Текст книги "«Улыбчивый с ножом». Дело о мерзком снеговике"

Глава 10. Самый популярный человек

До сих пор Джорджия не в состоянии была во всей полноте постичь степень вовлеченности «А.Ф.». Были моменты – история с Розой Альварес, зловещая сцена в лаборатории профессора Харгривза Стила, – когда она чувствовала, как кровь стынет у нее в жилах. Однако даже эти эпизоды благодаря своей откровенной мелодраматичности сообщали атмосферу нереальности данному делу, а любительщина, дешевые сантименты, жалкая идеалистичность или просто раздражительность в отношениях рядовых членов «А.Ф.», с которыми работала она сама, мешали ей воспринимать ситуацию серьезно. Подобно многим высокоинтеллектуальным людям, Джорджия склонна была недооценивать потенциальную силу глупости. Хотя последние десять лет преподали им так много наглядных уроков на предмет того, как несколько по-настоящему решительных, беспринципных людей могут эксплуатировать эту глупость и апатию. Миллионы мужчин и женщин в Англии, как и сама Джорджия, по-прежнему повторяли: «Здесь ничего подобного случиться не может». Даже Джорджия, видевшая, что это начинает происходить, не могла до конца поверить своим глазам – настолько трудно было англичанам ее уровня стряхнуть с глаз пелену, образовавшуюся за долгий период безопасности.

– Известны случаи, когда инженеры подрывались на собственных минах, – сказала она Найджелу, когда вся эта история завершилась. – Я не представляла, что нацию можно предать из-за безупречности ее защитных механизмов.

Однако Джорджию насторожили два события, имевших место вскоре после приема у Памелы Райл. Первое было настолько банальным, что в то время она едва осознала его значение. Благодаря второму появилась, вероятно, самая большая после Первой мировой войны журналистская сенсация.

В тот день, когда у Райлов состоялся званый ужин, Джорджия вышла из такси за несколько сотен ярдов до жилого дома, в котором находилась ее квартира, тихо проскользнула в него и легла в постель. Служанку она отпустила на целый вечер. Через полчаса во входную дверь дома позвонили. Набросив халат, Джорджия пошла открыть. На улице, держа под мышкой шлем, стоял полицейский – высокий, вежливый молодой человек.

– Прошу прощения за беспокойство, мэм, – сказал он. – Я только что увидел какого-то типа, который торопливо шагал по улице, – вышел вроде бы из этого дома. Поэтому я подумал, что нужно проверить, не было ли у кого-нибудь взлома. Вы ничего подозрительного не слышали?

На лбу у этого молодого человека словно крупными буквами было написано: «небольшая привилегированная школа» и «Хендонский полицейский колледж». Джорджия сощурилась от света, провела тыльной стороной ладони по голове.

– Нет. Я лежала в кровати… голова болит, но, думаю, услышала бы, если бы он орудовал в одной из комнат.

Полицейский поинтересовался, весь ли вечер она находилась дома.

– Да, – кивнула Джорджия. – Но почему вы решили, что этот человек преступник? И разве вы не можете арестовать человека за то, что он подозрительно долго стоит на одном месте?

– Он не стоял, мэм. Напротив. Стремительно пронесся мимо меня. Правда, мне показалось, будто я его узнал. И если он тот тип, на кого я думаю, мы можем взять его в любой момент. Один из наших «клиентов». – Он улыбнулся. – Ваша прислуга, вероятно, тоже ничего не слышала?

– Я отпустила ее на вечер.

– Не возражаете, если я осмотрюсь? Так, для верности.

Полицейский торжественно обошел квартиру, заглянул даже в спальню. Наконец он удалился, всячески извиняясь за беспокойство и выражая надежду, что головная боль Джорджии скоро пройдет. Она записала номер, который заметила на его форме. Сомнений нет, это лишь совпадение, что кто-то интересуется ее передвижениями в тот самый вечер, когда важно, чтобы «А.Ф.» не узнал, что она вообще выходила из дома. Но если молодой полицейский и подозрительный тип были фальшивкой, она сумеет быстро выяснить это.

