Текст книги "Испытание"

В этот момент позвонил Доватор.

– Лев Михайлович, дружище, как дела? – обрадовался Железнов.

Доватор сообщил, что войска корпуса вышли из леса, атакуют Горбово, подходят к Терехову.

– Кажется, здесь уже конец, – сказал Яков Иванович. – Доколачивать оставлю Карпова, а с остальными силами двинусь вперед полным ходом. Звони, дружище, как у тебя пойдет дело!

Закончив разговор, Яков Иванович шагнул к наблюдательной щели. В это самое время ухнул снаряд; взлетевшая вверх от разрыва земля стеной закрыла перед глазами все поле боя.

– Эка чертовщина! – выругался Железнов. Второй разрыв, еще более сильный, окутал все вокруг темно-серым облаком.

Загудел зуммер. Это звонил Дьяченко.

– Где ты сейчас, Никанор Вакулович? – спросил у него Железнов. – Ага, ясно… – он взглянул на карту. – Вот что, дорогой, сыграй-ка ты полным оркестром прямо на «Клинок»!.. За левый фланг боишься?.. Не бойся, они храбрятся перед смертью. – Голос Якова Ивановича звучал уверенно. – Смелее действуй, Никанор Вакулович! Да от кавалеристов не отставай! А то они Горбово без тебя возьмут.

Потом Железнов вызвал по телефону Нелидова и скомандовал: «Шторм!» Это означало: «Вперед, за полком Дьяченко».

Завеса поднятого взрывом снега и дыма медленно отодвигалась вправо. По гитлеровцам ураганным огнем молотила артиллерия. Все поле, вплоть до самых дальних опушек, было усеяно телами раненых и убитых. Вражеская артиллерия пыталась огрызаться, но огонь ее постепенно ослабевал.

В наших окопах Железнову видны были лишь ушанки бойцов. По тому, как они теснее приближались друг к другу, он понимал, что бойцы группируются, готовясь к атаке.

По лощине шел на лыжах к своему исходному рубежу резервный батальон.

Железнов взглянул на часы и весело крикнул по телефону:

– В атаку!

С НП Карпова взвилась красная ракета. Артиллерийские разрывы теперь видны были на опушке леса. И вот красноармейцы разом выскочили из окопов и, потрясая всю окрестность своим мощным криком «ура!», бросились на врага. Лавина людей в полушубках покатилась к темным фигурам гитлеровцев, смяла их и, прорвавшись, понеслась вперед. Наступающие вслед за ними роты клещами охватывали тех гитлеровцев, которые пытались сопротивляться, и уничтожали их в штыковой схватке.

Хватов находился вблизи от боя. Он видел, как упал Звездин, и заторопил санитара, чтобы тот поднял его, – к Звездину уже бежали гитлеровцы. Но вдруг голова Звездина вынырнула из снега, блеснул его штык, и приближавшийся к нему фашист рухнул затылком назад. Другого Звездин хватил прикладом по голове. Приклад отлетел, кувыркаясь, описал кривую и повис на ремне. Размахивая обломанной винтовкой, как палкой, Звездин побежал вперед. Вот он размахнулся, чтобы стукнуть ею вражеского солдата, промахнулся, упал и снова потонул в снегу. А его рота во главе с раненным в голову комсоргом Поповым, опередив группу Скворцова, неслась вперед.

Захваченный порывом атаки, Фома Сергеевич вместе с санитарами побежал к Звездину.

В это время мимо НП Железнова проносились на лыжах красноармейцы. Яков Иванович не выдержал, вышел в ход сообщения и, чтобы лучше видеть все поле боя, поставил один на другой патронные ящики, поднялся на них и почти наполовину высунулся из траншеи.

