Текст книги "Убийство на пивоварне. Чудовище должно умереть (сборник)"

Глава 3

 
Коль струпья чувства опадут
И мысли лягут в прах минут,
Душа и плоть сгорят навек —
Костьми продлится человек.
 

Альфред Хаусман[5]5
  Перевод А. Белякова.


[Закрыть]

17 июля, 17.15–19.50

– По собачьему делу, говорите? – повторил инспектор, когда к нему вернулся дар речи. – Я что, должен принять это всерьез или вы изволите веселиться на мой счет?

Эта витиеватость на секунду придала полицейскому по-настоящему грозный вид. Мысленно отругав себя за то, что не удержался от зубоскальства, Найджел ответил:

– Нет, все очень серьезно. Хотя мне, конечно, стоило выразиться иначе. – И он коротко обрисовал поручение мистера Баннета.

– Мистер Стрейнджуэйс – частный сыскной агент, – сказал доктор Кэммисон, наблюдавший за их разговором с невозмутимым лицом, на котором едва заметно подрагивал мускул. – Он часто содействует властям в расследованиях. Его дядя – помощник комиссара лондонской полиции.

– Замечательно, – холодно отозвался инспектор. – Давайте приступим к делу. Меня, кстати, зовут Тайлер, а это сержант Толуорти. Кто покойный?

– Тело, судя по всему, не подлежит опознанию, – сказал Найджел. – Однако мистер Барнс подтвердил, что предметы, найденные в котле, принадлежат мистеру Юстасу Баннету.

При упоминании Баннета сержант Толуорти изъявил желание провалиться на месте и даже инспектор принял слегка ошалелый вид, но, впрочем, быстро взял себя в руки.

– Улики нельзя было трогать, – с осуждением заявил он. – Кто их вынес?

– Мойщик, – быстро ответил Найджел. – Я беру всю ответственность на себя.

Инспектор резко повернулся к мойщику и спросил его громким, задиристым голосом, явно прибереженным для общения с рабочим классом:

– Вы, значит? Опишите их положение.

Мойщик взволнованно облизал губы.

– Вот как все было, сэр. Часы висели на цепочке, а цепочка была продета в петлицу. Деньги лежали в кармане брюк, фонарик – в пиджаке. Ручку я нашел во внутреннем кармане. Очки висели сбоку. Зацепились той штукой, которая вокруг уха идет – понимаете?

– И больше вы ничего не нашли?

– Нет, сэр.

– Уверены?

– Что такое?

– Обыщите его, сержант.

Инспектор Тайлер работал наверняка. Бедняге мойщику ничего не оставалось, как позволить обыскать себя сверху донизу.

– Ну-ка, – сказал инспектор, когда с осмотром было покончено, – дайте фонарик. Пора и мне заглянуть внутрь.

Горстка людей на платформе молча наблюдала за тем, как он неуклюже протиснулся в люк. Зрителей впечатлило, что инспектор залез в котел, даже не взглянув перед тем на страшное содержимое. Изнутри донеслось шарканье. Затем – тишина. Казалось, прошла целая вечность. Сорн стоял, судорожно заламывая пальцы. Наконец в люке появилось лицо инспектора: он был бледнее обычного, под козырьком фуражки проступил пот. Тайлер осторожно и неуклюже выбрался из котла, отряхнул мундир и повернулся к пивовару.

– Хм-м… Эта отдушина, сливная труба, или как вы там ее называете… Куда она ведет?

– В хмелеотделитель, – ответил мистер Барнс. – Если ищете улики…

– Толуорти, хорошенько осмотрите этот хмелеотделитель, пусть вам покажут. Послушайте, кто у вас тут главный?

– Выходит, что я, – сказал мистер Барнс, – раз уж боссу крышка, а мистер Джо в отпуске.

– Очень хорошо. Мне скоро понадобится комната для допроса свидетелей, сможете устроить? Кабинет мистера Баннета, пожалуй, будет в самый раз.

