Текст книги "Весь этот мир"

Мороженое для космонавта

– МИСТЕР УОТЕРМАН УЖЕ ПОДНИМАЕТСЯ, – говорит Карла, стоя в двери.

Я наконец добавляю последние штрихи к своей модели по архитектуре. Чтобы доделать ее, мне два вечера подряд приходилось сокращать переписку с Олли. Я не хочу, чтобы мама снова забеспокоилась. Мне было задано сделать торговый центр с ресторанным двориком под открытым небом в стиле, который мне по душе. Я выбрала ар-деко, потому что выполненные в нем здания будто парят над землей, хотя на самом деле стоят неподвижно.

Центральная часть композиции – засаженная травой открытая зона, где стоят огромные стулья странных форм, раскрашенные яркими зигзагами. Я уже «посадила» миниатюрные пластиковые пальмы на траве и теперь в стратегических местах расставляю миниатюрных пластиковых человечков, которые держат в руках крошечные пакеты с покупками. Я делаю это для того, чтобы, как сказал бы мистер Уотерман, наполнить композицию жизненной энергией.

За два года обучения я видела мистера Уотермана в реальности всего дважды. Как правило, все мои занятия с преподавателями, включая архитектуру, проходят по скайпу. На этой неделе мама сделала исключение. Я думаю, она все еще испытывает угрызения совести из-за того визита Кары и Олли двухнедельной давности. Я сказала ей, что она ни в чем не виновата и не обязана приглашать мистера Уотермана, но она настояла. Допуск посетителей – целое событие, потому что они вынуждены согласиться на проверку анамнеза и тщательный медицинский осмотр. Им также приходится проходить процедуру дезинфекции. По сути, это все равно что около часа принимать высокоскоростной воздушный душ. Навестить меня – та еще задачка.

Мистер Уотерман врывается ко мне с веселым, но немного усталым видом, как Санта-Клаус перед большим путешествием в канун Рождества. В процессе дезинфекции он замерз, поэтому теперь потирает руки и дует на них, чтобы согреться.

– Мэделайн, – радостно говорит он, хлопая в ладоши.

Он – мой самый любимый преподаватель из всех. Он никогда не смотрит на меня с жалостью, а еще любит архитектуру так же, как люблю ее я. Если бы я собиралась кем-то стать, когда вырасту, то стала бы архитектором.

– Привет, мистер Уотерман.

Я неловко улыбаюсь. Обычно рядом со мной только Карла или мама, поэтому я не знаю, как вести себя с другими людьми.

– Так, что у нас тут? – спрашивает он с блеском в серых глазах.

Я помещаю последние две крошечные фигурки рядом с магазином игрушек и отступаю назад. Мистер Уотерман обходит мою модель, глядя на нее то с сияющим, то с нахмуренным видом и все это время издавая странные хмыкающие звуки.

– Ну, дорогая, ты превзошла саму себя. Это просто прелестно!

Он выпрямляется, явно собираясь похлопать меня по плечу, но одергивает себя. Прикосновения недопустимы. Учитель покачивает головой и снова наклоняется над моделью, чтобы посмотреть еще.

– Да-да, просто чудесно. Есть буквально пара деталей, которые нам нужно обсудить. Но погоди-ка! Где же прячется наш космонавт?

Каждый раз, когда я создаю очередную модель, я делаю фигурку космонавта из глины и прячу ее внутри композиции. Все фигурки разные. На сей раз космонавт в полном обмундировании, включая герметичный шлем и громоздкий кислородный баллон, сидит в закусочной, а перед ним – гора еды. Я сделала крошечное банановое мороженое, стопки блинов с черникой, яичницу, тост с маслом и мармеладом, бекон, молочные коктейли (клубничный, шоколадный и ванильный), чизбургеры и картошку фри. Хотела сделать волнистую фри, но мне не хватило времени и пришлось довольствоваться обычной.

– Вот он! – восклицает мистер Уотерман.

