Текст книги "Ольга"

Я не могла считать себя великой актрисой и в принципе не обладала тем набором навыков притворства, который, вроде как, считается присущим всем женщинам. Для меня прямолинейность, искренность были чем-то очевидным, врожденным. И все люди, окружающие меня, делились на приятных мне и нет именно по наличию или отсутствию этих качеств. Поэтому изменить своим принципам, конечно, можно, но цена должна быть запредельной. Так что я решила пойти по иному пути.

– А ты ведь не всегда такой, как о тебе говорят, —начала я, когда мы сели в кресла уютного кафе выставочного центра.

– Что ты имеешь виду? Гей ли я? – нисколько не смутившись, сказал Дмитрий.

– Нет. С этим я сразу для себя разобралась. Твой внешний образ лишь выгодная маска. Я скорее про то, что ты нарочно стараешься казаться полнейшим придурком и льешь в уши столько меда, что хочется убежать от тебя подальше.

Я затаилась в ожидании его реакции. Возможно, я переборщила с прямотой, но в любом случае услышать все это было бы для него полезно. Как минимум, я отважу его от постоянных попыток произвести на меня впечатление.

– Я понимаю, о чем ты, – смотря куда-то в сторону, наконец, произнес Орехов. – Ты умная женщина. Это бросается в глаза. И это не мед, как ты выразилась. Я всегда так считал. Когда ты только появилась среди нас или, как вы любите считать, среди вас. Я сразу отметил тебя не потому, что хотел тебя использовать. Я хорошо знаю, что вы там обо мне думаете. Кристина мой хороший друг, если ты не знала, и она говорит мне все без особых оговорок. Я не из вашей песочницы и всегда был не из неё. Я простой парень, который десять лет назад очень мечтал прославиться. У меня есть образование, но никогда не было стимула. Работать, учиться. Я не верил, что у меня это получится. На курсе я был самый слабый. Все сдавали крутые проекты. Знали все тонкости. А я так. Поступил на архитектурный, потому что только и умел, что держать в руках карандаш и рисовать им неплохие наброски. И вот я оказался в Москве. Посредственность с троечным дипломом. Возвращаться в родной Ростов? Ну уж нет. Вся жизнь тут. Ты же москвичка. Тебе не понять. У тебя тут все легко. Не получилось одно, пойду в другое. Вся в друзьях, связях. А у меня все друзья и связи спились или сели в тюрьму. Я не такой, как вы, изначально.

Если честно, я ожидала, что могу заставить его поговорить о себе в другом ключе и получить хоть немного настоящего Дмитрия Орехова, но подобные откровения заставили меня смутиться. Дело не в жалости или сочувствии. Дело в пропасти между нами, которую подобный разговор пытался нарушить.

– И тогда я решил, что буду как вы, – продолжил Орехов. – Уверенным в себе и крутым. Буду со всеми знакомиться и всех очаровывать. Ведь вас все любят. Вы привыкли к этому. Ты слышала со стороны, как вы говорите друг с другом? Чуть познакомились и сразу Андрюша, Димочка, Виточка. И чем богатей и знаменитей этот ваш Андрюша, тем ярче вы подчеркиваете свою нежно-приятельскую близость с ним. Это бесит. Честно.

Стоило признать, меня это тоже страшно раздражало. Наверное, ни один близкий мне человек за всю мою жизнь ни разу не называл меня Оленькой или еще хуже Олькой. Но вот люди, имена которых я или вовсе не знала, или забывала через десять минут после нашего знакомства, упорно называли меня именно этими уменьшительно-ласкательными словечками.

Дмитрий прочитал мои мысли:

– Да, ты не такая. Ты грубая, в хорошем смысле. Этим ты настоящая. Но сколько таких как ты? Есть красивей, чем ты. Богаче. Влиятельней. Но кто эти люди? Люди ли они? Ты спрашиваешь, всегда ли я такой? С ними – всегда. Не потому что хочу или мне это нравится. А потому что по-другому нельзя. Они пошлют меня подальше. Я должен знать свое место, и мое место – это лить им в уши мед, чтобы они чувствовали себя теми, кем они не являются.