– Он бы такое не одобрил! – потрясенно воскликнул мистер Барнс. Власть Юстаса Баннета не могла исчезнуть в одночасье.

Инспектор только отмахнулся.

– Если вы, доктор, желаете провести предварительный осмотр, сейчас самое время. Впрочем, вряд ли от этого будет польза, – мрачно добавил он. – Там и осматривать нечего. Тело прошу не двигать. Скоро приедет фотограф.

Доктор Кэммисон хотел было что-то сказать, но передумал и молча исчез в котле.

– Теперь я хотел бы знать, – продолжал Тайлер, – когда мистера Баннета последний раз видели живым?

– Сегодня его здесь не было, – ответил пивовар.

– Точно?

– Точней не бывает. Клерк в справочном бюро подтвердит. Уж мы бы знали, если бы он появился, будьте уверены.

– Незримое присутствие – это не про мистера Баннета, – добавил Гэбриэл Сорн.

Инспектор смерил его подозрительным взглядом. Сорн поспешно отвел глаза.

– С какого часа рабочие приходят на пивоварню?

– Самые ранние – к пяти утра.

– Мне нужно будет с ними поговорить. Они еще здесь?

– Нет, давно удрали.

– Пошлите за ними, пожалуйста.

Пивовар спустился с платформы и во весь голос сообщил стоявшим внизу рабочим, что Господь Всемогущий хочет видеть такого-то и такого-то, и чтобы мигом. Это откровение явно пришлось инспектору не по вкусу, и Найджел, желая сгладить эффект, сказал:

– Мистер Баннет с супругой прошлым вечером были на вечеринке у Кэммисонов и ушли между одиннадцатью и четвертью двенадцатого. Это дает нам точку отсчета. Баннет сказал, что с утра его на пивоварне не будет, но обещал встретить меня ближе к вечеру.

Маленькие голубые глазки инспектора вперились в Найджела.

– Вы не удивились, когда мистер Баннет не пришел на встречу?

– Не очень. Я ждал его с минуты на минуту. Мистер Сорн любезно согласился показать мне пивоварню.

– И мистер Баннет не оставил для вас сообщения?

– Насколько я знаю, нет.

– Хм-м, странно. – Инспектор Тайлер источал атмосферу подозрительности, которая сырым туманом укутывала каждое его слово и до костей пробирала всех, к кому он обращался. Найджел заключил, что перед ним человек с амбициями, которые, к его вящему неудовольствию, не спешат воплощаться в жизнь.

– Первым делом, – продолжал инспектор, – надо установить личность и как можно точнее определить время смерти.

– Это будет совсем непросто, – сухо заметил Герберт Кэммисон, вылезая из котла. – Все мягкие ткани выварились, поэтому можно не рассчитывать на родимые пятна. Нижняя челюсть и мелкие кости отъединились. Конечно, мы их найдем, однако на то, чтобы собрать скелет, потребуется какое-то время. Повезло, что одежда помогла удержать останки вместе. Если есть врожденный дефект костей или, скажем, залеченная трещина, то при тщательном осмотре я их обнаружу. Возможно, это даст вам зацепку. Сейчас могу сказать только, что покойный ростом и сложением напоминает Баннета, одежда определенно его, а волосы похожи по цвету. Как вы заметили, тело зацепилось за паровой змеевик. Одного жара трубы хватило бы, чтобы сжечь труп до костей. Между прочим, благодаря этому он не опустился на дно котла и не заткнул сливную трубу. Кстати, где зубы?

– Зубы? – протянул инспектор. – Верно, их нет, я тоже заметил.

– У Баннета был полный комплект вставных зубов. Сейчас челюстные кости пусты, а нижняя к тому же отделилась от черепа. Придется вам их поискать. Это лучшее средство опознания.

– Я этим займусь, сэр, – немного сварливо ответил инспектор. – Что вы скажете о времени смерти?