Несколько мгновений он разглядывает сцену, похмыкивая, а потом поворачивается ко мне. Его смешливые глаза задумчивее обычного.

– Просто замечательно, дорогая. Но как же он будет есть всю эту вкуснейшую еду в шлеме?

Я смотрю на космонавта. Мне и в голову не приходило, что ему захочется все это съесть.

Все рискованно

КАРЛА УЛЫБАЕТСЯ ТАК, будто у нее есть какой-то секрет. Она делает это весь день, когда думает, что я на нее не смотрю. А еще она напевает песню Take a Chance on Me группы ABBA, ее самого любимого музыкального коллектива всех времен. Однако совершенно не попадает в ноты. Нужно спросить у Олли, какова вероятность того, что Карла перевирает каждую ноту. Разве у нее нет шансов попасть хотя бы в одну?

Сейчас 12:30, и у меня есть полчаса, чтобы пообедать до начала урока истории. Я не голодна. Фактически я больше не испытываю голода. Видимо, организм способен функционировать на одной переписке в чате.

Карла не смотрит на меня, поэтому я открываю окошко Gmail. Тринадцать сообщений от Олли с прошлого вечера. Все они отправлены около трех часов ночи, и он, естественно, не указывает тему. Я качаю головой, тихо посмеиваясь.

Мне хочется прочитать их, я умираю от нетерпения, но мне нужно быть осторожной, пока рядом Карла.

Я бросаю на нее взгляд и вижу, что она смотрит прямо на меня, приподняв брови. Она что-то знает?

– Что там такого интересного в твоем ноутбуке? – спрашивает она.

Боже. Определенно знает. Я пододвигаю стул поближе к столу и кладу сэндвич на ноутбук.

– Ничего. – Я откусываю сэндвич. Он с индейкой, как обычно по вторникам.

– Нет, не ничего. Что-то же тебя рассмешило. – Улыбаясь, Карла подходит ближе. Вокруг ее карих глаз собираются морщинки, улыбка расползается до самых ушей.

– Видео про кошку, – говорю я с набитым индейкой ртом.

Уф, зачем я это сказала. Карла обожает видео про кошек. По ее мнению, это единственное достоинство интернета.

Она подходит ко мне, встает сзади и протягивает руку к ноутбуку. Я бросаю сэндвич и сгребаю ноутбук в охапку. У меня плохо получается лгать, и я говорю первое, что приходит на ум:

– Тебе лучше не смотреть это видео, Карла. Оно жуткое. Кошка умирает.

Несколько секунд мы смотрим друг на друга в потрясенном недоумении. Я потрясена собственной глупостью и поверить не могу, что я это сказала. Карла тоже потрясена моей глупостью и поверить не может, что я это сказала. У нее комично отвисает челюсть, как в мультфильмах, а ее большие круглые глаза становятся еще больше и круглее. Наконец она сгибается пополам, хлопает себя по коленке и разражается смехом. Я никогда раньше не видела, чтобы она так смеялась. Кто вообще хлопает себя по коленке, когда смеется?

– То есть единственное оправдание, которое пришло тебе на ум, – это мертвая кошка? – И она опять закатывается от смеха.

– Так ты знаешь.

– Ну, если бы я не поняла раньше, то догадалась бы сейчас.

Карла снова хохочет и снова хлопает себя по коленке:

– Ох, ты бы видела свое лицо.

– Это не так уж и смешно, – ворчу я, раздраженная тем, что выдала себя.

– Ты забываешь о том, что у меня дома такая же. Я всегда чувствую, когда Роза что-то затевает. Кроме того, вы, мисс Нечто, не слишком хорошо умеете скрывать. Я же вижу, как ты проверяешь почту и высматриваешь его в окно.

Я кладу ноутбук обратно на стол.

– Так ты на меня не злишься? – спрашиваю с облегчением.

Карла протягивает мне мой сэндвич:

– Как сказать. Почему ты пряталась от меня?

– Не хотела, чтобы ты переживала, что я опять расстроюсь.