Когда пробежали последние бойцы, Яков Иванович вдруг заметил, как что-то мелькнуло в кустах. Вскоре оттуда вынырнула странная группа лыжников. Они были низкорослые и одеты по-разному: кто в полушубках, а кто в стеганках. Яков Иванович разглядывал их с удивлением. Вдруг в лыжнике, мчавшемся впереди всех, он узнал снайпера Иванову.

– Вы куда? – что есть силы крикнул Железнов.

– Нашим на выручку! – донесся голос Ивановой.

– Назад! Назад! – Железнов замахал шапкой, показывая в сторону тыла.

Но девушки то ли не слышали его, то ли сделали вид, что не поняли, они приветственно замахали ему и понеслись под гору, туда, где все еще гремели крики «ура!» и грохотали разрывы.

Железнов спрыгнул в траншею и хотел приказать адъютанту, чтобы догнали и вернули девушек. Но вместо адъютанта перед ним предстала Валентинова. Она была взволнована и тяжело дышала.

– Зачем вы здесь, Ирина Сергеевна? – не скрывая своего недовольства, спросил ее Железнов.

– Я слышала, что полку Карпова приходится тяжело.

– И вы решили ему помочь?

– Простите, Яков Иванович, мою невыдержанность. – Приняв военную выправку, она доложила, что полностью доставила снаряды на огневые позиции артиллерии.

– Вот хорошо, Ирина Сергеевна, спасибо вам! – сказал он и заглянул ей в глаза. – А Карпов молодец! Натиск выдержал и пошел вперед. Теперь, Ирина Сергеевна, готовьтесь подать снаряды Дьяченко на «Клинок».

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Войдя в комнату начальника штаба, старшина хотел было обратиться к сидящему за столом Бойко, но увидел за перегородкой комдива и комиссара. Он вытер ладонью иней с усов и, окая, браво отрапортовал:

– Товарищ полковник, командир разведроты старшина Груздев просит разрешения обратиться к подполковнику Бойко.

– Что нового, товарищ Груздев? – вышел из-за перегородки Железнов. – Докладывайте мне.

– Пленного привез, товарищ полковник. Настоящий фашист. Эх, и помучил же он нас! Расстрелял бы его, да птица, кажется, важная – капитан, штабист.

– Вы хотели сказать «привели», а не «привезли»?

– Никак нет, привез. Уж больно артачился, с километр ногами поле вспахал. До Кочетова на себе его тащил, а там мы взяли пулеметные санки, связали его, положили и привезли. Разрешите внести?

– Не внести, а ввести! – бросив строгий взгляд на старшину, поправил его Железнов. Но строгость его была напускная, на самом деле он готов был расцеловать Груздева за такого пленного.

– Есть ввести! – И, подойдя к двери, Груздев крикнул: – Братва, развязывай!

Слово «братва» покоробило Якова Ивановича. Он покосился на Бойко, и тот понял его взгляд.

– Прекрасный разведчик, товарищ полковник!

– Но ведь это же командир роты!

В комнату вошел закоченевший гитлеровский капитан в шинели и в пилотке с наушниками. Он подчеркнуто четко отдал честь, потом выбросил руку вперед и что-то буркнул.

– Вот как дам, так зараз язык проглотишь! – Груздев ударил его по руке, но, увидев строгий взгляд Железнова, вытянулся. – Да нельзя ж, товарищ полковник, контру разводить. Даже в плену, и то свой фашизм прославляет! Пусть богу молится, что нужда в нем, а то по дороге израсходовал бы!

– Груздев! – остановил его Железнов. Груздев обиженно пожал плечами и отошел к двери. – Где взяли? – спросил Железнов, глядя пленному прямо в лицо.

– На дороге в Рузу… В машине ехал, – ответил Груздев. – Когда брали, отстреливался, ранил Конопелько и Ванина.

– Обыщите пленного! – приказал Яков Иванович.

– Да мы еще там его обыскали! – Груздев протянул Железнову пакет.

