Текст книги "Серая скала (сборник)"

Глава XIV. Необдуманный шаг

На другой лень утром меня разбудил стук в дверь.

– Войдите, – сказал я, думая спросонок, что стучит Надежда Петровна.

Дверь отворилась, и вошла… Леночка. Я так обрадовался, что даже вскочил с постели:

– Леночка! Ты! Приехала? Вот молодец! Вот умница!

– Вчера вечером… Я соскучилась, Сережа. Не могла больше ждать и решила ехать.

– Вот и отлично!.. Ну, снимай шляпу и плащ и пойдем, я тебя познакомлю с хозяевами.

Я быстро привел себя в порядок и представил Леночку Надежде Петровне и Татьяне, которые, впрочем, уже догадались, кто она такая. Старушка приняла жену радушно, Татьяна же – довольно холодно. Скоро пришла Анечка Шидловская. Познакомившись с Леночкой, она тут же съязвила:

– Сергею Михайловичу можно выдать диплом «идеального мужа»: он ни за кем не ухаживал, на нас с Татьяной вовсе не обращал внимания и больше ходил на охоту… правда, без ружья и собаки.

– Ходил с Краевским, председателем охотничьего общества, – попытался я оправдаться. – У него ружье брал и собаку тоже. Только охота вышла неудачной.

– Я привезла тебе ружье, – сказала Леночка.

Как трудно, как стыдно было мне лгать! Леночка поверила всему, что я говорил, Анна же, наоборот, не поверила ни одному слову. Я видел это по насмешливой улыбке, с которой она смотрела на Леночку, по взгляду, которым она переглянулась с Татьяной. Но что же мне было делать? Ведь я не мог рассказать Леночке правду.

Прошло несколько дней. Мы много гуляли по окрестностям, катались на лодке. Мы – это я, Леночка, Татьяна и Анна. Петя ушел куда-то в длительную экскурсию и отстал от нашей компании.

Однако и во время этих прогулок мысль о подземелье, в которое мне удалось проникнуть, не покидала меня. Очень скоро стало ясно, что наша подземная экспедиция только чуть приоткрыла завесу, скрывающую тайну объекта VL 172, и что еще много секретов осталось в недрах Серой скалы. О том, что это именно так, говорили следующие соображения.

Водосток, по которому мы проникли в подземелье, по своему сечению был рассчитан на очень большое количество сбросовых вод, во много раз большее, чем их могла дать одна лаборатория.

Лаборатория сама по себе едва ли могла быть самостоятельным объектом. Ее создали, очевидно, для обслуживания какого-то предприятия.

В приказе фон Римше говорилось о большом числе рабочих и о каком-то шлюзе, которого мы не видели. И вообще, нами не были открыты вход и выход из подземелья. Водосток, конечно, таковым не мог служить, так как проходить по нему, наполненному текущей водой, было совершенно немыслимо.

Осматривая лабораторию, мы пошли по коридору вправо от люка. Что находилось по левую сторону, было неизвестно.

Все эти факты не давали мне покоя. Что бы я ни делал, где бы ни находился, я постоянно старался представить замыслы фашистов, прятавших под землей такую большую лабораторию. Как назло, ни Рожков, ни Краевский ничего не давали о себе знать.

Несколько раз я пытался связаться с Краевским по телефону, но каждый раз получал ответ: «Только что вышел», «Уехал за город», или еще что-нибудь в этом роде. Рожкову звонить я не мог – это было категорически запрещено.

Приходила в голову довольно естественная мысль: приезд Леночки получил, конечно, огласку, майор узнал о нем и теперь стал смотреть на меня как на человека малопригодного для выполнения ответственных и рискованных поручений. Розыски у колодца продолжаются, но меня уже больше не привлекут к ним. Конечно, я ничего не сказал Леночке: я должен был хранить слово, данное майору.

Леночка заметила мое удрученное состояние и истолковала его по-своему.

