Текст книги "Убийство на пивоварне. Чудовище должно умереть (сборник)"

Глава 4

 
И некий Пинч, с голодной мордой
И на скелет похожий шарлатан.
 

Уильям Шекспир,

«Комедия ошибок»[7]7
  Перевод А. Некора.


[Закрыть]

17 июля, 20.55–22.30

– Вам так нравится пить кофе с пола? – спросила Софи Кэммисон. – Столик ведь под рукой.

Найджел поднял с пола чашку и поставил ее на колени. Он сидел, привалившись к одному подлокотнику глубокого кресла и закинув ноги на другой. Ковер вокруг был усеян сигаретным пеплом. При виде этого зрелища Софи вздохнула со смесью раздражения и обреченности: ее гость не отличался любовью к порядку. Что толку стратегически расставлять по дому пепельницы, если Найджел их попросту не замечает? Странно было тревожиться о таких пустяках после того, что рассказал ей Герберт, пока она переодевалась к обеду. Юстас Баннет мертв, а у нее на уме грязный ковер. Пепел к пеплу, прах к праху. Ей до сих пор не верилось, что такое возможно.

– О чем вы задумались? – спросил Найджел.

– О том, как глупо беспокоиться о ковре после того… после того, что случилось.

– О ковре? Ох, простите, пожалуйста! Какую я грязь развел, вот неряха!

Найджел, будто ребенок, скорчил потешную мину – того и гляди расплачется. Он мигом выбрался из кресла, едва не опрокинув кофейную чашку, схватил у камина метелку с совком для угля и начал прибирать за собой. Миссис Кэммисон наблюдала за ним, не прекращая вязать. Неловкость Найджела и раздражала, и умиляла ее. Уборка целиком поглотила его внимание: как по-детски мужчины увлекаются пустяками! Сложно представить, что этот раскрасневшийся увалень, который так неумело обращается с веником и совком, когда-то вычислял убийц, пробираясь по закоулкам их извращенного разума, написал книгу о каролингских поэтах и женился на одной из самых замечательных женщин своего поколения.

– Зачем вы это делаете? – вдруг спросила Софи.

– Делаю что? – Найджел, не вставая с колен, непонимающе посмотрел на нее. – Это меньшее, чем я могу искупить вину за погубленный дивный ковер!

– Я не об этом, – ответила Софи, слегка уязвленная тем, что ее принимают за фанатичную домохозяйку. – Зачем вы беретесь расследовать преступления?

– Иногда словно против воли, – беззаботно откликнулся Найджел.

Спицы в руках Софи Кэммисон на секунду застыли. Когда она опять принялась вязать, Найджел отметил, что в ее движениях уже не было прежнего автоматизма. Она будто отправила пальцам срочную телеграмму: «Давайте же! Говорю вам, вяжите! Не подводите меня!»

– Иногда? – заметила Софи. – Зачем вообще за такое браться?

– Все лучше, чем сидеть без дела. По-моему, это единственная профессия, к которой можно приложить классическое образование.

– Не смейтесь надо мной. Я говорю серьезно.

– Я тоже. Если когда-нибудь в пору зеленой юности, как ее называет мой дядя-шутник, вам приходилось переводить экспромтом с латыни, вы поймете, что я имею в виду. Параллель между переводом и поиском преступника очевидна. Переводчик имеет дело с длинным предложением, полным инверсий, – не более чем нелепым набором слов. Так и преступление: на первый взгляд в нем нет никакого смысла. Подлежащее – это жертва; сказуемое – modus operandi, способ совершения убийства; дополнение – мотив. Вот три неотъемлемых составных части всякого предложения и всякого преступления. Первым делом вы определяете подлежащее, затем ищете сказуемое, и вместе они приводят вас к дополнению. Однако преступник – общий смысл – еще не известен. У вас есть груда придаточных, одни могут дать зацепку, другие сбивают со следа. Нужно мысленно разделить и собрать их заново так, чтобы усилить смысл целого. Такое упражнение в анализе и синтезе – лучшая тренировка для сыщика.

