Текст книги "Небо над Дарджилингом"

Когда Хелена скрылась из виду, за спиной незнакомца на вороном жеребце нарисовался еще один всадник.

– Я хочу знать, кто она такая, – сказал ему человек в черном.

За ужином Хелена молчала, с тоскливым видом помешивая ложкой капустный суп – блюдо, которое никогда ей особенно не нравилось. Она даже не заметила, что Маргарет настрогала в него ветчины: несколько пенни все равно не спасут положения, решила старушка. Маргарет бросала в ее сторону сочувственные взгляды. Она списывала мрачное настроение хозяйки на визит адвоката Уилсона, раскрывшего Хелене глаза на ее бедственное финансовое положение. Старушка молчала, не зная, что здесь можно сказать в утешение, и любовно гладила по голове Джейсона, подавленного и напуганного тревожной обстановкой в доме.

В тот вечер Хелена легла рано и, хотя тело ныло от усталости, никак не могла заснуть. Она трогала запястье, на котором до сих пор словно горели следы цепких пальцев незнакомца, и вспоминала его голос, будивший в ней странные чувства. А потом Хелена провалилась в тяжелый сон, в котором снова оказалась на берегу. По низкому серому небу расстилались грозовые тучи, море волновалось, с силой выталкивая на берег пенистые волны. Огромный, с человека, черный ворон смотрел на нее глазами незнакомца и хрипло хохотал, расстилая по земле широкие крылья.

2

На побережье Корнуолла ритм жизни задает море. Его приливы и отливы – пульс этой земли.

Ее населяют странные люди: молчаливые и суровые, как здешняя природа. В их жилах течет кровь кельтов, обитавших в Корнуолле в древние времена. Их предки были пиратами и контрабандистами. Еще совсем недавно в деревнях ходили слухи о грабителях потерпевших крушение судов. Бывало, местные рыбаки нарочно зажигали маяки на скалах, направляя моряков к верной гибели. Глубоко укоренившиеся в скудной почве своей родины, местные нигде не бывали, кроме как на ежегодных ярмарках в соседних городках. А истории, которые они рассказывали вечерами у камина, напоминали древние сказания об эльфах и феях, гномах и великанах.

Сью Анселл – одна из них. Она родилась лет сорок с небольшим тому назад всего через два дома от лавки, где провела больше половины жизни. Между мешками с мукой, сахаром, коробками с кремом для обуви и катушками швейных ниток и прочими товарами повседневного спроса, достигающими пределов ее деревни. Джорджа она знала, еще когда толком не умела ходить, а много позже обвенчалась с ним в церкви Святого Стефана, что стоит на невысоком холме у въезда в город.

В узенькой комнатке над магазином она родила и воспитала шестерых детей. Двоих из них они уже потеряли: один сын умер от пневмокониоза – металлической пыли, которой надышался в оловянном руднике и которую выплевывал потом в течение месяца вместе с кусочками легких. Вся жизнь Сью Анселл уместилась на участке земли не более десяти ярдов длиной и столько же шириной.

Шесть дней в неделю она в одно и то же время открывает свой магазин. А в воскресенье синяя дверь с круглым застекленным окошком наверху закрыта. Сью Анселл знают здесь все, и она всех знает. Все деревенские новости и сплетни собираются и тасуются возле ее прилавка, чтобы оттуда разнестись по избам и домам, включая единственный в деревне паб, – кто ждет ребенка и кто лежит при смерти, кто кому строит глазки и у кого на стене криво прибито благочестивое изречение.

Но времена пусть медленно, но меняются. Один за другим закрываются исчерпанные оловянные рудники. Бывшие шахтеры остаются без средств к существованию: одни – потому что неспособны работать по болезни, другие просто не могут найти себе новое место. В деревне люди худо-бедно кормятся тем, что дают им скудная земля, скот и море.