На следующее утро Дорис, принесшая ей чай, была явно возбуждена и слегка разочарована, что не нашла свою хозяйку убитой в постели. Этот полицейский обошел вчера вечером все квартиры в здании, проверяя, не украдено ли что. Дорис громко жаловалась, что всегда пропускает самое любопытное.

– А что-нибудь украли?

– Ну, нельзя сказать, что украли. Но он едва не поймал грабителей, их было двое, они убегали. Наверно, он спугнул их, прежде чем они успели что-либо стянуть.

«Просто очередной страх, – подумала Джорджия. – Если бы вежливый молодой полицейский действительно был переодетым агентом «А.Ф.», он не стал бы обходить все остальные квартиры – слишком опасно. Кроме того, кто-нибудь мог обратить внимание, что он не из местного участка, и возникли бы подозрения. Однако разве не мог он рискнуть? Чтобы выяснить, не видели ли хозяева других квартир, как я уходила и возвращалась вчера вечером?»

– Ты знаешь это полицейского, Дорис?

– Да, мэм. Красивый парень. И высокомерный. Милли, из второй квартиры – она много о себе воображает, мне даже смешно, – так вот, когда он был здесь вчера вечером, она пыталась напроситься на свидание с ним – уже не один месяц старается, ловкая проныра, – но ничего не добилась от нашего мистера Роберта.

Значит, Милли могла поручиться за этого молодого полицейского. И покончим с этим. Может, он и чересчур усердный, но не фальшивый.

Наверно, Джорджия больше не вспомнила бы о нем, если бы миссис Тинсли, которая проживала в квартире под номером один и которую Джорджия случайно встретила в коридоре, не завела разговор о вчерашнем визите. Похоже, полицейский проявил чрезвычайную настойчивость в своих расспросах. Не слышала ли миссис Тинсли какого-то движения в квартире над ней? (В квартире над ней жила Джорджия.) Не видела ли она, а может, слышала, как кто-нибудь уходил или возвращался после девяти часов?

– Разумеется, я ничего не видела и не слышала, – с раздражением сказала миссис Тинсли. – Я повторяла ему, что у вас никого не могло быть – кроме вас самой. Вы приходили ко мне одолжить аспирин, а потом легли спать. Эти молодые полицейские становятся опасны. Они готовы на что угодно, лишь бы получить повышение.

В шесть часов вечера Джорджия позвонила сэру Джону Стрейнджуэйсу из дома подруги. Ей по-прежнему немного досаждали предосторожности, какие она вынуждена была предпринимать, но Джорджия тщательно следовала его инструкциям. Когда они произнесли кодовые предложения, по которым узнали друг друга, она сообщила:

– Эксперимент прошел успешно.

– Хорошо. Теперь не отходите от него – от вас многое зависит. Выясните, каковы его планы. Вы понимаете.

– Я бы хотела, чтобы вы держали своих сотрудников подальше от меня.

Джорджия коротко описала вчерашний поздний визит и назвала личный номер полицейского.

– Я наведу справки. Не доверяйте никому, в ком не уверены. Что ж, удачи.

Вот и все. Но этого было более чем достаточно. Хотя Джорджия часто жила в местах, где не действовали никакие законы, ей трудно было освоиться с мыслью, что здесь, в Англии, под синей формой может скрываться враг. Милли признала в этом полицейском сотрудника их участка, но практически не оставалось сомнений, что он выдумал историю про убегавшего человека, желая узнать, не покидала ли Джорджия дом тем вечером. «А.Ф.» сработал быстро. Однако больше всего нервировало Джорджию то, что это проделали под прикрытием закона. Ей представлялось, что «А.Ф.» протянул свои щупальца во все места, которые она привыкла считать самыми безопасными. Сэр Джон предупреждал ее, что движение имеет опорные пункты в полиции, в армии, в Секретной службе, однако понадобился вежливый молодой констебль, чтобы Джорджия лично в этом убедилась. Отныне она не знала, кто друг, а кто враг.