Его мысли меня поразили. Я понимала, что он говорит правду. Все ровно так и происходит. Но мне почему-то хотелось защититься от осознания его правоты:

– Но всегда есть возможность жить и без этого. Можно оставаться человеком в любых ситуациях.

– Бедным человеком. А я не хочу быть бедным. Мои родители прожили такую жизнь. Я знаю, что это такое.

– Не обязательно жить на страницах глянца, чтобы не чувствовать себя бедным. Можно иметь средних достойный доход и быть самим собой.

– Ты права. Я согласен с тобой. Но это сейчас, а тогда после окончания университета все было иначе. Либо бедность и скупая надежда на то, что вдруг что-то получится. Либо ты продаешься и получается все.

– И ты сделал свой выбор.

– Ты никогда это не поймешь. У тебя в жизни все давалось само. Я знаю твою историю. Работа в МИДе, частная школа на деньги дочки депутата, Париж и потом влюбленный в тебя Кричевский делает своей принцессе подарок.

Око за око. Мое мнение со стороны на его мнение обо мне.

– Молчишь? Значит понимаешь. Это уже хорошо.

Дмитрий одним глотком допил остывший эспрессо и манерно поправил на шее шарф, как бы возвращаясь к привычному для него амплуа.

– Ладно. Что ты от меня хотела? Ведь не просто так ты со мной кофе села пить.

А я была уже далеко от Шуховской башни и сэра Фостера. Я была в своем детстве. Еще до смерти мамы. Принцесса. Так она меня называла. Не думала, что проживу в глазах других жизнь принцессы. Не думала, что в моей жизни все было так удачно расписано по нотам.

Может я не ценю то, что есть? Может это чувство неполноценности от потери матери бросает меня из стороны в сторону, не давая оценить то, что имею? Ведь для кого-то работа в МИДе – это вершина карьеры, а Париж – недостижимая мечта. А я разбрасывалась этим, постоянно ища все новые испытания. Орехов был прав. Передо мной никогда не стоял его выбор. Я получила от судьбы опору, хотя и понимаю, что добилась её сама. Но выбор никогда не стоял между пустой и сложной перспективой.

– Так, Воронцова. Или давай говори, или я пойду. Мы уже достаточно сказали друг другу, чтобы это стало нашим последним разговором.

– Нет. Спасибо, – вернулась мыслями в кафе я. – То есть, спасибо, что ты только что сказал. Раньше, – слова давались не так легко от сбившихся в кучу мыслей. – Сейчас.

Я сделала глубокий вдох закрыв на несколько секунд глаза.

– Я хотела сказать, что ты прав, – собравшись мыслями, наконец, произнесла я. – Я тебя не понимаю. Но похоже не особо понимаю и саму себя. Ты хороший человек и прости, что я сказала в самом начале.

– Извинения приняты. От меня извинений не жди, а то решишь еще, что я совсем хороший. А это недопустимо. Что простительно – вам, не работает в моем мире, – на его лице промелькнула улыбка.

– Нет у нас разных миров. Все одинаково. Просто ты выбрал одно, а я, – я отвела взгляд в сторону, – я ничего не выбирала. Я не такая сильная.

– Может и так. Но сути это не меняет. Мы разные, и все у нас всегда будет по-разному. Давай переходи к делу или что там у тебя.

– Я даже не знаю, стоит ли теперь.

– Ну если это что-то стоит, то я могу сделать тебе персональную скидку. По случаю взаимопонимания.

– Нет. Давай оставим все как есть. Я сама со всем разберусь. Пусть это будет моим выбором.

– Окей, как знаешь.

Он встал и положил на стол купюру в десять евро.

– За мой счет.

Я кивнула. Не была уверенна, поняли мы друг друга до конца или нет, но я определенно открыла для себя кое-что очень важное.

