Текст книги "Клятва на мече"

– Нет, страна не погибнет. Но будет много лет под гнетом захватчиков, превратится в колонию… Вы действительно хотите знать будущее?

– Трудно сказать, – признался Таши-Галла. – В будущее хочется заглянуть каждому… Но лучше этого не делать. Так что молчите.

Он оглянулся кругом.

Горело все – дым яростно сражался с огнем, они переплетались, как два борца или как охваченные страстью любовники, они не могли жить друг без друга, они умерли бы в одиночку, как рыба умирает в стоячей воде…

Таши-Галла попытался разглядеть дверь, но глаза слезились. Да и нужно ли это было – что-то разглядывать… Жара по-прежнему не ощущалась – наверное, Таши-Галла перешел некий порог, за которым уже не существовало ни жара, ни холода, ни телесной боли.

Он увидел, будто со стороны, как крыша дома рухнула, ввалившись внутрь и издав почти человеческий стон. Все закружилось в ярком оранжевом вихре, потом этот вихрь начал стремительно темнеть, превращаясь сначала в красный, затем в бордовый, затем – в черный…

– Учитель, – позвал его кто-то из середины этого вихря. Голос был знакомый.

– Иду, – отозвался Таши-Галла. – Я иду, мой мальчик…

Игорь Иванович не сразу открыл глаза. Часть его еще пребывала где-то далеко, словно во сне, но он уже знал, что это не сон – тот мир был не менее реален, чем то, что его окружало.

Дарья сидела рядом с ним на постели, совершенно обнаженная, и Колесников видел только ее силуэт на фоне окна. Форточка была открыта, и с улицы долетали первые звуки раннего утра, натужное шуршание метлы по мостовой, утробное гудение поливальной машины и воробьиный гомон. В ее фигуре, даже позе – она опиралась одной рукой на подушку, свернув ноги калачиком и склонив голову к плечу, отчего тяжелые черные волосы падали на левую половину лица – были скрыты колоссальная чувственность и сила. Колесников разглядывал ее маленькую грудь, тонкую талию, идеальной формы бедра и чувствовал, что пунцовая краска заливает лицо, точно у школьника на первом свидании.

– Дарья, я…

Она проворно наклонилась и накрыла его губы своими.

– Не говори ничего. Я сама тебя пригласила. Сама этого захотела. И нисколько не жалею. Лежи, хорошо? А я пойду приготовлю завтрак. И сделаю бутерброды тебе в дорогу.

Она проводила его на вокзал, чего (он вдруг почувствовал мимолетную горечь) Алла никогда не делала. Они стояли молча на перроне, по соседству пьяный мужик в майке загадочного цвета пытался что-то втолковать громадной, словно афишная тумба, проводнице. Та отпихивала его мощными руками.

– Я тебя еще увижу? – спросила Дарья.

– Обязательно.

– Врешь ведь. Все мужчины врут женщинам.

Он неловко чмокнул ее в щеку, опасаясь, что она отшатнется (все-таки некое ощущение вины в душе угнездилось прочно). Дарья рассмеялась, прильнула к нему и крепко поцеловала в губы – так, чтобы почувствовать терпкий солоноватый привкус.

– Иди. Поезд скоро тронется. Увидишь Сережу, передай привет. От Богомолки.

Колесникову казалось, что этот привкус сохранился и сейчас, несмотря на то что в голове сидела, как гвоздь, единственная мысль: четыре дня.

Четыре дня.

Прямо с вокзала по прибытии он позвонил Георгию Начкебия. Трубку никто не поднимал, и Игорь Иванович, чертыхаясь про себя, набрал номер его приятеля по экспедициям Януша Гжельского.

Заспанный поляк отозвался после девятого гудка:

– Да, холера ясна! Люсенька, подожди, солнышко. Это я не тебе. Игорь, как поживаешь?

– Ян, мне очень нужен Гоги. Как по-твоему, где он может сейчас быть?

– Да известно где. У крали какой-нибудь. А на что он тебе?

– Долго объяснять. У тебя есть телефон Гранина?

– Гранина? Кто это?

– Не придуривайся. Наш проректор по науке.

– Ах да… Люсенька, куда ты? Это я не тебе. Что значит, у тебя кончился рабочий день? Тьфу ты. Игорь, телефон я не помню, а адрес запиши. Это недалеко от телецентра. Через парк и налево. Что у тебя с голосом?

– Да вроде все в порядке.

– Ты как будто десяток километров пробежал.

Игорь Иванович не удержался и хмыкнул:

– Может быть, ты не так уж и неправ.

