Текст книги "«Улыбчивый с ножом». Дело о мерзком снеговике"

Глава 6. Игривый ученый

Следующий день для Джорджии тянулся медленно. Ее одолевали сомнения. Питер передаст сэру Джону информацию о присутствовавших вчера вечером в игровой комнате. Их прошлая жизнь будет изучена, за их передвижениями, вероятно, проследят. Но ведь наверняка вся эта история обман? Джорджия сознавала, насколько шатки доводы, какие она выстроила на основании прерванной игры в рулетку. Невероятно, чтобы такие люди, как мистер Лиминг и профессор Стил, личности с международной репутацией, вовлечены в мелодраматический, тайный, всецело гипотетический заговор. Ну, возможно, не гипотетический. Сэр Джон не склонен к паникерству. У Питера и Элисон, видимо, есть доказательство того, что клуб «Теймфорд» не совсем то, чем кажется, и ее собственная интуиция выступает против сеньора Альвареса. К тому же вчера вечером Элисон сообщила им, что герр Шварц является иностранным корреспондентом одной нацистской газеты, а было хорошо известно, что подобные журналисты занимаются в Англии не только своими прямыми обязанностями. Однако в личной миссии сама Джорджия никуда не продвинулась. Более того, если эти приличные игроки были членами «А.Ф.», то ей будет очень сложно попасть в их организацию. Теперь трудно было представить, что спектакль Питера мог их одурачить.

Мягким апрельским днем во время прогулки по Гайд-парку, который цвел вокруг нее тюльпанами, нежными ветками с набухшими почками и криками детей, виснувших на ограде или беспорядочно носившихся по траве, Джорджия ощутила отчаяние одиночества. Осведомленность как бы отсекла ее от всего этого неведения и веселья. Женщина чувствовала себя пророчицей, которая видит неминуемый конец, но обречена на молчание. Тяжесть этого знания давила на сердце. Задумчивость Джорджии прервал лай и прыжки у ее ног – палка, которую она рассеянно подобрала на траве и держала в руке, заинтересовала какого-то керри-блю-терьера. Джорджия уже хотела швырнуть палку, когда ее остановила владелица собаки, приближавшаяся к ней по-деревенски широким шагом. Это была мисс Мейфилд – в туфлях на низком каблуке, твидовой юбке и голубом, как барвинок, джерси. Здесь она выглядела гораздо более уместно, чем в клубе «Теймфорд».

– Хорошо, что Джип вас нашел, – сказала она.

– Вы меня искали?

– Нет, не особенно. Однако это приятное совпадение, правда?

Мисс Мейфилд покраснела, немного сердясь на себя за то, что не может предложить такой знаменитости, как Джорджия Стрейнджуэйс, ничего кроме банальностей.

– Вы ведь не живете в Лондоне? – спросила Джорджия.

– Откуда вы узнали? Ну не живу, по правде говоря. В смысле, не так много. У моего отца дом в Беркшире. Он тренер. – Она выпалила все это одним духом. Джорджия заметила, что это, наверное, увлекательно – верховая езда, открывающаяся перед тобой панорама холмов. – Мне стало скучно, надоели мужчины, которые ничего не делают, а только занимаются пустяками. Полагаю, вы недоумеваете, что я делала в том паршивом притоне прошлым вечером?

– Играли в рулетку, – сухо произнесла Джорджия.

– Вам-то хорошо! – воскликнула мисс Мейфилд, увлекая собеседницу на скамейку. – Я хочу сказать, вы можете заниматься исследованиями, вы свободны как ветер. Вы должны понимать, что такое жаждать приключений… переживаний любого рода. А мир сейчас – унылое, скучное место, правда? – Она раскинула руки, показавшись в своем порыве прекрасной, нордической богиней. – И я хочу что-нибудь делать. Но папа… ну вы знаете, каковы отцы. Он хороший, однако жутко старомодный. Он хочет, чтобы я ездила в дамском седле, а по вечерам сидела дома с книгой в руках.

– Рулетку он не одобрил бы?

– О боже, нет! Да он бы с ума сошел! Послушайте, вы ведь никому об этом не расскажете? Если это дойдет до отца, мне придется туго.

