Текст книги "Лагерь живых"

Если кровотечение есть – уточнить источник.

Как – еще терпите?

– Еще терпим.

– Тогда валяю дальше.

Безопасное положение.

Для человека, находящегося без сознания, самое опасное положение – на спине. Он может погибнуть из-за совершенной ерунды:

– мышцы не контролируются, обмякают, поэтому язык западает и перекрывает дыхательные пути;

(Пример: в нашем городе перед футбольным матчем подросток-болельщик потерял сознание и погиб именно по этой причине, прямо на глазах у толпы зевак.)

– кровь или другие жидкости (рвота и др.), попадая в гортань, вызывают рефлекторную остановку дыхания;

(Пример: одна из спасательных служб в нашей стране организована на средства человека, потерявшего в пустяковой автоаварии свою 15-летнюю единственную дочь. Девушка погибла из-за рефлекторной остановки дыхания, вызванной носовым кровотечением.)

– различные предметы, находящиеся в ротовой полости (жвачка, зубные протезы, сломанные зубы, пища) также могут перекрыть дыхательные пути.

Человек, лежащий на боку, рискует значительно меньше. Поэтому необходимо потерявшего сознание уложить в безопасное положение.

Предлагаемая здесь методика не оригинальна. Зато она легко запоминается, легко выполняется и дает очень хорошие результаты.

Положительные стороны безопасного положения:

– язык не может перекрыть дыхательные пути;

– свободный отток жидкости из ротовой полости и носа;

– согнутые рука и нога обеспечивают устойчивое положение и гарантируют от возможного переворота обратно на спину;

– кисть руки поддерживает и защищает голову.

Придание безопасного положения проще всего выполнить в шесть этапов.

1. Уложить пострадавшего на спину, обеспечить проходимость ДП. Для этого слегка запрокидываем пациенту голову, положив одну ладонь ему на лоб, другую на подбородок. Иногда прямо после этого пациент начинает дышать – запавший язык подтягивается вверх, и дыхательные пути открываются.

2. Выпрямить ноги. Ближнюю к себе руку пациента отвести под прямым углом к телу.

3. Дальнюю от себя руку пострадавшего перенести через грудную клетку и приложить тыльной стороной к щеке пострадавшего. Желательно держать руку «пальцы в пальцы», что обеспечивает четкую фиксацию. Придерживать руку до конца переворота в боковое положение.

4. Дальнюю от себя ногу пострадавшего согнуть в колене. Ступня должна стоять на поверхности земли.

5. Используя согнутую ногу как рычаг, аккуратно повернуть пострадавшего на бок. Делать это плавно и спокойно. Поворот корпуса не должен быть резким. При этом совершенно не требуется усилий. Хрупкая девушка спокойно перевернет таким способом здоровенного мужчину.

6. Установить бедро перпендикулярно корпусу для устойчивости положения. Убрать свою руку из-под головы пострадавшего. Обеспечить проходимость ДП по уже описанному способу, слегка запрокинув голову. Убедиться, что пострадавший дышит. В данном случае можно поднести ко рту и носу пострадавшего тыльную сторону своей кисти, нежная кожа ощутит даже слабое дыхание.

После приведения в безопасное положение целесообразно вызвать скорую помощь и контролировать состояние до ее прибытия. Если вы вынуждены отлучиться – например, для вызова скорой, подложите к спине пострадавшего свернутую одежду или что-нибудь другое, чтобы предотвратить бессознательный переворот на спину.

Безопасное положение нельзя применять только при тяжелых травмах – например, переломе бедра и т. п.

В большинстве ситуаций оно надежно защитит пострадавшего.

Знаете, мне кажется, на первый раз и хватит. Сейчас давайте-ка отработаем несколько приемов.

– Что, прямо здесь?

– А почему бы и нет?

Все-таки мотивированность – великая штука. Когда наши люди чего захотят – горы свернут. Беда в том, что обычно хотят выпить, и весь пар уходит впустую. Но сейчас ребята стараются – минут за десять получается вполне прилично, и ватлают они друг друга на бок достаточно уверенно, что не может не радовать.

– А вот утоплые – с ними как? – Ильяс опять удивляет нестандартностью мышления.