Расставшись с Ореховым, я вышла из здания выставочного центра и направилась пешком в сторону «старого города». Произошедшее только что за столиком в кафе требовало осмысления, которое я не могла себе позволить, потому как свободного времени у меня просто не было. Поэтому я решила, что вернусь к этому вечером, на который была запланирована прогулка по Вене. Сейчас же меня ожидало одно из самых сложных испытаний в моей жизни. Поход по магазинам.

Если кто-то считает, что шоппинг – это лучшее лекарство от всех женских бед, то он, конечно, будет прав. С одной единственной оговоркой. Дозировка этого лекарства у каждой женщины своя. Моя – пять магазинов и две вещи. Все, что больше – это неконтролируемый хаос и постоянный стресс.

Мой гардероб не имеет права быть бездушным. Каждая кофточка и каждые мои туфли обязаны иметь особое значение. Иначе как можно позволить себе истратить кругленькую сумму на вещь, которая просто делает тебя красивей? Нет, каждой вещи нужна своя эмоция. Свое предназначение. А ставить подобный подход на поток, значит убивать его главный смысл.

Но именно это мне предстояло сделать в ближайшие несколько часов – выбрать себе целый гардероб. Вечернее платье, два официальных костюма, юбку, пиджак. Еще туфли. Еще аксессуары. В голове, словно вспышками кадров, начали появляться фотографии с показов разных дизайнеров и лук-буки брендов. Укороченные брюки от Escada или классика от Versus Versace. Минимализм от Antonio Berardi или авангардный женский смокинг от Osman. Туфли с ремешком вокруг щиколотки от Valentino или открытая пятка от Christian Louboutin.

К тому моменту, когда вспышки кадров начали окончательно сводить с ума, такси уже добралось до района Kohlmarkt или Капустного рынка. Мой маршрут начинался именно здесь, по пешеходной улице старого города, заполненной бутиками и магазинами почти всех брендов мира. Оценив в голове масштаб будущего шоппинга, я твердо решила, что моя миссия будет из разряда невыполнимых.

Но стоило мне пройти всего несколько десятков метров, продолжая собирать в голове сложный пазл из брендов, способных спасти мое положения, как я встала словно вкопанная напротив витрины свадебного-вечернего бутика «Nivei», что в переводе с латинского означало «белый». На витрине действительно большинство платьев были белого цвета. На любой выбор, от актуальных мини до ставших классикой структурированных корсетных платьев с объемной юбкой, а ля Lily от Vivienne Westwood, который прославила всем известная нью-йорская журналистика. Но мой взгляд был прикован не к подвенечным платьям, к которым я была холодна всю свою жизнь. Немного сбоку у самого края большой витрины расположились несколько манекенов, представляющих вечерние платья и платья подружек невесты. Одно было модного желтого цвета и, кажется, я видела его в коллекции Yves Saint Laurent, но следующее…

Черное платье в пол канонического фасона Givenchy, одетого на Одри Хепберн в «Завтраке у Тиффани», но с необыкновенными горизонтальными полосами сочетания монотонной черной органзы с неповторяющимися узорами ажурных вставок. Я влюбилась в это платье еще давно, как только увидела новую коллекцию своего любимого дизайнера haute couture Эли Сааба. Но встретить это платье здесь, в почти свадебном бутике – это было слишком впечатляющим, чтобы быть просто совпадением.

Однажды у меня уже было платье от этого ливанского дизайнера, и я до сих не могу забыть то небесное ощущение, когда ты облачаешься в его утонченные работы и смотришь на себя в зеркало. Современная мода часто грешит желанием стереть женственность и укрыть её за вызывающим эпатажем. Некоторые коллекции превращают представительниц слабого пола в стереотипных носителей моды и актуальных трендов, за которыми теряется любая индивидуальность и уникальность каждой из нас. Эли Сааб же любит каждую женщину по отдельности. Его восточное восхищение женской красотой и умение даже в современном мире найти ноту утонченности завораживают. В его платьях можно ощутить вдохновение его культуры. Свойственную исламскому миру изысканность узоров и линий. Эту некричащую роскошь, которая словно сошла в современный мир с финикийских цариц. Его работы – это работы мужчины, который восхищается женщинами и видит в них своенравных, независимых в своей красоте особ. Он страстен в деталях, но каноничен в силуэтах. Это сочетание сводит с ума.