Самые интересные новости приходят из усадьбы «Оксли», куда вот уже больше десяти лет назад вселилась новая хозяйка. За сотни лет мало что изменилось в обычаях здешних господ. Леди все так же любит наезжать в Лондон, где месяцами наслаждается столичной жизнью, совершенно не заботясь о нуждах своих арендаторов. Каждый раз она возвращается со множеством коробок и шкатулок, в которых лежат новые платья из шелка и бархата с кружевами и вышивкой, изящные шляпки с искусственными цветами и лентами и элегантные туфельки на высоком каблуке.

И вот теперь у леди гость. Важная птица, если верить девчонкам и мальчишкам из усадьбы. Джентльмен, рассказывая о котором горничная восторженно закатывает глаза. Таинственный незнакомец откуда-то с востока и при нем слуга, темнокожий и с тюрбаном на голове. «Нет, – качает головой Сью Анселл. – Прежде здесь такого не бывало».

Когда Сью Анселл увидела его своими глазами, то чуть не лишилась дара речи.

В то ветреное ноябрьское утро она, как всегда, пошла открывать магазин, подвязав свой синий передник. Повернула ключ в замке, один раз, другой, а на пороге стоит незнакомец. В светлых брюках для верховой езды, длинном жакете с маленьким стоячим воротником и с золотой перевязью через плечо, словно знак отличия какого-то иностранного полка. Сью Анселл так и остолбенела, как жена Лота. Глаз не могла оторвать от темнокожего господина с аккуратной седой бородкой. В особенности же от его тюрбана, похожего на маленькую красную луковицу. Ей бы позвать мужа, который в это время возился в кладовой, но Сью будто парализовало. А потом незнакомец вежливо поклонился и заговорил с ней на правильном, хотя и не без акцента, английском языке.

– Доброе утро, мадам, извините за раннее вторжение. Не найдется ли у вас спичек?

– Спичек? – хрипло переспросила Сью. Она успела несколько раз разинуть и захлопнуть рот, прежде чем напряжение в теле разрядилось мелкой дрожью и она, пригладив и без того безупречно сидящий передник, снова ощутила себя в привычной роли хозяйки магазина. – Разумеется, у нас есть спички, – ответила Сью, как будто даже возмущенно.

Она поспешила за прилавок, словно обрадовавшись возможности спрятаться за него от таинственного «турка», порылась в ящике под столом и выложила перед незнакомцем коробок.

Тот протянул ей шестипенсовую монету, широким жестом отказавшись от сдачи, а потом принялся расспрашивать о том и о другом, заговорил о погоде, похвалил порядок в магазине и аккуратный вид хозяйки – последний комплимент заставил Сью Анселл покраснеть как девочку. Потом они побеседовали о Корнуолле, о деревне и ее жителях, и Сью не заподозрила ничего особенного, когда незнакомец стал наводить справки о юной девушке с растрепанными белокурыми волосами на каурой лошади.

– Это, должно быть, малышка Лоуренс, – ответила Сью. – Жаль ее отца, но с головой у него всегда было не в порядке. Одно слово – художник. А экономка Мардж, из местных, тоже тогда упаковала вещи и укатила в город вслед за молодыми. Какой был скандал! И отчего им не жить как нормальным людям? Бывают же такие! А потом Мардж вернулась со своим хозяином и двумя сиротами. Мальчик был еще совсем сосунок. Здесь мы их видим нечасто, ведь у них вечно не бывает денег. Дети никогда не ходили ни в школу, ни в церковь. Только Мардж изредка появляется, но она всегда молчит. Вчера к ним приезжал адвокат, как видно, по делам наследства. Ночевал наверху в пабе… – Оборвав фразу, Сью испуганно огляделась по сторонам, словно опасаясь притаившихся за мешками и бочками соглядатаев, и, перекинув через прилавок короткое, ладное тело, шепотом продолжила: – Говорят, они банкроты. Ни одного пенни, зато куча долгов. – Сью озабоченно покачала головой и вытерла кончиком передника и без того сверкающий прилавок. – Вот что бывает, когда люди пускаются на поиски лучшей жизни. Хелена – уже одно имя! Какой нормальный человек окрестит так своего ребенка, если она вообще крещена… Дети, конечно, не виноваты, но расплачиваться-то им. Трудно сказать, что из них получится, – пожала плечами Сью. – Ни один парень в деревне, если у него есть хоть капля разума, не сойдется с такой девицей! Плохо воспитана, всю жизнь провела в бегах, ничего не имеет да вдобавок еще и некрасива! – Продавщица жалостливо вздохнула. – Что за беда! Прежде здесь такого не бывало.