Я не могу понять – утоплые-то тут при чем?

– Плавать научись, неумеха, – свысока щучит приятеля Сережа.

– Я сделан из того благородного материала, который тонет, – не менее свысока парирует снайпер.

– Похоже, из утюга? – ехидничает Серега.

– И что именно тебя интересует, Ильяс?

– А в общем. И в целом.

– Наше золотце озаботилось тем, что мы все у воды да у воды. Соломку стелет. Если тонуть будет – на тот случай.

– Ну… Ну, утопление бывает двух видов – синее и белое, по цвету кожи утопленников.

При белом – спазм дыхательных путей, вода в легких отсутствует.

При синем человек дышал водой, поэтому попавшая в легкие вода активно всасывалась в кровь.

Это я к чему. К тому, что копаться, откачивая воду из человека, не нужно – это пустая потеря времени. У белых воды в легких нет, у синих – уже всосалась. Опытные спасатели ухитряются начинать вентиляцию легких еще в воде – при транспортировке к берегу. Ну, а на берегу начинать качать воздух сам бог велел.

При этом надо иметь в виду, что синий утопленник может блевануть, из него идет пена и вообще все неаппетитно. Помним про использование полиэтиленового пакета с дыркой, чтоб не контактировать совсем уж напрямую. Также не забыть проверить пульс – обычно у утоплых сердце еще работает, и проблема только в вентиляции легких.

Если начал кашлять, блевать – вентилировать не надо: уже оживает, и главное, чтоб блевота не попала в легкие – на бок немедля.

При отсутствии брезгливости и быстроте шансы на успех неплохие – мой знакомец так себе жену из воды достал, откачал, навестил и заневестил. Уже давно женат, живут неплохо. Хотя делать искусственное дыхание симпатичной девчонке при всей пене куда приятнее, чем датому старику…

К слову, у утоплых не так быстро кора мозга гибнет – даже теплая вода охлаждает организм и замедляет процессы окисления. Ну, а в холодной воде и до получаса мозг еще жив.

Последнее – утоплых после оживления обязательно доставлять в больницу, даже если они себя отлично чувствуют.

– На фига, их же уже спасли?

– Синих – потому что через час – другой у них начинается гидремический шок: вода из легких всасывается со свистом в кровь и разжижает ее со всеми вытекающими последствиями. Белых – тоже, так как остановка дыхания – это сильный удар по организму и может вызвать отказ той или иной системы по принципу: где тонко, там и рвется.

Братец широко ухмыляется:

– Анекдотец в тему:

Сидят два рыбака на бережку, рыбку ловят. Тихо, лепота…

Вдруг мимо них – вжжжжж – катер с воднолыжником. Аж стрекозы разлетелись.

Только все угомонилось – снова тот же катер с этим уродом на лыжах – ВЖЖЖЖЖЖ…

И еще раз – ВЖЖЖЖЖ….

Тут рыбаки не выдержали и швырнули в катер ведерко с пескарями.

Ведро – хрясь лыжнику в репу. Лыжник бульк – и нет. А катер усвистал.

Мужики в ужасе – убивать-то не хотели – скинули сандалии, кинулись, вытащили, один тут же дыхание искусственное зарядил. Дышит – и морщится…

Второй ему:

– Ты чего это?

Первый:

– Да странный этот парень какой-то – изо рта воняет, как будто всю жизнь зубы не чистил!

Второй:

– И точно странный: то на лыжах ехал, а сейчас на нем коньки надеты…

Это я к тому, чтобы вы не забывали проверить – не помер ли уже этот утоплый безнадежно, чтоб зря не возиться… К слову, и вообще это по нынешним временам полезно делать.

– Ну, так уже говорил о проверке всего этого – дыхание, сердцебиение.

– Гыгы… Похоже, тут все просто: если умер, то встал и пошел кусаться.

– Сейчас – да. А раньше… Раньше ученые так и не сошлись в едином мнении, что такое смерть. А когда еще реанимация всерьез заработала – то вообще караул.

– Да ну, что тут сложного-то: умер – сразу видно, – спроста удивляется Серега.