У нее имелось задание. Она должна «прилипнуть» к Чилтону и «выяснить, каковы его планы». Изложенное отрывистым, деловым тоном сэра Джона это казалось не более важным, чем, например, планы летнего круиза. Но на этих планах балансировала теперь история. И каковы шансы у нее, у Джорджии, если предположить, что алиби на вчерашний вечер «А.Ф.» не убедило? Не больше, чем у букашки под кузнечным молотом. Лишь поразительная жизнерадостность и уверенность в себе, выручавшие Джорджию во множестве трудных ситуаций, помогли ей не впасть в отчаяние в следующие несколько дней.

Грандиозная новость стала известна в субботу утром, затмив тревоги и деятельность Джорджии, как захлестывает бобровую плотинку приливная волна, вызванная землетрясением. Ловушка, которую она расставила для Чилтона Кэнтелоу, чтобы отождествить его с женщиной из медальона, казалась мелкой, несопоставимой с этим впечатляющим контрударом – не прочнее веревок, которые Самсон разорвал простым напряжением мышц. Джорджия развернула газеты, и в глаза ей бросились заголовки. Пресса явно вошла в азарт.

«Миллионер планирует золотой век».

«Лекарство Кэнтелоу».

«Вызов Чилтона».

Налив себе еще кофе, Джорджия закурила и быстро прочитала несколько статей. Сводились они к следующему. Накануне вечером этот миллионер устроил ужин и пригласил на него известных промышленников, банкиров и ученых. Очевидно, что произнесенная им речь была передана в газеты заранее, поскольку они цитировали ее. В ней излагался план по искоренению безработицы в Великобритании.

Если в двух словах, то по всей Британии предстояло открыть сеть кооперативных предприятий, между которыми распределят безработных. Каждый человек должен будет заниматься ремеслом, с каким знако́м. Тех же, кто еще не получил профессии, займут пока на неквалифицированных работах. Каждый кооператив будет экономически самостоятелен, но необходимые товары, производить которые он не сможет, будут обмениваться на бартерной основе на товары, производимые другим кооперативом. План был задуман с размахом. Целые сообщества могли переселить в места, где они трудились бы в лучших условиях. Однако план необязательно включал сокращение численности населения в заброшенных районах. «Пустыня, – говорил Чилтон в своей трогательной речи, – расцветет, как роза». В земле скрывались уголь и железо, в море – рыба. Это вредная чепуха, заявлял Чилтон, будто безработные не хотят работать. Нужна только схема, по которой рыба может попасть к шахтерам, а уголь – к рыбакам.

Эта кооперативная система не повредит обычной торговле в стране, заметил он, поскольку, согласно ей, безработные превратятся в огромное, экономически независимое объединение, живущее путем обмена собственных товаров до того времени, пока мировые экономические условия не позволят им снова влиться в обычную производительную жизнь Великобритании. Схема эта применима не только к ручному труду, но и к безработным архитекторам, инженерам, врачам, учителям, служащим – все они сумеют найти себе место в кооперативных сообществах.

Чилтон Кэнтелоу подчеркнул, что таким образом заброшенные сельскохозяйственные земли можно будет снова культивировать, а значит, уменьшить опасность голода в случае войны. Более того, у каждого кооператива будет бомбоубежище на случай авианалетов, и он сможет посылать «рабочих обороны» для строительства таких убежищ в больших городах. Эти два пункта, особенно последний, очень подробно обсуждались в газетных статьях, поскольку они касались вопросов, вызывавших в последние годы обеспокоенность общественности.

Пока проект не наладят как следует, он будет субсидироваться из займа, в который сам лорд Кэнтелоу готов вложить один миллион фунтов стерлингов. Проценты будут нарастать с определенного процента от кооперативных товаров, выделяемых для продажи на внутреннем и внешнем рынках. Что касается данного займа – и теперь Джорджия начала понимать, – это должен быть правительственный заем, но, если правительство не желает принимать данный проект, Чилтон предлагал руководить им лично. Его уже поддержал ряд влиятельных лиц, присутствовавших у него тем вечером. Это не утопический план, заключил миллионер, не сумасшедшая филантропия, а проект, разработанный экспертами и одобренный здравомыслящими деловыми людьми. Серьезные болезни требуют серьезных лекарств. Нельзя, чтобы чьи-то личные интересы или предубеждение перевесили тот ужасающий факт, что два миллиона наших сограждан обречены на жалкое существование.