Я зашла в бутик и затем, немедленно войдя в примерочную и попросив нужное мне платье, застыла в ожидании. Каждая клеточка моего тела была возбуждена от скорого прикосновения с желанным платьем. Когда же я облачилась в него и повернулась к зеркалу, то передо мной предстала совсем другая Ольга Воронцова, нежели была прежде. И быть может нежели была когда-либо еще. Изысканный узор, спускающийся вниз от шеи до линии талии, превращался в бесконтрольную череду полос. Они то, открывали мое тело, рисуя на нем витиеватый орнамент, то скрывали его за плотной линией темной ткани. Не думала, что когда-нибудь моя любовь к любой полоске отразиться в таком утонченном стиле вечернего платья.

Пожалуй, одно это платье стоило мне всей командировочной премии, но отказаться от него было невозможно. К тому же, последнее обновление моего гардероба было в начале прошлого осенне-зимнего сезона и даже рождественско-новогодние праздники обошлись без ощутимых покупок, поэтому я вполне могла позволить себе такие траты. К тому же, на что еще тратить деньги, если не на свою карьеру. А сегодняшний шоппинг был безусловно важной частью моей профессиональной деятельности. Если мужчина еще может позволить себе выглядеть небрежно, и никто не будет обращать на это внимание, то карьера женщины очень зависима от её внешнего вида. Это несправедливая данность, с которой приходилось мириться.

Поскольку главное событие сегодняшнего дня уже произошло, и ничто не могло затмить мое восхищение платьем Эли Сааба, то оставшиеся модели для моего гардероба я подобрала без особого стресса. Брючный костюм от Victoria Beckham, о котором я мечтала последние полгода, и который, безусловно, заслуживал оказаться на страницах журнала после моего интервью с Анри Сантером. Еще один светлый костюм от Ralph Lauren, идеально вписывающийся в элегантный рабочий стиль. В обувном бутике я приобрела классические туфли Saint Laurent Paris и невероятной красоты лодочки Christian Louboutin. Оставшиеся пункты в моем гардеробе заняла одежда от Helmut Lang.

Времени для того, чтобы самой заехать в «Единорог» и оставить там все свои покупки у меня не было, поэтому я позвонила в службу такси, с которой хозяева гостиницы сотрудничали уже несколько лет и заказала машину, чтобы доставить эту кипу пакетов в мой номер.

До начала презентации оставалось меньше получаса, и хотя мой желудок не был в восторге от того, что я променяла ланч на посещение букинистической лавки, в которой не смогла удержаться от покупки старого потертого издания стихотворений Бориса Пастернака, я все же решила не уступать голоду до конца и вместо того, чтобы побыстрей доехать на такси до выставочного центра и оставить себе время на хоть какой-то перекус, побрела по венским улочкам пешком.

Мне нужна была пауза. Минута наедине с самой собой, когда среди тишины и отрешенности можно прикоснуться к тем чувствам, которые прятались внутри меня последние сутки.

Алексей. Было глупо отрицать, что все произошедшее вчера было лишь мимолетным явлением. Его взгляд, когда он стоял напротив меня в кабинете главного редактора. Слишком близко, чтобы не почувствовать нарастающее внутри желание раствориться в нем. Его рука на моем плече, от прикосновения которой подкашивались ноги. Все случилось слишком внезапно.