– Здесь я вам не помогу. Аутопсия тоже ничего не даст. Исследовать попросту нечего. Могу только сказать, что тело, судя по состоянию, пробыло в котле по меньшей мере шесть часов.

Инспектор повернулся к мистеру Барнсу.

– Утром, прежде чем загрузить в котел хмель и все прочее, люк открывают?

– Нет.

– А в котором часу начинается кипячение?

– В восемь.

– Выходит, тело мистера Баннета – если это действительно он – поместили в котел между четвертью двенадцатого прошлого вечера и восемью часами утра. – Заметив, с каким вниманием его слушают, инспектор пришел в благодушное настроение. – Мистер Барнс, мне понадобится имя и адрес ночного сторожа… Спасибо. Что ж, доктор Кэммисон, здесь ваши дела закончены. Я вот подумал: что, если вы позвоните вдов… миссис Баннет? Вы семейный врач, кому как не вам это сделать. Не тревожьте ее понапрасну, просто узнайте, во сколько ее муж вышел сегодня из дома. Придумайте отговорку. Скажите, что мистер Стрейнджуэйс хочет узнать, почему тот не явился на встречу, – как-нибудь этак.

– Хорошо, – сказал Кэммисон.

– Еще минуту, доктор, – добавил Тайлер. – Как вам кажется, это мог быть несчастный случай или самоубийство? Оно, конечно, не стоит и спрашивать, но все-таки…

– Несчастный случай исключен, – отрезал Кэммисон. – Самоубийство? Это значило бы, что бедняга забрался внутрь, закрыл за собой люк (притом что изнутри это невозможно сделать) – а иначе с утра, перед тем как заполнить котел, кто-нибудь заметил бы непорядок, – затем лег и приготовился свариться заживо. То же касается и предположения, что он прыгнул внутрь сегодня днем, когда кипячение уже началось: люк нашли бы открытым, и мы бы об этом знали.

– Никто не докладывал об открытом люке, мистер Барнс? – спросил инспектор.

– Не докладывал. Если хотите, завтра я разузнаю наверняка.

– Будьте добры.

– Не сомневайтесь: теоретически самоубийство нельзя исключить, но это за пределами человеческих возможностей, – сказал Кэммисон.

– Я так и думал, – кивнул Тайлер. – Это же относится и к телу, верно? Теоретически останки могут принадлежать кому-то еще, но на практике это определенно мистер Баннет?

– Не берусь утверждать, – с профессиональной осторожностью ответил Кэммисон. – Кстати, есть еще одно обстоятельство. Убийца не смог бы затолкать жертву в люк, не лишив ее сознания. Если в ход пошел наркотик, яд или анестетик, я не смогу вам помочь. Если были затронуты кости – скажем, жертву ударили по голове, – осмотр позволит это установить.

Герберт Кэммисон пошел к телефону. Тем временем прибыли фотограф и дактилоскопист. Найджел рассеянно наблюдал за их работой, пытаясь поймать какое-то смутное воспоминание. Котел. Кипячение. Ах да!

– Сорн, вы говорили, что сегодня в этом котле было три отдельных кипячения?

– Да.

– Примерно по два с половиной часа каждое?

– Да, более или менее.

– Послушайте, инспектор. Доктор Кэммисон сказал, что тело по крайней мере шесть часов пробыло в кипятке. Это значит – все три кипячения. А отсюда следует, что кто бы ни был в котле – Баннет или кто-то другой, – его поместили туда раньше восьми утра.

– Да, сэр. Похоже, так и есть. Я не знал про три кипячения. Думал, котел весь день работает без перерыва.

Найджел чувствовал, что из этого следует еще какой-то вывод, но для его уставших мозгов загадка была непосильной. В этот момент появился сержант Толуорти – запыхавшийся, перепачканный и торжествующий. Его простая крестьянская голова крепко сидела на кирпично-красной шее. Он развернул платок, который бережно нес в руках, и предъявил трофеи, почти такие же зловещие, как и останки в котле: два покоробившихся протеза, перстень-печатку, россыпь зубов и несколько мелких косточек. Тайлер порывисто повернулся к мистеру Барнсу:

– Узнаете этот перстень?