Стоило таинственному покупателю выйти из магазина и скрыться за ближайшим поворотом, как двери в соседних домах почти одновременно распахнулись и кумушки, наблюдавшие приход «турка», сидя на скамеечках у ворот, дружно устремились к Сью, кто за срочно потребовавшимся мотком ниток, кто за иголками.

И Сью рассказала им, приукрашивая церемонную вежливость незнакомца, о том, что он интересовался деревней и ее жителями. А потом последовали вопросы, хочет ли поселиться здесь его богатый господин насовсем и почему, и за оживленной дискуссией Сью как-то забыла, что предметом памятной беседы была Хелена.

Ближе к полудню «турок» распахнул двери гостиной, связывающей две гостевые комнаты в боковом флигеле усадьбы «Оксли». Его господин в рубашке и брюках для верховой езды сидел в сине-золотом кресле с газетой в руках. Завидев слугу, он прервал чтение и вопросительно поднял глаза.

– Ну и?

Человек в тюрбане бросил на стол с изящно изогнутыми ножками коробок спичек.

Господин нахмурился.

– Это все?

«Турок» чуть слышно вздохнул, не дожидаясь приглашения, опустился во второе кресло и, вытянув ноги в светлых, облегающих штанах, повторил рассказ Сью Анселл.

Слушая его, господин отложил газеты в сторону, вытащил из коробка спичку и закурил.

Изготовленные из мелко нарезанного вручную табака и тончайшей папиросной бумаги, сигареты считались в Европе предметом роскоши. Их с благоговением потягивали в светских салонах и клубах сыновья банкиров и лордов под неодобрительными взглядами отцов. Особым шиком, который мог позволить себе далеко не каждый, считались сигареты, изготовленные на мануфактурах Каира.

– Мне повезло, – сказал напоследок темнокожий слуга. – Я еще застал того адвоката в пабе. Он собирался уезжать, и ему, похоже, очень не терпелось покинуть это место. Однако я уговорил его задержаться на пару часов.

Темнокожий господин усмехнулся, закуривая новую сигарету.

– Полагаю, ты привел достаточно весомые аргументы.

– В данном случае стряпчий не проявлял большой заинтересованности в делах клиента.

Из противоположного кресла послышался смешок.

– В очередной раз удивляюсь, до каких тонкостей ты освоил английский язык, Мохан.

Случайный свидетель этой беседы удивился бы непринужденности отношений между слугой и господином. Но удивляться было некому, наедине эти двое как будто оставляли роли, которые играли в обществе.

– Я предпочитаю называть вещи своими именами, – усмехнулся Мохан, однако тут же снова посерьезнел.

Он на память называл цифры, которые слышал от Эдварда Уилсона, описал злоключения семьи Лоуренс и решение стряпчего отдать Хелену с братом под опеку до достижения совершеннолетия. Под конец Мохан добавил:

– Ссуду на дом и прилегающие к нему земли дал наш гостеприимный друг Генри Клайдон. То есть все это, по сути, принадлежит ему, даже если эту сделку никак нельзя назвать разумной: размер выделенной суммы значительно превышает фактическую стоимость имущества.

– Равно как и ту сумму, которую могут заплатить безутешные наследники за свое добро, я полагаю?

Мохан кивнул. Повисла непродолжительная пауза, в течение которой смуглый господин задумчиво наблюдал за белыми завитками табачного дыма.

– Что ты задумал? – наконец спросил его «турок». – Для чего я добывал все эти сведения?

«Господин» склонился над столиком и погасил сигарету в хрустальной пепельнице.

– То, что ты сейчас рассказал, лишний раз убеждает меня, что все на свете продается и покупается, – сказал он так тихо, будто разговаривал с самим собой.

Носком до блеска начищенного сапога он придвинул стоявший у камина табурет с подушкой и положил на него ноги одну на другую. Потом откинулся в кресле и некоторое время смотрел на Мохана, опершись загорелыми жилистыми руками о подлокотники.