Она смотрит на меня дольше обычного:

– Мне следует переживать?

– Нет.

– Тогда я и не буду. – Карла откидывает мои волосы за плечи. – Ешь.

Через пятнадцать минут

– МОЖНО ОН НАВЕСТИТ МЕНЯ?

Я удивила саму себя этим вопросом, но Карла вовсе не удивлена. Она ни на секунду не перестает вытирать несуществующую пыль с моей книжной полки.

– Все вы одинаковые. Дай вам палец, так и всю руку норовите отхватить.

– Значит, нет? – спрашиваю я.

Она смеется.

Через два часа

ПРОБУЮ СНОВА:

– Всего на полчаса. Он пройдет дезинфекцию, как мистер Уотерман, и тогда…

– Ты с ума сошла?

Еще через десять минут

– ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ?

– Нет.

Немного позднее

– ПОЖАЛУЙСТА, КАРЛА…

Она обрывает меня:

– А я еще верила, что ты в порядке.

– Так и есть. Я в порядке. Мне просто хочется увидеться с ним…

– Мы не всегда получаем то, что хотим, – говорит она.

Судя по одной только категоричности ее тона, я понимаю, что эту фразу она говорит Розе постоянно. Вижу, она сожалеет, что сказала это мне, и все равно больше ничего не добавляет.

В конце дня, собираясь уходить, Карла останавливается на полдороге и говорит:

– Ты же знаешь, что мне нелегко тебе отказывать. Ты хорошая девочка.

Я сразу бросаюсь в открывшуюся лазейку:

– Он пройдет дезинфекцию и будет сидеть в другом конце комнаты, далеко, очень далеко от меня. Всего пятнадцать минут. Полчаса максимум.

Карла качает головой, но не очень уверенно.

– Это слишком рискованно. И твоя мать никогда на это не согласится.

– Мы ей не скажем, – тут же говорю я.

Карла бросает на меня острый, разочарованный взгляд.

– Вам, девочкам, и правда так легко солгать своим мамам?

Для тех, кто ждет

КАРЛА СНОВА ПОДНИМАЕТ ЭТУ ТЕМУ через два дня, сразу после обеда.

– Так. Теперь слушай меня, – говорит она. – Никаких прикосновений. Ты в своей половине комнаты, он в своей. Я сказала ему то же самое.

Я понимаю слова, которые она произносит, но не могу связать их воедино.

– Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что он здесь? Он уже здесь?

– Ты в своей половине, он в своей. Никаких прикосновений. Ты поняла?

Я не поняла, но все равно киваю.

– Он ждет тебя в солнечной комнате.

– Он прошел дезинфекцию?

Карла бросает на меня взгляд, в котором ясно читается: «За кого ты вообще меня принимаешь?»

Я встаю, сажусь и снова встаю.

– Ох, Иисусе, – вздыхает она. – Быстро иди наверх и приведи себя в порядок. Я дам вам только двадцать минут.

Мой желудок не просто подскакивает, он исполняет в воздухе сальто-мортале без страховочного троса.

– Почему ты передумала?

Карла подходит ко мне, берет меня за подбородок и смотрит мне в глаза так долго, что я начинаю беспокойно ерзать на месте. Я вижу, как тщательно она подбирает слова. В конце концов произносит только:

– Ты заслуживаешь хоть немного радости.

Так вот как Розе удается получать все, что она пожелает. Она просто просит свою мать, у которой слишком большое сердце.

Я иду к зеркалу «приводить себя в порядок». Я почти и забыла, как выгляжу. Смотрю на себя нечасто. Какой в этом смысл, если никто меня все равно не видит. Мне нравится думать, что я похожа на маму с папой в соотношении 50 на 50. У меня бронзовая кожа теплого оттенка – результат смешения маминой бледно-оливковой с папиной насыщенной темно-коричневой. Волосы у меня густые, длинные и волнистые, не такие курчавые, как у него, но и не прямые, как у нее. Даже мои глаза – идеальная смесь: не азиатские и не африканские, а где-то посередине.