– Точно хозяйский. Видите герб?

– Должно быть, соскользнул с пальца, когда мясо сошло. Сержант, скажите носильщикам, пусть вынимают тело. Через полчаса я буду в участке. А вот и доктор… Ну, что она вам сказала?

Найджел почувствовал напряжение. Мистер Барнс сдвинул черные брови. Гэбриэл Сорн не отрывал взгляда от своих рук. Даже инспектора взяло любопытство – и служебного гонора как не бывало. Впрочем, на лице Герберта Кэммисона не дрогнул ни один мускул. Ровно таким же тоном – каким он сказал бы: «Держите пациента в тепле, его немного лихорадит, но беспокоиться не о чем» – доктор произнес:

– Миссис Баннет говорит, что сегодня не видела мужа. Он не явился к завтраку.

– Не явился к завтраку? – воскликнул инспектор. – Вы хотите сказать, что покойного целый день не было дома, а его жена не предприняла никаких шагов? – Он яростно уставился на Кэммисона, будто в странном поведении миссис Баннет был виноват доктор.

– Похоже на то, – невозмутимо ответил тот. – Лучше поговорите с ней сами. Если угодно, можем сейчас же туда отправиться. Я сообщу ей новость о нашей находке, и, если миссис Баннет будет в состоянии отвечать, вы ее допросите.

Инспектор раздал еще несколько указаний и направился к выходу.

– Я вынужден попросить вас остаться, мистер Барнс, – сказал он напоследок. – Сейчас я побеседую с миссис Баннет, а потом вернусь, осмотрю кабинет ее мужа, поговорю с рабочими. Будьте готовы, пожалуйста.

Вид у мистера Барнса был как никогда подавленный.

– Буду, не беспокойтесь. Эх, придется звонить на акцизную таможню. Целый день простоя на пивоварне огорчат кого хочешь.

«И это, – подумалось Найджелу, – учитывая характер покойного, было самым здравым взглядом на события дня». Сыщик и сам разрывался между любопытством и отвращением. Ему совсем не хотелось выслеживать того, кто прикончил владельца пивоварни: смерть Баннета никого не огорчила, в этом сомнений не было. И все же Найджел чувствовал себя вовлеченным, и не только из-за Трюфеля. Софи Кэммисон чего-то недоговаривала. Он все не мог забыть, как она сжала его плечо и попросила больше «не дерзить мистеру Баннету» – будто призрак коснулся ледяным пальцем. Что за страх она передала ему? Найджел нетерпеливо откинул со лба светлую прядь. «Нет, все это вздор, и меня он совершенно не касается».

– Что ж, я, пожалуй, пойду.

– Разве ты не с нами? – неожиданно спросил Кэммисон.

Инспектор нахмурился.

– Это против правил, сэр. Я такое не одоб…

– Послушайте, – перебил его доктор, – Стрейнджуэйс в этом деле не посторонний. Смерть Трюфеля может иметь отношение к убийству, которое вы расследуете, кем бы ни оказался убитый.

– Бросьте, – процедил инспектор. – Не нужно все усложнять.

Кэммисон терпеливо объяснил:

– Конечно, это может быть совпадением. Но разве не странно, что в двухнедельный срок сначала пса, а потом его хозяина убивают одним и тем же способом? Что, если смерть Трюфеля была репетицией?

Даже инспектора поразила такая гипотеза, тем более неприятная из-за спокойного, деловитого тона, которым она была высказана.

– Может, в этом что-то и есть, – признал он. – Но порядок превыше всего, и…

– Черт побери, мы говорим об убийстве или дорожной пробке? Если хотите соблюсти все формальности, позвоните сэру Джону Стрейнджуэйсу в Скотленд-Ярд. Он даст вам необходимые рекомендации.