– «Приказ девятому армейскому корпусу», – прочитал Железнов и улыбнулся. – Хор-ро-шо!.. Молодец, Груздев! – Груздев просиял и хотел было что-то добавить, но Железнов хлопнул ладонью по бумаге и воскликнул: – Последний приказ!.. Как раз то, что нам необходимо! Объявляю всем разведчикам благодарность и даю два дня отдыха! – он весело подмигнул Груздеву. – Разрешаю по лишней чарке!

Пришел вызванный Бойко помощник начальника разведки старший лейтенант Свиридов. Железнов передал Свиридову приказ.

– «Командир 9-го армейского корпуса приказывает, – читал вслух Свиридов, – задержать наступление красных на рубеже рек Руза и Истра и упорно удерживать этот рубеж до подхода армейских резервов».

– Говоришь: приказывает упорно удерживать этот рубеж и ждать армейских резервов? – Железнов с беспокойством посмотрел на Бойко. – Берите-ка, товарищ Свиридов, этого пленного капитана к себе, допросите его и потом вместе с ним возвращайтесь ко мне.

– Ну что ж, друзья мои, – произнес Железнов, когда увели пленного, – значит, они решили нас дальше не пускать!.. – Он подошел к карте, некоторое время задумчиво разглядывал ее, потом, не поворачивая головы, сказал: – А мы, товарищи, устроим им на Рузе сюрприз. Задерживаться не будем и Рузу форсируем ночью!..

Хватов и Бойко ушли. Хватов вызвал к себе для инструктажа работников политотдела, которым впервые предстояло действовать в обстановке форсирования рек зимой. Необходимо было политически обеспечить решение комдива. До этого совещания он решил побывать в медсанбате и там вместе с начальником отделения кадров побеседовать с ранеными, переписать всех, кто достоин награждения, чтобы до отправки в госпиталь они получили награды. Хватов придерживался такого мнения, что солдат, особенно пехотинец, неоднократно раненный в боях, должен быть награжден. Ведь как же иначе может он проявить свою доблесть и отвагу, как не с винтовкой в руках на поле боя?

Оставшись один, Железнов, пыхтя цигаркой, водил по карте карандашом.

Спускались сумерки. За стенами избы бесновался ветер, раскачивая верхушки деревьев в старом бору. Светильник коптил, наполняя избушку гарью и дымом.

В комнату на цыпочках вошел Никитушкин и поставил возле Якова Ивановича сковородку с поджаренной на сале картошкой.

– Перекусили бы, что ль, – сказал он.

Железнов сунул в руки Никитушкина две газеты:

– Заверни еду и оставь.

– Ну подумайте сами, как же так можно! Со вчерашнего дня не ели!.. – не отставал Никитушкин. – Ведь я за вас в ответе!..

– Кто же на тебя такую ответственность возложил?

– Комиссар.

– Ну ладно, Никитушкин, – строго взглянул на него Железнов.

Никитушкин ушел за перегородку и бурчал там до тех пор, пока кто-то не отворил входную дверь. Никитушкин приподнял коптилку. На пороге стояла запорошенная снегом Валентинова. Никитушкин обрадовался и, пока она раздевалась, шепотом нажаловался ей на Якова Ивановича.

– Ладно, сейчас уговорим! – тоже шепотом ответила она ему.

Смахнув рукавичкой снег с валенок, она подошла к Железнову. Яков Иванович сидел спиной к двери и, полагая, что позади него снова вырос Никитушкин, крикнул:

– Долго ли ты будешь мне мешать? – Обернулся и увидел Валентинову. – Простите, Ирина Сергеевна… Ведь Никитушкин мне прямо житья не дает.

– А ведь он, пожалуй, прав, – сказала Валентинова. – Я не откажусь, если вы меня накормите… Очень проголодалась!..

За перегородкой Никитушкин расплылся широкой улыбкой и стал разогревать ужин.