Джорджия обратилась к передовицам. Они оказались осторожными и уклончивыми. Нельзя было с помощью подшучивания отмахнуться в ведущей статье выпуска от проекта, подкрепленного столь весомым авторитетом. В то же время становилось ясно, что речь Чилтона заранее не передали газетам для серьезного экспертного исследования, прежде чем статьи уйдут в печать. Следовательно, преимущество проекта Чилтона заключалось в способности произвести впечатление на общественное мнение – он на шаг опережал любую критику экспертов, а преимущество, знала Джорджия, творит чудеса. Выбор Чилтоном времени для нанесения удара невольно вызвал у нее восхищение. Политический гений – это часто вопрос идеального выбора времени, и Джорджия поняла, против чего сражаются сэр Джон, она и все остальные. Ее размышления были прерваны приездом Элисон Гроув, которая была похожа на бабочку, растрепанную не по сезону штормовым ветром.

– Что ж, теперь он разоблачен, моя дорогая, – сказала она. – Думаю, даже Джон Стрейнджуэйс не знал, что разразится подобное.

– Ты считаешь, что Чилтон неискренне предлагает свой план? Ведь это не может быть просто гигантским обманом. Его спонсоры…

– Люди, спонсирующие его проект, в основном принадлежат к верхушке «А.Ф.». От этого плана требуется лишь достаточная связность, чтобы в течение нескольких недель выдержать критику, пока он воздействует на общественное мнение. Простой человек не вникает в вердикты экспертов. Предположим, нынешнее правительство отказывается принять данный проект, указывает на его слабые стороны. Простому человеку это безразлично, он скажет себе: «Вот наконец-то кто-то выдвигает конструктивные предложения по трем темам, которые больше всего меня волнуют, – безработица, продовольствие на время войны, надежное убежище на случай авианалетов. И, как всегда, правительство их отвергает. К черту правительство! Почему Чилли не может управлять страной?»

– Да, это правда. Он опытный тактик. Читая его речь, даже я почувствовала, как у меня закрадывается нечто вроде разочарования и недовольства парламентской формой правления. Чилли умело впрыскивает дозы скептицизма, добродушного, но усталого презрения к тому беспорядку, в который парламент превратил все стороны нашей жизни.

– Поверь мне, если раньше и возникали сомнения, то теперь их не осталось. Сегодня он самый популярный человек в Британии. Ты не представляешь, какую сенсацию вызвало это в нашей прессе. Всю дорогу к тебе я постоянно наталкивалась на людей, которые шли, уставившись в газету. Если «А.Ф.» когда-нибудь позволят совершить переворот, у них не появится трудностей с назначением своего диктатора.

– Да. Прежде всего за него встанет большинство из двух миллионов безработных. И в его речи нет ничего нацистского, чтобы вызвать подозрения. Никаких разговоров о трудовых лагерях и тому подобном.

– В этом его талант. Человек, изменивший себе. Это не похоже на фашизм, не звучит, как фашизм, не пахнет фашизмом. Однако… – Элисон пожала плечами.

– Странно, что Чилли вот так пошел в открытую, едва я начала собирать доказательства, что он тот человек, который стоит за «А.Ф.».

– Не льсти себе, моя дорогая. Обман это или не обман, но разработка его проекта потребовала времени. Для него ты просто приятная маленькая женщина. Или отвратительная помеха. Зависит от того, сколько он узнал. Черт бы побрал леди Риссингтон и ее зеркало!

– Из-за этого я чувствую себя Микки-Маусом, пытающимся плыть верхом на ките.

– Даже у кита есть слабое место. И твоя задача найти его. – Скрестив свои стройные ноги, Элисон продолжила: – Да, Чилли поставил политиков в безвыходную ситуацию. Нынешнее правительство не посмеет проигнорировать его проект, поскольку в подобном случае он пригрозил руководить им лично, а это ставит их в сложное положение. Оппозиция не может использовать Чилли в качестве палки для битья правительства, потому что проект, хотя и отдает до известной степени социализмом, был предложен группой капиталистов. Он у всех выбил почву из-под ног.

