Текст книги "Голоса в темноте"

Глава 3

Два фунта восемьдесят пенсов я потратила на метро, а двадцатипенсовик бросила в открытый футляр скрипки – ее хозяин, уличный музыкант, стоял у подножия эскалатора, играл «Йестердей» и пытался заглянуть в глаза возвращающихся с работы пассажиров. Добравшись до Кеннингтона, я купила за пятерку бутылку красного вина. Итого в моем заднем кармане осталось семь фунтов. Я постоянно дотрагивалась до них, чтобы убедиться, что деньги все еще там: свернутая бумажка и пять монет. В руке у меня был пластиковый пакет с чужой одеждой, которую мне подобрали шесть дней назад, и глобус. Я тащилась по улице с покрасневшим носом, отвернувшись от ветра, и чувствовала себя опасно свободной. Будто, освободившись от груза прошлой жизни, стала невесомой и таинственной, и меня в любой момент могло унести, как перышко.

Некоторое время я словно смотрела на себя со стороны: вот я иду с бутылкой вина по промерзшей улице к подруге. Но потом стала приглядываться к тем, кто шел рядом. Почему-то раньше я никогда не обращала внимания, как странно выглядят люди, особенно зимой – закутанные в шарфы и застегнутые на все пуговицы. Старые кроссовки разъезжались на льду. Какой-то мужчина решил меня поддержать, но я отдернула руку, и он с удивлением на меня покосился.

– Только будь дома. Только будь дома, – твердила я, нажимая на кнопку звонка квартиры Сэди на первом этаже. Надо было сперва предупредить. А что, если она куда-нибудь ушла или уехала? Нет, в это время она, как правило, не отлучалась. Пиппе было всего шесть или семь недель, и Сэди с воодушевлением занималась домашними делами. Я снова позвонила.

– Иду! – раздался голос, и сквозь замерзшее стекло я разглядела силуэт подруги. – Кто там?

– Это я, Эбби.

– Эбби! Я думала, ты все еще в больнице. Я мигом, подожди.

Она долго ругалась, возясь с запорами. Наконец дверь распахнулась – за ней стояла Сэди с Пиппой на руках. Девочка была запеленута в полотенце так, что из него выглядывала только часть ее сморщенного розового личика.

– Я ее только что искупала, – начала Сэди и осеклась. – Господи, ты только посмотри на себя!

– Мне надо было заранее позвонить, – пробормотала я. – Извини. Хотела с тобой повидаться.

– Господи! – повторила Сэди, отступая назад и пропуская меня в квартиру.

Дверь за нами затворилась, и меня окутала кисловато-сладковатая жара. Горчица и тальковая присыпка, молоко, рвота и мыло. Я закрыла глаза и глубоко вздохнула.

– Полное блаженство. – Я наклонилась к Пиппе: – Привет, малышка. Ты меня помнишь? – Пиппа открыла ротик, и я заглянула в ее чистое розовое горлышко до самых гланд. Девочка издала единственный пронзительный звук. – Нет? – продолжала я. – Неудивительно. Я сама себя не помню.

– Что, черт возьми, с тобой приключилось? – спросила Сэди, крепче прижимая дочь к себе и машинально, как это делают все матери, тихонько укачивая. – Ты выглядишь...

– Знаю. Ужасно. – Я положила глобус на кухонный стол. – Это для Пиппы.

– Что тебе дать? Садись сюда. Подвинь детскую одежду.

– Галету. Или кусок хлеба. Все, что угодно. А то меня немного покачивает.

– Сейчас. Боже, да что же с тобой такое? – Пиппа начала хныкать, и Сэди подняла ее выше и поднесла к лицу. – Ш-ш... Все в порядке, – по-новому, как-то нараспев ворковала она. Так она никогда не говорила до того, как родилась дочь. – Успокойся, моя крошка.

– Тебе надо заниматься с малышкой. Я явилась не вовремя.

