Текст книги "Испытание"

Уходя от зенитного огня, Вера круто развернула самолет налево и, навалившись на борт, посмотрела вниз, туда, где еще взрывались и пылали танки, выбрасывая вверх черный, густой дым.

На аэродроме девушки бежали за Вериным самолетом до самой заправочной площадки. На бегу они ее о чем-то спрашивали, что-то кричали. Всем хотелось знать, как она себя чувствует, что испытала, как вел себя самолет. И когда, вырулив самолет на стоянку, промокшая насквозь, Вера спрыгнула на землю, девушки подхватили ее под руки и повели в палатку.

В палатке сидела Тамара и сушила перед печуркой ноги. Увидев Веру, она вскочила и, как была босая, бросилась ей навстречу, обняла и расцеловала.

Валя и Гаша стащили с Веры сапоги и комбинезон.

– Грейся, сушись, Верушка!.. – говорила Тамара. – Ведь скоро снова лететь.

Вере сунули в руки кружку с горячим чаем и ломоть хлеба с салом.

Сквозь трескотню самолетов с аэродрома донесся крик: «Сергеева, Борщева!»

– Ну, девчата, нам пора, – сказала Валя.

Схватив планшет, она кивнула Гаше:

– Идем скорей!.. – и выбежала из палатки.

Гаша пожала подругам руки, улыбнулась и бросилась за Валей.

– Ни пуха ни пера! – крикнула им вдогонку Вера.

Было слышно, как шлепает грязь под их ногами, как удаляются их шаги, как, взяв старт, еще сильнее застрекотали самолеты.

Наконец все стихло.

Девушки переглянулись.

– Подполковник снова полетел, – сказала Вера.

– Говорят, у него погибла семья.

– Я тоже слышала об этом…

В соседней палатке внезапно грохнул хохот.

– Чего они ржут? – удивилась Вера: таким неуместным казался сейчас этот хохот.

– Пусть себе ржут на здоровье! – сказала Тамара, болтая босыми ногами перед раскрытой дверцей печурки.

Когда хохот наконец стих, до них донесся голос Урванцева. Костя рассказывал о своем полете, изрядно прибавляя к тому, что было на самом деле.

– Смотри, как врет! – возмутилась Вера.

– Не обращай внимания!.. – отозвалась Тамара. – За то, что сегодня сделали, ему можно простить. Вот мы с тобой на радостях слезу пустили, а он веселится и других веселит. Он уже там был, и ему не так страшно во второй раз лететь. А они не были и, конечно, боятся. Костя старается поднять их настроение и этим невольно, может быть, сам того не зная, вселяет в них бесстрашие, а это, Верушка, для них сейчас необходимо. Ты заметила, как грустно посмотрела на нас Гаша, уходя? Если бы мы с тобой шутили, как Костя, она, может быть, пошла бы на старт веселее…

– Не знаю, может быть, ты и права… – Вера хотела еще что-то добавить, но услышала гул подлетающих самолетов. – Возвращаются?

Рокот самолетов становился все слышнее. Тамара поднялась:

– Это, наверное, Рыжов летит… Одевайся, Верушка. Пора и нам.

Во время второго вылета звено вел Урванцев. Вера была замыкающей, она летела позади Тамары. По-прежнему моросил мелкий дождь, и промозглый ветер пробирал до костей. Справа туман сгущался, надвигались сумерки.

Так же, как раньше Кулешов, Урванцев вывел звено на дорогу, в самое столпотворение, туда, где под их самолетами суетились, пробиваясь вперед по обочинам, большие группы солдат, где тракторы стягивали с дороги дымящиеся, обгорелые танки, а из лесу на дорогу выползали новые танки и направлялись к передовой.

«Вот бы их здесь и пригвоздить!..» – подумала Вера и, несмотря на огонь вражеских зениток, повела свой У-2 прямо на колонну танков.

Сосредоточив все свое внимание на этой цели, Вера не заметила, как самолет Тамары качнулся от разрыва снаряда и, отвалив налево, скрылся за пеленой дождя. Она не видела также, как сбросив свои бомбы прямо на цель, Урванцев петлял среди разрывов.

Вера потянулась к рукоятке сбрасывателя, но вдруг ей обожгло левую руку, судорога пробежала по телу, и, не отдавая себе отчета, она потянула рычаг управления к себе. Самолет вздрогнул, рванулся вверх и потом как будто сам круто отвалил вправо.