Джорджия подошла к окну, устремила невидящий взгляд на дома напротив, на деревья в сквере, увядающие и пыльные после летних месяцев. Знакомая картина, но сегодня ее обыденность не успокоила Джорджию. Она подумала о Найджеле, который на время переехал к другу в Оксфорд. Они жили здесь, в этой квартире, вместе и были счастливы, но сейчас она чувствовала себя изгнанницей, для которой нереальность настоящего омрачает даже былое счастье. Джорджия отвернулась от окна. «Долой маскарад, – подумала она, – долой притворство. Это не может продолжаться вечно. Или они меня разоблачат, и мерзкие бациллы Харгривза Стила сделают остальное, или мы их одолеем, и я снова стану обыкновенным человеком. О Найджел, если бы мы могли заниматься этим вместе!»

Глава 11. Поле для гольфа

Впервые Чилтон-Эшуэлл Джорджия увидела августовским вечером. До центральных земель Англии она доехала поездом. На вокзале главной железнодорожной линии ее встретил шофер, заботливо усадил в «роллс-ройс» и быстро повез через шахтерский район, откуда проистекала часть богатств лорда Кэнтелоу. Это были образцовые деревни, возникшие в районе новых угольных месторождений за последние двадцать лет, – группы домов из красного кирпича, расставленные полумесяцем, их палисадники полыхали цветами. Ничто здесь не напоминало о том, что лежало в недрах, кроме чернолицых шахтеров, которые на велосипедах возвращались домой после дневной смены, и всюду проникающего резкого запаха, распространяемого горящими терриконами.

Преодолев восемь миль, автомобиль свернул в парковые ворота и покатил по аллее из буков, которые поднимались в вечернее небо, гладкие и серые, как трубы орга́на. Фазан, встревоженный их приближением, с криком метнулся в сторону. Кролики лениво, вприпрыжку пересекали дорогу прямо перед машиной. Затем дорога сделала изгиб, полоса деревьев и папоротника немного отступила, и Джорджия увидела западный фасад Чилтон-Эшуэлла. Его окна сияли в лучах вечернего солнца опаловым блеском. Серый, палладианский фасад выглядел бесконечно мирным: его изящество несло на себе отпечаток бесплотности, словно этот дом по-прежнему покоился в мечтательном мозгу его создателя и мог раствориться от одного прикосновения. По озеру плыли лебеди, изящно изгибая шеи. Терраса с каменной балюстрадой, парк вокруг казались безжизненными, как место, откуда давно ушли люди, где осталась только история. Невозможно было представить этот дом в каком-то ином окружении или вообразить, чтобы из этого зеленого парка открывался вид на другое здание.

«Да, – подумала Джорджия, – Чилтон-Эшуэлл именно такой, как заявлял его хозяин. Но я не должна позволить этому ослабить мою бдительность. Он не станет испытывать меня всей этой чушью насчет величественных поместий Англии». Поднимаясь по широким невысоким ступеням лестницы, она заставила себя вспомнить, что здесь, в сердце Англии, планируется уничтожение страны.

Джорджию провели в уютную комнату с высокими потолками, где собрались гости. Чилтон Кэнтелоу улыбнулся, когда появилась Джорджия. Во фланелевом костюме, взъерошенный, он более чем когда-либо походил на мальчишку. Вразвалку, как медведь, лорд пересек комнату и на несколько мгновений задержал руки Джорджии в своих.

– Как приятно вас видеть! Вы благополучно добрались? Хотите чаю?

– Нет, спасибо. Я уже пила чай. Ваш дом – само совершенство. – Джорджия обвела взглядом комнату, немного смущенная. Большинство мужчин, заметила она, были одеты во фланелевые костюмы. – Вы все будете танцевать народные танцы? – поинтересовалась она.

Чилтон громко расхохотался:

– Народные танцы! Какой же у вас причудливый ход мыслей! Вас никогда не устраивает очевидное. Мы играли в крикет.