Я отвожу взгляд от своего отражения, а потом быстро смотрю в зеркало снова, чтобы застать себя врасплох и получить более точное представление о том, что увидит Олли. Пытаюсь засмеяться, а потом улыбаюсь с закрытым и с открытым ртом. Даже хмурюсь. Хотя надеюсь, что при встрече с ним у меня не будет повода это делать.

Карла наблюдает за моими кривляньями в зеркале, довольная и озадаченная одновременно.

– Я почти вспомнила себя в твоем возрасте, – говорит она.

Я обращаюсь к ее отражению:

– Ты уверена? Больше не считаешь, что это слишком рискованно?

– А ты что, хочешь меня отговорить? – Карла подходит и кладет руку мне на плечо. – Все рискованно. Ничего не делать – тоже рискованно. Решать тебе.

Я обвожу взглядом свою белую комнату, смотрю на белый диван и полки, белые стены, все безопасное, привычное и неизменное. Я думаю об Олли, замерзшем после процедуры дезинфекции и ждущем меня. Он – прямая противоположность всему этому. Небезопасный. Непривычный. В постоянном движении. Он – это самый большой риск, на который я когда-либо шла.

Будущее совершённое

От: Мэделайн Ф. Уиттиер

Кому: [email protected]

Тема: Будущее совершённое

Отправлено: 10 июля, 12:30

Когда ты это прочитаешь, наша встреча уже состоится. Она будет совершённой.

Олли

СОЛНЕЧНАЯ КОМНАТА – МОЯ САМАЯ ЛЮБИМАЯ в доме. Она почти вся из стекла – стеклянная крыша и окна от пола до потолка, которые выходят на наш безукоризненный газон на заднем дворе.

Интерьер комнаты напоминает декорацию тропического леса. Здесь полно пышных тропических растений, на вид почти настоящих. Повсюду стоят банановые и кокосовые деревья, гнущиеся под тяжестью искусственных плодов, и гибискусы с искусственными цветами. Есть даже имитация журчащего ручья, который протекает через комнату, но в нем нет рыбок – во всяком случае, живых. Белая плетеная мебель искусственно состарена и смотрится так, словно выгорела на солнце.

Так как все здесь должно напоминать тропики, мама держит включенным тепловой вентилятор, и комнату наполняет жаркий ветерок.

Обычно мне тут нравится – я могу представлять, что стекол нет и я нахожусь Снаружи. Но порой ощущаю себя рыбой в аквариуме.

Входя в комнату, вижу, что Олли вскарабкался до середины дальней стены, отделанной камнем, и держится на ней, цепляясь за расщелины. Он перебирает в пальцах огромный листок бананового дерева.

– Оно не настоящее, – говорит.

– Оно не настоящее, – произношу я одновременно с ним.

Олли отпускает ветку, но со стены не слезает. Для него лазить так же естественно, как для других людей – ходить.

– Ты останешься там, наверху? – спрашиваю я, потому как не знаю, что еще сказать.

– Я подумываю об этом, Мэдди. Карла предупредила, что я должен держаться от тебя как можно дальше, а эту даму, судя по всему, лучше не злить.

– Можешь слезть, – говорю. – Карла не так страшна, как кажется.

– О’кей. – Олли без видимых усилий соскальзывает на пол, засовывает руки в карманы и прислоняется к стене, заведя ногу за ногу.

Не думаю, что я когда-либо видела его таким неподвижным. Похоже, он просто боится меня спугнуть.

– Может, зайдешь? – говорит он, и я осознаю, что по-прежнему стою в дверях, сжимая дверную ручку.

Я закрываю дверь, не сводя с него взгляда. Олли тоже следит за каждым моим движением.

После нашей переписки у меня сложилось впечатление, будто я его знаю, но теперь, когда он стоит передо мной, мне так уже не кажется. Он выше, чем я думала, и более мускулистый, но не массивный. У него точеные жилистые руки, а рукава черной футболки сидят в обтяжку на бицепсах. Его загорелая кожа – золотистого, бронзового цвета. Наверное, теплая на ощупь.