Софи его рассуждения потрясли.

– Как сухо и бесчувственно! – воскликнула она. – Вы совершенно исключили человеческий фактор.

– Нет-нет, – запротестовал Найджел. – Конечно, любая аналогия не отражает всей правды. Однако вернемся к классическому образованию. Когда вы учитесь писать сочинения на латыни и греческом языке в стиле определенных авторов, вы первым делом узнаете, что лучшие из них постоянно нарушают правила грамматики. У каждого свои особенности. Это в равной степени относится и к преступникам – особенно к убийцам. Для того чтобы написать хорошее сочинение, мало быть подражателем – нужно с головой влезть в чужую шкуру. Нужно думать точно так же, как думали Фукидид, Ливий, Цицерон, Софокл и Вергилий. Так и сыщик – для того чтобы воссоздать картину преступления, он должен прочувствовать характер того, кто его совершил.

Миссис Кэммисон изумленно смотрела на гостя. Неужели он верит во всю эту чушь, или… нет, догадалась она, он просто хочет отвлечь ее от чудовищного видения: Юстас Баннет – месиво из костей и волос, осевшее мешком на дне котла. Знает ли Найджел, как упорно ее преследует этот образ? Что ж, надо отдать сыщику должное, он и впрямь заставил на минуту забыться. Но догадывается ли Найджел о другой, куда более страшной мысли, в которой Софи до сих пор не смела себе признаться, – о том кошмаре, что она, крепко зажмурившись, гнала от себя прочь? Найджел вдруг напугал ее. Ей захотелось, чтобы Герберт был рядом… Увы, его посреди обеда вызвали к пациенту.

– Вы так много вяжете? – спросил Найджел. – У вас, наверное, уйма племянников и племянниц.

– Да, – сказала Софи и, отвечая на вопрос, который (по ошибке) почудился ей в этих словах, добавила: – Мы с Гербертом решили не заводить детей, пока… пока не встанем на ноги.

– Вы давно женаты?

– Почти три года. Мы поженились, когда он купил право заниматься здесь врачебной практикой.

– По-моему, из вас вышла бы прекрасная мать.

Софи почувствовала, что долго такой разговор не выдержит – в глазах уже закипали слезы. Желая разделаться с этой слабостью, она довольно натянуто произнесла:

– И все-таки мне непонятно, почему вы гоняетесь за преступниками. Удовольствия это наверняка не приносит, заботиться о пропитании вам не нужно… Верите в справедливость?

Найджел скосил глаза к носу. «Что еще за новости? – подумал он. – Откуда такая воинственность? Что она пытается скрыть от меня – или от себя самой?» Вслух он сказал:

– В абстрактную Справедливость я не верю. Бывают «справедливые» преступления и неправедные суды. Наверное, я выбрал это занятие потому, что оно дает редкую возможность изучить человека, так сказать, в первозданном виде. Люди, столкнувшись с преступлением – особенно с убийством, – всегда держатся настороже, всегда готовы обороняться и, защищая один уголок своего ума, обнажают остальные. Даже самые здравомыслящие начинают вести себя ненормально.

– Все это довольно бесчеловечно, – дрожащим голосом произнесла Софи.

– Нисколько. В любопытстве нет ничего бесчеловечного. А мною только оно и движет – любопытство ученого. Впрочем, простите: я вас расстроил. Нет, правда, я вовсе не чудовище. Честно говоря, я вообще решил не лезть в эту историю. Кто бы ни прикончил Юстаса Баннета, повод наверняка был веский.

– Тут ты, скорее всего, прав, – произнес из-за спины глубокий голос. – Но я на твоем месте не торопился бы бросать это дело.