– Тебе, наверное, на охоту хочется, Сережа, – сказала она как-то вечером. – Что ж, ступай! Мне, кстати, нужно будет съездить в город на базар… Вот хоть завтра.

Я не знал, что ей ответить.

– Право же, сходи, – продолжала она. – Созвонись со своим Краевским и идите вместе. А я поеду в город.

Вечером я позвонил Артемию Ивановичу – и опять без толку: его не оказалось дома. Тогда я решил с утра отправиться к колодцу и посмотреть, что там делается, не ведутся ли поиски без меня. Я надеялся также встретиться с майором, поговорить с ним, растолковать ему, что приезд жены не должен отразиться на наших отношениях.

Ранним утром я с попутными машинами добрался до перевоза, откуда пешком по знакомым тропинкам дошел до колодца. Среди зелени кустов белела палатка. Возле нее шипел примус, на котором стоял большой медный чайник. В палатке на ворохе сена лежал сержант Совков с газетой в руках, рядом с ним стоял автомат. Он скучал в одиночестве: один из дежурных солдат заболел и ушел на медпункт, другой должен был прийти только к утру следующего дня. Никаких поисков не производилось. Майора не было.

Сержант встретил меня, как старого знакомого, и угостил чаем.

– А майор бывает здесь? – спросил я Совкова. Тот помотал головой:

– С тех самых пор и не видел. Занят, должно быть. А что?

– Да мне хотелось бы с ним поговорить. Сижу без дела, а между тем мог бы быть полезным.

Я был огорчен. Совков заметил это и участливо предложил:

– А вы напишите ему письмо, сегодня же со связным и отправим. Связного жду, – пояснил он, прихлебывая чай, – должен доставить сюда хлеб и газету. Старую-то надоело читать… У меня бумага есть и конверты. А если хотите, – добавил он, помолчав минуту, – спущу вас в колодец: ведь вы свой человек.

Я подумал: почему бы мне и в самом деле не попробовать пробраться в подземелье и самостоятельно не обследовать его? Майор этого ведь не запрещал. Сейчас он занят по горло – ищет украденную тетрадь инженера Пасько, а время идет. Может быть, мне повезет и я отыщу что-нибудь интересное. Тем более что никакой опасности нет: Совков остается дежурить наверху.

– А свечи найдутся? – спросил я.

– Штуки три могу выделить.

Я написал майору письмо. Сказал, что горю желанием продолжать работу под его руководством, что могу быть полезным в поисках тетради Пасько и не боюсь никаких опасностей. В конце письма я сообщил, что спускаюсь в колодец, чтобы продолжать обследование подземелья. Письмо вышло глупым по содержанию и хвастливым по тону.

Я запечатал его в конверт, оставил вместе с пиджаком и документами в палатке и влез в бадью. Совков освободил зубец храповика и взялся за рукоятку ворота.

– Когда вернетесь к колодцу, – сказал он, – постучите по цепи камешком, я услышу: бадья останется внизу.

На этот раз путешествие по водостоку показалось мне сущим пустяком, хотя и пришлось ползти по трубе ощупью, в полной темноте.

Добравшись до водосборного бассейна, я достал свечку из сумочки, которую осторожно нес над головой, зажег ее и без труда поднялся по лестнице в коридор. Здесь все было в том виде, как мы оставили: огарок у люка, брошенные нами ломики, веревки, оставленная майором фляжка. Я поставил свечку у люка и начал было обследование коридора влево, куда мы прошлый раз не успели даже заглянуть, как вдруг услышал лязг цепи и скрип ворота. Звуки доносились из трубы. Очевидно, они шли из колодца и были так ясно слышны, будто я стоял с ним рядом.

«Зачем Совков поднимает бадью? – думал я. – Сам же не хотел ее трогать. Говорил, что так мне будет удобнее. Странно…»

Я стоял и слушал, как постепенно замирает звон цепи, как гудит бадья, ударяясь о стенки колодца, как падают капли воды, стекающие с нее, и холодный страх подбирался к сердцу. Я убеждал себя, что это пустяки, что Совков мог забыть свое обещание, что появились причины, побудившие его поднять цепь, но не мог подавить в себе жуткое чувство. Нечто подобное должны ощущать узники при звоне ключей и стуке засова, навсегда запирающего за ними двери темницы.