– Моя дорогая, зачем мне кому-то рассказывать? Я и сама играла. Однако это не кажется мне, – Джорджия выбирала слова с изящно замаскированным презрением, – достаточно… ну… декадентской формой переживания. Я бы решила, что вы способны на большее. Вы много играете?

Как она и надеялась, ее слова задели мисс Мейфилд. Она резким, некрасивым движением тряхнула своими льняными волосами.

– Это возбуждает, – угрюмо проговорила она.

– Возбуждает? В компании богатых повес в этом парнике? Следя, как скачет по кругу дурацкий шарик?

– Может, в этом больше приключения, чем вы предполагаете. – Мисс Мейфилд прикусила губу и быстро добавила: – В смысле, когда денег у вас немного, вы по-настоящему волнуетесь из-за выигрыша… или проигрыша. В любом случае, они не повесы, не все из них.

Джорджия подняла брови, и беседа ненадолго прервалась. «Может, в этом больше приключения, чем вы предполагаете…» Не чересчур ли мисс Мейфилд простодушна? Или она действительно настолько фанатична, насколько выглядит? Теперь Джорджия понимала, каким образом заговор «А.Ф.» может привлечь подобную девушку. Это будет казаться не столько заговором, сколько крестовым походом. Фанатики необходимы – и опасны – для любого революционного движения. Здесь легко нащупать еще одно слабое звено.

Джорджия умело повернула разговор к нацистской Германии, с притворным восхищением рассказывая о том, что там видела. И была вознаграждена блеском в глазах девушки, ее участившимся дыханием.

– Да, – кивнула мисс Мейфилд, – это чудесно. Я никогда там не была, но могу это вообразить – дух молодости, уверенности и культ героев античности. Порой я жалею, что у нас нет ничего такого в Англии – не фашизма, конечно, но чего-то приспособленного к нашему национальному характеру. Хочется избавиться от всех этих трясущихся от старости политиков, слащавых евреев и агитаторов.

– Совершенно с вами согласна. Мы дали демократии шанс, а она нас подвела. Это великий идеал, осмелюсь заметить, но в современном мире нам приходится быть реалистами. Пусть правят лучшие люди – даже Платон так говорил, – и в конечном счете остальные будут гораздо счастливее.

Джорджия настолько привыкла понапрасну забрасывать приманку такого рода, что едва не утратила душевное равновесие, когда мисс Мейфилд ее заглотила.

– Кстати, а вы не член «Английского флага»?

– «Английского флага»? Нет. А что это?

Мисс Мейфилд ей поведала. Разумеется, она говорила о безобидной организации, которую уже описал Джорджии сэр Джон; говорила с таким наивным энтузиазмом, что Джорджии трудно было поверить, будто девушка знает, для чего создана данная структура. Однако когда мисс Мейфилд пригласила ее погостить у них в Беркшире и посетить собрание «Флага», Джорджия охотно согласилась. Было в этой застенчивой, резкой, пылкой девушке нечто большее, чем казалось на первый взгляд…

На следующий день беседа под апрельскими деревьями вылетела из головы Джорджии, поскольку события приняли внезапный драматический оборот. Когда она завтракала, зазвонил телефон. Это был Питер Бретуэйт, просивший ее немедленно приехать к нему домой. Джорджия одним глотком допила кофе и взяла такси до Сент-Джонз-Вуда. Питер поджидал ее в холле многоквартирного дома; на его загорелом добродушном лице отражалась тревога.

– Объявилась мадам Альварес. Я в большом затруднении, – прошептал он. – Я немного успокоил ее… она была почти в истерике, но в десять часов мне надо быть на стадионе, тренировать мальчиков. Вы можете немного побыть с ней? Я не сумел дозвониться до Элисон.

Они поднялись наверх, в квартиру Питера. Он не преувеличил. Женщина находилась в состоянии полного упадка сил. Ее величественные манеры исчезли. Лицо без макияжа приобрело землисто-серый оттенок и осунулось; у нее был изможденный вид человека, целую ночь ехавшего в переполненном железнодорожном вагоне. Глаза ввалились и лихорадочно блестели, похоже, от страха.

– Мне жаль, мадам Альварес. Вы плохо себя чувствуете? Хотите, мы вызовем врача?

– Я туда не вернусь, – пробормотала она. – Обратно я не вернусь. Не позволяйте им забрать меня обратно.