– Она хочет есть.

– Корми, я подожду.

– Ты знаешь, что где лежит. Завари себе чаю.

– Я принесла вино.

– Я кормлю грудью, мне нельзя.

– Выпьешь рюмку, а остальное достанется мне.

– Сейчас, только переодену ее и покормлю. И с нетерпением готова тебя слушать. Господи, как ты исхудала. Сколько потеряла?

– Сэди?

– Да? – Она оглянулась с порога.

– Можно, я у тебя ненадолго остановлюсь?

– Конечно. Извини, у меня свободный только диван. Пружины совсем провалились, и Пиппа ревет по ночам.

– Не важно.

– Ты и в прошлый раз так говорила, пока она не завопила.

– В прошлый раз?

– Да. – Сэди удивленно покосилась на меня.

– Ничего не помню.

– Что?

– Ничего не могу вспомнить, – повторила я. – Я так устала, что, кажется, сейчас упаду.

– Устраивайся удобнее, – предложила Сэди. – Я скоро вернусь. Пять минут максимум.

Я открыла бутылку, налила вино в два бокала. Отпила из своего глоток и тут же почувствовала, как закружилась голова. Надо что-то съесть. Я порылась по шкафам и обнаружила пакет хрустящего соленого с уксусом картофеля и стала запихивать его в рот. Потом осторожно сделала новый глоток и опустилась на диван. В голове пульсировало, глаза жгло от усталости, порез на боку кололо. Но в этой квартире на первом этаже с развешанной на радиаторах детской одеждой и похожими на пламя темно-оранжевыми хризантемами в большой вазе было тепло и спокойно.

– Ну так что? – Сэди вернулась в комнату. Села рядом со мной, расстегнула блузку, поднесла Пиппу к груди, вздохнула и откинулась назад. – Это все из-за твоего проходимца Терри? Лицо до сих пор в синяках. Тебе не следовало возвращаться. Я думала, ты отправилась в отпуск.

– Куда?

– Ты же говорила, что собираешься развеяться.

– Это был не отпуск.

– Что он учудил на этот раз?

– Кто?

– Терри. – Сэди пристально на меня посмотрела. – С тобой все в порядке?

– Почему ты считаешь, что это Терри?

– Это же очевидно. Особенно после того, что произошло в прошлый раз. Ох, Эбби, Эбби!

– Что ты имеешь в виду «в прошлый раз»?

– Когда он тебя избил.

– Значит, он меня бил?

– Да. Сильно. Эбби, ты же должна помнить.

– Все равно расскажи.

Сэди озадаченно уставилась на меня, гадая, уж не шутка ли это.

– Странное дело. Вы поругались, он тебя ударил, и ты прибежала ко мне. Сказала, что на этот раз все кончено. Была настроена очень решительно. Казалась возбужденной. Даже довольной. Неужели ты снова к нему вернулась?

– Нет. – Я покачала головой. – По крайней мере я об этом не знаю. Это был не он.

– Ничего не понимаю. – Сэди нахмурилась, затем снова повернулась к Пиппе.

– Меня ударили по голове, – объяснила я. – И теперь я не помню, как ушла от Терри, как пришла сюда. Ничего не могу вспомнить.

Сэди присвистнула, то ли потому, что была потрясена, то ли потому, что не поверила.

– Ты хочешь сказать, что тебе устроили сотрясение мозга?

– Что-то в этом роде.

– И ты потеряла память?

– Начисто.

– Не помнишь, как порвала с Терри?

– Нет.

– Как явилась сюда?

– Не помню.

– И как ушла от меня?

– А я ушла? Конечно, должна была уйти. Ведь здесь ничего моего не осталось. А куда я отправилась?

– Ты в самом деле не помнишь?

– Нет. – Я устала говорить это «нет».

– Ты поехала к Шейле и Гаю.

– И это было в воскресенье?