Наверное, я гиперболизирую. Для меня произошло многое, хотя не случилось ровным счетом ничего. Так бывает, что посреди влюбленности, ты отрешаешься от неё и видишь ситуацию как-бы со стороны. И не находишь в ней ничего. Просто взгляд. Просто прикосновение. На моем месте мог быть кто угодно. Все эти вожделенные зазубрины в моей памяти, от которых и сейчас покрывается мурашками кожа, ничего не значат. Ничего не значат для него.

Я одна из его подчиненных. Да, он хорошо ко мне относится. Лучше, чем к остальным. Ему важно поддержать меня, и они вместе с Татьяной Тимофеевной решили дать мне этот шанс. Я не Кристина или Наташа. Я не приехала сюда за романтическим приключением. Мое дело – это сделать работу хорошо. Именно это Алексею нужно от меня. Ничего больше. А мурашки по коже – это моя слабость. И я должна её контролировать.

С этим настроем я вошла в главное здание выставочного центра. Работа, работа и еще раз работа. В конце концов, это был мой главный вызов за последние годы. Если я справлюсь, значит я чего-то стою в этой профессии. Если же нет… Мне не хотелось об этому думать, потому как в голове появлялась привычная перспектива со сменой профессии.

В большом конференц-зале собралось порядка сотни аккредитованных журналистов и других участников форума. Встреча с ассистенткой Анри Сантера должна была состояться по окончании презентации, поэтому я заняла место в предпоследнем ряду и настроилась на то, что буду внимательно вслушиваться в уже известные мне вещи из общего расписания выставки.

Но сразу после того, как организаторы объявили в микрофон, что презентация начнется через пять минут, в дальнем от меня проходе появилась фигура в светло-синем пиджаке. Фигура повернулась к рядам кресел и бегло осмотрела сидящих за ними людей, словно выискивая кого-то конкретного. Не стоит говорить, что мое сердце предательски забилось с удвоенной частотой, наплевав на все мои прошлые выводы и приказы.

Взгляд Алексея остановился на том самом месте, где сидела я. Но лишь на секунду, чтобы потом опуститься вниз, обратившись к экрану смартфона. Эта минута, пока Алексей застыл в проходе отвечая на сообщение или просматривая что-то важное, показалась мне слишком долгой. Я ощущала себя подростком, которая ждет пока старшеклассник закончит свои занятия и случайно столкнется со мной на выходе из школы. Это ощущение было одновременно непозволительным и притягательным. Но как это бывало в школьные годы, эйфория предвкушения сменилась реальностью разочарования. Вошедшая в зал женщина, с короткой стильной прической и явно различимом лоском успешной карьеры, взяла Алексея под локоть и, улыбаясь, потянула за собой на первые ряды.

Он не сопротивлялся. Не искал глазами меня, чтобы извиниться и передать что-то. Напротив, все его обаяние теперь принадлежало этой немолодой даме.

Через минуту свет в зале начал затухать и на большом экране появилась заставка выставки архитектуры и дизайна в Вене. Далее шел красочный ролик длиной в несколько минут, до которого мне не было никакого дела.

Окончание презентации застало меня ровно в том же состоянии безразличия и отрешенности, что и её начало. Я машинально встала с кресла, положила пустой блокнот обратно в сумку и вышла из зала. Облокотившись спиной на стену коридора, я достала телефон и стала искать в записной книжке номер ассистентки Анри Сантера. Краем глаза я увидела среди столпившийся у входа людей Алексея Кричевского. Он продолжал обаятельно улыбаться, жестикулируя руками и хлопая своих партнеров по плечу. Вокруг него были люди его уровня. Даже эта дама, что по-прежнему не отступала от него ни на шаг, скорее всего была каким-нибудь владельцем архитектурного бюро или крупным издателем. Его уровень там. Мой здесь.

Разговор с ассистентом, немного отвлек меня от этих самоуничижающих мыслей, которые никогда бы не пришли ко мне в голову, не будь в ней глупой детской обиды на невнимание Алексея. Но затем, его взгляд, за которым я, со все той же школьной преданностью, не отрываясь следила, повернулся в мою сторону. Его глаза сузились, словно пытаясь убедиться на кого именно они обращены. Я тут же невольно одернула прядь волос со своего лба и резким движением отодвинулась от стены. Алексей же кивнул головой в знак приветствия и задержав свой взгляд на мне еще на несколько секунд, вновь повернулся к своим спутникам, продолжив увлеченную беседу.