– Ну что ж, – улыбнулся, поняв ее хитрость, Железнов. – Раз уж вы в заговоре с Никитушкиным, то мне вас двоих не одолеть. – Они сели за стол, и Яков Иванович стал посвящать Валентинову в свои планы. – Завтра на рассвете форсируем Рузу сразу тремя полками, – сказал он. Полк Карпова форсирует в центре. Ему снова предстоит тяжелая задача. Боеприпасы и продовольствие его полку подавать вот сюда, севернее Якшина, – он показал точку на карте. – На этом направлении я буду сам.

Яков Иванович посмотрел на Валентинову, как она будет реагировать на то, что он упомянул имя Карпова, но Ирина Сергеевна ничем не выдала себя, и Железнов продолжал:

– Дорог к нему нет. А тут, как назло, метель начинается. Васильеву одному не справиться. И в этом, Ирина Сергеевна, я полагаюсь на вас, хотя и знаю, что вы здорово измотались. Помогите ему. Подбросьте на машинах, а дальше, где машинами нельзя, на лошадях…

Валентинова слушала его внимательно и время от времени в знак согласия кивала головой. Когда Яков Иванович закончил, она сказала:

– Сразу же за полком Карпова нужно укреплять дорогу. Я возьму наших девушек, помогу мобилизовать местное население.

Валентинова предложила как раз то, о чем думал сам Железнов, и он невольно восхитился умом и энергией этой женщины. Когда она заговорила, он пристально взглянул на нее и подумал: «Такая может увлечь!..»

– Что вы, Яков Иванович, так подозрительно на меня посмотрели? – покраснев, спросила Валентинова.

– Ей-богу, ничего!

Однако Валентинова почувствовала, что Яков Иванович что-то недоговаривает, и решила сама рассеять его сомнения. Она встала у окна и выжидательно посмотрела на Железнова. Яков Иванович открыл дверь и сказал Никитушкину:

– С обедом мы сами справимся.

Никитушкин понял, что он хочет остаться с Валентиновой наедине, оделся и вышел из избы.

– Расскажите, Ирина Сергеевна, в чем дело? – попросил Железнов. – Говорите все, без утайки. Мы одни.

Валентинова вытащила из рукава платок и стала теребить его в руках.

– Мне не хочется иметь от вас, Яков Иванович, тайны, – волнуясь, начала она. – Я чувствую, что вы в чем-то меня подозреваете и даже упрекаете… Наверно, оттого, что Карпов относится ко мне…

– Что вы, Ирина Сергеевна!.. Я ни в чем вас не подозреваю, – встревожился Железнов. Ее прямота заставила его растеряться.

– Тогда простите меня, Яков Иванович! – Валентинова протянула ему свою горячую и влажную руку. – Но все же я должна высказать вам, что у меня сейчас на душе… Настроение у меня скверное… Это из-за недопустимого поведения Доброва… Я несколько раз порывалась поговорить об этом с вами или с Хватовым, но каждый раз себя останавливала… Вот вы мне сейчас сказали, что ничего плохого обо мне не думаете… – Она краем платка вытерла глаза.

– Что же у вас случилось с Добровым?

– Добров нехороший человек. Вначале он за мной принялся ухаживать, а потом, когда я наотрез отвергла его притязания, он сказал, что я так себя веду с ним потому, что я «пепеже» Карпова… Простите за это грубое слово!.. Его, наверное, выдумали такие люди, как Добров… Я тогда не выдержала и дала Доброву пощечину.

– Доброву? Пощечину? – переспросил Яков Иванович.

Ирина Сергеевна виновато кивнула головой. Наступило короткое, неловкое для обоих молчание, Валентинова уже раскаивалась, что заговорила: ведь теперь надо было рассказать все… а это было ей очень трудно. Наконец она справилась с собой.