– Что вы, конечно. Не волнуйтесь, – улыбнулась Джорджия. – Здесь вы в полной безопасности.

– Вы их не знаете, – тихо продолжила мадам Альварес. – Вчера он запер меня в моей комнате… Я не смела лечь спать. В итоге я все же заснула… Проснувшись, почувствовала себя плохо. Я связала вместе простыни и вылезла в окно. Вы не понимаете… я его боюсь.

Голова женщины моталась из стороны в сторону, глаза прищурились, словно дневной свет причинял им боль. Мадам Альварес являла собой жалкое зрелище, поникнув в кресле, как сломанная кукла; но сейчас Джорджия не имела права поддаваться жалости. Она заставила беглянку допить бренди, который налил ей Питер, потом опустилась рядом с женщиной на колени, растирая ей руки:

– Успокойтесь, моя дорогая. Просто расскажите нам все. Мы не сумеем вам помочь, если не будем знать…

– Роза говорит, ее муж очень рассердился, что она позволила нам войти в комнату с рулеткой. – Питер многозначительно взглянул на Джорджию. – Она, конечно, не виновата. Я сказал ей, что поеду и все объясню сеньору Альваресу.

– Я туда не вернусь. Я туда не вернусь, – пробормотала женщина. Джорджия сжала ее руки. Часть жизненных сил Джорджии передалась Розе Альварес. Она с усилием выпрямилась в кресле и воскликнула: – Я не должна здесь оставаться! Он догадается, что я поехала сюда. Это его автомобиль на улице?

– На улице нет никакого автомобиля, – ответила Джорджия. – Успокойтесь, дорогая. Ваш муж не может причинить вам вреда. Наверняка он не причинит вам зла только потому, что вы были немного неосторожны в отношении рулетки. Вы уверены, что он не ревнует вас… ну, к Питеру?

– Нет. Дело не в этом. Он разрешает мне жить своей жизнью. Он старый человек.

– Ну тогда дело тут в чем-то ином. – Джорджия пристально смотрела в безумные глаза женщины. Все это не лучше инквизиции, но выхода не оставалось. – Может, дело не только в рулетке? В той комнате произошло что-нибудь еще? Не так ли, дорогая? Зачем ему устраивать скандал из-за игры?

– Что-нибудь еще? Я не понимаю… Он твердил, что никто не должен заходить в комнату, пока они играют. Я же просила тебя, Питер, не делать этого. Зачем ты вошел? Я пыталась помешать Питеру, ведь правда?

Мадам Альварес периодически вздрагивала, словно лошадь, которую кусают блохи. Питер стоял у окна, засунув в карманы пальто стиснутые кулаки. Он сознавал, что Джорджия должна проявить безжалостность, однако ему невыносимо было присутствовать при этом в качестве зрителя.

– Мне уже пора идти, – произнес он. – Вернусь к ланчу. А пока Джорджия за вами присмотрит. Все будет хорошо, Роза.

Джорджия ожидала сцену, но женщина как будто впала в апатию. Питер сделал жест, который Джорджия никогда не забудет: он приблизился к мадам Альварес и нежно поцеловал ее в лоб. Любовник не смог бы сделать меньше. Иуда не смог бы сделать больше. А Питер не был ни тем, ни другим, хотя ему пришлось побывать в обоих ипостасях.

После его ухода Джорджия возобновила свои усилия, пытаясь заставить Розу Альварес выдать своих сообщников. Внутренне сжимаясь, но действуя уверенно, она перепробовала все виды женского оружия – намеки, хитрость, сочувствие, тонкий обман. В итоге никуда не продвинулась. Джорджия вынуждена была поверить – мадам Альварес ничего не знает о том, что на самом деле происходит за кулисами клуба «Теймфорд». Либо это, либо она слишком плохо себя чувствует или боится объяснить.

Джорджия решила предпринять последнюю атаку:

– Почему вы говорили, что боялись уснуть?

Не успела мадам Альварес ответить, как внизу о чем-то заспорили, кто-то стал подниматься по лестнице. В дверь просунулась голова взволнованной квартирной хозяйки.

– Простите, мэм. Я сказала им, что мистера Бретуэйта нет.

Ее оттолкнули двое вошедших мужчин – сеньор Альварес и его крупье, который был сегодня в шоферской униформе.