Оставаться в выставочном центре было решительно невозможным. В мыслях гудело лишь одно – разочарование. Не на Алексея. На себя. Как я могла поверить в то, чего нет? Как я могла дать своим чувствам шанс одержать вверх над разумом? Я позволила глупой женской влюбленности увлечь себя за собой. Это было непростительно. Особенно сейчас, когда я в шаге от главного события в моей профессиональной карьере. Именно она, карьера, должна быть самым важным.

Я быстрым шагом покинула здание выставочного комплекса и по тому же пути, что и час назад, направилась в исторический центр Вены. Город за это время успел почти полностью сменить свое дневное естественное облачение на красивый вечерний наряд. Огни фонарей и подсветка зданий оживляли и без того впечатляющую архитектуру, превращая даже самые заурядные постройки в произведения искусства. Мне всегда нравилась эта ночная смена настроений в современных мегаполисах. Прогресс подарил им вторую жизнь, сокрытую до этого за покровом ночи. Отныне закат не предвещал наступление темного царства, а наоборот возвещал о пришествии ночного города, который лишь очертаниями напоминал себя прежнего.

Именно эти очертания волновали мое воображение больше всего. Среди теней, спадающих на фасады зданий и замощенные улочки, я чувствовала себя странно защищенной. Они не тревожили меня, а как бы увлекали за собой. Впервые я почувствовала это в Венеции, когда во время зимних каникул прогулялась после заката по Calle dei Assassini или улице убийц. Страх теней завораживал. Он был словно многозначительная темнота с картин Гойя и Караваджо. В этой темноте заложен смысл. Она часть композиции, нужно лишь не побояться впустить её в себя. И сейчас мне нужно было именно это – раствориться среди теней, отзывчивой для любого настроения, Вены.

Час или может даже больше, я гуляла среди теней Вены, не желая отвлекаться ни на что, кроме этого города. Он наполнял меня и успокаивал. Я останавливалась около зданий и подолгу рассматривала их фасады. Или, наоборот, ускоряла шаг, чтобы «прогуляться» взглядом по карнизам. Эту «прогулку» я открыла для себя так же в Венеции. Обычно в темное время суток, мы обращаем внимание только на освещенные части зданий, но самое интригующее нас ждет там, куда почти не добирается свет от фонарей. Линия карнизов и верхних этажей, окутанная ночной мглой – это отдельный мир теней и очертаний. Если пробежаться по ним взглядом, то среди них можно различить и маленького трубочиста из стихотворений Блейка, который обреченно взирает вниз с крыш домов, и Мефистофеля, утаскивающего за собой в ад доверчивого алхимика. Или даже нашего родного Воланда, взирающего на «необъятное сборище дворцов и гигантских домов». Если выйдет полная луна, то крыши домов могут перенесите нас в «Лунную ночь на Днепре» Архипа Куинджи или в тревожные воды «Рыбаков в море» Уильяма Тернера. Все, к чему благосклонно наше воображение, способно ожить среди этой темноты.

Но соперничать с усталостью, которая настигала меня все больше и больше, было бесполезно. Около венской оперы, я забрела в небольшое кафе и села за угловой столик. Вежливо отказавшись от десерта, который за полным отсутствием аппетита был явно лишним, я заказала себе чашку кофе и стакан воды. За соседним со мной столиком сидела молодая пара. Облокотившись на локти, они сплели свои руки в замок и поочередно целовали пальцы друг друга, оживленно делясь впечатлениями о проведенном дне. Они выглядели такими счастливыми. Беззаботными. Глядя на них, совсем не хотелось думать о том, что однажды они обязательно расстанутся, когда после юношеской влюбленности начнет проявляться суровый клубок взрослых невозможностей. Чуть поодаль от молодых людей расположилась пожилая пара немцев. Баварский акцент, с которым супруг обратился к официантке, нельзя было спутать ни с чем. Им было глубоко за семьдесят или даже больше. Но на лицах обоих были светлые ясные взгляды, которые так же как взгляды молодых людей рядом со мной, не отрываясь, смотрели друг на друга. Они так же были счастливы. Быть может даже больше, чем мои соседи. Но их счастье было иным. В нем не было сиюминутности. Они не хотели успеть насытиться друг другом до самых краев. Они знали, что это невозможно. Но тем не менее были счастливы. Просто тем, что они есть друг у друга.