– Сейчас – да. А вот суди сам: кора мозга у человека погибла. Тело же с искусственной вентиляцией и поддержкой сердцебиения – живо. Это смерть или нет?

Клиническая смерть, которая при грамотной реанимации обратима – смерть или как? Оказался рядом толковый человек – пострадавший живет и в ус не дует, не оказалось человека – помер. И это только то, что на поверхности.

– Угомонись. Вот уж что нам меньше всего нужно, так это философские дебаты. По нынешним временам вполне годится старая и безусловно запрещенная к применению бесчеловечная практика скоропомощников и ментов.

– Спичка?

Братец кивает:

– Она самая. Тут такое дело: когда труп грязный и принадлежит человеку, которого руками и при жизни трогать неохота, хотя бы и в перчатках, а определять, жив он или нет, все же надо – и быстро, то проще всего, пока никто не видит, ткнуть ему горящей спичкой в открытый кусок кожи.

– И что? Закричит?

– Нет, конечно. Но если человек живой, то сосудистая реакция будет, как и положено при ожоге кожи, моментальной, заметной и через слой грязи – пузырь, отек, краснота. А если мертв… ну, как перчатку кожаную прижгли. Небольшое желтоватое пятнышко – и все. Сейчас уже от ментов такие давно не появлялись, а скоростники и труповозы нет-нет, да и скинут «пятнистого».

– Видно, зашугали ментов-то.

– Сомневаюсь. У них в среднем подготовка сотрудников здорово упала. Писанину старую не отменили, новую ввели. Короче, как в медицине: если делаешь – не успеешь записать, если пишешь – не успеешь сделать. По-любому начальство твердо знает, что можно любого сотрудника взять за хвост: если у него все записано – значит, в практической работе огрехи, и наоборот. Раньше участковый всех на своем участке знал. Во времена кровавой гэбни и дяди Степы. Сейчас у участкового столько писанины, что долго на этом месте человек не работает: деньги смешные, обязанностей куча и писанины море. А от участковых польза была офигенная…

– Что скажешь, Дима?

– Так… Старые-то зубры поувольнялись. Новые – частью мальчишки, а частью за властью прутся и деньги молотить любыми способами… Опять же спасибо газетерам – русаки теперь уверены, что в милицию идти непрестижно и впадлу. Зато кавказцы ломятся с удовольствием. Им не впадлу…

– Так и с армией та же херь. В общем, русакам нынче впадлу быть везде, где вручают оружие и толково обучают им пользоваться. В смысле, не только стрелять, а работать в команде, тактически грамотно и взаимодействуя с другими группами – например, той же артиллерией, танками и авиацией, да еще и используя связь.

– Похоже, спецом такая линия гнулась, чтоб у нас тут через пару десятков лет с оружием токо кавказцы и ходили?

– Вполне возможно. Вот уличный бандит со шпалером – это да, это герой.

– Но ведь то же оружие раздать-то можно было бы, – ляпает Саша, потом сам же себе и отвечает: – Мда, а тактику отработать и обучиться с оружием обращаться сам не сумеешь…

– Не только тактику. Регулярная армия всегда и везде необученные толпы и банды громила, не особо напрягаясь. Ученье – свет.

Я усмехаюсь про себя, вспомнив наши старательные, но очень неумелые тактические экзерциции на лестнице Сашиного дома. Судя по мелькнувшей на лице Саши легкой ухмылке, ему это тоже вспомнилось. Словно год тому назад было…

Братец, игнорировавший наши высокомудрые рассуждения, видимо, находит у себя в гроссбухе что-то веселое.

– Вот, зануда, чтоб у обучаемых уши не опухли от твоей нудятины – инфа по стрессу. У них, оказывается, в Кронштадте тоже, как у вас в Крепости, такая любовь началась. Плотская, ураганная. Соответственно, публика вопрос и задала. Я тут даже записал себе несколько моментов из его ответа.

Вот, значится, первый вывод: по физическому воздействию стресс положительный (радость) оказывает на организм человека ровно то же воздействие, что и отрицательный (горе). Помереть, таким образом, можно и от радости, и от горя, потому как сердце реагирует одинаково. Вся разница – в эмоциональном окрашивании, и только.