– Да, должно быть, так. Я теперь путаю дни недели.

– И с тех пор до сегодняшнего дня ты меня не видела?

– Нет, я думала, ты уехала.

– Ах ну да.

– Эбби, расскажи мне, что случилось. С самого начала.

Я выпила вина и смотрела, как она нашептывала нежности дочери. Мне очень хотелось выговориться, вывалить на кого-нибудь все ужасы того, что случилось: страх во мраке, стыд, смертельное одиночество, описать безумное ощущение, когда мне казалось, что я уже мертва. Рассказать, как полиция пыталась понять мои чувства, а в итоге оставила с ними один на один. Я нуждалась в людях, которые верили бы мне. А в противном случае... Я допила вино и налила себе еще. Но если не Сэди, тогда кто другой? Она была моей лучшей и самой давней подругой. И прибежала ко мне, когда на восьмом месяце беременности ее бросил Боб. Если мне не поверит Сэди, то другие тем более. Я глубоко вздохнула.

И рассказала ей все. Про помост, петлю, мешок на голове, про ведро и хриплый смех в темноте. Сэди слушала не перебивая, только иногда охала от удивления и, не сдержавшись, бросала грубоватые восклицания. Я не заплакала. Хотя сначала казалось, что разревусь, и Сэди будет гладить меня по волосам, как ласкает Пиппу. Но мои глаза оставались сухими, и я бесстрастно и спокойно закончила свой отчет вопросом:

– Скажи, ведь я же не сумасшедшая?

– Тебе не поверили! Как они могли? Вот паразиты!

– Посчитали, что я фантазирую.

– Но как можно сочинить подобное? И с какой стати?

– Не знаю. Скрыться от любовника, привлечь к себе внимание. Какая разница?

– Но зачем? Почему тебе не поверили? – упорствовала она.

– Потому что нет улик, – безнадежным тоном ответила я.

– Вообще никаких?

– Ни крупицы.

– Ну и ну. – Некоторое время мы сидели молча. – И что в таком случае ты собираешься делать?

– Понятия не имею. Нет никаких зацепок. Проснувшись завтра утром, не представляю, куда пойти, с кем встретиться. Даже не знаю, кем мне следует быть. Я начинаю с нуля. С чистого листа. Это странно и страшно. И похоже на эксперимент, который ставит целью свести меня с ума.

– Ты, должно быть, сильно разозлилась.

– Естественно.

– И испугалась.

– Разумеется. – В жаркой комнате я внезапно озябла.

– Потому что, – продолжала высказывать вслух свои мысли Сэди, – если все, что ты говоришь, – правда, он до сих пор на свободе. И может снова напасть на тебя.

– Вот именно, – ответила я, но не пропустила мимо ушей ее слова: «Если все, что ты говоришь, – правда». Я посмотрела на Сэди, она отвела взгляд и снова принялась детским голосом ворковать с Пиппой, хотя девочка давно уже спала – голова откинулась, ротик открылся, на верхней губе блестела капля молока.

– Что ты хочешь на ужин? – спросила подруга. – Ты, наверное, проголодалась.

Но я не собиралась оставлять ее «если» без внимания:

– Ты никак не можешь решить, верить мне или нет?

– Не смеши меня, Эбби, – возмутилась Сэди. – Конечно, я тебе верю. На сто процентов.

– Спасибо. – Но я знала, что она сомневается.

Но разве можно ее винить? С одной стороны, моя истеричная, в духе готического романа, исповедь, с другой – взвешенная рассудительность всех остальных. На ее месте я бы тоже засомневалась.