– Теперь вы поймете, почему я так настороженно отношусь к тому, что обо мне думают, – продолжала она. – Мне иногда чудится, что вы тоже смотрите на меня с осуждением. – Валентинова со страхом ожидала, что Железнов сейчас подтвердит ее слова, но он продолжал молчать… – Но это неправда! Разве это может быть? Вы видели, конечно, как я иногда волнуюсь за него. Вам могло показаться, что я люблю его. Но ведь я также волнуюсь и за вас, и за Фому Сергеевича, и за этих славных ребят – Кочетова, Груздева и Подопригору!.. Все вы мне теперь дороги!.. Ведь у меня никого близких нет… Так не думайте обо мне скверно!

– Никто о вас так не думает, Ирина Сергеевна, – стараясь ее успокоить, сказал Железнов. – Но должен вам сказать: я против подобных связей. Они к хорошему не приведут. – Он сам поражался бессвязности своей речи. – Но о вас я ничего такого не думаю…

– Спасибо! От всей души спасибо, Яков Иванович! – проговорила Ирина Сергеевна. Ее ресницы заморгали, губы дернулись. Она отвернулась и снова вытерла слезы. – Ведь я жила хорошо, у меня был муж, дети, и вдруг я всего лишилась и осталась одна. А ведь смысл моей жизни был в них! Так поймите, могу ли я оставаться одна, наедине со своим горем? Могу ли жить, не делясь ни с кем своими переживаниями и невзгодами, не встречая сочувствия?.. Если бы не этот страшный круговорот войны, когда нет времени для сна и отдыха, я бы, наверное, сошла с ума… И вот здесь, на фронте, встречаешь человека, который тебя понимает, который не претендует на такие отношения, как Добров, и своим теплым участием стремится облегчить горе…

– Но ведь это может привести к настоящей любви?

Неожиданно для Железнова Ирина Сергеевна ответила на вопрос решительно:

– Ну и что же? Что здесь позорного? Ведь это будет любовь, а не просто мимолетная связь…

Яков Иванович удивленно посмотрел на Валентинову: он как бы увидел ее в новом свете, и она показалась ему необыкновенно привлекательной и еще более женственной.

Ирина Сергеевна опустила голову и шагнула к порогу.

– Если бы вы знали, как мне тяжело… – не оборачиваясь, прошептала она.

Скрипнула дверь, дробно затопали валенки, и из-за перегородки послышался голос Никитушкина:

– Эх, опять все остыло!.. Что же вы, Ирина Сергеевна?..

Ирина Сергеевна вздрогнула, обернулась, и на ее лицо появилась такая теплая, милая улыбка, что Яков Иванович невольно подумал: «Трудно, наверно, Карпову. Ведь эту женщину нельзя не любить!»

– Прости, Никитушкин! Заговорились и забыли, – ответила Валентинова и поспешила за перегородку.

Яков Иванович подумал о Карпове. Он представился ему не таким бирюком, каким знал его до сих пор, а мягким, душевным, сумевшим понять в женщине что-то очень важное. «Когда это все с ним случилось?» – спросил он сам себя.

Сидя за столом, Валентинова улыбалась, рассказывала о своих делах и ни словом больше не коснулась того, о чем они говорили раньше. Якоз Иванович тоже избегал того, что могло напомнить о Карпове.

После обеда Ирина Сергеевна ушла, а Яков Иванович снова углубился в карту.

Необходимо было сосредоточиться на вопросах организации артиллерийского и инженерного обеспечения, предстояло форсировать реку Рузу. Железнову хотелось ворваться на тот берег на плечах врага. Однако надо было быть готовым и к другому исходу.

Так над расчетами Яков Иванович просидел допоздна. Когда он взялся наконец за телефонную трубку, чтобы вызвать начштаба и дивизионного инженера, дверь неожиданно распахнулась, и к нему влетели запыхавшиеся Хватов, Бойко и адъютант.

– Вот записал по радио итоговую сводку Информбюро на одиннадцатое декабря. «В последний час», – Фома Сергеевич потряс исписанными листами бумаги.