– Во что ты оцениваешь ту дикую кошку с побережья, Мохан?

«Слуга» сдвинул брови.

– Что ты задумал?

– Пока не знаю. – Положив голову на спинку кресла, его собеседник рассматривал замысловатые лепные гирлянды на потолке, как будто не обращая никакого внимания на «турка», вперившего в него сверкающие черные глаза. – Не исключено, что я на ней женюсь.

– Это несерьезно.

– Почему? – весело отозвался «господин».

– Потому что это уже не игра, Ян! – шепотом, но с угрозой в голосе ответил «слуга».

– Кто же может помешать мне сделать из этого игру, уж не ты ли, Мохан?

Он испытующе посмотрел на собеседника.

Тот тряхнул головой, не то сердито, не то испуганно.

– Я не понимаю тебя.

– Тебе и не надо. – «Господин» остановил взгляд на расписанном узорами циферблате часов, тикающих под стеклянным колпаком на каминной полке, и поднялся с кресла. – Мне еще надо переодеться к чаю. Заодно посмотрим, заглотила ли мою приманку наша высокородная рыбка.

В «Оксли» давно уже погасили свет, а на верхнем этаже господского дома усадьбы «Край Света» все еще тлел огонек под стеклянным колпаком керосиновой лампы. Хелена смотрела в потолок, в то время как ее мысли блуждали каждая сама по себе, догоняя и обгоняя друг друга. То же самое они делали днем, пока их хозяйка слонялась из угла в угол, не находя себе места. В комнате было холодно, тем не менее Хелена задыхалась. Откинув одеяло, она вскочила с кровати и, шлепая босыми ногами по неровному дощатому полу, подошла к окну.

Дождь еще не кончился. За его монотонным шумом слышался морской прибой. Хелена распахнула створки и с наслаждением вдохнула холодный воздух. Она всегда мерзла, с тех самых пор, как ступила на английскую землю, а после смерти матери сердце ее словно превратилось в ледышку. Хелена тосковала по солнцу, теплу и той беззаботной жизни, которую вела когда-то в Греции. «Неужели мне суждено мучиться так до самой смерти?» – подумала она.

Где-то рядом зашелестела крыльями птица и взлетела, оглашая окрестности истошным криком: «Май! Май! Май!» А потом Хелена услышала стук копыт. Он участился, словно лошадь перешла на галоп, и постепенно рассеялся в ночи.

Быстро захлопнув окно, Хелена снова забралась под одеяло, такое старое, что пух, которым оно было набито, успел сваляться в твердые комочки. Сердце ее никак не желало успокаиваться. Хелена почувствовала, как к горлу подступили слезы и глаза под сомкнутыми веками увлажнились. «Я обязательно найду выход, – прошептала она. – Он должен, должен быть».

3

– Если нам удастся выручить за мебель хотя бы полторы сотни фунтов, мы покроем часть долга.

Хелена положила перьевую ручку рядом с листком бумаги со столбиками цифр и подула на сжатые кулаки. Несмотря на жарко натопленный камин, воздух на кухне оставался сырым и холодным, особенно по утрам. Словно туман с улицы проникал сквозь стены. Хелена отломила кусочек липкого овсяного печенья, которое Маргарет отлично умела готовить, обходясь небольшим количеством масла и сахара.

– И что? – Старуха перегрызла нитку и с довольным видом осмотрела свежую заплатку на рубашке Джейсона. – Чем ты собираешься покрывать остальное? Пятьсот пятьдесят фунтов! На что мы будем жить?

Хелена пожала плечами.

– Можно найти место гувернантки или швеи. Я одолжила у пастора воскресную газету, там есть несколько подходящих объявлений. Вдобавок к ним он дал мне кое-какие адреса в Эксетере.

Хелена старалась говорить спокойно, но Маргарет уловила в ее голосе неуверенные нотки. Она сидела напротив своей госпожи, все еще в трауре, темные волосы с проседью собраны на затылке в тугой узел. Чуть слышно вздохнув, старушка потянулась через стол и взяла холодную, перепачканную чернилами руку Хелены.