Второе: клин клином вышибают, потому одни стресс отрицательный закуривают, другие – заедают, а третьи – затрахивают. То есть долбают по отрицательному стрессу положительным. Любой путь получения эндорфинов годится. Поэтому тот факт, что в стрессовой ситуации половая распущенность цветет пышным цветом, медикам известен давно. Вот тебе известен?

– Ну, то, что дистресс по воздействию на организм равен эустрессу, я знал. Насчет траха… Во фронтовых условиях вполне себе любовь крутили – что у нас, что у противника. Попадалась инфа, что в Германии в конце войны немки совсем стыд потеряли и вполне были не против, хотя это было непросто из-за малого количества мужчин. Ну, в общем да, в целом стыкуется…

– То есть вся эта визготня по поводу жутких и массовых изнасилований бедных немок не совсем достоверна? Не с пустого же места пишут! И много где читал. И у наших историков тоже было. Или не было двух миллионов? – ишь, Серега загорелся.

– Наоборот! Известно, что немецкие, румынские и прочие солдаты армий, пришедших к нам в гости на огонек в 41-м году были:

а) импотентами,

б) высокоморальными глубоко религиозными людьми, свято чтившими женщин как таковых, и опять же – глубокими импотентами.

Такими же были и пришедшие в 44–45 году в Германию войска союзников – начиная от американцев (включая негров) до всяких колониально набранных английских войск.

Одновременно известно, что все русские, наоборот:

а) являются половыми гигантами,

б) не имеют никакой морали.

Так, общеизвестно, что каждый русский в день совершает от трех до шести половых актов, а если выпьет водки – то от 17 до 34 половых актов длительностью до двух часов каждый.

Таким образом, каждый русский солдат, выпивая наркомовскую водку и не имея возможности удовлетворить свою животную похоть, с 22 июня 1941 года по май 1945 года накопил от 3600 до 20 500 нереализованных половых актов.

Что и привело к повальному изнасилованию всего немецкого населения.

Простодушный Серега лупает глазами, потом смущенно говорит:

– Да не, я ж серьезно – столько об этом последнее время писали…

– Если серьезно… По далеко не полным НЕМЕЦКИМ данным воины Рейха изнасиловали у нас не менее 10 млн. женщин. Скоко успели румыны, венгры, хорваты и прочая перхоть – неизвестно… Другое дело, что на фоне террора в оккупированных местностях такие преступления, как грабежи и изнасилования уже никак не впечатляли. Деревни жгли с населением – поголовно, с детьми – чего уж тут про насилия говорить. Другое дело – белорусы свои сожженные деревни посчитали, а русским опять все похрен, хотя только в Ленинградской области так спалили не меньше полусотни деревень…

– А чего тогда так распинаются на тему снасилованных немок? Ведь не просто так?

– Конечно. Я так полагаю, против нас велась активная информационная война. Типа – ругаем советских, в виду имеем русских. Ни разу не слыхал, чтоб к советским преступлениям каким-то боком относили украинцев или грузин, например, хотя украинцев в армии СССР было не меньше трети, а фамилии Джугашвили и Берия сами за себя говорят. Все мерзкое советское – только русское. В общем, я пришел к выводу, как надо было писать о войне, чтоб напечатали:

1. Все советское (точнее, русское) – бесчеловечно, ужасно и омерзительно.

2. Все немецкое (точнее, западное) – прекрасно, сияюще и добродетельно (исключение – один нехороший Гитлер).

3. Далее можно писать любую чушь. Например, что Сталин на самом деле – Гитлер, токо днем он гримировался так и работал в Германии, а на ночь улетал в СССР и гримировали его в самолете – именно поэтому современники и вспоминают, что Сталин работал по ночам.

Сталину эти гримирования были необходимы, потому как он был китайцем, женатым на Берии (Берия был женщиной, это всем известно) и войну они начали из-за семейной ссоры, где муж Гитлер пытался обидеть жену Берию…

– Ну, это, Доктор, ты уже бредишь!