Роза Альварес отпрянула, коротко, почти по-звериному вскрикнув. Старик не обратил внимания на Джорджию, но заботливо наклонился над женой и погладил ее по голове. Роза Альварес зажмурилась, словно ласка была прелюдией к пытке.

– Любовь моя, ты так меня напугала, – произнес он своим старческим, шелестящим, как бумага, голосом. – Мы не знали, куда ты уехала. К счастью, я нашел в твоей книжке адрес мистера Бретуэйта. А теперь ты должна вернуться домой и лечь в кровать. Тебе нездоровится. Мы пошлем за доктором.

Однажды Джорджия видела, как кошка играет с землеройкой. Мышь забилась в угол. Кошка извлекла ее оттуда молниеносным движением лапы. Снова и снова мышь бежала, спасаясь, обратно, распластывалась в углу, верещала, как скрипевший по аспидной доске грифель, и снова и снова кошка доставала ее оттуда. Мадам Альварес вжалась в кресло. Казалось, она тоже пытается уменьшиться в размерах, притвориться мертвой. В ответ на терпеливые уговоры мужа мадам Альварес не издала ни звука – кроме того резкого, отчаянного вскрика, когда он к ней прикоснулся. Джорджия больше не могла этого терпеть.

– Одну минуту, сеньор Альварес! Ваша жена приехала сюда в истерическом состоянии, которое, боюсь, лишь усугубляется вашим присутствием. Она сказала, что весь вчерашний день провела под замком. Вы очень разозлились на нее за ту историю с рулеткой. Я не хочу вмешиваться, но она очевидно больна, и, по-моему, врача нужно пригласить немедленно. Если вы оставите ее здесь, уверяю вас, ей будет обеспечен надежный уход.

– Не сомневаюсь, мадам. Но я не могу и помыслить, чтобы доставить такие хлопоты вам и мистеру Бретуэйту. Если позволите, я бы хотел побеседовать с вами наедине. – Старик зна́ком предложил ей выйти за дверь. На его длинном, угасшем лице появилась печальная улыбка. – Вы поймете, когда я скажу вам, что моя жена страдает периодически возникающим бредом, разновидностью мании преследования. К несчастью – я никогда себе этого не прощу – я действительно грубо разговаривал с ней о той небольшой допущенной ею неосторожности, и это вызвало у нее один из таких приступов. В подобные периоды ей нужно находиться… взаперти. И требуется квалифицированная медицинская помощь. Если вас успокоит возможность проводить ее до дома вместе с нами и пообщаться с ее врачом, прошу это сделать. Я сознаю, как все это может быть для вас огорчительно.

За свою жизнь Джорджии приходилось принимать много непростых решений, но никогда еще настолько трудного. Она не доверяла изысканной учтивости сеньора Альвареса, хотела вырвать Розу из его рук. Вместе с тем, если сейчас она станет сопротивляться ему, то неизбежно сама вызовет подозрения. С одной стороны, неясная опасность для этой женщины – а Джорджия не могла быть уверена, что объяснение сеньора Альвареса не является правдой. С другой стороны, крах ее собственных шансов попасть в центр заговора. Джорджия взвесила все «за» и «против» и проговорила:

– Да, конечно, сеньор Альварес. Она должна отправиться домой с вами. Я тоже поеду, если можно. Дело не в том, что это успокоит меня, просто это немного успокоит ее.

Джорджия хотела бы забыть эту поездку в «Теймфорд», даже узнав позднее, что Розе Альварес нельзя было помочь уже до ее приезда к Питеру в то утро. Она проследила, как женщину, впавшую в беспамятство, уложили в постель, побеседовала с доктором Уилсоном, ее врачом, вернулась в Лондон и из уличной телефонной будки позвонила сэру Джону Стрейнджуэйсу. Сведения о докторе Уилсоне проверят. Доверенные люди сэра Джона понаблюдают за клубом «Теймфорд». Больше ничего сделать она не могла…

Через пару недель Питер Бретуэйт зашел к ней и сообщил, что мадам Альварес умерла.

– Грязная это игра, – вздохнул он, беспокойно вышагивая по комнате. – Мне это не нравится. Я боялся, что они это сделают, но не мог и пальцем пошевелить, чтобы помочь ей.

– Думаете, они ее убили?