– Я не хочу тебя расстраивать, дитя, но мы обе знаем, что, кроме нескольких греческих фраз, которые до сих пор не выветрились из твоей памяти, все твое образование – это книги, которые ты читаешь здесь. Вряд ли этого хватит…

В этот момент ударил дверной молоток – и словно гром прокатился по дому.

Хозяйка и служанка вскочили.

– Боже мой, кто бы это мог быть… – пробормотала Маргарет, бросая рубашку Джейсона на стол между бумагами Хелены и очищенными на обед картофелинами и свеклой.

– Очевидно, кто-то принес запоздалые соболезнования, – усмехнулась Хелена, возвращаясь к своим счетам. – Перед похоронами мы их получили слишком много.

Она чувствовала себя усталой и нервничала. Ночью ей лишь ненадолго удалось погрузиться в беспокойный сон, полный кошмаров, которых Хелена уже не помнила. Она еще раз прошлась по столбикам цифр в надежде найти в расчетах ошибку, позволяющую изменить итоговую сумму на большую. Вполуха Хелена слышала скрежет замка входной двери и разговор Маргарет с нежданным визитером. Вскоре дверь захлопнулась, и на пороге закопченной кухни снова возникла фигура старой служанки.

– К нам действительно пришли, – удивленно прошептала она.

Не поднимая глаз, Хелена наморщила лоб.

– Разве ты не сказала, что отец…

– К тебе джентльмен, Хелена.

Хелена рывком вскинула голову.

– Ко мне?

– Милостивой госпоже лично в руки, – объявила Маргарет, торжественно вручая визитную карточку, которую Хелена приняла у нее, помедлив.

На прямоугольном кусочке картона с бархатистой кремово-белой поверхностью чернели буквы. Только имя. Ни адреса, ни титула, ни должности.

Ян Невилл.

Дверь в гостиную осталась открытой. В полумраке неосвещенной комнаты Хелена разглядела фигуру посетителя. Он стоял к ней спиной, погруженный в созерцание картины. Хелена подумала о том, какой непривлекательной выглядит она по сравнению со своей красавицей матерью, и сама удивилась тому, что это ее заботит. Они мало кого знали в этих глухих краях, тем не менее вошедший в комнату человек показался Хелене не совсем чужим. Она поймала себя на том, что чуть-чуть боится его, и глубоко вздохнула.

– Мистер Невилл?

Он повернулся так развязно, словно собирался сказать ей какую-нибудь дерзость. В льющемся из низких окон тусклом свете возникло насмешливое лицо.

– Доброе утро, мисс Лоуренс, – галантно поклонился незнакомец.

Только появление Маргарет с заставленным подносом в руках удержало Хелену от немедленного бегства, как два дня тому назад у моря. Служанка накрыла чай, чуть слышно звеня посудой, и прикрыла за собой дверь, оставив их одних.

– Держу пари, вы не рассчитывали на столь скорое повторное свидание.

Не дожидаясь приглашения, незнакомец опустился на стул и достал из внутреннего кармана сюртука золотой портсигар. Хелена как зачарованная следила за каждым его движением.

– Вы курите в присутствии дамы! – возмущенно прошипела она.

Он бросил на нее недоуменный взгляд, которым дал понять, как глупо она выглядит со стороны, однако тут же убрал портсигар.

– Ваше желание для меня закон, хотя, честно говоря, не думал, что вы так чувствительны. Не могли бы вы сесть?

И великодушно, словно просительнице, указал Хелене на стул напротив.

– Спасибо, я постою.

– Как пожелаете.

Гость наклонился к столу и схватил чашку с выцветшими розами, последнюю из сервиза, на которой еще не было ни одной трещины.

– Боже, какое пойло! – скривил лицо гость, глотнув чаю.

– Лучшего мы себе позволить не можем.

Несколько секунд он смотрел на Хелену так пристально, что, казалось, еще немного и она превратится в кучку пепла.