А каким было счастье для меня? Детство научило меня тому, что счастье – это когда у тебя не умирают близкие тебе люди. Счастье – это когда твоя любящая и заботливая мама всегда рядом с тобой. Когда твоя семья полноценна, и ты питаешься этой полнотой, чтобы затем уверенно стоять на ногах в будущем. Но этого счастья у меня не было. Я была один на один со сжатым в комок сердцем. Затем были поиски подросткового счастья в свободе и отрешенности от всего вокруг. Ты счастлив, потому что не пытаешься понять, что такое счастье. Просто живешь и делаешь любые вещи, не раздумывая и не анализируя каждый шаг. Я была вполне счастлива в отношениях с Игорем во время своего студенчества. Мы жили в движении. От детства к взрослому миру. Это движение порождало ежеминутное ощущение надежды. Да, многого еще нет, но ты на пути к желанному и это опьяняет. Никто не пытался вдумываться в последствия, их априори считали положительными. А если и нет? То всегда есть возможность нового пути. Расставшись с Игорем, я словно встала у бесконечного множества дорог. Каждая их них казалась по-своему привлекательной, и по каждой из них хотелось пройти. Тогда еще была уверенность, что все получится. Испытать многое и только потом остановиться. Но затем одна за другой дороги стали заходить в тупик. Как-то сами по себе. Ты делаешь все правильно, просто таковы были направления. В никуда. А потом взрослая жизнь и вовсе очертила строгий контур движения к счастью. Нужно было обязательно понять куда тебе двигаться и только после этого, приложив все усилия для достижения этой цели, стать счастливой. Выбирать приходилось вдумчиво, взвешивая все многослойные аргументы. От многого нужно было отказаться. Я выбрала свое счастье в работе, в нашей с Алисой школе. Но даже после того, как это счастье для меня закончилось, я не смогла перестроить себя. Все заводили семьи и детей, обрастали серьезными отношениями, а я решила почти с нуля начать новую карьеру. Стала ли я от этого счастливой? Нет. Наверное, я просто смирилась. Как в детстве, приняла мысль о том, что счастье – это ровно то, что ты заставишь в себе жить. Без мысли о том, что оно придет откуда то еще. А если и придет, то той же дорогой однажды обязательно покинет тебя.

Подобный фатализм помогал мне жить. Я привыкла быть строгой к своим реалиям. Называть вещи своими именами, не теряясь в самообмане. Это было важно для меня, хоть и порождало массу сложных мыслей.

Вернувшись в «Единорог», я быстро приняла душ и тут же рухнула на кровать, не в силах больше сдерживать усталость этого длинного дня. Тело моментально расслабилось, но разум никак не хотел отпускать меня в сон. Мысли кружились в голове одна за другой. Алексей, счастье, мама, Вена, карьера. Все перемешалось. Всего несколько дней назад моя жизнь казалась мне упорядоченной. Но теперь я словно стояла посреди горной равнины, обдуваемая сотней холодных дерзких ветров. Мне было тревожно, но одновременно я понимала, что это именно то место, в котором мне нужно быть, чтобы двигаться дальше. На этом мудром выводе я, наконец, смогла пропасть в сон.