Доктор Кэммисон вошел незаметно. Он закрыл за собой дверь и бесшумно приблизился. Его мягкие, отточенные движения вкупе с мужественным смуглым лицом, черной щетиной и глубокими карими глазами придавали ему сходство с пантерой. Найджел поймал на себе яркий немигающий взгляд.

– Быстро же у тебя все меняется. Еще утром ты советовал не браться за дело Трюфеля – и вот… Что ж, как говорил старина Тацит, «supervacuus inter sanos medicus»[8]8
  Между здоровыми врач не нужен (лат.).


[Закрыть], что в грубом переводе означает «между здоровыми врач еще больше обычного похож на бездельника».

– «Грубый» – вряд ли подходящее слово для этого перевода. – На губах доктора в кои-то веки заиграла улыбка. – Однако мертвый Трюфель – дело одно, а мертвый Баннет – совсем другое.

– Сказано верно, хотя и несколько нравоучительно.

– Видишь ли, многие мечтали пересчитать ему кости, прошу прощения за невольную двусмысленность.

– Не понимаю, к чему ты клонишь.

– Как бы тебе сказать…

– Герберт!

В голосе Софи прозвучала такая мука, что у Найджела на секунду перехватило дыхание, будто в него швырнули чем-то тяжелым. Даже Герберт потерял самообладание и с сомнением посмотрел на жену.

– Все это замечательно, дорогая, – протянул он, – но…

– Послушайте меня оба, – сказал Найджел, беря себя в руки. – Я не хотел совать нос в ваши тайны, но с тех пор, как я здесь, нельзя было не заметить, что Софи чего-то недоговаривает и в этом как-то замешан Юстас Баннет.

– Я думала… Не понимаю, с чего вы взяли, – перебила она.

– При каждом упоминании Баннета вы изо всех сил стараетесь вести себя естественно. Это всегда заметно. Можно с успехом изобразить кого угодно, кроме себя самого в естественном состоянии.

– Разговор принимает метафизический оборот, – сказал доктор Кэммисон. – Нет, Софи, нужно ему рассказать. Как знать, не понадобится ли нам вскоре его помощь.

– Помощь? – Софи, внезапно догадавшись о чем-то, схватилась за подлокотники – только так она могла унять дрожь в руках. Герберт наклонился над спинкой кресла, взял супругу за плечи и с профессиональным педантизмом начал рассказ:

– Как ни крути, с Баннетом меня многое связывает. Вскоре после того, как мы поселились здесь, он обратился ко мне за медицинским советом. Это было щекотливое дело, поскольку он тогда пользовался услугами доктора Эннерли, а профессиональная этика не позволяет лечить пациента без разрешения его врача. Я, разумеется, сообщил об этом Баннету. Он сказал, что Эннерли… его не устраивает и что я поступлю глупо, если не приму предложение. Его деньги, мол, не хуже ничьих других, и далее в том же духе. Я ответил – довольно жестко, пожалуй, – что у нас не принято двурушничать. Баннет явно не привык к такому обращению и сильно разошелся – помянул всех врачей с их суевериями и прочее. Я решил, что вопрос исчерпан, но вскоре Баннет рассорился с Эннерли и отказался иметь с ним дело, а потом опять явился ко мне. Эннерли повел себя как порядочный человек. Так я и стал лечащим врачом Баннета. Он был тяжелым ипохондриком: вбил себе в голову, что страдает то ли язвой желудка, то ли перитонитом, то ли еще чем. Диагноз, конечно, не подтвердился. Я назначил ему диету – не сомневаюсь, Эннерли назначил бы точно такую же, – и Баннет очень скоро пошел на поправку. К сожалению, вскоре после этого он стал набиваться к нам в друзья: приглашал ужинать, присылал ящиками вино. Я этого типа не выносил, а к тому времени до меня дошли слухи с пивоварни, которые нравились мне еще меньше. Я не представлял, чего он от меня хочет, пока это не стало очевидно. Он, э-э…

– Он начал со мной заигрывать, – вмешалась миссис Кэммисон. – Противный коротышка! Хотя это было так нелепо, что я не могла не посмеяться над ним.