– Я знаю. – Он уютно откинулся на спинку стула, и Хедена невольно восхитилась его непринужденной элегантностью: облегающий жилет из блестящего коричневого шелка, гармонирующий с ним узкий сюртук и скромной расцветки галстук, в котором сверкал крохотный бриллиант.

Он носил на себе маленькое состояние, которое могло бы обеспечить Хелене, Джейсону и Маргарет несколько месяцев безбедной жизни, и делал это с такой беззаботностью, даже с безразличием, что Хелена вспыхнула от зависти и злобы.

При этом в нем не было ничего от изнеженного денди: тонкий, но сильный Ян Невилл производил впечатление человека в совершенстве владеющего своим телом. Вероятно, он был опасным противником, способным на жестокость любого рода.

– Видите ли, мисс Лоуренс, – начал гость, закидывая ногу за ногу. – Вы стоите на грани полного финансового краха. У вас нет ни фартинга, между тем как долг исчисляется несколькими сотнями фунтов. Помимо связанного с банкротством позора, вам угрожает участь приживалки в доме скупой и озлобленной тетки, а вашему брату – карьера жалкого писаки с вечными чернильными пятнами на пальцах. В качестве альтернативы вы можете занять место гувернантки в более или менее приличном доме, чтобы за жалкие гроши учить избалованных отпрысков таблице умножения и прочим премудростям, а заодно удовлетворять похотливого хозяина…

– Не знала, что вас это заботит, – перебила его Хелена.

Охваченная стыдом и гневом, она даже не удивилась осведомленности гостя.

Невилл задумчиво кивнул.

– Все правильно. Но видите ли, – он наморщил лоб, – имея небольшое состояние, я мог бы позволить себе заботу о вас. Дать вашему брату лучшее образование, какое только можно получить за деньги, а миссис Браун – возможность наконец уйти на заслуженный отдых, пусть даже в этом самом доме, который она так любит и ремонт и содержание которого я, разумеется, тоже готов взять на себя.

Хелене потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что предлагает ей этот человек. Что-то невысказанное витало в воздухе, заставляя Хелену не доверять его неслыханной щедрости.

– И что вы за это хотите? – Хелена нервно сглотнула, предчувствуя ответ.

– Вас.

В нависшей тишине, словно перебивая друг друга, тикали двое часов.

– Хочу сразу предотвратить недоразумения. – Голос Невилла заставил Хелену вздрогнуть. – Я питаю только самые честные намерения. Я устал от дам, подсовывающих мне в супруги своих дочерей или племянниц, а то и самих себя. Индия – не место для леди, падающей в обморок при виде таракана на стенке.

– Индия? – эхом отозвалась Хелена.

– Дарджилинг, у подножия Гималаев, – поспешил уточнить Невилл. – Я ищу женщину, способную вместе со мной управлять плантациями чая. Она должна быть превосходной наездницей, кроме того, достаточно умной, чтобы овладеть местными языками, способной вести хозяйство и, возможно, не самой скучной собеседницей. – Он сделал короткую паузу. – Итак, я прошу вас стать моей женой.

Хелена испуганно затрясла головой.

– Что вас смущает? – возвысил голос Невилл. – Что я не заявился к вам с цветами и коробкой шоколада пралине? Что не писал вам льстивых записочек и не валялся у вас в ногах? – Он игриво поднял брови, прежде чем лицо его снова стало непроницаемым и холодным. – Видите ли, я придерживаюсь того мнения, что браки, заключенные без лишней страсти, крепче и долговечнее. Безумное увлечение оборачивается в конце концов разочарованием. Признаю, мои требования высоки. Но я надеюсь, вы сможете им соответствовать.

– О чем вы говорите? – Голос Хелены дрожал от возмущения. – Вы ведь не можете купить меня как вещь!

– Каждый человек имеет свою цену, мисс Лоуренс, даже вы, – спокойно возразил Невилл. – И в вашем действительно бедственном положении было бы крайне неразумно ее завышать.

– Я не намерена торговаться, во всяком случае, с вами.

Невилл молча поднялся. Теперь он стоял так близко от Хелены, что на нее пахнуло травянистым мылом и теплом его тела. Его глаза казались бездонными, и она, словно боясь в них потеряться, отвела взгляд.