Вдруг сильный удар и громкий плеск воды. «Совков упал в колодец!» – промелькнуло у меня в уме. Не помня себя, я прыгнул через люк в камеру и оттуда вниз, в водосток…

«Скорее! Скорее на помощь! Он утонет…» – торопил я себя.

Было слышно, как бурлит и плещется вода, и мне казалось, что несчастный барахтается в грязной жиже, силится выбраться и захлебывается…

Но тут я почувствовал отвратительный сладковатый запах ацетилена. Что это? Откуда сюда мог попасть карбид? В чем дело?.. Запах стал невыносимым. Дышать нечем! Сразу страшно заболела голова.

Скорее обратно наверх, что есть сил! Волны газа преследуют меня… Я задыхаюсь… Чувствую, что вот-вот упаду, и тогда – конец! Бегу по коридору, сам не зная куда, в полной темноте – свеча давно погасла… Натыкаюсь на стены, на столы… Куда-нибудь! Куда-нибудь, только бы подальше…

Вдруг каменные своды освещаются красным блеском, и я слышу приближающийся страшный рев, точно гигантский паровоз с чудовищными фонарями с громадной скоростью нагоняет меня. Огненный вихрь врывается, крутится, наполняет все помещение. Грохот! Звон стекла! Нестерпимый жар!

«Газ взорвался…» – мелькает последняя мысль. Я куда-то лечу и теряю сознание.

Глава XV. Верный друг

Постепенно ко мне стало возвращаться сознание. Первым ощущением было, что меня качает и бросает из стороны в сторону, отчего мучительно кружится и болит голова, стучит в висках и тошнит. Казалось, я мчусь на автомобиле со страшной скоростью вниз, под гору, от мотора пахнет бензиновым перегаром, и этот запах меня душит. Я не мог вспомнить, как попал в машину, зачем и куда еду, и мучительно напрягал память. Сколько времени провел в таком состоянии, сказать не сумею. Может быть, несколько часов.

Но струя свежего воздуха касается моего лица, сознание проясняется, и я начинаю понимать, что лежу с закрытыми глазами. Хочу их открыть и не могу. Пробую поднять руку – острая боль пронизывает ее от плеча до самых пальцев. И тут я вспоминаю все: и спуск в колодец, и лязг цепи, и взрыв газа. С трудом открываю глаза. Темнота: нигде ни проблеска света, ни теней, ни контуров. Нет никакой разницы, открыты глаза или закрыты.

Прислушиваюсь – тишина. Только слышно, как где-то около меня падают на каменный пол капли воды. Что напоминает мне этот звук? Да, я хочу пить. Очень хочу!.. Снова гляжу в темноту. И вот мне приходит на ум страшная мысль: что, если я ослеп, навсегда потерял зрение, если глаза мои выжжены взрывом?.. Эта мысль ужасает меня. С трудом подняв руку, я ощупываю себя: лицо горит от ожога, брови опалены, голова изранена, волосы слиплись от крови. Но глаза? Целы ли они? Хоть бы немного света! Один самый слабый луч! Хоть бы раз чиркнуть спичкой! Но коробки нет. Я где-то потерял свою сумку.

Потом мне чудится, что меня уже нашли. Пришло много народу. Меня поднимают и несут по темным коридорам. Носилки качаются, как лодка в сильную качку. Несут куда-то вниз. Я хочу крикнуть: «Наверх меня несите! Не надо вниз!» – но слышу только слабый стон и прихожу в себя.