Боль в руке нарастала. Вера чувствовала, как под рукавом ползет теплая струйка крови. Стараясь не думать об этом, она поглядела вниз. Дороги уже не было видно, только лес простирался внизу. Справа, за стеклянной завесой дождя, словно далекая тень от ее самолета, тем же курсом летел другой У-2.

«Кто это?» – подумала Вера. И тут вспомнила, что сбросила не все бомбы. Чувство стыда и досады охватило ее.

Несмотря на то, что кровь уже ползла под перчаткой и текла по пальцам, она повернула свой самолет назад к дороге, туда, где больше всего было фашистских войск и танков. Ее бомбы угодили в самую гущу врагов…

Весь огонь их зениток теперь направился на ее самолет. Острая боль пронзила бедро. Перед глазами зарябили разноцветные круги… Вера чувствовала, что раненые рука и нога деревенеют и уже не слушаются ее разума и воли. А подбитый самолет, как назло, туго поддавался управлению. Он шел боком над лесом, упорно поворачивая в стан врага.

Что было силы Вера нажала здоровой ногой на педаль, но педаль не пошла вниз. Упершись лопатками в спинку сиденья, превозмогая боль, от которой темнело в глазах, она надавила на педаль. Перебитый трос лопнул, нога сорвалась и с силой ударилась о перегородку. Самолет резко бросило влево.

Ужас охватил Веру. Ей грозило самое страшное – попасть в плен… Рука невольно легла на кобуру, но Вера тут же остановила себя: «Надо попытаться дотянуть до своих!.. Попытаться!.. Может быть, еще удастся… Может быть…»

Но самолет терял высоту и несся прямо на лес.

Вот промелькнула роща, прогалина, потом другая… Задевая хвостом верхушки деревьев, машина вдруг резко нырнула вниз. Едва Вера выключила газ, как самолет ударился о землю, подскочил, потом ткнулся носом в землю и повалился набок.

Когда Вера очнулась, первое, что она услышала, было громкое тарахтение самолета.

«Наш или фашист?..» – подумала Вера. Она выхватила пистолет и хотела выбраться из самолета, но окаменевшее тело ей не подчинялось. Закусив до боли губы, она схватилась за борт и, вцепившись в него, снова попробовала подняться, опираясь на здоровую ногу. Однако невыносимая боль охватила ее, и она, обессилев, снова упала на сиденье.

Вскоре она услышала, как хрустит под чьими-то ногами валежник. К ней бежали.

– Стой! – крикнула Вера и вытянула вперед дрожащую руку с пистолетом. – Стой! – и выстрелила в ту сторону, откуда доносились приближающиеся шаги…

Напрягая последние силы, она выпрямилась во весь рост, со стоном перевалилась через борт и упала на мокрую землю.

– Стой!.. – прохрипела Вера, уже теряя сознание и судорожно шаря рукой по земле, пытаясь нащупать выпавший из рук пистолет.

– Железнова! – крикнул Урванцев, светя перед собой фонарем. – Это я!..

Но Вера уже ничего не слышала.

Урванцев опустился около нее на колени. Он осторожно стал ощупывать ее окровавленную руку.

– Сердце мое!.. – шептал он при этом. – Ну как же так? Куда же тебя, сестренка, ранило?

Вдруг Вера пришла в себя. Она приподнялась, опираясь на локоть, и застонала.

– Вера Яковлевна, это я… Я… Костя Урванцев… Узнаешь?

– Костя!.. – Вера вздохнула с облегчением, и голова ее медленно опустилась на землю.

Урванцев торопливо разрезал рукав ее комбинезона и теплой фуфайки, приподнял Верину руку и положил на сумку. Кровь темной струйкой змеилась по руке. Костя вытащил из кармана индивидуальный пакет, зубами рванул серую оболочку, наложил на рану подушечки и забинтовал.

– У меня в кабине два пакета, – хрипло проговорила Вера.

Костя полез в самолет. Вера перебирала здоровой рукой пуговицы комбинезона, но никак не могла расстегнуть промокшую одежду.

– Зачем расстегиваешь? – Костя осветил фонарем бледное лицо Веры.

– Нога… – Вера показала на бедро. – Там больно…

– Нога? – переспросил Урванцев. Он дотронулся до нее, но Вера оттолкнула его руки.

– Расстегни только комбинезон, а потом я сама, – попросила Вера.

Но Костя не послушал ее. Ему удалось наконец распороть ножом штанину до самого пояса.