– А Баннет оказался не из тех, кто может оценить шутку? – спросил Найджел.

Герберт Кэммисон серьезно посмотрел на него.

– Да, не из тех. И я лучше сразу скажу: тот, кто его прикончил, заслужил бесплатное пиво за счет государства до конца своих дней. Баннет был асоциальным паразитом самого худшего сорта, и в порядочном обществе его давно засадили бы за решетку – хотя в порядочном обществе такой, как он, и не смог бы существовать. Впрочем, это к делу не относится. Его – назовем их так – ухаживания за Софи были только симптомом, малозначительным по сравнению…

Софи Кэммисон усмехнулась.

– Дорогой, – сказала она, беря мужа за руку, – как жаль, что моя честь так низко стоит в твоей шкале ценностей.

– Твоя честь может сама о себе позаботиться, и с успехом, должен заметить, – невозмутимо ответил Герберт. – Рабочие на пивоварне куда более уязвимы. В общем, спустя какое-то время Баннет оставил Софи в покое – по крайней мере, на время. Тогда-то и начали выясняться другие неприглядные факты. На пивоварне работало немало моих страховых пациентов, и я удивительно часто наблюдал у них производственные травмы и профессиональные заболевания. Конечно, это не мое дело – собирать сплетни; с другой стороны, я считаю, что врач не имеет права безразлично взирать на социальные условия. Предотвращать болезнь не менее важно, чем лечить ее.

– Правильно! Правильно! – воскликнул Найджел. – Эти старомодные китайские принципы чудо как хороши.

– Вот, например, что я услышал вначале, – продолжал доктор Кэммисон сосредоточенным тоном лектора из анатомического театра. – Говорили, будто Баннет, принимая людей на работу, отдает предпочтение женатым мужчинам: это позволяет ему крепче держать их в узде. У меня сложилось впечатление, что его по-настоящему боялись. Он вечно сновал по пивоварне, вырастал за спиной у подчиненных и молча следил за ними. Один из рабочих сообщил, что они из-за этого нервничали, торопились и допускали промахи. А уж тогда он мог делать с ними все, что хотел.

– Да, Сорн рассказал мне сегодня об одном таком случае – того парня даже стошнило! Как же его звали? Эд Парсонс.

– Да, хотя для Эда Парсонса одним случаем дело не закончилось. Ну, это только примеры, я слышал гораздо больше. Конечно, бывают такие типы, которым только дай поругать начальство. Какие-то слухи наверняка были преувеличены. И все-таки дыма без огня не бывает, а с Баннетом дыма было чертовски много. Что до меня, то переломный момент настал, когда ко мне поступил водитель грузовика. Он серьезно пострадал в аварии на Ханикумском холме, сразу за городом. Из показаний в суде стало предельно ясно, что водителю навязали невыполнимое расписание и он от переутомления заснул за рулем. Баннет с его огромным влиянием отделался мизерным штрафом. Он отметил это событие, уволив водителя. Конечно, такое случается постоянно. Нанимателям это на руку: они больше экономят на рабочих, чем теряют на штрафах. Говоря по правде, меня заставила вмешаться не сама несправедливость, а то, что я услышал от бедняги, когда он после аварии метался в бреду, все повторяя: «Не доеду! Черт, сплю на ходу! Это убийство! Он меня уволит! Убийство! Засыпаю, черт возьми, сплю на ходу!»