Пока Сэди укладывала Пиппу в кроватку, я приготовила ужин. Сандвичи с беконом на толстых ломтях белого хлеба, которые предварительно окунула в жир. Соленые, еле влезающие в рот. И налила по большой чашке чаю. Здесь, в этом доме, я почувствовала себя беженкой и снова обрела способность на какие-то действия. Однако беспокойно спала на комковатом диване Сэди и несколько раз просыпалась, напуганная кошмарами: мне снилось, что я от кого-то убегаю, но все время спотыкаюсь и падаю. Сердце выскакивало из груди, лоб заливал пот. Пиппа яростно орала и тоже не давала забыться. Перегородки в квартире были настолько тонкими, что, казалось, мы все лежали в одной комнате. Поутру надо было съезжать. Еще одну такую ночь я бы не выдержала.

– Вот и в прошлый раз ты так, – весело заметила Сэди, когда я сообщила ей об этом в шесть утра. Она показалась мне замечательно свежей. Под копной каштановых волос здоровым оттенком розовело лицо.

– Не понимаю, как ты умудряешься так выглядеть? – недоумевала я. – Я не человек, если не посплю восемь часов, лучше десять, а по воскресеньям – все двенадцать. Переберусь к Шейле и Гаю. У них есть лишняя комната. А там решу, что делать дальше.

– И это ты тоже в прошлый раз говорила.

– Значит, мысль здравая.

* * *

На рассвете я отправилась к Шейле и Гаю. Ночью снова прошел снег, и все, даже мусорные урны и сгоревшие автомобили в мягком утреннем свете смотрелись вполне симпатично. По дороге я завернула в булочную и купила три круассана, после чего у меня осталось пять фунтов и двадцать пенсов. Сегодня надо позвонить в банк. Какой номер моего счета? На мгновение я ощутила всплеск паники, что не сумею его вспомнить. Что исчезнут из сознания все остатки прошлой жизни, словно я нажала на компьютере неверную кнопку и стерла данные.

Ровно в семь я постучалась в их дверь. Шторы наверху были задернуты. Я выждала некоторое время и постучала опять – на этот раз дольше и громче. Стояла перед дверью и смотрела наверх. Наконец штора отогнулась, и за стеклом появились лицо и голые плечи.

Шейла, Сэди и я знали друг друга полжизни. Троица задир, в школе мы то разбегались, то снова сходились, но умудрились миновать подростковый возраст, не рассорившись: вместе сдавали экзамены, знакомились с парнями, делились надеждами. Теперь у Сэди был ребенок, у Шейлы – муж, а у меня... у меня ничего не осталось, кроме моей истории. Я энергично помахала рукой, и лицо Шейлы превратилось из сердито-сварливого в удивленно-озабоченное. Оно скрылось в окне, и вскоре сама Шейла стояла передо мной – в ужасном белом халате, с заплетенными в крысиные хвостики черными волосами, которые обрамляли ее расплывшиеся щеки. Я подала ей кулек с круассанами.

– Извини. Было слишком рано предупреждать. Можно я войду?

– Ты похожа на привидение, – сказала она. – Что случилось с твоим лицом?

На этот раз я отредактировала свой рассказ – прошлась только по основным фактам, а о полиции выразилась совсем туманно. Я заметила, что Шейла и Гай явно смущены, хотя и шумно хлопотали вокруг меня – проявляли всяческое гостеприимство, возились с кофе, предлагали принять ванну, взять у них денег, одежду, воспользоваться машиной, телефоном и жить, сколько надо, в их свободной спальне.

– Нам пора на работу, а ты чувствуй себя как дома.

– Я здесь ничего не оставляла из своего?

– Нет. Может быть, завалялись какие-то мелочи.

– И сколько я у вас пробыла? Только одну ночь?

– Около того.

– Что значит «около того»?

– Ты пришла к нам в воскресенье, а в понедельник исчезла. Потом позвонила и сказала, что остановилась в другом месте. А во вторник забежала забрать барахло. Оставила записку и две очень дорогие бутылки вина.

– А куда я от вас пошла?