– Костя, я сама!.. Нехорошо… Дай мне пакет… – прерывающимся от боли голосом говорила Вера.

– Не надо стесняться!.. Я ведь должен тебе помочь… – Костя обнажил ногу. – Согни-ка ногу…

Он ловко подхватил ее ногу под колено, и нога сама послушно согнулась, но это причинило Вере такую боль, что она чуть снова не потеряла сознание. Рана от разрывной пули кровоточила на ее бедре.

Урванцев быстро забинтовал рану и, опустив штанину, перевязал ногу еще в нескольких местах.

– Вот и все!.. – сказал он, заглядывая в глаза Вере, которая теперь уже не сдерживала своих стонов. Не поднимаясь с колен, он выпрямился и огляделся кругом. – Теперь задача: как нам с тобой подняться?.. Ведь уже ничего не видно. – Костя на мгновение задумался, потом вскочил, взял Веру на руки и положил ее под деревом на свою куртку. – Полежи здесь. Я сбегаю к самолету, обмозгую. – И он скрылся за темной шапкой куста.

Веру то бросало в жар, то бил озноб, лицо покрывалось холодным потом.

Вдалеке грохотала канонада. Казалось, этот грохот с каждой минутой приближается. Наконец рядом захрустел валежник, и слабый свет фонарика пронизал вечернюю тьму.

– Ну что? – спросила Вера.

– Ни зги не видно. Придется ждать рассвета, – ответил Костя, подойдя к ней.

Вера застонала.

Урванцеву стало не по себе.

– Что, Вера Яковлевна? – нагнулся он к ней. – Плохо тебе?

– Да, – чуть слышно проговорила она.

Костя заволновался еще больше. В его голове рождалось много планов, как вылететь отсюда, но все они были неосуществимы, и он сам их отвергал. Вдруг ему послышалось, что где-то неподалеку простучал пулемет. «Неужели фашисты?» – Костя обернулся в ту сторону и напряг свой слух. Он услышал, как фыркнула лошадь. Затем явственно донеслось глухое постукивание колес. Костя бросился вперед и притаился в кустах около дороги, держа наготове пистолет. Мелькнула мысль повернуть подводу обратно и отправить на ней Веру.

Урванцев до боли в глазах всматривался в темноту, но на заросшей лесной дороге ничего нельзя было разобрать.

Лишь по скрипу колес да по посапыванию лошади можно было предположить, что кто-то едет на подводе. Когда подвода поравнялась с Костей, он крикнул:

– Стой!.. Куда едешь?

С подводы спрыгнули, и, как показалось Косте, там был не один человек.

– Домой… – спокойно ответил мужской голос.

– А откуда? – Костя подошел к подводе и, взяв лошадь под уздцы, остановил ее.

– Оттуда… – отозвался из темноты другой мужской голос. – Хотели через фронт пробраться, да не удалось. Вот обратно едем… Анисим, трогай!

– Погоди, Анисим! – Костя еще крепче вцепился в узду лошади.

Ему показалось, это этот невидимый ему человек соврал, что фронт вовсе не там, откуда шла подвода, потому что в той стороне было относительно тихо. Костя запустил руку под брезент, покрывавший подводу, и нащупал мешок – как будто с мукой, другой поменьше, сыроватый, – видимо, с солью. За ними были еще мешки и небольшой, сундук.

– Запасливый, – сказал Костя и осветил фонариком подошедшего к нему человека. – Корову фашистам, что ли, отдал?

– Почему отдал? Отняли, – ответил тот.

– А это кто? – Костя перевел луч фонарика на женщину, повязанную большим серым в клеточку платком. Она показалась ему совсем молодой.

– Жена…

– Жена-а? – повторил Костя и снова навел луч света на мужчину. – Оружие есть?

– Какое у нас оружие? – ответил мужчина. На его давно не бритом лице под черными мохнатыми бровями блестели беспокойные глаза.

– Руки вверх! – скомандовал Костя.

– А ты кто такой, дорогой товарищ? – спокойно спросил мужчина. – Если ты советский человек, то тебе нечего нас бояться. Мы тоже советские.

– Врешь! Если бы ты был советский человек, то не бежал в тыл врага. Выкладывай оружие!..

– Слушай, товарищ! – Мужчина отступил на несколько шагов назад. – Если бы мы были враги, то, наверно, трое-то как-нибудь с тобой справились. Лучше скажи: что тебе нужно?