– Ты не такой, каким я тебя представляла, – вырывается у меня.

Олли улыбается, и у него под правым глазом образуется ямочка.

– Знаю. Сексуальнее, да? Все в порядке, можешь сказать это.

Я хохочу.

– Как тебе удается носить эго такого размера и веса?

– Благодаря мышцам, – парирует он, поигрывая бицепсами и с комичным видом приподняв одну бровь.

Я смеюсь, и моя нервозность частично отступает, но затем снова возвращается, когда я понимаю, что он молча наблюдает за мной.

– У тебя и правда очень длинные волосы, – говорит Олли. – И ты не рассказывала мне о своих веснушках.

– А должна была?

– Веснушки могли стать причиной расторжения сделки. – Он улыбается, и ямочка снова появляется у него на щеке. Мило.

Я иду к дивану и сажусь. Олли так и стоит у каменной стены в другой половине комнаты.

– Они – бич моего существования, – признаюсь я, имея в виду веснушки. Конечно, это полная нелепость, ведь бич моего существования – скорее тот факт, что я больна и не могу выйти из дома. Мы оба осознаем это одновременно, и нас снова разбирает смех.

– А ты смешная, – говорит он, когда мы перестаем хохотать.

Я улыбаюсь. Никогда не считала себя смешной, но рада, что он так думает. Проходит еще несколько неловких мгновений – мы оба не знаем, что сказать. В чате эта тишина была бы гораздо менее заметной. Мы могли бы приписать ее любому количеству отвлекающих факторов. Но прямо сейчас, в реальной жизни, у нас словно пустые облачка над головами, как в комиксах. На самом деле мое совсем не пустое, но я не стану говорить Олли, что у него красивые глаза. Они цвета Атлантического океана, как он их и описывал. Странно, ведь я это знала. Но знать и видеть в реальности – совершенно разные вещи, как, например, мечтать о полетах и летать.

– Эта комната какая-то чудна́я, – говорит он, осматриваясь.

– Ага. Моя мама оформила ее так, чтобы я могла чувствовать, будто нахожусь снаружи.

– И что, получается?

– В большинстве случаев. У меня прекрасное воображение.

– Ты правда как из сказки. Принцесса Мэделайн и Стеклянный замок. – Олли умолкает, словно пытается собраться с духом.

– Все в порядке, спрашивай, – говорю.

У него на запястье черная резинка. Он оттягивает и отпускает ее несколько раз, прежде чем продолжить.

– Как давно ты больна?

– Всю жизнь.

– Что случится, если ты выйдешь на улицу?

– Голова взорвется. Или легкие. Или сердце.

– Как ты можешь шутить?..

Я пожимаю плечами:

– А как не шутить? Кроме того, я пытаюсь не хотеть того, чего иметь не могу.

– Ты прямо как мастер дзен. Тебе нужно давать уроки.

– Этому быстро не научишься, – улыбаюсь я ему в ответ.

Олли опускается на корточки, а потом садится на пол, прижавшись спиной к стене и положив руки на колени. Даже несмотря на свою видимую неподвижность, он буквально излучает потребность в движении. Этот парень – просто живая кинетическая энергия.

– Где тебе больше всего хочется побывать? – спрашивает он.

– Помимо космоса?

– Да, Мэдди, помимо космоса.

Мне нравится, как он говорит «Мэдди» – будто называл меня так всю мою жизнь.

– На пляже. У океана.

– Хочешь я опишу его для тебя?

Я киваю решительнее, чем сама от себя ожидала. Сердце начинает биться быстрее, как будто я собираюсь сделать нечто запретное.

– Я видела фотографии и видео, но каково это – находиться в воде? Это как плавать в гигантской ванне?