– Скажете, бред? Да ничуть. Вон – Осокин глаза раскрывал: СССР и Германия должны были вместе завоевывать Англию, к чему и подготовились в 1941-м, но Черчилль сумел их поссорить… Солонин – что все совки рвались сдаться немцам и воевали только из боязни НКВД, Соколов насчитал в убитых все мужское население страны, а особенно прославился тем, что вставил в свой исторический труд стыренный с порносайта садистического направления рассказец, выдав за исторически достоверный документ, и в целом вся эта писанина производила впечатление, как если б какой-то пидор дристал на братской могиле… Но ведь покупали же люди эту макулатуру!

– А другой не было.

– Почему – Дюков, Пыхалов, Лисицын, Исаев, Драбкин, наконец…

– Доктор! Только мы о бабах заговорили – ты тут же съехал с темы. Сейчас-то после БП никто с этой дрянью к нам приставать не будет.

– Уверен?

– Уверен.

– И зря. У нас есть слой публики, которая ничему не учится. Вон, прогрессивная общественность перед революцией боготворила уголовщину и воспевала ее, как могла. Потом столкнулась с социально близкими нос к носу – без прослойки в виде городовых – и заткнулась. И не воспевали уголовников у нас по 70-е годы, когда выросло новое поколение прогрессивной общественности, не встречавшееся с уголовщиной нос к носу…

– Нда, и Высоцкий отметился…

– О чем и речь… так что кому нас попрекать – всегда найдется.

– Доктор, а таки вернемся к разговору о половой распущенности? Оно как-то милее, знаешь…

– Да что вы прицепились! Нормальная физиологическая реакция, дважды нормальная: во-первых, заменить отрицательные эмоции положительными, во-вторых, при угрозе уничтожения восполнить потери усиленным размножением. На крысах – не ходя далеко – это доказано было.

– Тьфу ты, мы о бабах, а ты о крысах…

– Про серого речь – а серый навстречь, – глянув в окошко, говорит Саша.

И действительно, стук в дверь – почти сразу.

Оказывается, в гости Кабанова пришла. Не одна, с сопровождением – тот самый мичман со склада устаревшего оружия. Держится мичман скромно, но с достоинством.

Здороваемся. Валентина объясняет, что ей положены прогулки, а мичман оказался столь любезен, что взялся сопровождать и защищать.

Оказывается, ее очень заинтересовала наша морфиня.

– Дело в том, что мы сейчас ведем исследования по проекту «Крысиный волк». Тут есть несколько интересных моментов, поэтому информация о любых морфах будет полезна.

– А «Крысиный волк» – это что за экзотика такая?

– Старое морское средство борьбы против этой живности, – замечает Николаич. – На корабле их вывести очень сложно, потому издавна так боролись, хотя и хлопотно очень. Ловится как можно больше этой живности. Пить им дают вволю. А жрать – нет. Они начинают жрать друг друга. В итоге остается один – самый крутой. К людям он привыкает – матросня к этому делу относится с азартом, пари заключает, ну и фаворита балует, конечно, а вот к остальным крысакам он уже относится как к еде. И, соответственно, давит и гоняет люто. Бывало, крысы при первой же возможности гамузом покидали корабль, где такой монстр завелся. Стоил такой зверь дорого, некоторые ухари неплохо зарабатывали на этом бизнесе. Правда, когда пошли всякие яды, крысиных волков перестали сотворять – хлопотно это очень и ждать долго надо. Получается так, Валентина Ивановна, что вы пытаетесь выдрессировать крысоморфа?

– Да, вы верно сказали. Хотя зомби и резко теряют в интеллекте, но все же есть вероятность взаимодействия. Если уж кошек дрессировали…

– Мне кажется, хлопотно это и опасно впридачу.

– Мы и не собираемся выпускать крысиного волка. С крысами, надеюсь, мы справимся и так. А вот результаты работы много дадут для решения вопроса: можно ли человеческого морфа направить на ликвидацию зомби. Если удастся добиться этого от крысы, то с бывшим человеком это будет проще.

– Вам бы проект «Полицай» назвать.

– Если «Крысиный волк» получится удачным, то весьма вероятно.

Интересные тут дела творятся, однако.

– А еще кто-нибудь работает по этой теме?

– Да, нам известно о проекте «Химдымы» – неподалеку отсюда армейские пытаются сочинить химическое оружие именно против зомби. Какая-то лаборатория у них есть, так что обещали сообщить, если у них будут результаты. Хотя я сильно сомневаюсь в их успехе.