– Для Джорджии это безразлично, – раздался знакомый голос. – Разницы она не видит.

– Питер! Вот уж не знала, что вы будете здесь. Вас выставили из команды графства?

– Сегодня у нас нет соревнований. Лорд Кэнтелоу попросил меня поиграть за его команду против одной из местных групп. Э, да они настоящие сорвиголовы, ваши шахтеры. Я весь в синяках.

– Мы здесь играем без обмана, – произнес Чилтон. – Покажи себя во всем блеске, Питер, дружище, когда тебе придется играть на настоящем поле.

Это добродушное подшучивание было таким английским, с горечью подумала Джорджия, как и атмосфера Чилтон-Эшуэлла, которая, несмотря на миллионы его владельца, являла собой парадоксальную английскую смесь идиллии и уюта. За ужином, когда они обсуждали план Чилтона для безработных, Джорджия – играя свою роль, – заметила, что, вероятно, сформулировать его помогли недавние поездки лорда в Германию и Италию. Кэнтелоу пылко ответил, что нам не следует брать за образец континентальные методы, английский дух – это совсем другое и всегда должен создавать свои формы.

Пристально следя за магнетическим взглядом его карих, с золотыми искорками глаз, которые с легкостью меняли выражение от игривости до почти тигриной, яростной сосредоточенности, Джорджия полагала, что он говорит искренне. Его вера в себя была настолько безоговорочной, что в данный момент он мог ни на секунду не сомневаться в правдивости своих слов. Чилтон занимался самообманом на широкую ногу, а именно из такого теста и лепятся диктаторы. Если человек уязвим, когда теряет уверенность в себе, то где слабое место Чилтона, спрашивала себя Джорджия.

Этим вечером она осознала, насколько он неуязвим. Среди гостей находились по крайней мере две женщины, чья красота была достойна короля: ослепительная блондинка с аристократическими чертами лица – леди Риссингтон и миссис Мэйнверинг, чье очарование сияло в освещенной свечами гостиной, как рубин или тлеющий уго ль. Было очевидно, что Чилтону достаточно поманить пальцем, и они пойдут за ним куда угодно. Однако его обращение с дамами было любезным, шутливым, без пуританской суровой сдержанности и без развратной агрессивности; они вполне могли быть его младшими сестрами, только что окончившими школу. «Неужели они этого не видят?» – думала, втайне забавляясь, Джорджия, пока наблюдала за их скрытыми или явными усилиями привлечь внимание лорда.

Еще больше она удивилась, когда после ужина начались танцы под радиолу, и Чилтон пригласил ее первую, оставив двух профессиональных обольстительниц кусать себе локти. Танцевал он превосходно, обычная неуклюжесть его походки исчезла. «Я не просто в логове льва, а непосредственно в его пасти, – сказала себе Джорджия. – Что ж, в конце концов, Чилтон всего лишь мужчина. Он воспринимается как мужчина, я чувствую тепло его пальцев на своих плечах, поэтому приободрись, моя дорогая».

Когда танец закончился, Чилтон повел Джорджию на террасу. Перед ними расстилался парк, его гладкие очертания словно шевелились в такт вселенскому ритму сна. Внизу мерцало озеро, и плывущие лебеди казались утонувшими призраками луны. За спиной у них снова зазвучала музыка.

– Почему вы так на меня смотрите? – спросила Джорджия, поворачиваясь к Чилтону.

– Как я смотрю на вас?

– Будто я уравнение нового вида, которое ваш учитель написал на доске.

– Может, вы таким и являетесь, Джорджия. Я не до конца вас понимаю.

– А вам нужно понимать людей?

– Когда они могут быть опасными для меня – да.

Джорджия ответила холодно, не выдавая, насколько его слова потрясли ее:

– Каким же образом я могу быть для вас опасна?

– Если вы не знаете, то никто не знает.

Наступила тишина, нарушаемая тревожным попискиванием внизу, в камышах, болотной курочки. Было нечто внушительное в молчании Чилтона, в его отказе давить на нее. Джорджия чувствовала, как его таинственная сила обволакивает ее, сливаясь с чарами дома и освещенного луной парка.