Костя не поверил ему, но необходимость поскорее оказать Вере помощь заставила его рассказать правду.

– Раненая летчица?.. – переспросил мужчина. – Надо помочь! – И он крикнул в темноту: – Маруся, Анисим, пошли!..

– Анисим пусть подводу поворачивает, – сказал Костя, – мы и без него справимся.

– Назад мы, товарищ, ехать не можем, – возразил мужчина.

– Как же можете? – вскипел Костя. – Куда же вы везти хотите? К фашистам, что ли? Поворачивай, Анисим!

Анисим прикрикнул на лошадь, вожжи шлепнули по ее мокрым бокам. Телега скрипнула, и лошадь, хлюпая копытами, потащилась вперед. Костя не трогался с места, ожидая, когда подвода вернется обратно. Но она не вернулась. Проскрипев еще немного, она остановилась.

– Что случилось, Анисим?! – крикнул Костя.

– Да вот, заело!.. Вожжу колесом закрутило, – послышался приближающийся голос Анисима. – Несите ее сюда. Я вас проведу…

Ответ Анисима показался Косте подозрительным. «Если вожжу колесом закрутило, – раздумывал он, – так зачем же он сюда идет? Раскручивал бы. А если раскрутил, тогда почему не поворачивает?..» – и, решив проверить сам, быстро зашагал навстречу Анисиму.

– Ну держись, если соврал! – зло крикнул ему Костя и потряс пистолетом.

– Да мы хотим вам помочь. Несите скорее сюда вашу летчицу, и поедем! – ответил Анисим. – А то, слышишь, пальба приближается. Чего доброго, фашисты схватят!

Но Костя уже подошел к подводе, нащупал вожжи, привязанные к телеге, и убедился, что Анисим соврал. Тут он окончательно решил, что это враги, их надо перестрелять, подводу забрать и самому вывезти на ней Веру.

– Предатели! – прохрипел Костя и, вскинув пистолет, навел его на возчика.

Но кто-то сзади схватил его за руки, и пули прошли по земле.

– Сволочи! – взревел Костя. Стараясь освободиться, он присел и рванулся изо всех сил.

Но на него тут же навалился Анисим. Они вдвоем с чернобровым повалили Костю на землю. Скрутили ему руки назад и придавили лицом к земле.

– Слушай, летчик! – заговорил чернобровый. – Что ты с ума сошел, что ли? Если бы мы были враги, то пустили тебе сейчас пулю в затылок. Мы – настоящие советские люди и хотим спасти тебя и летчицу. Назад нам ехать нельзя. Мы можем только взять вас с собой и передать партизанам.

Он освободил Костю, и тот сел, растирая онемевшие руки.

– В тыл к врагу не могу… – ответил Костя, стуча зубами от пережитого волнения. Доводы чернобрового показались ему убедительными, и он перестал опасаться этих людей. – У меня самолет… Как же быть с ним?.. Не уничтожить же?!

– Если не можешь лететь, значит, надо уничтожить. – Чернобровый помог Косте встать, похлопал его по плечу. – Эх ты, дурачина!..

– Лететь-то я могу, да подняться в этой темени невозможно. Взлета не видно… Нужно рассвета дожидаться. А дожидаться, выходит, опасно… Пойдемте со мной к самолету, может, на месте что-нибудь придумаем, – предложил Костя.

Мужчины отправились с ним, а женщина осталась у подводы.

Когда они подошли к самолету, Костя поставил у пропеллера Анисима и велел ему курить. А сам, светя перед собой фонариком, зашагал вместе с чернобровым мужчиной, беспрестанно оглядываясь на огонек цигарки.

– Кажется, я придумал! – радостно воскликнул Костя.

Далеко за полночь в кабинет командующего фронтом вошел командир для поручений. Над большим, стоящим посередине комнаты столом изучали обстановку по карте командующий фронтом, член Военного совета и начальник штаба фронта. Член Военного совета подошел к порученцу, взял у него шифровку. Машинально поглаживая щеку, он стал читать копию донесения, адресованного командующему ВВС. Кулешов доносил о выполнении задачи и о понесенных потерях: «…Летчик Жаров сбит в районе энской СД и сгорел вместе с самолетом; летчица Астахова скончалась от ран; летчики Урванцев и Железнова не вернулись с задания. Розыск их продолжается…»

Член Военного совета еще раз перечитал донесение и положил его на стол. Командующий сосредоточенно смотрел на карту, он изучал положение вражеских войск и старался найти такое решение, которое дало бы возможность задержать гитлеровцев, не вводя оперативных резервов. Он пробежал глазами телеграмму и снова стал всматриваться в карту. Взгляд его задержался на красной скобке, которой была обозначена дивизия Щербачева, оборонявшая все тот же рубеж.

