Текст книги "В шаге от тотальной ненависти!!!"

В шаге от тотальной ненависти!!!
Никита Ризома

жажда бытия

ужасно не хватает жизни,

нас душат химтрейлами

ебучие фашисты. Одни

трейлеры, эпик-фейлы

и клипы со скейтбордом

на шатающихся билбордах.

Закрываю глаза руками,

темнота… кошмар не пропадает —

бесполезное одеяло.

Что-то древнее, пучеглазое

вылезло из-под кровати…

Дизайнер обложки Александра Ветвянская

© Никита Ризома, 2024

© Александра Ветвянская, дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-0062-3192-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В ШАГЕ ОТ ТОТАЛЬНОЙ НЕНАВИСТИ!

 
постсамокатие
 

 
детская улыбка со взрослыми глазами
подавляя эмоции, умиряет Кали
от хали-гали и судьбы Калигари.
Ты инфантил, но не настоящий
если я швалевраль,
то сыграй со мной в ящик.
Вот, перед тобой наган семизарядный;
«нас двое, значит кто-то будет богаче» —
хотел подумать ты, но он заряжен весь
моими детскими руками. «Ты псих!» —
но я на самом деле лишь люблю играть
и оставаться в комнате один, как и сейчас,
наедине с игрушкою вдвоём. Вчера
был голубь; сегодня участь воробьёв.
 

 
обуревание музами
 

 
я умываюсь росой с молодой крапивы,
она, как потец с трупа валькирии.
Даже у заклятого врага есть то,
что может порадовать с утра нутро.
 
 
Но Мнемозина говорит про все обиды,
нанесенные детскому эгу такие,
что нет цифр измерить и навести справку;
я получил своё, теперь беру палку.
 
 
Мстя будет жестка, можешь не умолять,
я не позволю больше никому страдать.
Ломаю хрупкий стебель под корень,
бью листья ростом с детскую голень.
 
 
Больше никто не потерпит погибель
от жалящего укуса крапивы.
Будьте счастливы дети,
что есть я на свете.
 

 
оправдания
 

 
это все тот, кого зовут Тот!
я не виноват!!!
у него голова ибиса
и в черной руке анх!
снизу танцует павиан
под кистью матисса!!!
по кругу крукус ансата
сатана крестится —
вышел из ада!!!
это все Теут!!!
я не убивал!
теракты в сеуле
не моя вина!!!
 

 
Пс: 143: 3—3
 

 
на пустыре рос одуванчик.
А я обычный мальчик, отрок,
один красивым это нахожу.
Пока прохожие складируют
пластик, жесть и анашу,
кто-то третий скандирует:
– Я не ждал, а ты пришел!
Ну, что ж за радость,
возьми тогда подарок!
Бравада в голосе пропала,
и незаметно он утих…
Немного слов о нем:
он несся прям мне по пути,
возраст неизвестен как и пол,
материй нет, есть форма,
был чёток и ярок как горн.
Полноте. На счет его слов:
суть их явно не ясна, но
сокрыт в них некий мост
откуда и куда не знаю,
но мне радостен любой итог
(любопытство людей сводит в морг).
Я соглашаюсь, делаю глоток,
шагая на порог мокрыми от росы пальчиками.
А на земле на меня смотрит все тот же одуванчик.
 

 
дурак и время
 

 
за окном троллейбуса теплая осень,
внутри – зимний солнечный день.
Все колит в груди, подходит комом
ближе к открытому горлу.
 
 
Ветер пока еще пахнет свободой,
трафик дорог слегка перегружен.
Молчат Елизаров, Летов, Старков —
нет у матери столько прощальных платков.
 
 
Накрыта поляна на скатерти:
беленькая, огурчики, хлебушек.
Задремал на окне юноша —
проснулся на паперти дедушкой.
 

 
шуе ппш
 

Шуев Паша открывал современным ножом-открывашкой консервную банку с американским томатным супом, материализовав её с оцифрованных картин Э. Уорхола. Кто бы мог подумать, что медитация и японский дзен-буддизм могут дать такую сверхсилу. Впрочем, такая сила есть у каждого, кто когда-либо придумывал себе тульпу.

К слову, супы в понимании американцев и англичан – принципиально разные вещи. Наверно. Читал где-то об этом.

Пашок делает мою поэзию прозаичной, и наоборот. Потому что сложно чихать, когда писаешь в темноте в Угру, пока какой-нибудь битник пополняя духовную аудиотеку, записывает все эти звуки текстом:

Вжжж.. бззз.. плюх… плых.. апчхи…

Шуев Паша – это всегда неизвестная личность: для большинства персона нон-грата, часто появляется в очках, периодически льет себе на руку кислоту и устраивает потасовки в борделях. Но, когда у Паши есть американский томатный суп, материализованный с оцифрованных картин Э. Уорхола, Они становятся тише; чуждость обществу угасает.

Открывая банку, уверенными, заученными годами движениями, параллельно смотря в окно, за которым симулякров больше, чем комаров в летний вечер, что-то пошло не как обычно. То ли руки размякли, то ли мысли увлекли Пашу, но в один момент движения стали неидеальными, неуверенными. Запястья дрогнули.

 
Кульминация…
Взрыв…
 

Кровавая капля американского томатного супа, материализованного с оцифрованных картин Э. Уорхола, размером 2 х 2 сантиметра теперь растекалась по помятой от активных движений рубашке. Вселенная содрогнулась и замерла. Время застыло; некогда парящие птицы попадали камнями на сырой асфальт, который молча хранил тайну сотен тысяч людей.

 
рыбий уроборос
 

 
ненавижу магию, особенно утры;
я рыба брахмапутры – слезы утри,
кушаю на завтрак трупы с Ганга:
они круты и спокойны, как под валерьянкой.
Я вырос на Бьянке – она на Минске,
я славяно-ариец – она певица.
Лого макдака – это сиськи,
ммм – шестесисие, Мавроди – гений,
любил риски, теперь ни с чем,
а когда-то было бабок не счесть,
но горе не беда, когда все проебал,
а беда не горе, если четверг в столовой.
Хуево, когда поймали в сети
и распотрошили злые йети,
зажарили на сковороде,
и теперь я принадлежу еде.
Иронично) – ел мертвых людей,
теперь они едят меня,
высрут в толчок, и я поплыву
навстречу трупу нового дня!
 

 
Асклепию
 

 
Асклепий, зачем ты медик?
За что спасаешь нелепых?
За то, что Хирон научил,
отдаешь ему похвалу?
Повесил б на шею кулон
проклятой магии Гу
каждому блуждающему
в поисках бяки и фу.
Да, права на то не имеет никто,
но ради своего блага,
можно очистить этот притон
от человечьей заразы.
 
 
антипостмодерн
 
 
я чувствую тяжесть времени на плечах человечества,
не измерить ее нелюбовью к отечеству
и общим аршином, не поможет и времени машина —
не исправить ошибок, но собирай пожитки
и в добрый путь; пусть тебя на нем не найдут.
А я останусь на поприще пепелищ,
хандры и изуродованных лиц,
чтобы подобные тебе знали о них,
 
 
потому что никому не нужен одинокий городской псих
 

 
родство
 

 
хочется спать, но сон не хочет меня.
Меня хочет жизнь, но я ее не хочу;
«за нее обеими руками держись» —
летит, кажись, чья-то фраза.
Я иду ей и прочим в отказ,
в отказ жизни, и бога, и эпоса;
и чтоб второй меня вдруг не взлюбил,
накрываю чело свое кепкою;
но геракл хват не ослабил,
и я готов принять только его:
он один меня победил,
хоть был со мной меньше всего.