Бойко проворно развернул перед Железновым уже значительно поистертую карту. И Хватов торжественным голосом стал читать сводку вслух. Особенно радостно звучал его голос, когда он читал следующие слова: «6 декабря 1941 года войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок. В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и постепенно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери…»

Фома Сергеевич остановился, перевел дух и продолжал читать уже медленнее. Бойко, слушая его, отмечал красными скобками на карте освобожденные города и чертил от них к западу стремительные стрелы.

Когда Яков Иванович посмотрел на сине-красную границу фронта на карте, ему показалось, что здесь, в центре фронта, где сражается сейчас его дивизия, поднялся русский богатырь, своей широкой грудью прикрыл сердце Родины – Москву, охватил своими могучими руками весь необъятный Западный фронт от Клина до Михайлова, поднапряг свою исполинскую силу, двинулся вперед и далеко отбросил на запад рвавшегося к Москве врага.

– Хо-ро-шо! – произнес Яков Иванович, когда Бойко поставил последнюю стрелку. – Великое чудо! Этакое совершить мог только советский народ!

На потрепанной карте обозначилось движение советских войск. Тронулся пятисоткилометровый фронт. На правом крыле фронта под натиском войск генералов Лелюшенко, Кузнецова, Сандалова, бросая технику и раненых, бежали третья и четвертая танковые группы войск генерала Гота и Хепнера; на левом более быстро наступали войска генералов Голикова, Белова, Болдина, наводя страх на отходившую 2-ю бронетанковую армию генерала Гудериана; в центре, в направлении на Волоколамск, Рузу и Можайск, двигались вперед войска генералов Рокоссовского и Говорова, отбрасывая на запад отборные дивизии 4-й армии фельдмаршала фон Клюге.

За шесть дней контрнаступления советские войска освободили Рогачев, Яхрому, Солнечногорск, Истру, Венев, Михайлов, Епифань, свыше 400 населенных пунктов, и окружили плотным кольцом город Клин.

Хватов сложил листки сводки и передал их адъютанту.

– Смотри не потеряй! На груди храни. – Он оттянул борт шинели Короткова и держал его так до тех пор, пока тот не спрятал сводку в свой внутренний карман. – А теперь бери машину и лети в типографию! Надо отпечатать две тысячи экземпляров, – сказал Хватов и хлопнул Короткова по плечу.

Было уже темно, когда к Николаю подкатил на лыжах политрук Скворцов.

– Ложись!.. – крикнул Николай и закашлялся. – А то шлепнут тебя, и пропадешь ни за понюшку табаку.

Скворцов бухнулся к ногам Кочетова и зашептал:

– Сводка Информбюро о нашем наступлении, – и сунул ему в руки несколько листков. – Бери, утром взводу прочтешь… Весь Западный фронт наступает! Рокоссовский Истру взял, соседи – Локотню!

– Да ну? – протянул Николай. – А мы, видишь, залегли.

– Почему?

– Сам разобраться не могу.

– А справа? – не без тревоги спросил Скворцов.

– Тоже, наверное, лежат… Устали, браток! – с досадой сказал Николай.

Справа захрустели замерзшие ветки кустов: расчет Гречишкина выкатывал пушку на прямую наводку.

– Ну что, пехота, дремлешь? – послышался из-за лафета его бодрый голос.

Скворцов схватил лыжи в руки и бросился к нему.

– Читай! – Николай передал листок подползшему к нему Кремневу.

Освещая сводку спрятанным в рукаве электрическим фонариком, Кремнев прочел и вдруг обхватил Николая и крепко его поцеловал.

Из-за лафета послышалась команда Гречишкина:

– Огонь!

Орудие грянуло, выбросив вперед язык пламени. Из-за орудия выскочил Скворцов и что есть силы крикнул:

– За мной, товарищи! Ура-а!

На снежном покрове разом поднялись до сего времени невидимые люди и широкой цепью ринулись вперед.