Они не знали. Только сказали, что я явилась к ним возбужденная, продержала за столом допоздна – пила, говорила, строила планы на оставшуюся жизнь, а на следующий день испарилась. Супруги тайком переглянулись, и я подумала, что они что-то недоговаривали. Неужели я вела себя неприлично – каталась по ковру или еще как-нибудь безобразничала? Перед их уходом на работу я вышла на кухню, а вернувшись, заметила, что они о чем-то перешептывались, склонив друг к другу головы. Но заметив меня, сразу перестали секретничать, улыбнулись и сделали вид, что обсуждают планы на вечер.

И они тоже, подумала я и отвернулась, будто ничего не поняла. Надо быть готовым, что так и будет, особенно после того, как Шейла и Гай поговорят с Сэди. А потом с Робин, Карлой, Джо и Сэмом. Я представила, как они перезваниваются: «Вы слышали? Это ужасно. Как ты считаешь, в чем дело? Только искренне, между нами?»

Беда в том, что дружба – это в основном такт. Людям не хочется знать, что о них говорят между собой друзья. Что они думают и насколько верны. Надо соблюдать осторожность, если собираешься испытывать дружбу. Потому что не всякому может понравиться, что обнаружится в итоге.

Глава 4

Смущаться не приходилось. У меня оставалось всего пять фунтов, и нужно было занять денег у Шейлы и Гая. Они были очень милы. Естественно, понятие «быть милым» включало в себя охи и вздохи, скрипение зубами, копание в кошельках и бумажниках и замечания, что позже они заглянут в свой банк и тогда смогут дать больше. Сначала я не хотела брать денег, собиралась сказать, что, мол, ничего, как-нибудь перебьюсь. Но на самом деле обойтись никак не могла. И в итоге Шейла и Гай насыпали мне в пригоршню пятьдесят два фунта разными купюрами и монетами. Потом я позаимствовала у Шейлы пару трусиков и майку, а свои бросила в корзину для грязного белья. И спросила, нет ли у нее на день-два старого свитера. Шейла ответила, что, конечно, найдется, и притащила очень славный, который выглядел вовсе не старым. Правда, Шейла была крупнее меня, особенно раздобрела теперь, но я закатала рукава и не казалась смешной. И все же подруга не сдержалась и улыбнулась.

– Извини, – сказала она. – Ты смотришься потрясающе, но...

– Потасканной, – закончила за нее я.

– Ну что ты... – возмутилась она. – Просто я привыкла, что ты кажешься, как бы это сказать, наверное, более взрослой.

Они ушли на работу, но мне показалось, что их мучило беспокойство, потому что приходится оставлять меня в доме одну. Не представляю, что их тревожило: что я опустошу их бар, стану копаться в холодильнике или буду звонить за границу. Но я залезла только в аптечку – хотела найти парацетамол. И сделала четыре местных звонка: заказала такси, потому что не собиралась таскаться по улицам одна. Затем брякнула на работу Робин. Она ответила, что не сможет встретиться со мной во время обеда, так как уже договорилась с кем-то пообедать. Я настаивала на том, что мне очень надо ее повидать. В ее планы это не входило. Я извинилась и предложила ей отменить запланированную встречу. Она помолчала, вздохнула и бросила: «Ладно».

В кои-то веки я просила об одолжении. Затем переговорила с Карлой, насела на нее и договорилась сойтись днем за чашкой кофе. Потом позвонила Сэму и тоже сказала, что хочу выпить с ним кофе – через сорок пять минут после свидания с Робин. Он не спросил зачем. И Карла тоже. Это настораживало. Они уже что-то прослышали. Но что наговорила им Сэди? Мне самой было знакомо это чувство, когда так и распирает от жареных слухов и хочется как чумной хвататься за телефонную трубку: «Эй, люди, слышали, что случилось с Эбби?» Или еще проще? «Эй, люди, слышали, Эбби рехнулась? Да, кстати, она забирает всю свободную наличность в доме».