Никого нет. Кругом по-прежнему непроглядная тьма. И снова ужас перед слепотой прокрадывается мне в душу. Напрягаю зрение, вглядываюсь в черную пустоту – и вдруг вижу перед собой потолок и стену… Да! Вижу каменный свод, чуть-чуть освещенный желтоватым мерцающим светом. Он становится все ярче и ярче, и вот в комнату входит человек. В поднятой его руке горит свеча. Только тут я начинаю понимать, что меня ищут.

«Сюда! Сюда! Я здесь!» – стараюсь я кричать, и снова с моих губ срывается только слабый стон. Но этого достаточно: человек поворачивается и быстро идет в мою сторону. Я вижу, как дрожит свеча в его тонкой руке. Слышу, как хрустит стекло под его ногами. Он наклоняется ко мне. Вижу освещенное мерцающим светом женское лицо, все перепачканное грязью.

– Сережа! Сережа! Жив! Жив!..

Вглядываюсь – Леночка.

«Этого не может быть, опять бред», – думаю я и закрываю глаза…

Но вот я чувствую на губах вкус влаги и жадно пью прохладное кислое вино. Силы сразу возвращаются. Сознание ясно. Передо мной на коленях стоит Леночка и прикладывает к моей голове компресс. Я гляжу на ее лицо, такое встревоженное и заботливое, какое бывает у матери, когда она стоит у постели больного ребенка, на ее глаза, большие и темные, и вижу, как на них одна за другой появляются слезинки и катятся по щекам, оставляя грязные следы.

– Бедный мой! Родной мой! – шепчет она, обтирая мое лицо носовым платком.

– Лена, ты?! Как ты сюда попала?

– Тише, тише, не надо говорить. После расскажу…

– Постой, а где же остальные?

– Я одна здесь.

– Одна?.. Откуда же ты узнала, что я здесь? Кто же тебе показал?

– Молчи… После все объясню…

Она помогает мне подняться и усаживает на стул. Теперь я вижу, что мы находимся в лаборатории, среди разбитой посуды и поломанных приборов, у самых вытяжных шкафов. (Это обстоятельство спасло меня: взрывом стеклянные стенки шкафов были выбиты, и открылся приток свежего воздуха.) Тут же, на полу, валялась моя сумочка со свечами и спичками, которую я потерял при взрыве.

– Надо спешить, – говорит Лена, – нас будут ждать наверху только полчаса. Идти можешь?

Она помогает мне встать. Голова кружится, но, в общем, сил больше, чем я думал. Мы берем по огарку и идем по длинным закопченным коридорам, задыхаясь от невыносимого запаха гари. Вот и люк. Спускаемся в водосборную камеру. Взрывом из нее выдуло весь ил, и теперь видны трубы различного диаметра, по которым в нее поступают сточные воды. Леночка первая спускается в водосток, я – за ней. Мы осторожно ползем на четвереньках вниз по уклону, держа зажженные свечи перед собой. Моя ушибленная рука сильно болит, голова кружится. Но это все пустяки. Сейчас выберемся из этой удушливой дыры на свежий воздух. Вот и вода. Леночка становится на корточки и, высоко подняв свечу, храбро влезает в грязную жижу. Через несколько шагов вода уже доходит ей до самых плеч. Но вот она неожиданно теряет равновесие, взмахивает руками, стараясь удержаться за стенки трубы, и шлепается назад. Секунду она барахтается в воде, но ловко выворачивается, и я вижу ее совершенно мокрую голову и грязное лицо, обращенное ко мне.

– Там камень! – говорит она изумленно.

– Камень? Какой камень?..

– Не знаю… Большой… Постой!

Она снова лезет в воду и, протянув руку вперед, ощупывает что-то. Потом говорит, запинаясь от волнения:

– Сережа, там камни… Выход завален камнями! – Мы смотрим друг на друга, пораженные этим открытием.

Потом я говорю:

– Не может быть! Тебе так показалось. Кто же мог? Я подвигаю свечу, насколько позволяет вода, и вижу в просвете между уровнем ее и верхом трубы угловатые серые камни, мокрые грани которых блестят, освещенные свечой. Сомневаться более нельзя: мы замурованы в этом подземелье, как в склепе. Положение отчаянное, я это понимаю.