– Это странный разговор, если учесть, что мы встречались лишь один раз, – заметила она.

– Мы оба с вами люди неординарные. Вы считаете, что нам следует говорить о погоде?

– Это безопасная тема, особенно когда рядом с вами опасный человек.

Джорджия подчеркнула слово «опасный». В игру загадочных реплик можно играть и вдвоем.

– Я не играю ради безопасности. Как и вы, судя по сведениям.

– Сегодня путешественника подстерегает не так много риска. Только грязь и усталость. Против них я никогда особо не возражала.

– Путешествия… А мы говорим о путешествиях?

Джорджия не ответила. Ее молчание словно встало перед ним ледяным барьером. Голос Чилтона стал проникновеннее:

– Видимо, вы не представляете, какое вы возбуждающее создание. На вашем фоне Мэйнверинг и Риссингтон кажутся глупыми целлулоидными куклами. Такая женщина, как вы, могла бы…

Чилтон взял ее под руку и повел в дом. «Нет, – думала Джорджия, – это нелепо. До странности нелепо. Возможно, это и есть способ действия… единственный для меня способ действия. Вероятно, его привлекает мое сопротивление. Чилтон привык, что женщины падают к его ногам, и чувствует это сопротивление, но насколько подозревает его истинную подоплеку? Чилтон имел в виду, что я опасна для мужчины или для будущего диктатора?»

В тот вечер у нее не было возможности поговорить с Питером Бретуэйтом наедине. Однако на следующее утро, пока Чилтон совещался со своим секретарем и доверенным лицом, Питер пригласил ее сыграть с ним партию в часовой гольф.

– Я не умею играть в часовой гольф, – сказала Джорджия.

– Это не страшно. Я играю в него мастерски. Вы удивитесь.

Лужайка располагалась среди буковых зарослей, высотой около трех футов. В дальнем ее конце находилась миниатюрная мраморная беседка в виде храма, построенная в XVIII веке кем-то из Кэнтелоу, чтобы любоваться панорамой с классического наблюдательного пункта, ныне ставшего пристанищем пауков и клюшек для гольфа.

– Хорошее место для беседы, – заметил Питер. – Приближающегося человека видно издали. И всегда можно спрятаться за эту мраморную причуду, если начнут стрелять.

– Вы ожидаете, что в вас будут стрелять? По-моему, вы приехали сюда играть в крикет!

– Я и этим занимаюсь. Элисон сказала мне, что вы начали игру с крупной рыбой.

– Вас это поразило?

– После того, с чем столкнулся в эти последние месяцы, я не удивился бы, узнав, что Кэнтелоу – далай-лама из Тибета, – усмехнулся Питер, небрежно ударив по мячу и послав его по полю к краю лунки.

Джорджия последовала его примеру.

– Хорошо бы в траве не было противных маленьких выступов, – пожаловалась она. – Это несправедливо.

– В часовой гольф обычно играют на ровной площадке, а не на травянистом поле, как это. Полагаю, Кэнтелоу хотел усложнить задачу. Он считает себя знатоком разных игр. Садовник сообщил мне, что его светлость не так давно лично обустраивал это поле. Как он находит время на все это, попутно составляя проект для безработных, организовывая революцию и проходя обучение на диктатора Британии?

– Не прерывайте игры, Питер, и будьте осторожны со словами. Кто-то следит за нами с полевым биноклем из окна в восточном крыле.

– С полевым биноклем? За кого он нас принимает? За пару длиннохвостых синиц?

– Существует такая вещь, Питер, как чтение по губам. Держитесь спиной к дому, если собираетесь еще позлословить в адрес нашего хозяина.

Они разыграли оставшиеся лунки. Наблюдение за ним в бинокль было привычно молодому крикетисту, и он уверенно загонял мяч в лунку.

– Какой-то кривой круг, вы не находите? – произнесла Джорджия. Маленькие пронумерованные диски, стоя на которых они били по мячу, были выложены не в форме часового круга, как обычно для этой игры, а в беспорядке разбросаны по лужайке.

– Кэнтелоу – кривой тип человека, – усмехнулся Питер.