Я смотрела в окно, пока не увидела, как подъехало такси. Стала искать сумку и поняла, что у меня ее нет. У меня ничего не было, кроме распиханных по карманам денег – немного от Сэди и гораздо больше от Шейлы и Гая. Я велела таксисту отвезти меня к метро. Это не вызвало у него воодушевления. Зато он заметно удивился – видимо, впервые в своей практике вез пассажирку к станции всего за несколько кварталов. Поездка обошлась мне в три с половиной фунта.

Я доехала на поезде до Юстона, перешла на другую платформу, села на линию Виктории, вылезла на Оксфорд-серкус и вышла на платформу линии Бейкерлу. Затем сверилась с картой метро. Поезда отсюда следовали совсем в другую сторону от тех мест, где мне приходилось бывать. Дождалась состава, зашла в вагон, но как только двери стали закрываться, снова выскочила на перрон. Поезд тронулся, и секунду или две, пока не начала собираться новая толпа, я стояла на платформе одна. Если бы кто-нибудь наблюдал за мной в этот момент, то принял бы за лунатика. Но зато я знала, что никто за мной не гнался. Никто и не мог гнаться, но теперь я точно это выяснила. И от этого мне сделалось чуть-чуть легче. Я пересела на центральную линию и доехала до Тоттнем-Корт-роуд.

Здесь находилось отделение моего банка. Толкая дверь, я чувствовала, насколько устала. Теперь самые простые вещи давались с большим трудом. Одежда. Деньги. Я ощущала себя Робинзоном Крузе. И самое плохое было то, что приходилось рассказывать всем встречным и поперечным очередную версию своей истории. Служащей за конторкой я изложила совсем урезанный вариант, и та отправила меня к своей коллеге – сидевшей в углу дородной женщине в бирюзовом блейзере с медными пуговицами. Пришлось подождать, пока та откроет счет мужчине, который ни слова не говорил по-английски. Когда тот ушел, она с облегчением повернулась ко мне – не подозревала, что ее ждет. Я объяснила, что хотела бы снять со счета некоторую сумму, но недавно стала жертвой насилия и лишилась чековой книжки, кредитной и дебетовой карточек. Не проблема, ответила банковская служащая: ее устроит фотокопия любого документа.

Я горестно вздохнула. У меня не было никаких документов. Она озадаченно посмотрела на меня. Даже испуганно. И начала:

– Тогда извините...

– Но есть же какой-то способ снять мои деньги, – перебила я. – И еще мне необходимо аннулировать старые карточки и получить новые. Я подпишу все, что требуется, и предоставлю любую информацию.

Служащая все еще сомневалась. Казалось, ее парализовало. И тогда я вспомнила о Кроссе. О нем и о других, кто выкинул меня в большой мир. Но Кросс из всех казался самым сочувствующим. Беспрестанно повторял, что, если мне понадобится помощь, он сделает все возможное.

– Вот имя полицейского, который занимается моим делом. – Я написала на бумажке номер телефона и пододвинула ей: – Можете проверить. – И тут же забеспокоилась: если Кросс решит сотрудничать с банком слишком усердно, я окажусь в еще более худшем положении. Служащая хмуро посмотрела на телефон и сказала, что ей необходимо посоветоваться с управляющим отделением. Им оказался лысеющий мужчина в подчеркнуто приличном сером костюме. Он тоже разволновался. Мне показалось, что они оба обрадовались бы, если бы я вспылила и стала кричать, но я держала себя в руках.

Процедура заняла много времени. Потребовалось несколько телефонных звонков. Они задали мне массу вопросов о моей жизни и моих банковских накоплениях, узнали, по каким счетам я в последнее время платила и какая девичья фамилия моей матери. Я подписала кучу бумаг, а женщина все печатала и печатала на компьютере. Наконец с явным облегчением они выдали мне двести фунтов и сообщили, что новые карточки и чековую книжку пришлют в течение двух рабочих дней, может быть, даже завтра. А я вдруг поняла, что документы придут на квартиру Терри. И уже собиралась попросить их выслать карточки и книжку куда-нибудь еще, но сообразила, что если сообщу об изменении адреса, меня просто-напросто вышвырнут на улицу. Поэтому распихала деньги по карманам джинсов и вышла из банка с ощущением, что покидаю букмекерское заведение.