Я не очень-то сентиментален – для врача, – но эта история меня доконала. Когда того парня уволили, мое терпение лопнуло. Я отправился к Джо – брату Юстаса, что заведует транспортным цехом, – и чуть не в лицо назвал его убийцей. Он принял это достойно; на самом деле с тех пор мы и подружились. Сказал, что давно твердит брату: от такого расписания жди неприятностей, – однако все без толку. Джо – хороший парень, но Юстас всегда держал беднягу на поводке. Тем не менее в тот раз Джо решил, что если он заручится заключением врача (конечно, не упоминая моего имени), то сумеет повлиять на Юстаса. Я решил, что двум смертям не бывать, и заодно упросил Джо провести меня по пивоварне: хотел своими глазами увидеть, насколько правдивы слухи. Поверь, если они и были преувеличены, то ненамного. Я устроил полный санитарный осмотр. Не буду докучать тебе подробностями. Вентиляция оказалась ни к черту, и не нужно было хорошо разбираться в технике, чтобы увидеть, как изношено оборудование и какую опасность оно представляет. Из машин, как и из людей, Баннет выжимал все соки до последней капли.

– Бывают же правительственные инспекции…

– Эту неприятность, Найджел, несложно преодолеть. Очковтирательство и подкуп в равных пропорциях творят чудеса. И в том, и в другом Юстас не знал себе равных. Итак, я отправил Джо подробный отчет об условиях труда на предприятии и о том, какое влияние они оказывают на здоровье рабочих. Не забыл я и расписание перевозок. Джо не меньше моего хотел помочь людям и ради этого пошел против брата. День спустя я получил записку от Юстаса – приглашение увидеться на пивоварне. Он сидел в зале заседаний на краю длинного стола и разглаживал перед собой промокательную бумагу. То есть это я принял листок за промокашку, пока Баннет не помахал им передо мной. «Насколько я понимаю, – сказал он, – вы и есть автор этого… документа?» У него в руках был мой отчет! Напечатанный на машинке и без подписи, однако Юстас быстро разобрался, что к чему.

Потом, конечно, разыгралась буря. Юстас спросил, по какому праву я лезу в чужие дела. Я ответил, что следить за соблюдением закона – долг каждого гражданина. Он потребовал назвать хоть один закон, который был нарушен. Я процитировал фабричное законодательство. Тогда он спросил, что я намерен делать. Я ответил, что если в ближайшее время ничего не изменится, я подниму такой шум, что даже ему, всемогущему Юстасу Баннету, придется отступить. Он посидел немного, поигрывая ножиком для бумаг и поглядывая на меня своими холодными змеиными глазками, а потом, к моему удивлению, пошел на попятный. Сказал, что я не похож на человека, который принял бы солидное вознаграждение в обмен на политику невмешательства – тут он со значением посмотрел на меня, но я на приманку не клюнул. «Что ж, хорошо, – подытожил он, – ваша взяла. Дайте мне время для переделок, предложенных в вашем отчете, и через полгода вы будете рады подтвердить нашу безупречную репутацию, кхе-кхе». Ну, ты сам слышал, какие звуки он издавал. Я заметил, что на пересмотр графика грузовых перевозок не нужно полгода. Он еще похмыкал, но в итоге обещал распорядиться об этом сейчас же. И распорядился. Когда Джо сообщил мне об изменении расписания, я уверился, что загнал Баннета в угол. Однако…

– Однако, – прервал его Найджел, – вскоре тебе преподали урок, который неопытные солдаты постоянно учат на собственной шкуре: старые вояки опаснее всего при отступлении.

– Да. И поделом мне! Возомнил, что справлюсь с ним в одиночку… Полгода спустя, день в день, Баннет вновь пригласил меня на встречу. Проходя по пивоварне, я смотрел по сторонам и не видел никаких перемен. Можешь вообразить мое настроение, когда я предстал пред его очами. Баннет сидел за столом, поджав жирные узкие губы и потирая руки: они шуршали, как хвост ящерицы по каменной стене. Он сразу приступил к делу: «А, доктор! Если я правильно помню, в нашу последнюю встречу вы сказали, что следить за соблюдением закона – долг каждого гражданина. Что ж, сегодня, как я и предсказывал, вы с радостью подтвердите нашу безупречную репутацию». Даже тогда я еще не видел, к чему он клонит. Затем он откинулся в кресле и произнес: «Кейт Элпейс». Тут-то я и понял: дело проиграно.