Когда закончили партию и Джорджия отказалась от новой, они сели отдохнуть в мраморной беседке. Входной проем поддерживали две кариатиды. Внизу как на ладони был виден Чилтон-Эшуэлл и его холмистый парк, выгоревший сейчас от летней жары. Поодаль от них, среди тенистых дубов, собралось стадо оленей, неподвижных и ярких, как деревянные игрушки.

– Кэнтелоу, похоже, влюблен в вас, – вдруг сказал Питер.

– Я не совсем понимаю, подозревает ли он меня немного или это… ну, естественный интерес. Будем надеяться, что второе. Это могло бы оказаться весьма полезным.

– Не надо, Джорджия! Вы не должны доводить до этого. Я – всего лишь парень, который может сильно ударить по крикетному мячу. Но вы – другое дело. Вы действительно чего-то стоите.

– Мой дорогой Питер, о чем вы…

– Я не могу забыть Розу Альварес. – Он вздрогнул в прохладе беседки. – Достаточно скверно было уже то, что я водил ее за нос. Ну, полагаю, она на это напрашивалась. Роза была глупой, жадной, испуганной женщиной, если хотите, а я был молодым героем из пьесы про Секретную службу, сильно рискующим ради своей страны. Хорошо. Пусть так. Но я убил эту женщину. Я несу ответственность за то, что сотворили с ней Альварес и «А.Ф.». Да, я знаю, все ради благого дела. Однако благое дело не обеляет грязные поступки. Звучит глупо, но у меня такое чувство, будто я должен каким-то образом искупить смерть Розы.

– Я хорошо вас понимаю, Питер, – мягко произнесла Джорджия. – Сложно соблюдать правила, когда сражаешься с чем-то огромным и беспринципным, как «А.Ф.». Приходится стискивать зубы и окунаться в грязь.

– Всему есть пределы. Мне бы не хотелось увидеть, как вы стелетесь перед Кэнтелоу… ну, в том смысле. Мы избежим многих неприятностей, если я застрелю его прямо сейчас.

Питер мрачно усмехнулся, как бы наполовину признавая свою наивность. Джорджия забыла, с какой головокружительной скоростью, подчиняясь темпераменту, он может переходить от веселости к глубочайшему унынию. Вот что было ужасно в этом деле – ты терял друзей, черствел и утрачивал чувствительность ко всему, кроме движений противника, как бойцы во время партизанской войны.

– Прежде чем застрелить Кэнтелоу, нам придется раздобыть его планы, – заметила она.

– Что ж, вот и он, идет со своим секретарем, у которого лживое лицо. Спросите их у него.

Они захихикали, глядя друг на друга, снова готовые к действиям, вернувшись в хрупкий, изысканный мир обмана, вибрировавший под их ногами, как тонкий лед.

– Очень хорошо, Дэвид, значит, вы за этим проследите? – произнес Кэнтелоу. Секретарь кивнул и повернул к дому; его черная визитка и лысая голова выглядели неуместно в этом лесистом окружении.

– Что вы тут вдвоем затеваете?

– Питер только что разбил меня в пух и прах. Он мастер часового гольфа. Я поставлю на него против Генри Коттона[10]10
  Английский игрок в гольф.


[Закрыть].

Легкое облачко раздражения набежало на лицо Чилтона Кэнтелоу. Мгновение он задумчиво смотрел на Питера, а затем предложил ему сыграть. Устроившись на подоконнике мраморной беседки, Джорджия наблюдала за ними. Оба играли с почти сверхъестественным мастерством. Но если Питер бил по мячу невозмутимо и не думал о том, победит он или проиграет, то Чилтон был напряжен и сосредоточен. Маленький белый мяч катился, нырял, сворачивал на своем пути по неровному полю. Первый раунд закончился вничью, и они решили разыграть остальные двенадцать лунок. Джорджия поймала себя на том, что отчаянно желает победы Питеру, словно от результата зависели какие-то важные дела. Чилтон обошел его на две лунки, но Питер, проявив необычайное мастерство, два раза подряд загнал мяч в лунку с одного удара и сравнял счет.