Так вышло, что Найджел неожиданно для себя самого покинул пивоварню в компании инспектора и доктора. Мнения детектива даже не спрашивали; и Тайлер, и Кэммисон, похоже, нисколько не сомневались, что ему, как ищейке на поводке, не терпится приступить к делу. Что ж, пусть так.

Баннет жил всего в минуте ходьбы от пивоварни. Вычурный кирпичный дом на отшибе резко выделялся на фоне спокойного, освященного временем достоинства Мэйден-Эстбери. «Подходящее жилище для его покойного владельца», – подумал Найджел.

Доктор Кэммисон оставил их в столовой при кухне и отправился поговорить с миссис Баннет. Инспектор сидел неподвижно и прямо, сложив на коленях руки и глядя прямо перед собой. Найджел беспокойно ходил по комнате, рассеянно трогая мебель. Его внимание привлек поясной студийный фотопортрет на каминной полке. Мужчина средних лет – круглое лицо, густо напомаженные волосы с пробором посередине, пышные усы, лишь отчасти маскирующие бессилие маленького слащавого рта. В глазах застыло сердечное и чуть сконфуженное выражение. Найджел решил, что такой человек сохранил бы на гражданке военный чин – да, ему бы нравилось обращение «капитан». Он бы наверняка встречал знакомых словами «Ну, старики, как живете?», угощал всех выпивкой и рассказывал неприличные анекдоты, а больше всего на свете, сам того не зная, боялся бы потерять популярность, особенно среди людей «низкого положения». Что до профессии, он стал бы неудачливым птицеводом или удачливым коммивояжером. «Должно быть, мастак сочинять отговорки», – подумал Найджел и повернулся к инспектору:

– Знаете, кто это?

– Это Джо Баннет, брат Юстаса Баннета.

– Ну и ну! А на брата совсем не похож. По крайней мере, выражение лица совершенно другое. Черты, впрочем, те же, если вглядеться.

Куда больше его удивили слова Софи о том, что Кэммисоны очень привязаны к Джо, – тот совсем не походил на человека их сорта. Найджел еще обдумывал это, когда в дверях появился доктор.

– Миссис Баннет готова говорить с вами. Я сказал, что у нас есть серьезные основания считать ее мужа погибшим. Советую умолчать о неприятных подробностях.

– Как она приняла новость? – спросил инспектор.

– Ну… она явно потрясена. – Казалось, Кэммисон чего-то недоговаривает. Даже Тайлер воззрился на доктора с любопытством, будто ожидал объяснений, но тот без дальнейших слов повел их в гостиную.

Пока инспектор выражал соболезнования, Найджел изучал Эмили Баннет. Ее затуманенный взгляд, лихорадочный румянец и дрожащие руки, растрепанная копна седых волос с упавшей на ухо прядью, неряшливое и безвкусное платье, дрожь в уголках длинных поникших губ – все это напомнило Найджелу… о чем же? О чем-то очень далеком от образа скорбящей вдовы. Да, она была точь-в-точь одна из тех чудаковатых старых дев, которые, прожив безупречную жизнь, вдруг без видимой причины пускаются во все тяжкие, напиваются, громогласно бранятся на улице и ставят в ужасно неловкое положение полицейских. Много лет назад Найджелу довелось увидеть, как одну такую леди вытащили из увеселительного заведения под аплодисменты зевак.

Инспектор Тайлер тем временем говорил:

– Итак, мадам, вы утверждаете, что не видели мужа с тех пор, как прошлым вечером оба вернулись домой в двадцать три двадцать. Вы сразу отправились в постель. Ваш муж, который занимал отдельную спальню, сказал, что хочет поработать. Вы скоро уснули и не слышали, как он поднялся к себе. Верно?

– Да, сэр.