Боюсь за Леночку, не потрясло бы ее это страшное событие. Но она сама старается ободрить меня.

– Ничего, Сережа, не тревожься, – говорит она. – Нас скоро отыщут и откопают. Придется только посидеть в пещере несколько часов.

Хочу спросить ее, не оставила ли она записки с указанием, куда пошла, но не решаюсь: наверное, не догадалась. Смотрю на нее и не могу удержаться от улыбки: ее куртка и юбка мокры и грязны до последней степени, волосы перемазаны глиной, слиплись и висят хвостиками, вода бежит по ним ручьями, лицо перепачкано, на щеке царапина.

– Ну что же, лезем назад, больше ничего не остается делать, – предлагает она.

И вот мы, с трудом повернувшись в узкой трубе, ползем обратно.

Глава XVI. Замурованные в скале

Итак, выход закрыт! Мы замурованы в подземном лабиринте.

Леночка бодрится.

– Вот и приключение! – говорит она, когда мы вылезаем в коридор и садимся отдохнуть. – Но кто же мог это сделать? Неужели эта девочка?

– Какая девочка?

– Девочка, которая привела меня сюда и спустила в колодец. Может быть, она умышленно это сделала? Заманила меня? Я ей поверила…

– Разве тебя спустил не Совков?

– Какой Совков?

– Сержант. Ему было поручено охранять колодец.

– Нет, сержанта там не было!

– Да, конечно, с Совковым случилось что-то неладное, какая-то беда… Никто не мог бы бросить карбид в колодец, будь он на посту… Так тебя привела девочка, говоришь? Какая? Кто же это?

– Тише, тише, Сережа, прошу тебя! – успокаивает меня Леночка, видя, что я начинаю волноваться. – После расскажу все подробно. Сейчас тебе прежде всего нужен отдых. Через несколько часов, я думаю, нас разыщут и извлекут на свет божий.

В том самом месте, где Леночка нашла меня и где имелся приток свежего воздуха, мы очистили пол от битого стекла, отодвинули столы и принесли две кушетки. Взрывом была уничтожена только одна сторона лаборатории – у той стены, где лежал я. Все, что находилось у противоположной стены, по прихоти взрывной волны осталось в целости.

Я скинул мокрую одежду, прилег на кушетку и заснул. Усталость взяла свое.

Проснувшись, я почувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Голова совсем не болела. С удивлением увидел я на столе несколько лабораторных таганчиков, на которых стояли большие фарфоровые выпаривательные чашки, наполненные парафином, с четырьмя горящими фитилями.

Услышав, что я проснулся, Леночка подошла ко мне:

– Ну что, выспался? Как себя чувствуешь?

– Отлично!.. Это ты устроила такую иллюминацию?

– Я. Нашла целую бочку парафина. Хорошо?

– Превосходно! Теперь нам нечего бояться темноты. Ты прямо чародейка, Леночка!

– Хочешь чаю? – улыбаясь, спросила она.

– Чего?

– Чаю… Вернее, лимонаду. А попросту воды с лимонной кислотой и глюкозой вприкуску.

И, не дожидаясь моего ответа, она поставила на стол большую колбу, полную кипятку, два кипятильных стакана из тонкого стекла и две банки – с лимонной кислотой и глюкозой, на что указывали химические формулы, выгравированные на их стенках.

– К сожалению, – добавила Леночка, – вместо хлеба могу предложить пока только фасоль.

– Откуда же ты ее взяла?

– Нашла на кухне.

– На кухне? Здесь есть кухня?.. Ты успела осмотреть помещение?

– Да. Только выхода наружу тут нет. Столовая, кухня и небольшой склад – не знаю с чем… Потом глухая стена, и никаких следов выхода.

– Да? И нет большого завода?

– Нет, не видела…

– Гм… непонятно!