Следующий день начался с завтрака в обеденном зале «Единорога». Аннет очень вкусно готовила и славилась среди постояльцев своими замечательными завтраками. Все, кто хоть раз вышел на общий завтрак с венским кофе, поданным со свежевыпеченными печеньями и десертами по домашним рецептам хозяйки, уже больше никогда не разменивались на завтраки в городе. Высокие дубовые стулья, обитые зеленым бархатом, огромный деревянный стол, заставленный посудой с витиеватыми альпийскими узорами, заботливо обслуживающая всех хозяйка и вежливые постояльцы – разве можно было отказаться от такого? К тому же именно за завтраками пожилой владелец гостиницы рассказывал свои невероятные, заряжающие бодростью и позитивом, истории.

Кристоф особенно любил именно это время дня и шутливо замечал:

– Я очень люблю утро. Ведь моей зарядки хватает только на пол дня. Ровно так же, как у всех этих современных телефонов. Их определенно делал какой-то немощный старик вроде меня, – улыбаясь произносил он, кладя в рот очередной кусок венского яблочного штруделя.

Этим утром к завтраку, по мимо меня, вышла пара пожилых австрийцев со своим девятилетним внуком. Даниель, так звали мальчика, первый раз приехал в Вену. Его семья жила в одной из пригородных деревушек Инсбрука и редко выезжала в большие города. Что было не так уж удивительно, учитывая, что тихую упорядоченную жизнь в небольших альпийских городах едва ли захочется променять на шумный мегаполис.

Мне доводилось бывать в тех местах. И можно с уверенностью констатировать, что сердце Тироля в лице Инсбрука и его окрестностей – это одно из самых живописных мест во всех Альпах. Восточные Альпы славятся своей приветливостью для жизни в них людей. Их большие долины с озерами и горными реками природа создавала специально для нас. Могучие исполины гор выросли из земли, чтобы защищать и восхищать человека. И взгляд молодого Даниеля был пропитан достоинством мест, в которых он родился. Голубые глаза, непривычно насыщенного цвета, словно вобрали в себя все краски степенной реки Инн, протекающей по долинам Тироля.

– А что ты хотел бы посмотреть в Вене? – поинтересовалась я у маленького гостя.

– Я бы хотел посетить Штальбург и Испанскую школу верховой езды, – ответил он с явно различимым южнобаварским акцентом.

– Даниэль обожает лошадей. Он знает все о них, – пояснила его бабушка.

– И какое место занимают «липиццанеры» в твоем хит-параде лучших лошадей? – вспомнила я свое посещение Штальбурга и выездку на лошадях липицианской породы, которой он был известен на весь мир.

– Сложно сказать. Современные верховые породы слишком однообразны, – неожиданно серьезным, почти профессорским тоном ответил юноша. – Они похожи на немецкие машины – слишком скучные от того, что слишком выверены. Я бы выбрал ольденбургскую породу, потому что она сохранила в себе черты своих упряжных предков.

Неплохо для девятилетнего мальчика. Я, признаться, не так разбиралась в особенностях пород лошадей, чтобы продолжить диалог, поэтому предпочла доверится мнению молодого эксперта.

– А я прокатился однажды на лошади, – вступил в нашу беседу Кристоф. – Мне было, как тебе или даже меньше. Незабываемое ощущение. Я запомнил теплоту, которая исходила от скакуна подо мной. Это был великолепный день.

Из подобных рассказов Кристофа о своем детстве, которые то и дело возникали при любом удобном поводе, можно было сделать вывод, что тот период до аварии он помнил почти по минутам. Он воодушевленно наполнял воспоминания исключительностью, не желая расстраиваться из-за невозможности повторения тех ощущений.

– Жизнь дается всего один раз. И нужно впитать в свои воспоминания как можно больше приятных моментов. Однажды, когда ты состаришься, все что тебе останется – это вспоминать о них. Но делать это стоит с улыбкой, потому что нельзя заполучить жизнь навсегда. А вот воспоминания будут с нами столько, сколько мы захотим, – подтвердил мои догадки сам Кристоф.