Это «сэр» и чуть просторечный акцент – совсем непохожий на испуганный, но все-таки исполненный благородства тон, каким миссис Баннет говорила еще вчера, – потрясли Найджела. Брак с Юстасом Баннетом был неравным. Смерть мужа освободила ее от муштры: теперь вдова наконец могла стать собой. Перед ними стояла настоящая Эмили Баннет.

Инспектора слово «сэр» тоже смутило. Эффект, впрочем, был скорее подсознательным: Тайлер взял воинственный тон, к которому уже прибегал в разговоре с мойщиком на пивоварне.

– И вы утверждаете, что, не увидев мужа за завтраком и позднее обнаружив его постель неразобранной, ничего не предприняли? Вы даже не позвонили на пивоварню, чтобы навести о нем справки?

Угрожающие нотки как будто напомнили Эмили Баннет о Юстасе и о том, что ей положено вести себя «как леди». К ней вернулись хорошие манеры.

– Да… то есть нет. Понимаете, мой муж терпеть не может… не мог любое вмешательство. Ему бы не понравилось, что я поднимаю шум. Если бы он узнал, что я искала его на пивоварне, он бы очень разозлился.

– А то, что он не спал в своей постели, не показалось вам, скажем… странным?

Густо покраснев и нервно скомкав платок, миссис Баннет подняла голову и упрямо прошептала:

– Нет, не показалось. Такое бывало и раньше.

– Какого дьявола вы… – вышел из себя инспектор.

Доктор Кэммисон, не повышая голоса, прервал его:

– Вы хотите сказать, ваш супруг посещал других женщин?

– Да, – чуть слышно подтвердила она. – И если не находил их здесь, то устраивал себе отпуск в Париже. Он даже не скрывал от меня правду – слишком презирал, чтобы о таком беспокоиться. – Ее голос сорвался, и из глаз наконец полились слезы.

После этого в доме пробыли недолго. Было крайне важно вернуть из отпуска Джо, но миссис Баннет знала только, что он отправился из Пулхэмптона к северу – вокруг мыса Лендс-Энд и вдоль валлийского побережья. Тайлеру ничего не оставалось, как уведомить порты по маршруту и ждать новостей. Слуга Баннетов подтвердил, что хозяева вернулись вечером около 23.20; затем он лег спать. Инспектор выяснил имя дантиста, который мог опознать зубной протез. Задав еще несколько вопросов, они покинули дом. Тайлер назначил время для аутопсии и сухо распрощался, оставив Найджела и Герберта одних.

– Миссис Баннет не очень-то скорбит, – заметил Найджел, когда они поднимались в гору по узкой улочке. – Впрочем, неудивительно. Она теперь свободна. «Когда вышел Израиль из Египта…»

Герберт Кэммисон посмотрел на него в упор.

– Услышав, что ее муж, возможно, мертв, она первым делом спросила: «Мертв? Юстас мертв? Вы меня не обманываете? Он правда умер? Я не верю». Бедняжка в шоке, разумеется. Она не отвечала за свои слова, – добавил он со значением.

– Разумеется, – без выражения подтвердил Найджел.

– Должен признать, я даже испугался. У нее был такой вид, словно ей вручили подарок. Раскрасневшаяся, растрепанная, жалкая. Ты тоже заметил ее акцент?

– Заметил.

– Странно, я о нем не подозревал. Что ж, так-то вот. И смотри, Найджел, Тайлеру об этом ни слова. Он слишком честолюбив. В этом деле у него только один интерес – кого-нибудь арестовать, и как можно скорей. Того, что я тебе рассказал, ему достаточно, чтобы упечь миссис Баннет за решетку. Толуорти – другое дело. Он парень что надо, мы с ним часто играем в крикет. Но с Тайлером держись настороже – одно слово…

Доктор Кэммисон произнес слово.

– Литота[6]6
  Литота – фигура речи, выражающая преуменьшение или нарочитое смягчение.


[Закрыть], как она есть, – заключил Найджел.