– Разумеется. Доктор Уилсон выписал свидетельство о смерти. Впечатляет, как они проворачивают свои делишки. Не жалея расходов. Доктор явно один из них.

– От чего она умерла?

– От какого-то непонятного заболевания. Элисон узнавала у безутешного вдовца. Бедная Роза… ничего не скажу, я ее терпеть не мог, однако мне бы хотелось поквитаться с этим старым извергом, Альваресом.

– Но если это было заболевание… вы же не хотите сказать, что…

– Все было выполнено весьма аккуратно. Они даже вызвали специалиста. Порой они пугают меня, эти люди, против которых мы действуем. Никаких старомодных ударов тупым предметом. Просто маленькая порция микробов.

– Питер, вы позволяете своему воображению уводить вас слишком далеко.

– Никакого воображения на этот счет. Они просто следуют примеру «Людей в капюшонах». Когда их заговор был раскрыт, французская полиция обнаружила лабораторию, кишевшую болезнетворными бактериями. Один из членов «Cagoulards» признался, что их подготовили для использования против предателей внутри движения. Шутите над этим, если можете. Неудивительно, что бедная Роза опасалась заснуть в ту ночь. Она боялась укола с мерзкими микробами. Ее «мания преследования» объяснила бы любые обвинения, которые она выдвинула бы. Членам «А.Ф.» следует соблюдать осторожность.

«Что ж, если это действительно правда, мадам Альварес в итоге все-таки была членом движения, – размышляла Джорджия. – Без сомнения, ее убили не за разглашение тайны их рулетки. Они могут подозревать, что она что-то рассказала Питеру или мне об их движении. Похоже, нам тоже следует соблюдать осторожность». Однако по мере того, как неделя шла за неделей, предположение Питера казалось Джорджии все более фантастичным. И только через два месяца, когда ей наконец удалось попасть на встречи «А.Ф.», она осознала, насколько близок он был к истине. Та сцена, невинная с виду, однако ужасная по сути, врезалась ей в память…

Жаркий июньский вечер. Званый обед в доме профессора Харгривза Стила в Хэмпстеде. Лысая голова хозяина с клоками волос по бокам, которые придавали ему отдаленное сходство с мистером Пиквиком, поблескивала в свете свечей. Он поворачивался то к одному гостю, то к другому, то болтая, как чертенок, с озорным весельем, то отвергая какой-то аргумент с резкой, почти пренебрежительной логикой, то на мгновение впадая в задумчивость, когда в нем как будто не оставалось ничего живого, кроме беспокойных, проворных рук, показывавших небольшие фокусы.

Очарованная Джорджия наблюдала за ним. В ходе беседы интеллект Стила настолько доминировал в компании, что это ощущалось почти физически, словно он был одной из тех неодолимых природных сил – столь дорогих сердцу старых сочинителей историй о привидениях, – которые могут проходить сквозь запертые на висячий замок двери или расшвыривать сильных мужчин в стороны, как пучки соломы. Даже в его игривости чувствовалось нечто львиное. Однако этот груз интеллекта не подкреплялся соответствующим впечатлением от натуры Стила. Не было черт характера, за какие можно было бы зацепиться и сказать: «Вот это настоящий человек»; только череда настроений. Подобно силам природы, профессор Стил был аморфным – он стремительно и постоянно видоизменялся.

Нравственность каждого человека, думала Джорджия, является компромиссом между силой его характера и обстоятельствами. Если нет характера для регулирования этого соотношения, то получаем гения и сумасшедшего, для которых нравственность не имеет смысла. Гений – лишь сумасшедший со своей специализацией и особыми обстоятельствами. По этой причине Харгривз Стил – видимо, один из самых опасных людей в Англии: стихийная личность, обладающая огромной силой, но не имеющая ответственности.

Джорджия забавлялась, наблюдая, как женщины носятся с профессором. Образно говоря, он позволял им поглаживать его гриву, восхищаться клыками, даже немного дразнить, но если они делались слишком дерзкими, то сбивал их с ног одним ленивым, безошибочным взмахом лапы. Без сомнения, позднее они похвастаются этими царапинами перед знакомыми. Ходили бесчисленные истории о жестоких отповедях ученого – часть их рассказывали о себе сами жертвы. В качестве компенсации человек извлекал определенную славу из факта, что спесь с него сбил сам Харгривз Стил.