И вот мы пьем горячий лимонад и закусываем его белыми кусочками глюкозы и фасолью. Оригинальный утренний завтрак.

Утренний… Но утро ли сейчас?

Мои часы давно остановились. Леночкины были испорчены: она забыла снять их с руки, и они намокли. Завожу свои часы и ставлю наобум «десять утра». У нас теперь «свое время».

– Ну, наконец расскажи мне, как ты попала сюда, – нетерпеливо прошу я.

И Леночка подробно рассказывает необыкновенную историю минувшего дня.

Она вернулась из города в три часа, пообедала в столовой и пошла домой. Меня еще не было: я не вернулся ни в шесть часов, ни в восемь, ни в десять. Она не знала, что и думать, и страшно беспокоилась. Томимая тревогой, она сидела на лавочке у нашего дома. Было уже совсем темно, когда к ней подошла неизвестная девушка, брюнетка, с головой, обвязанной шалью, закрывающей и часть лица, в темной юбке и красной кофточке, – вероятно, та самая, которую я видел в лодке. Леночка заметила также, что у нее был грубоватый голос и сильные руки, как у женщины, занятой физическим трудом. Девушка спросила:

«Вы дожидаетесь Сергея Михайловича?» Леночка удивилась, но ответила утвердительно. «Вы, наверное, его жена?» – «Да».

«Тогда я скажу вам. Я знаю, где он находится. Он в большой опасности и даже, может быть… Вот его письмо – оно, правда, не вам написано…»

– Она протянула мне распечатанный конверт и твои документы. Я обомлела… Я узнала твой почерк. Буквы запрыгали перед глазами. Я поняла, что с тобой стряслась беда, страшная… Я умоляла девочку, – продолжала взволнованно Леночка, – сказать, где ты, что с тобой и как тебя искать.

«Я проведу вас туда, – сказала она, – только вы никому об этом не говорите и ни о чем больше не спрашивайте. Это очень рискованное дело».

«Может быть, лучше пойти в милицию?» – предложила я.

«Нет! Нет! Это невозможно! Я тогда погибну!» – воскликнула она с таким отчаянием в голосе, что мне стало страшно.

Тут Леночка заволновалась и приумолкла.

– Что же дальше было? – спросил я.

– Дальше? Я зашла домой, переоделась по ее совету в спортивное платье и захватила свечи и спички. Потом мы пошли.

– Пешком?

– Пешком. Один раз переправлялись через речку на лодке.

– Но ведь это больше двадцати километров!

– Да, далеко. Но надо было идти. Вот мы и пошли.

Они молча шли в темноте. Незнакомка впереди, Леночка за ней. Шли по дорогам и без дорог, тропинками и без тропинок, лесом и кустарником и наконец подошли к темной скале. Здесь незнакомка стала особенно осторожной. Она вела Леночку прямо через кусты, без тропинок, вдоль скалы, все время озираясь кругом и прислушиваясь. Так добрались они до колодца. Девушка дала ей последние наставления, сказала, что будет ждать ее полчаса, и спустила в бадье на дно колодца…

– Вот и все! – закончила Леночка свой рассказ. – Я поверила этой девочке. Не ожидала с ее стороны коварства. Да и сейчас не могу поверить в него. Впрочем, – добавила она тихо, – я тебя нашла живым, мы теперь вместе, а это одно уже хорошо.

– По-моему, – сказал я, – не могла девочка в какие-нибудь полчаса забросать колодец камнями. Здесь нужны усилия нескольких человек. Она могла быть сообщницей…

Тогда непонятно, почему она вела себя так осторожно, а не шла напрямик. Тут что-то другое… Скажи, а письмо мое у тебя сохранилось?

Она передала мне конверт. Это было, конечно, мое письмо к Рожкову, которое я написал, собираясь лезть в колодец. Оно не дошло по адресу, и майор ничего не знал о случившемся.