– Пока неясна биохимия, непонятно, чем ее сокрушить?

– Да. Они пока будут действовать методом научного тыка…

Рассказываем про морфиню. Валентина делает пометки в блокнотике.

* * *

Сюрвайвер Виктор проснулся уже уставшим. Жесткий запах лосиной кровищи провонял уютный бункер. Снилась какая-то дрянь, и во рту остался мерзкий медный привкус. Ломило руки и ноги. Погреб вчера под ледник вырыть не успел, хотя работал со скрежетом зубовным, на износ, в полный мах.

Очень не вовремя вспомнилось, что с мясом убитого лося он поспешил. Это шкуру, требуху и яйца надо было убрать моментально, а вот мясо – мясо должно было бы чуток «созреть» – хотя бы сутки. Что-то такое про это толковалось: ферментация, что ли, какая-то…

С трудом, в несколько приемов, уселся. Растолкал Ирку.

– Не жизнь, а каторга! – сказала боевая подруга.

– Заткнись, корова, – обрезал ее Виктор.

И удивился. Обычно Ирка молча глотала все его грубости, а тут ее как подменили.

– Полегче, Витенька, полегче. Еще раз вздумаешь что-то такое вякнуть – не порадуешься.

– Ты что, охренела?

– Это ты охренел. Я тебе, дураку, не корова.

– Как дураку? Как не корова? – Витя растерянно бормотнул эти две нелепые фразы, и его мысли раскатились, как горох по столу.

– А вот так, – торжествующе воскликнула Ирка. – Это там, в городе я тебе была корова. Там ты мог какую другую себе взамен выбрать, не корову. А тут – фигушки. Тут я тебе единственная и на всю жизнь. Женился ты на мне, мудила, хоть и бежал от этого всю свою жизнь. А теперь – все. Отбегался, муженек.

– Ничего себе! С чего это я женился? Ты, скамейка коротконогая?

– Какая есть. Какую выбрал. Думал, я тебе Пятница бессловесная? Так вот, голубчик: Пятница – это выдуманный герой, а я – настоящая. Я этого долго ждала, пока ты куражился, герой суперменский. А теперь – кончилось. Девок ты фиг найдешь. Я теперь твое счастье – сам выбрал.

– Вот ты как заговорила, сука!

– А ты чего ждал, кобель? Что я тебе вечно в рот смотреть буду? Хватит, насмотрелась.

– Да я тебя сейчас изобью, как собаку!

– Попробуй только!

Виктор за всю свою жизнь все-таки несколько раз дрался и в принципе, наверное, накостылял бы разошедшейся подруге, но его остановило выражение ее глаз. Смотрел на него из Ирки совершенно другой человек: жесткий, властный и знающий, чего хочет. Это перерождение покорной как пластилин Ирки, всегда с восторгом смотревшей ему в рот и ловившей каждое его слово, было ошеломляющим, словно ушат ледяной воды.

– Думаешь, забоюсь? Да мне тебя калечить неохота, дура!

– Не обманывай себя! Еще вопрос, кто кого искалечит, муженек. Забоишься, муженек, забоишься. Без меня тебе капец: готовить не умеешь, стирать не умеешь, зарастешь тут говном в берлоге этой. Мы так здорово спрятались от всех людей, что теперь нас тут только двое – ты да я.

– Да я тебя убью сейчас! Падла!

– Остынь. Никогда не задумывался, почему это заключение в одиночной камере – самое худшее наказание, а, муженек? Иди лучше проветрись!

– Без твоих указивок разберусь!

– Ну-ну. Мясо-то прокиснет.

– Да к едриням это мясо! – Виктор пришел в то состояние слепого бешенства, когда уже и себя не жалко. Ирка это почуяла сразу. И благоразумно отступила.

– Как знаешь…

И уже вылезши наверх, добавила оттуда в люк, как гранату кинула:

– Муженек…

Витя завалился на кровать. Голова словно вспухла. Сердце заколотилось как бешеное. Лежать в таком состоянии было физически невозможно. Злобно дергая одежду, которая словно нарочно оказалась вывернутой наизнанку, Виктор спешно оделся, выскочил наружу и остановился, не зная, что предпринять: начать колотиться своей глупой башкой о деревья, рвануть в лес и бегать кругами или все-таки отбуцкать Ирку.