– Я сделал вам выгодное предложение. – Она ощутила на щеке его дыхание, пронизанное тонким ароматом табака. – И даю двадцать четыре часа на размышления. Но предупреждаю вас: в случае согласия я получу все, что полагается мне по праву. И не пытайтесь сопротивляться, иначе ввяжетесь в игру, победить в которой у вас нет ни малейшего шанса.

Его близость смутила Хелену еще больше, чем слова. Стыд, гнев, страх вперемешку с каким-то еще непонятным чувством захлестнули ее с головой.

– Я прошу вас уйти, – прошептала Хелена.

Она скорее почувствовала, чем увидела, как он удаляется от стола, приближаясь к выходу.

– Двадцать четыре часа, – донеслось со стороны двери. – Если вам приходила в голову мысль торговать собой, то лучшей цены, чем я, вам никто не предложит.

Хелена схватила со стола чашку и запустила ею в том направлении, откуда раздавался голос. Ударившись о дверную коробку, чашка разлетелась на множество осколков. Пролившийся чай ручейками закапал на пол, как слезы.

Но Невилла уже и след простыл.

Двумя днями позже коренастый и краснощекий Генри Клайдон в задумчивости прогуливался по бесконечным коридорам своей усадьбы «Оксли». Выстроенное в начале прошлого века из того же корнуолльского гранита, что и дома его арендаторов, это здание было призвано служить лучшим подтверждением громкого титула и внушительного состояния своего владельца.

В воздухе разливалась искрящаяся, как шампанское, легкая фортепианная музыка. Шутливый диалог молодой дамы и господина соединялся с ней так гармонично, будто сам Шопен вписал его в партитуру. Погруженный в свои мысли сэр Генри наслаждался царящей в доме атмосферой благородной беспечности.

Этот год снова выдался неурожайным. Арендаторы роптали, обвиняя хозяина в том, что он вложил в дело недостаточно средств. Кое-кто из них намеревался порвать с ним к концу года, чтобы податься на юг, где еще оставались незакрывшиеся оловянные рудники, или в город, на фабрику, в надежде прокормить там себя и семью.

Сэр Генри рассматривал толстый ковер под своими обутыми в ботинки ручной работы ногами, зеленые обои с орнаментом, на которых так смотрелись пейзажи и полотна со сценами охоты, висевшие по обе стороны коридора. Легкие серебряные подсвечники, и лакированные шкафчики, и столики из дорогой древесины подчеркивали аристократическую атмосферу дома. Кулисы давно оставшейся в прошлом роскошной жизни. Куда утекли деньги? Сэр Генри этого не знал.

Он невольно повернулся в сторону, откуда доносились музыка и голоса, однако тут же обнаружил, что не одного его влекли волшебные звуки. Одна половина двустворчатой двери была распахнута. В тени другой он увидел фигуру своей жены, похожую на мраморную статую в облегающем по последней моде платье. Она казалась сосредоточенной, словно старалась не упустить ни единого слова из оживленного разговора.

– София! – зашипел сэр Генри, возмущенный тем, что застал жену за постыдным занятием, к которому так был склонен сам.

Леди София никогда не блистала красотой и в профиль походила на хищную птицу. Но в глазах у нее горел огонь, который свидетельствовал о неуемной энергии и как магнитом притягивал к ней мужчин. Детям передались лучшие черты ее внешности: стройная фигура, пышные черные волосы с синеватым отливом, сияющая, как фарфор, кожа и светло-серые глаза.

Именно они, пронизанные живым блеском, и покорили больше двадцати лет назад в Калькутте полковника Генри Клайдона.

Леди София ненавидела Индию с того самого дня, как родители забрали ее из пансиона для дочерей высших военных чинов в одном из престижных кварталов Лондона. Она терпеть не могла ее жару, пыль, ее грязный народ, и каждое воскресенье благодарила Господа, так вовремя призвавшего к себе бездетного брата сэра Генри, втайне гордясь тем, как ловко сумела устроить свою судьбу.