После обеда он пригласил гостей осмотреть его лабораторию. Здесь, среди резервуаров и микроскопов Стил будто стал другим человеком. Джорджия поняла, почему коллеги порой называют его шарлатаном или «немного шутом». Ему нравилось устраивать шоу. Войдя в лабораторию, он словно надел причудливую мантию древнего алхимика. Повел себя вдруг резко, деловито, однако своими приборами манипулировал с некой подчеркнутой артистичностью и рассеянностью, отделявшей его от аудитории. Зрители видели профессора будто через толстое стекло одного из его резервуаров. Впечатление чародея за работой усиливалось благодаря помощнику ученого – полному человечку с топорщившимися усами. В полной тишине он подавал материалы для каждой новой демонстрации, незаметно передвигался по лаборатории, словно был автоматом, контролируемым с помощью радиоволн, излучаемых массивным лбом профессора.

Одна дама, немного заскучав в ходе представления, кокетливо спросила:

– Когда вы покажете нам, где держите несчастных морских свинок, которых мучаете, профессор Стил?

– Мадам, в глазах науки вы и морская свинка – в равной мере подходящий материал для исследования. Разница в том, что вас содержать дороже.

Женщина, экстравагантные вкусы которой вынуждали мужа публично отказываться от ее долгов, издала резкий нервный смешок. Губы профессора Стила изогнулись в самодовольной улыбке, как у комика-любителя, чья шутка имела успех. Через несколько минут, когда профессор демонстрировал электрический мотор, один из гостей, важничая, спросил:

– Почему вы не используете модель Зинкессена? Я бы сказал…

– Потому что эта лучше, – рассеянно ответил он.

Стил закончил то, что Джорджия назвала «заготовками», и неожиданно взял ее за руку. Не обращая внимания на других гостей, которые потащились следом или вернулись в гостиную, он провел для нее маленькую экскурсию.

– Уверен, миссис Стрейнджуэйс, что во время своих путешествий вам доводилось видеть кое-какие явления. Подойдите и посмотрите поближе на их причины. – Поджав губы, Стил настроил мощный микроскоп. – Это холерные вибрионы. Активные, не правда ли? Взгляните.

Джорджия увидела нечто похожее на множество темных червячков, извивавшихся и метавшихся.

– А здесь бациллы туберкулеза. Довольно скучные. Большинство из нас носит их в себе… Бациллы бубонной чумы… Borrelia berbera – это паразит, вызывающий африканскую возвратную лихорадку… Далее, три разных вида малярийных паразитов – Plasmodium vivax, Plasmodium malariae, Plasmodium falciparum… Сибирская язва – заурядное на вид маленькое чудовище, правда? А вот трипаносома, провоцирующая сонную болезнь… А если вы подойдете к этому микроскопу, мы увидим голову мухи цеце – той, что распространяет сонную болезнь в Африке.

К концу демонстрации Джорджия почувствовала легкую тошноту.

– Вы, наверно, привыкли к тому, что все эти мерзкие бактерии находятся в вашем доме. Я бы постоянно вставала ночью, чтобы убедиться, что никто из них не сбежал.

Глаза профессора Стила сверкнули. Слово «сверкнули», возможно, не совсем верно передавало то промелькнувшее в них озорное, даже немного безумное выражение. Он похлопал Джорджию по плечу:

– Не волнуйтесь. Я не натравлю их на вас… если будете вести себя хорошо.

Двое других гостей, до сих пор остававшихся с ними, засмеялись. Харгривз Стил был этим вечером в ударе. Но у Джорджии кровь застыла в жилах. Она поняла, что слова ученого – угроза. Джорджия навидалась ужасов, которые причиняли эти отвратительные микроскопические существа. Возможно, смерть Розы Альварес – из этой безликой, чистой лаборатории. Сама же Джорджия, являясь теперь членом движения, получила предостережение, донесенное в невинных выражениях в присутствии двух ничего не подозревающих свидетелей, – бомбу, скрытую в хлопушке.

Именно эта сцена позволила Джорджии несколько месяцев спустя, когда руководитель заговора, человек, которого «А.Ф.» намеревался сделать диктатором, оказался в ее власти, обращаться с ним без всяких угрызений совести, как обращалась бы она с несущей болезнь вошью профессора Стила.