* * *

Стоило нам поздороваться, и Робин тут же бросилась крепко меня обнимать. Но она показалась мне озабоченной и повела себя настороженно, хотя я могла понять почему. Мы совершенно разные. Она – красивая, смуглая, ухоженная, занятая. А я, типичная теперешняя я – женщина, которой негде жить и некуда особенно спешить. Робин встретила меня у дверей туристического агентства, в котором работала. И посетовала, что не заказала для нас обед, но я успокоила ее. Мы отправились в итальянский сандвич-бар и устроились там у стойки. Я чувствовала волчий голод и попросила большую чашку кофе и сандвич, который выглядел настоящим деликатесом. А Робин взяла себе только кофе. Она собралась расплатиться, и я ее не остановила. Деньги следовало беречь. Кто знает, за что еще придется платить в моей бродяжьей жизни.

– Сэди мне звонила, – сообщила Робин.

– Отлично, – промямлила я, пережевывая сандвич.

– Не верится. Мы все просто в шоке. Что я могу для тебя сделать?

– Что сказала тебе Сэди?

– Никаких деталей – только в общем и целом.

И тут Робин выдала свою версию моей истории, и я почувствовала облегчение, что наконец могу слушать, а не рассказывать. В конце она спросила:

– Ты у кого-нибудь уже была?

– В смысле, у мужчины? – не поняла я.

– У врача, – улыбнулась подруга.

– Я лежала в больнице.

– Но Сэди сказала, что у тебя серьезная травма головы. Я успела изрядно отхватить от сандвича, и в разговоре возникла пауза, пока мне не удалось проглотить кусок.

– Вот это, Робин, я и хотела обсудить с тобой. Как справедливо заметила Сэди, у меня что-то вроде сотрясения мозга, которое вызвало забывчивость. И от этого возникают проблемы с врачами и полицией. Поэтому первое, что я хочу сделать, – восстановить провалы памяти. Например, мне даже неловко об этом говорить, я не отдаю себе отчета, что порвала с Терри. Глупо, правда? В кои-то веки собралась с духом и приняла самое важное в жизни решение. А потом обо всем забыла. Так вот, если бы я была полицейским и я же пропала, а теперь спрашивала тебя: «Когда вы в последний раз видели Эбигейл Девероу?» – что бы ты мне ответила?

– Не очень поняла, что ты наплела.

– Когда, черт побери, ты меня видела в последний раз? Не такой уж сложный вопрос.

– Совсем нетрудный. – Робин на мгновение задумалась. – Я знала, что ты ушла от Терри. Мы встретились с тобой на следующий день. В воскресенье, ближе к обеду.

– Это было тринадцатое января?

– Угадала. Мы прошлись по магазинам на Кенсингтон-хай-стрит.

– Совершенно не помню. И что я купила?

Робин ошарашенно на меня посмотрела:

– Ты серьезно? Я тогда ухватила потрясающие туфли. Цену на них, смешно сказать, скинули со ста шестидесяти до тридцати пяти фунтов.

– А как насчет меня?

Она улыбнулась:

– Я теперь вспомнила. Накануне вечером мы говорили с тобой по телефону. Ты была немного на взводе. Но утром пришла в норму и успокоилась. Я сто лет тебя не видела в таком хорошем настроении. Сказала, что хочешь приодеться для новой жизни. Купила коричневое мини-платье из мятого бархата. Колготки, белье. Туфли к платью. И очень эффектное пальто. Темно-синее. Потратила целое состояние. Но я одобряю. Деньги приятно транжирить. Ты тогда еще хихикала, что так широко размахнулась, хотя только что ушла с работы.