Та безмятежно что-то полоскала в ручье.

В итоге новоиспеченный муженек походя пнул женушку в зад, так что она плюхнулась на руки в ручей, и словно испугавшись сделанного, Виктор быстро заскочил в свой УАЗ и дернул, куда глаза глядят, так что ошметки грязи взлетели из-под колес фонтаном. Мысль «застрелиться» он отложил для более детального изучения. Где-то с краешка сознания внятный голос рассудительно сказал:

– Ну и что ты психуешь? Хочешь, как это любят девочки-подростки, поупиваться своим горем по типу «вот я буду лежать в гробу такая красивая, а им всем будет стыдно»? Так никто тебя тут не найдет. Да и глупо это.

Но поупиваться своим несчастьем было все-таки немного приятно. Поэтому Виктор отогнал голос разума и предался горестному отчаянью. Впрочем, и тут ему не повезло: УАЗ, на что уж был крепкой машиной, а застрял в болотистой низинке, как динозавр в асфальтовом озере.

Пришлось тащиться обратно за лопатой, решив раз и навсегда, что в машине должен быть полный набор инструментов. Хорошо еще, недалеко уехал.

На полдороги к бункеру Виктор приужахнулся: мелкий ельник, через который он проломился на машине, как кабан сквозь камыши, затрещал – что-то крупное лезло навстречу. Тут по спине Виктора пробежал явственный холодок, словно посыпалось мелкое ледяное крошево: выскочил-то из бункера безоружным, даже ножа нету… Ругнув еще раз себя, тупую Ирку и вообще все, вместе взятое, он приготовился дать деру, но оказалось, что это заботливая женушка со стволом наперевес отправилась глянуть, куда суженый делся. Благо, мотор порычал и замолк явно недалеко.

Виктор перевел дух, а нахальная теперь супруга, не моргнув глазом, предложила позавтракать. Идти обратно как под конвоем не хотелось вовсе, но и тут женское чутье сработало как часы, и Ирка на голубом глазу протянула ружье Виктору:

– Ты стреляешь лучше, так безопасней будет.

И не удержалась, стерва, чтоб не кольнуть:

– А для меня и пистолета хватит.

Пистолет действительно висел в кобуре, и кобура была расстегнута.

Виктор решил, что единственным выходом из положения будет «завернуться в тогу молчания». Получилось не очень складно: обычно молчаливая, теперь Ирина трещала как сорока. Оказалось, что она еще и успела сервировать раскладной столик на природе, что выглядело посреди глухого леса как-то необычно и празднично. Спугнув наглую белку, стырившую со стола сухарик, Ирка стала быстро и ловко расставлять еду. Что-то слишком много еды. И очень разной.

– Слишком празднично получается. С чего бы это? – мрачно подумал Витя, усевшийся на скрипнувший под ним стулик. Высвободил, называется, джинна из бутылки.

– И что мы празднуем? – хмуро осведомился Витя, решивший, что своим молчанием он ни черта не добьется: подруга выглядела вполне довольной и стрекотала сама за двоих, даже не замечая, что он так нахохлился.

– Как что? – удивилась Ирка. – Нашу свадьбу празднуем. Эх, жаль, фаты нет. И свидетелей.

Она мечтательно помолчала.

– Зато шампанское – есть! Я знала, что так все и будет, специально взяла «Голицина». Кстати, не откроешь бутылку?

* * *

Нашу идиллию нарушает какая-то резкая перебранка за окном, быстро становящаяся многоголосой матерщиной. Мичман бойко выскакивает на улицу, выдергивая уже знакомый наган из кабура, за ним выскальзывает Саша. Серега, очень неодобрительно глянув им вслед, шустро занимает позицию у окошка, Ильяс делает то же у другого, симметрично перекрывая своим сектором наблюдения мертвую зону у Сереги. Помогаю Валентине встать и неторопливо, но не теряя времени, отвожу ее в угол: что там ни происходи – сюда пули не влетят.