– Дерется стойко! – Командующий показал присутствующим на шифровку. – Об этом Железнову сейчас говорить не надо.

И он написал на шифровке: «Прошу полковнику Железнову пока ничего о дочери не говорить. Скажу сам. Полковнику Алексашину: затребовать материал для награждения летчиков. Подвиг беспримерный».

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Готовясь к генеральному московскому контрнаступлению, командование армии в конце ноября вывело обескровленную дивизию генерала Щербачева во второй эшелон для пополнения. Воспользовавшись этой передышкой, командующий наконец уговорил Щербачева лечь в госпиталь и вместо него временно назначил Железнова. Добров оскорбился и подал рапорт о своем откомандировании. Но командарм оставил его в прежней должности и отпустил на несколько дней по личным делам в Москву.

Пока дивизия шла в леса под Кубинкой – в район сосредоточения, полковник Железнов и комиссар дивизии полковник Хватов отправились в резерв командиров и в запасной полк, чтобы отобрать пополнение командного и рядового состава.

Не успели они появиться в штабе начальника резерва, как к ним пришли майор Карпов и военинженер 3 ранга Валентинова, они просили Железнова взять их к себе в дивизию. Яков Иванович согласился, но с тем условием, чтобы Карпов еще на недельку остался в резерве и подлечился после ранения, а за Валентиновой обещал заехать на обратном пути из запасного полка.

Пополнение запасного полка выстроили в поле в линию взводных колонн. Строй оказался таким длинным, что его пришлось завернуть углом. Когда Железнов вместе с Хватовым и командиром полка обходили строй, они увидели в первой шеренге стоявших рядом Кочетова, Трошина и Подопригору. Прозвучала команда «Вольно!» – и они вырвались из строя и подбежали к Железнову.

– Здравствуйте, товарищ полковник! – приветствовал Железнова Трошин.

– Значит, вместе будем воевать? – спросил Кочетов, он хотел добавить еще что-то более задушевное, но не нашел нужных слов.

– Прошу, товарищ полковник, нас всех троих назначить в одну роту, – попросил Филипп.

– Мы, товарищ полковник, здорово вместе сработались.

– Обязуемся робить на «отлично»! – звонко выкрикнул давно порывавшийся что-нибудь сказать Подопригора.

Фоме Сергеевичу понравились эти веселые и бравые солдаты, он угостил их папиросами.

– Наша дивизия хорошая, боевая, – сказал Хватов и, подавая Трошину спички, глянул на него о хитрецой. – И нам нужны бойцы опытные и храбрые…

– Не беспокойтесь, товарищ комиссар, не подведем! – заверил Трошин.

– Что ж, товарищ полковник, – обратился Хватов к Железнову, – пожалуй, можно их записать. Не подведут?

– Будьте в надежде, товарищ комиссар! – выкрикнул Николай. – Мы все трое, как один.

– А если один?.. – Хватов обвел их взглядом.

– Если останется один, то будет биться за троих, – ответил Подопригора.

В это время в разговор вмешался высокий, худощавый неуклюже одетый пожилой боец.

– Товарищ полковник! – обратился он к Железнову. – Я требую отправить меня на фронт, но этой чести меня лишают. Я протестую и прошу вашей защиты!

– Наверное, не позволяет здоровье? – Хватов участливо посмотрел на сутуловатую фигуру Кремнева.

– Здоровье? – стараясь принять бравый вид, удивился Кремнев. – Нет!

– Так что же?

– Видите ли, я профессор математики…

– Профессор – рядовым бойцом? – перебил его Железнов. – Нет, дорогой товарищ, это нельзя!

Но Кремнев горячо добивался своего:

– Что же, товарищ полковник, если я профессор, так, значит, не имею права с оружием в руках защищать свою Родину, свой родной город? Никто не имеет права лишить меня этого святого долга!.. Я прошу… Наконец, как гражданин требую!..

– Я вас понимаю и вами восхищаюсь, – приложив руку к сердцу, ответил Железнов. – Но – разрешить не могу!

