кристофа и его инвалидность, Аннет разделила его судьбу привнеся в неё свою горькую участь. Проблемы со здоровьем не позволяли ей иметь детей, так что «Единорог» стал их общей дочерью почти в буквальном смысле.

Они не были фанатичными бизнесменами и не гнались за большими доходами. Скорее всего «Единорог» был ровно в том виде, в котором он был куплен ими несколько десятилетий тому назад. Нововведением можно было считать разве что появившийся wi-fi. В остальном же это был удивительно уютный мир детских сказок, который со вкусом был перенесен в интерьер всех комнат и помещений этой гостиницы. Среди вырезанных на дереве и развешенных по стенам миниатюр с эпизодами приключений тирольских песенных героев чувствуешь себя маленькой гостьей, которая забрела в чудесный мир далеких альпийских гор.

– Guten Morgen1111
  (нем.) Доброе Утро.


[Закрыть], – поприветствовал меня встречающий постояльцев Кристоф.

Он был как всегда в костюме тройке c белой рубашкой в легкую старомодную клетку и повязанном крупным узлом галстуке. Его внешность совсем не выдавала в нем преклонный возраст, а когда он, широко улыбаясь, чуть прищуривал свои крупные голубые глаза, то можно было представить насколько привлекателен он был в молодости. Опять же мужчинам с возрастом достаточно намекнуть на свою привлекательность, чтобы уже этим фактом добиться требуемого впечатления.

– Здравствуйте, Ольга. Как долетели? – произнесла вошедшая в холл гостиницы Аннет.

Хозяйка не плохо говорила по-русски, проведя большую часть послевоенных лет в ГДР и работая в одной из советских больниц.

– Доброе утро. Спасибо. Хорошо, – вежливо ответила я.

– Он сегодня проснулся очень рано, чтобы выглядеть как можно лучше перед твоим приездом, – прошептала мне Аннет, украдкой показывая на по-прежнему широко улыбающегося Кристофа. – Приезжайте к нам почаще. Вы хорошо на него влияете.

Аннет любезно взяла мою сумку на колесиках и повезла её к моему номеру, пока я вписывала свое имя в лист постояльцев под аккомпанемент комплиментов от хозяина.

Все-таки в этом и есть вся прелесть подобных небольших гостиниц. В них приезжаешь как в дом, в котором тебе всегда рады. Многое тебе уже знакомо, как например, мой номер с большим деревянным панно у изголовья кровати, на котором был изображен грозный дракон, побежденный доблестным рыцарем. Тут тебе уютно, по-настоящему. Искренне. А это слишком важное чувство для современной жизни, чтобы не стремиться к нему вновь и вновь.

Войдя в номер и вежливо отказавшись от завтрака, который мне по нехватки времени придется перенести в город, я быстро разобрала те немногие вещи, которые с позволения Алисы можно было привезти сюда. Затем приняла душ и, переодевшись в более подобающий официальному стилю черную юбку ниже колен, темно-зеленый топ и любимый черный пиджак от Westwood, который, впрочем, привычно не обходился без вольностей в покрое, взяла в руки блокнот и сверила свое расписание.

В выставочный центр «Messe Wien», в котором проходила большая часть мероприятий форума архитектуры и дизайна, нужно было попасть к десяти часам, чтобы одной из первых пройти аккредитацию для журналистов. Тогда я могла быть свободна до пяти вечера. На это время был назначен семинар, на котором проходила презентация всех трех дней работы выставки. Сам по себе семинар не имел большого значения, поскольку все материалы и так были доступны для журналистов заранее, но присутствовать на нем нужно было обязательно, поскольку открывал его Анри Сантер, известнейший американский архитектор французского происхождения, с которым мне нужно было договориться о большом интервью на три разворота.

«Нужно позвонить его помощнице перед открытием и договориться о встрече» – написала я в своем блокноте на новой странице.

Дальше должен был состояться небольшой банкет-открытие с вступительной речью от издателей, чьи журналы и газеты освещают выставку.

«Алексей» – хотелось написать следующим пунктом, но я выбросила эти мысли из головы, решив, что куда лучше будет прогуляться по вечерней Вене.

Итак, аккредитация, затем завтрак в городе и требуемый пустотой в моем гардеробном шкафу шоппинг. А дальше пару часов официальных речей и презентаций, и я твоя, Вена.

Но как это часто бывает, то, что легко выглядит на бумаге в реальной жизни превращается в совсем иную историю. Быть одной из первых на аккредитации было не так сложно. От моей гостиницы до выставочного центра хоть и было далековато, но все же Вена – это не Москва и пробки тут в утренний час пик, если и бывают, то скорее правилом исключения, нежели будничной данностью. Поэтому за какие-то тридцать минут молчаливого такси я уже была возле современного комплекса выставочных павильонов «Messe Wien».