– Господи! Хочешь сказать, что я ушла не только от Терри, но и с работы?

– Да. А ты и этого не помнишь? Но у меня создалось впечатление, что ты об этом не жалела.

– Значит, у меня больше нет работы? – Земля под ногами покачнулась. Мир снова изменился – стал серее и холоднее.

Робин озабоченно на меня посмотрела. А я соображала, что бы сказать.

– И тогда ты меня видела в последний раз?

– Мы пообедали и договорились пойти выпить. Насколько помню, во вторник. Но накануне ты позвонила и все отменила.

– Почему?

– Сказала, что-то неожиданно возникло. И очень извинялась.

– Возникло хорошее? Или я была расстроена?

– Мне показалось, что ты была немного возбуждена. Впрочем, мы говорили очень недолго.

– И это все? – спросила я, доедая сандвич.

– Да, – ответила Робин и прищурилась: – А не может быть какой-то ошибки?

– Что меня похитил неизвестный и грозил убить? И что он таким же образом расправился уже с несколькими женщинами? Ты это называешь ошибкой?

– Не знаю.

– Робин, – медленно начала я, – ты одна из моих давнишних подруг. Я хочу, чтобы ты была со мной честной. Скажи, ты мне веришь?

Она сжала мои щеки своими тонкими пальцами, привлекла к себе, поцеловала и тут же оттолкнула.

– Если все это правда, а я не сомневаюсь, что все это правда, мне нестерпимо об этом думать.

– А представь, каково мне.

* * *

Встреча с Робин закончилась объятиями, слезами и заверениями в дружбе, однако навар оказался невелик: она сказала, что в те дни уезжала. Я оставила сообщение на ее автоответчике. А когда она вернулась, то перезвонила Терри и точно так же наговорила информацию на его автоответчик. Вот и все.

* * *

Сэм был тоже одним из моих приятелей, и я никак не могла поверить, что мальчишка, который покуривал травку на лестницах во время вечеринок в Южном Лондоне, теперь носит костюм с галстуком и между девятью и пятью по будням изображает из себя взрослого. Но в то же время я уже начинала представлять, как этот двадцатипятилетний стильный и явно симпатичный человек будет выглядеть, когда ему стукнет сорок.

– Да, мы с тобой встречались, – улыбнулся он. – Пошли выпить в субботу вечером. Мне даже обидно, что ты этого не помнишь. Ты рассказывала о Терри. Но не так много, как я ожидал. Ведь я было решил, что ты пошла со мной, чтобы спустить пар и выговориться об этом говнюке. Он совершенно не подходит для жизни с тобой. Но ты казалась скорее возбужденной, чем злой.

Это я могла вообразить. Не нашу встречу, а ее настроение – оно вполне объяснимо. Мы с Сэмом всегда оставались друзьями, но никуда не ходили вместе. Может быть, он об этом жалел и, наблюдая наши разрывы с Терри, угадывал свой шанс. Но Эбби, которая пошла с ним выпить, явно посчитала, что лучше держать его в друзьях.

Я сделала глоток из четвертой за этот день чашки кофе. Внутри у меня все бурлило от кофеина и неопределенности. Я узнала не много, но нечто довольно важное: последние дни перед моим захватом я решила не проводить со своими ближайшими друзьями. Тогда с кем же? Чем я в то время занималась? И кем была?

– Что ты теперь собираешься делать? – адвокатским тоном спросил меня Сэм.

– В каком смысле?

– Из того, что ты мне рассказала, получается... что он на свободе и знает, что тебя выпустили из больницы. Как ты будешь жить?

Я снова глотнула кофе. Мозг задавал мне тот же самый вопрос, а я всеми силами старалась от него отмахнуться.

– Не знаю, – ответила я. – Прятаться. Что еще остается?