Вокруг Железнова и Хватова постепенно собралось много бойцов, все они требовали, чтобы их отправили на передовую.

– А вот этого назначать в дивизию нельзя! – показав рукой на коренастого бойца, сказал Железнову Николай Кочетов. – Он – окруженец!..

– Ну и что ж, что окруженец! – горячо размахивая руками, отвечал тот. – Разве я по своей воле в окружение попал? В такой заварухе не один я был…

– Нет, один! Тогда, Григорий, из нашего расчета никто не потерялся! – тоже жестикулируя, кричал Николай. – Раненые и те из окружения выходили…

– Ну что ты на него взъелся? – Плечистый боец схватил Николая за руку. – Ну был он в окружении!.. А может быть, теперь, хлебнувши горя, еще злее драться станет?.. – И, не слушая доводов Кочетова, он браво стукнул каблуками, повернулся к Железнову: – Товарищ полковник, красноармеец Куделин желает обратиться к вам с просьбой…

– Товарищ полковник, мы все трое просим его не брать, – настойчиво протестовал Николай. – Первоначально надо его проверить: где он болтался эти пять месяцев?..

– Слушай, орел! – сказал ему Куделин. – Как ты можешь в такое время не доверять своему однополчанину? Нехорошо!.. Я с ним вместе выходил, он к нам присоединился под Селивановом. И он дрался, как подобает настоящему советскому воину…

– И чего ты, Мыкола, к ему причепывся? – вмешался Подопригора.

– Черт с ним, пусть идет! – согласился Филипп. – Только в наш расчет не надо…

Хватова в это время атаковал другой боец.

– Я киноактер. Вы видели картину «Ошибка инженера Кочина»?

– Видел.

– Тогда вы должны меня знать. Я там играл врага. Старался показать всю его отвратительную, хищническую натуру. А теперь хочу сам этого врага бить!..

– Но что ж поделаешь, товарищ, вам не разрешено сейчас ехать на фронт.

– Но ведь я был на фронте. Под Веневом ранен.

– Ну вот, поправитесь и тогда поедете на фронт. Понятно?

– Конечно, понятно. Но, товарищ комиссар, вы же сознательный человек и понимаете. – Артист прижал кулаки к груди. – Поверьте, не могу я здесь быть иждивенцем, когда Москва… понимаете, Москва в опасности!..

Не успел Хватов ответить артисту, как кто-то дернул его за рукав, и позади него раздался высокий женский голос:

– Товарищ полковник, к вам обращается снайпер Иванова! Меня назначают не на фронт, а в ПВО. А я прошусь на фронт!.. У меня под Волоколамском погиб брат… Я за него хочу отомстить!..

– Дорогая девушка, если вас назначают в ПВО, значит, так надо…

– Когда старший по возрасту разговаривает, – артист зло посмотрел на Иванову, – невежливо, девица, его перебивать.

Иванова залилась до ушей румянцем.

– Не девица, товар-рищ, а снайпер! – выпалила она.

Хватова и Железнова окружили таким плотным кольцом, что командир полка еле к ним пробрался.

– Товарищи красноармейцы! – крикнул он собравшимся. – В штабе есть дежурный штабной командир. К нему и прошу обращаться с просьбами. Он их запишет и мне доложит, а я потом вызову вас и разберусь с каждым в отдельности. А сейчас расходитесь, кто из строя – тому в строй, остальным – в расположение полка! Бегом марш!..

Однако никто не тронулся с места. Все выжидающе смотрели на Железнова и Хватова.

– Вы слышали мой приказ?! – сердито крикнул комполка.

Солдаты зашевелились и стали медленно расходиться.

– И вот так круглые сутки! – устало сказал комполка. – Где бы я ни появился, вереницей за мной ходят и все требуют: «Отправьте на фронт!» Глядишь, иному еще недели две нужно быть в батальоне выздоравливающих, а он скрывает, что раны у него еще не зажили, врет и прямо за горло берет. Ругают, даже «тыловой крысой» обзывают и все требуют, требуют… Некоторые сбегают на фронт! Мы уже теперь на всех выходах из Москвы к фронту, на всех железнодорожных станциях проверяем отправляемые на фронт формирования. И всегда среди них находим таких «беглецов» и пачками отправляем обратно в полк… Прямо измотали меня…

– Ничего, товарищ майор. Это очень хорошо!.. – Хватов похлопал его по плечу. – Это говорит о высоком моральном состоянии нашего народа…