– Вроде того, – медленно произносит Олли, задумавшись. – Хотя нет, беру свои слова назад. Ванна расслабляет. А в океане купаться страшно. Он мокрый, холодный, соленый и смертельно опасный.

Это не то, что я ожидала услышать.

– Ты ненавидишь океан?

Теперь он улыбается, увлекаясь темой:

– Я его не ненавижу. Я его уважаю. – Олли поднимает вверх палец. – Уважаю. Это мать-природа во всем своем величии – потрясающая, красивая, беспристрастная, смертоносная. Только подумай, столько воды, и все равно можно умереть от жажды. А волны существуют только для того, чтобы сбить тебя с ног и ты быстрее утонул. Океан проглотит тебя целиком, а потом отрыгнет, даже не заметив твоего присутствия.

– О боже, ты боишься его!

– И мы еще даже не добрались до гигантских белых акул, гребнистых крокодилов, индонезийской рыбы– иглы и…

– Ладно, ладно, – смеюсь я, подняв руки, чтобы остановить его.

– Это не шутка, – произносит Олли с напускной серьезностью. – Океан убивает. – Он подмигивает мне. – Выходит, что мать-природа – скверная мамаша.

Я слишком сильно хохочу, чтобы что-то ему ответить.

– Ну, что еще ты хочешь узнать?

– После такого? Ничего!

– Да брось. Я кладезь знаний.

– Хорошо, покажи мне один из своих безумных трюков.

Олли мгновенно вскакивает на ноги и обводит комнату критическим взглядом.

– Тут недостаточно места. Надо выйти. – Он умолкает на середине фразы. – Черт, Мэдди. Прости меня.

– Стоп, – говорю я, поднимаясь и выставляя вперед руку. – Не надо меня жалеть. – Я произношу эти слова чересчур резко, но мне очень важно, чтобы он понял. Я бы не вынесла жалости от него.

Олли оттягивает резинку на запястье, кивает и закрывает эту тему.

– Я могу постоять на одной руке.

Он отходит от стены и просто заваливается вперед, опирается на руки и оказывается в положении вниз головой. Это движение такое изящное и непринужденное, что меня моментально охватывает зависть. Каково это – настолько доверять своему телу и знать, на что оно способно?

– Потрясающе, – шепотом произношу я.

– Мы не в церкви, – громким шепотом отвечает он, в его голосе ощущается небольшое напряжение от того, что он стоит вниз головой.

– Не знаю. У меня такое чувство, будто нужно говорить тихо.

Олли не отвечает. Вместо этого закрывает глаза, медленно отрывает левую руку от пола и уводит ее в сторону. Он почти полностью неподвижен. Единственные звуки в комнате – журчание ручейка и дыхание Олли, чуть более шумное, чем обычно. Его футболка сползает вниз, собираясь на груди, и я вижу твердые мышцы его живота. Кожа там такого же теплого золотистого оттенка. Я отвожу взгляд.

– О’кей, – говорю. – Можешь заканчивать.

Не успеваю я моргнуть, как он уже на ногах.

– Что еще ты умеешь?

Олли с ухмылкой потирает ладони. Потом делает обратное сальто, садится у стены и закрывает глаза.

– Так почему сначала в космос? – спрашивает.

Я пожимаю плечами:

– Хочу увидеть мир, наверное.

– Большинство людей подразумевают под этими словами нечто другое, – замечает он с улыбкой.

Я киваю и тоже закрываю глаза.

– Ты когда-нибудь чувствуешь… – начинаю я, но в этот момент открывается дверь, и в комнату врывается Карла.

– Прикосновений не было, надеюсь? – спрашивает она, подбоченившись.

Мы оба открываем глаза и смотрим друг на друга. И внезапно я очень остро ощущаю его присутствие, чувствую свое тело.

– Не было прикосновений, – подтверждает Олли, не сводя взгляда с моего лица. Что-то в тоне его голоса заставляет меня ярко покраснеть, и жар медленно разливается по лицу и груди.

Самопроизвольное воспламенение реально. Я в этом убеждена.