– Как у вас дела-то? Как мичман? – спрашиваю шепотом Валентину.

– Ой, он такой забавный, – кокетливо покосившись, тихо отвечает Кабанова.

Глазам не верю: чтоб Кабанова, да кокетничала. Ба, да она еще и разрумянилась! Ей-богу, втюрилась цельнометаллическая Валентина Ивановна! В душку-военного втюрилась!

– Гм… Ну, вы в курсе, что у него слава Дон-Жуана?

– Конечно. Я сразу увидела, что он очень боится женщин.

– Э? Это как?

– А то вы не знаете, что этот комплекс как раз вызван боязнью оказаться несостоятельным и потому качество отношений заменяется их количеством. Пикаперы нынешние – тому пример.

Вижу, что раскрывается дверь, Серега и Ильяс сбрасывают напрягу – входит взъерошенный и красный Вовка. Открывает пасть, но видит нашу гостью и некоторое время, очевидно, раздумывает, что делать дальше. Очевидно, решает пасть закрыть.

Выдавливает из себя: «Здрасьте!»

Одновременно замечаю, что ругань за окошками пошла на спад.

– Ну и что ты там, как всегда, вытворял, что народ так возбухнул?

– А это не на меня возбухнули. Я иду – смотрю: мертвяк в уголке приткнулся, рядом с соседним входом. Достал пистоль, только примерился в затылок ему грохнуть, а он и зажурчал. Посс… Извините, в смысле помочиться мужик живой в уголке су… решил. Хорошо, вовремя успел начать. Я ему: мужик, а я тебя чуть не пристрелил! Он обиделся чего-то, стал в драку лезть. Пока мы возились, соседи ваши вылезли – наклали ссык… ну, то есть этому – их уже задолбало шугать таких: тут такой угол – все время насс…, ну, то есть грязно.

К слову, Доктор – там за тобой приехали. На нашем, что характерно, «Чероки». Забрали себе, штабнички чертовы.

– Ну, невелика потеря. Семен Семеныч его весьма низко оценил.

– С чего бы? – удивляется Вовик.

– Ну, там кузов несущий, электрика паршивая и вообще – УАЗ лучше.

– Кузов и у «Нивы» несущий. А с УАЗом – задачки разные. УАЗ хорош танки сопровождать, слова «комфорт» там ни разу не было, а «Чероки» – наоборот.

– То есть ты бы взял «Чероки»?

– Сейчас – да. А лет через пяток УАЗ будет единственным Жипом. С «Нивой» на пару.

– Потому как сервис йок?

– И сервис, и масла, и детали, и грамотный персонал… И топливо… А вы, мужики, собирайтесь – пойдем «Найденыша» пидо… чистить.

– А что ж тогда Семен Семеныч так УАЗ хвалил?

– Да потому что та машина самая лучшая, которая твоя. Вон он свою жену любит, а она, что характерно, тоже не Мерилин Монро… Давай! Давай, не рассиживаемся! Пошли ходом!

Ехать в «Чероки» действительно куда комфортнее.

Забавно, что водитель – тот самый морячок, который меня уже тут катал на ушатаном «Жигуле». Однако манера ведения машины у него что-то изменилась. Сидит, как архиерей на обеде, определенно стал величав.

– Ты скоро забронзовеешь, как памятник!

– Машину жалко. И вообще – надо соответствовать.

Доезжаем в этот раз еще быстрее.

Оказывается, треба дать пояснения по ряду эпизодов съемки. Когда считаю, что уже отбоярился, велят подняться наверх, к Змиеву.

Комендант здорово вымотался, выглядит плохо: осунулся, глаза красные. Что удивительно, в комнате на этот раз не накурено. Замечаю знакомую клетку с арой. Понятно, берегут морячки птицу. После приветствия Змиев мнется.

– Чем могу быть полезен, Георгий Георгиевич?

– Не могу спать, бессонница. А таблетки не помогают, только голова дуреет.

Ага, понятно. Своим лекарям местным говорить о своей слабости не хочет.

– А вы попробуйте старый метод: стакан теплого молока перед сном выпить через соломинку или трубочку для коктейля. И вспомните что-нибудь хорошее, что у вас в детстве было.