– Кейт Элпейс? – удивился Найджел.

– Моя сестра, – пояснила миссис Кэммисон. – Это случилось еще до нашего переезда, мы тогда жили в Мидлендсе. У нее был молодой человек, она забеременела и обратилась к Герберту, чтобы сделать аборт.

– В целом я не одобряю аборты, – сказал Герберт, – но мне стало известно, что в семье юноши бывали случаи безумия. Конечно, я не смог ей отказать. А это, как ты знаешь, уголовное преступление: карается каторжными работами, если тебя раскроют.

– И Юстас Баннет тебя раскрыл? – спросил Найджел.

– Да. Должно быть, те полгода, что я дал ему на улучшение условий труда, он потратил на расследование. Наверняка нанял какого-нибудь нечистого на руку частного сыщика – что само по себе красноречиво, не правда ли? Не знаю, как его ищейки разнюхали ту историю, да оно и не важно. Важно другое: если Баннет нарушил закон, то его нарушил и я.

– Ситуация патовая, – сказал Найджел.

– Хуже. Если все раскроется, его оштрафуют на круглую сумму, – а мне это будет стоить карьеры. Его положение устойчивее моего. Вообще я умею держать себя в руках, но в тот раз вышел из себя. Сказал Баннету все, что о нем думаю. Увы, кроме прочего, я заявил, что такие, как он, должны подлежать истреблению.

– Увы? – переспросил Найджел. – Ты хочешь сказать…

– Да. Я забыл упомянуть, что среди чудесных обычаев Баннета была привычка держать на пивоварне шпионов. У крупных воротил это не редкость: наниматели платят кому-нибудь из рабочих, чтобы они доносили на тех, кто выражает неудовольствие или планирует забастовки. Я чертовски боюсь, что один из прихвостней Баннета подслушал мою тираду.

– Пожалуй, мне действительно лучше остаться, – сказал Найджел.

– Да уж, – мрачно подтвердил доктор Кэммисон. – Если только ты случайно не просидел всю прошлую ночь под дверью моей спальни.

Найджел озадаченно посмотрел на него.

– Видишь ли, иначе я никак не могу доказать, что не был на пивоварне и не прикончил его.

– Да, будет неловко, если инспектор узнает о ссоре. С другой стороны, наверняка есть еще уйма людей, у которых найдутся не менее весомые мотивы.

– Ты умеешь утешить, надо сказать.

– Перестаньте говорить так, словно обсуждаете какую-то шахматную задачу! – воскликнула Софи Кэммисон. – Неужели вы не понимаете…

– Не беспокойся, – мягко ответил ее муж. – Я все понимаю. И кстати, Найджел: признаваться, так до конца. С того времени мы жили, мягко выражаясь, в состоянии крайней неопределенности. Какое-то время о Баннете ничего не было слышно. Однако несколько месяцев назад он набрался наглости и опять подступил к Софи. Сказал ей, что может разрушить мою карьеру и сделает это, если она не станет сговорчивей. Знаю, все это похоже на сюжет из бульварного романа, но Баннет никогда не отличался хорошим литературным вкусом. Вчера вечером ты сам в этом убедился. В общем, Софи поставила меня в известность, а я отправился к нему и сказал: «Еще раз сунешься к моей жене, и ты покойник».

– И вот он… покойник, – задумчиво произнес Найджел. – Да, положение и впрямь слегка угрожающее. Впрочем, мужайтесь, mes enfants[9]9
  Дети мои (фр.).


[Закрыть]. Я задействую все колоссальные ресурсы моего блестящего ума. Ты, Герберт, воссоздашь по костям скелет, а я соберу по кусочкам картину преступления. А когда все закончится, – обратился он к Софи, – вы начнете обшивать собственных детишек.