Хорошо быть женой полковника, тем более отмеченного высокими наградами, как ее муж, отличившийся при подавлении восстания 1857 года. Эту возмутительную выходку неблагодарных дикарей леди София восприняла как личное оскорбление, хотя, если не считать временной разлуки с мужем, она ничего не прибавила и не убавила в своей жизни.

Но еще больше Софии Клайдон нравилось быть обладательницей высокого титула и госпожой Оксли. Она въехала в усадьбу шестнадцать лет назад, готовая взять на себя все хозяйственные хлопоты. Имея тринадцатилетнего сына, леди София молилась тогда о том, чтобы подрастающий в ее утробе младенец оказался девочкой, достаточно красивой, чтобы в отдаленном будущем сделать блестящую партию.

И Господь внял ее молитвам.

Леди София приставила палец к губам и повернулась к мужу.

– Не пройдет и недели, как он попросит ее руки, – прошептала она с радостной улыбкой, на время смягчившей ее резкие черты. – Не хочешь выпить чашку чая?

Они пошли вдоль обитых зеленым шелком стен. Лорды и леди Клайдон в напудренных париках взирали на них с портретов в золоченых рамах. Клайдоны – древний род, настолько укоренившийся в этой земле, что она стала их собственностью.

Почти вся земля в графстве принадлежала принцу Уэльскому. Исключение составляла лишь усадьба «Оксли» да крохотное поместье на севере, называемое «Край Света», в прошлом тоже принадлежавшее владельцам «Оксли», но отколовшееся в результате долгих наследственных споров.

Высокородные предки, в свою очередь, довольно взирали на отделанную золотом мебель из дорогого дерева, с пышными подушками из пестрой набивной ткани. На изящном столике и мраморной каминной полке стояли фарфоровые безделушки и хитроумные часовые механизмы в достаточном количестве, чтобы подчеркнуть родовитость владельцев дома, но не чрезмерном. За высокими решетчатыми окнами виднелся парк с ровными прямоугольниками газонов и древними, давшими название этому месту дубами[2]2
  Оксли (от англ. oak) – «дуб».


[Закрыть], чьи раскидистые кроны терялись в ноябрьском тумане.

– С чего ты взяла, что он хочет сделать ей предложение? – пробормотал сэр Генри, склонившись над своей чашкой.

Пар приятно обжигал подбородок, а сладковатый аромат на какое-то мгновение напомнил полковнику о пышущих зноем саваннах и удушливо-жарких ночах на берегу Ганга, о навозном дымке пастушьих костров и запахе спелого манго – обо всем том, что он отдал в обмен на имение и титул и что до сих пор продолжало жить в нем, время от времени прорываясь приступами гнетущей тоски.

– О, я же вижу, он запутался в ее сетях!

Леди София кивнула ливрейному слуге, чтобы тот подлил ей сливок, и без единого слова благодарности приняла у него чашку.

Сэр Генри сделал хороший глоток и закатил глаза. Он считал, что сливки только перебивают этот нежный цветочный аромат. А вот лимон к некоторым сортам очень даже кстати.

– Не могу сказать, что рад этому, – возразил полковник, все еще смакуя божественный напиток. – При всем уважении к нашему гостю, мы слишком мало знаем о нем, чтобы с чистым сердцем доверить ему нашу дочь. Мне не нравится то, что о нем говорят. Он человек с темным прошлым, мало того – не особенно родовит.

– Джентльмену не к лицу распространяться о своей родословной.

На виске сэра Генри запульсировала жилка.

– А как быть с его бесчисленными романами, о которых столько говорят, с оргиями в клубах с алкоголем и азартными играми? По слухам, он убил на дуэли человека!

София опустила глаза.

– Многие мужчины буйствуют и делают глупости, прежде чем связать себя священными узами брака, – тихо сказала она. – Из таких получаются не худшие мужья, надеюсь, здесь ты не будешь со мной спорить? – Сэр Генри вздохнул. – Невиллу тридцать второй год, его молодость позади, – продолжала леди София. – Быть может, он не блещет родовитостью, – жестко добавила она, – зато у него много денег. И ты, конечно, понимаешь, что с нашей стороны глупо упускать такую возможность.