…Окончив завтрак, мы пошли осматривать «наши владения», чтобы поискать что-нибудь полезное. Недалеко от моей постели, у стены, я заметил большой стальной баллон, выкрашенный в голубой цвет. Из него с легким шипением выходил газ. Уходя, Леночка завинтила кран баллона.

– Надо беречь кислород, – сказала она.

– Кислород? Что ты придумала? Обогащать воздух кислородом?

– Да. Разве ты не заметил? Когда ты спал, я подводила газопровод прямо к твоему лицу.

– Hу? Вот почему у меня такая свежая голова! С тобой не пропадешь, Леночка, – похвалил я жену.

Понятно, что прежде всего мы направились на склад, но вернулись с пустыми руками. В ящиках было много прекрасной бумаги, туши, карандашей, две счетные машинки – и ничего, что бы можно было положить в рот.

Какое разочарование! Приходилось, видимо, сидеть на глюкозо-фасолевой диете.

Потом я показал Леночке кабинет и другие помещения. Бронзовая фигура истукана почти не была видна при слабом мерцании наших светильников, и все-таки Леночка невольно вскрикнула, когда я, встав на стол и подняв плошку вверх, осветил бездушное лицо германского бога и тяжелый молот, поднятый над ним.

– Какой он страшный! Уйдем отсюда скорее! – сказала она. – И знаешь, Сережа, не надо сюда ходить.

Про карцер я ей вовсе не сказал. К чему тревожить ее ужасным зрелищем замученных узников?

Следующий день не принес нам ничего нового. Мы осматривали подземелье и все чаще и чаще останавливались у люка, прислушиваясь, не стучат ли молотки и лопаты. Но все было тихо. Это наводило на тревожные мысли.

Вечером (по нашему времени) мы сидели у водосборной камеры и слушали. Это стало теперь нашим обычным времяпрепровождением. Мерцающий свет четырехфитильной парафиновой плошки освещал темную яму и черные отверстия труб и колодца, откуда тянуло сыростью. Молча грызли кусочки глюкозы. Леночка изредка поправляла фитили. Я смотрел на водоотливное сооружение и вычислял в уме, на какое количество сточной воды оно рассчитано. Выходило, что туда могло быть сброшено громадное количество воды – примерно кубический метр в секунду.

Я уже говорил, что взрыв ацетилена оголил горловины водоотливных труб, по которым вода собиралась в камеру. Труб небольшого диаметра было много, но широких – только одна. По ней, очевидно, стекала вода из основного цеха скрытого от нас завода. Тут мне пришла в голову мысль продолжить путешествие по водосточной системе и пробраться дальше по широкой трубе. Должна же она куда-нибудь привести! Леночка поддержала мой проект.

Полезли осматривать трубу. Она была сделана из свинца и имела овальное сечение размером около 50 × 30 сантиметров. Я попробовал забраться в нее боком, и это мне удалось. Упираясь коленями в стенку трубы, можно было с трудом проталкиваться вперед, но обратное движение было невозможно. Понятно, с каким риском было связано это путешествие, подобное продвижению земляного червя. Если застрянем где-нибудь в узком месте или в крутом изгибе трубы или же путь преградит решетка, то там и останемся навсегда.

И все-таки мы решили лезть.

Первой решила лезть Леночка с веревкой на ноге, за которую я всегда мог ее вытянуть обратно. У нас были три веревки по десять метров, оставшиеся еще от первой подземной экспедиции. Я проверил их прочность, связал одну с другой и крепко привязал к Леночкиной ноге.

Она взяла парафиновый светильник, боком влезла в отверстие трубы и скрылась в ней. Веревка метр за метром исчезала в черной дыре. Но вот она сразу дернулась вперед, и я услышал громкий Леночкин голос:

– Сюда, Сергей, сюда! Лезь скорее!.. Здесь новая пещера! Огромнейшая!

Я обвязал грудь концом веревки, прикрепил к ноге мешок с нашими «сокровищами»: глюкозой, парафином, лимонной кислотой, спичками – и полез в отверстие трубы.