Это, возможно, не самый крупный выставочный центр в мире, но определенно один из самых стильных. Большую территорию занимали несколько зданий, словно вырезанных из гигантских стеклянных блоков. Главное здание представляло из себя треугольник с акцентированным острым углом, рассекающим пространство. Подобные смелые архитектурные решения характеризовали современную Вену. Ведь весь комплекс располагался в каких-то пяти кварталах от исторического центра. Но каждый жил своей жизнью. История благополучно оберегалась, не чувствуя давления современности, а прогресс двигался в своем направлении, открывая все новые и новые горизонты, которые однажды так же неминуемо станут частью истории.

«Новые горизонты прогресса» – именно такой слоган был под официальным бейджем международной выставки архитектуры и дизайна, который мне выдала модельной внешности девушка на столе аккредитации. Фотография вышла не самой лучшей, но это было самым незначительным разочарованием того утра. Главным же стало нежное прикосновение к моей талии мужчины, который раздражал меня даже сильней, чем дикий московский зной.

Дмитрий Орехов. Самый высокооплачиваемый архитектор и по совместительству дизайнер Москвы. Его безвкусный стиль и откровенный непрофессионализм сочетался с отталкивающе гламурной внешностью и незаурядным умением своей наглой обходительностью очаровывать весь богатый бомонд московской тусовки. В профессиональных кругах его личность уже давно стала эталоном безвкусицы, а обзоры его архитектурных «новаторств» и дизайнерских решений уходили на страницы глянцевых журналов о моде и селебретиз. Ни разу за всю его длительную карьеру он не был упомянут ни одной строчкой в профессиональных изданиях. Этот факт его странным образом разочаровывал, и он с привычным для себя напором пытался добиться этого беззвучного для его постоянных клиентов пункта в своем резюме. Долгое время он обхаживал всех в нашей редакции, начиная с главного редактора Татьяны Тимофеевны, которая, назвав одну из его работ ему прямо в лицо «откровенной профанацией», на время отвадила Дмитрия от нашего издания. Но затем он узнал о неопытной сотруднице Ольге Воронцовой, и вот уже год при каждой возможности пытался вновь и вновь добиться моего внимания.

– Привет, куколка. Westwood? Отлично, отлично, – пропел он возле моего уха.

– Доброе утро, – буднично отреагировала я, стараясь скрыть раздражение.

– Слышал про Кристину и Наташу. И знаешь, я понимаю почему их сюда не послали. Ты лучшая и всем это давно понятно. Я не знаю, куда смотрят глаза у вашего главного редактора, что ты еще не старший сотрудник. Это безумие.

Его интонации были немного женоподобными. Конечно, он не был геем, но учитывая ту публику, которую он обслуживал, вести себя подобным образом было очень выгодно. Богатые мужчины не будут рассматривать его как угрозу, пока он часами напролет будет описывать свои идеи их женам. А другие богатые мужчины, которых тоже весьма немало, будут сами рады оказаться на месте жен первых.

– Такая удача, что тебя тут встретил. Тут ни одной живой души кроме тебя. Все такие строгие и замороченные. Как будто это не выставка творческих людей, а конференция по ядерной физике. Пойдем выпьем по чашке кофе. Ты какая-то бледная, тебе нужно подзарядиться.

Он взял меня под локоть и потянул за собой. Можно было сразу отшить его и тем самым облегчить для себя ближайшие три с половиной дня. Но, во-первых, воспитанный человек так не поступает, даже с таким персонажем, как Орехов, во-вторых при своей никчемности, как профессионала, он обладал значительными связями, и они могли весьма пригодиться для моей личной затеи, которую я в обход редакционному заданию решила провернуть на этом форуме. Точнее этой затеи было уже почти полгода от роду.

В мире архитектуры есть свои Оскары и есть свои Нобелевские премии. И если продолжать сравнение с кино, то главный Спилберг архитектуры сейчас – Норман Фостер. Британский гений, лауреат Имераторской премии, а также главной архитектурной награды мира – Притцкеровская премии. Тот самый человек, который построил в центре Лондона его новый современный символ – небоскреб Мэри-Экс или более известный, как просто «огурец». Добиться длительного интервью с ним почти невозможно. А склонить его сделать то, что требуется мне просто нереально. Этому может поспособствовать только одно – знакомство Дмитрия Орехова с личным ассистентом сэра Фостера. Но даже это не гарантирует успех моей авантюры, хотя попытаться все же стоит.

Если кратко описать мою авантюру, то я хочу, чтобы Норман Фостер приехал в Москву и не просто дал мне интервью, а сделал это непосредственно у подножья Шуховской башни. Это общеизвестный факт, о котором сэр Фостер не раз упоминал, что одним из вдохновителей его творчества был Владимир Шухов. Именно у него он заимствовал идею стальных сетчатых блоков. Поэтому, как только появилась новость о том, что Москва собирается демонтировать или переносить Шуховскую башню, у меня родилась эта безумная идея с интервью главного архитектора современности под сводами этой архитектурной реликвии. Наивно полагать, что подобный материал поможет сохранить башню и заставит правительство пойти на реконструкцию, вместо убийства того немного, чем славится наша страна на весь мир, но все же идея была захватывающей. Мой первый проект, который не вышел из кабинета главного редактора.