Из вещей у него была лишь небольшая дорожная сумка. Некоторое время он размышлял, не заехать ли домой. Потом, отбросив эту идею, двинулся к остановке. Странное чувство владело им – он ощущал себя призраком, совершенно чужим в родном городе. Его никто не искал. Он был никому не нужен. Он ничего и никого не узнавал и не хотел узнавать. Он – собака, бегущая по следу.

Дождь кончился. Просветы голубого неба заставляли вспомнить, что лето-то еще не уплыло… Конец августа.

Колесников вынырнул из парка, миновал телевышку и вошел в темный подъезд девятиэтажного дома. И сразу словно окунулся в другой мир, из света – во мрак, прохладу, тишину. Рабочий день только начался (у других, к примеру у неведомой Люсеньки, наоборот, благополучно завершился). Даже бабулек на лавочках не было – выползут после обеда погреть свои косточки и перемыть соседские.

Впрочем, нет, кто-то спускался по лестнице – Игорь Иванович услышал торопливые шаги, выходя из лифта на шестом этаже. Гранин жил в благополучном доме: на лестнице и в подъезде было относительно чисто, мусор не валялся, кошками не пахло.

Игорь Иванович уже протянул руку, чтобы позвонить в нужную квартиру, да так и застыл на месте – тело сковало внезапным холодом. Толкнув обитую дерматином дверь (она была не заперта – вот откуда появилось чувство обреченности: опоздал…), он оказался в просторной прихожей (ну да, улучшенная планировка!).

Тело проректора по науке еще не остыло, кровь бежала ручьем из разбитого затылка. Колесников вдруг поймал себя на том, что тупо разглядывает одежду покойного – короткий махровый халат, обвислые на коленях тренировочные штаны, шлепанцы с кокетливыми синими помпонами. Никогда раньше ему не доводилось лицезреть Гранина в неофициальной обстановке – это был первый и наверняка последний раз.

«Шаги на лестнице, – вспомнил он. – Шестой этаж, лифт останавливается рядом, зачем же скакать по ступенькам? Я чуть не столкнулся с убийцей. Мы разминулись буквально на несколько секунд».

Стараясь не обращать внимания на труп, он метнулся через всю квартиру к лоджии, возблагодарив бога, что она не застеклена. Двор был пуст, но, перегнувшись через перила и чуть не потеряв равновесие, Колесников увидел его. Тот двигался через арку на улицу – небольшого роста (так показалось), немного сутуловатый и совершенно седой. Старичок был, однако, в хорошей форме – Игорь Иванович понял, что убийца (хотя, собственно, почему убийца?) успеет ускользнуть, пока он будет спускаться вниз. Безнадежно, черт возьми.

Несколько долгих минут он стоял, созерцая двор, не в силах вернуться в квартиру, к трупу. Адреналин в крови иссяк, Игорь Иванович почувствовал страх и оцепенение, несмотря на то что даже это чудовищное в своей жестокости преступление, как ни парадоксально, еще на шаг приблизило его к цели.

Телефон стоял на холодильнике. Колесников, оглянувшись на труп, подошел и набрал номер.

– Слушаю, – раздраженно отозвался Туровский.

– Сережа…

– О господи, – обреченно сказал тот. – Опять ты. Что на этот раз?

– Гранин убит.

– Твой бывший начальник?

– Можно сказать и так.

– Где ты сейчас?

– В его квартире.

– Говори адрес.

Он послушно продиктовал. Трубка помолчала.

– Вот что. Постарайся там не наследить. Выйди из дома и посиди где-нибудь на лавочке. Предварительно: у тебя есть какие-нибудь соображения?

– Да, – с трудом ответил Игорь Иванович. – Я видел убийцу, с балкона. Приди я чуть раньше – я бы его застал.

– Хорошо, что не застал. В общем, ты меня понял?

– Да, да. Закрыть дверь, тело не трогать, выйти из дома и сидеть на лавочке.

Но он не успел. Дверь в прихожей стукнула в тот момент, когда Колесников положил трубку.

На пороге квартиры возник Януш Гжельский. Он озадаченно потер подбородок и произнес:

– Пся крев…

У Януша седины не было. И старика он явно не напоминал. «А кто сказал тебе, что старик – убийца?» – подумал Игорь Иванович, невольно пятясь к окну. Януш склонился над Граниным, пощупал пульс, потом медленно поднял голову:

– Это ты его, что ли?

– Чокнулся? Я пришел три минуты назад.

– Он еще теплый. Зачем он тебе был нужен?

Игорь Иванович пожал плечами. Спокойствие постепенно возвращалось к нему.

– А ты сам?

– У тебя голос по телефону был странный.

– Что значит «странный»?

– Грубый. Будто ты готов был кого-то зарезать… Ох, прости.

– Ты никого не встретил, пока шел сюда?

– Никого.

– Старичка в подворотне не видел? Седой, щуплый, чуть сутуловат.

– Ах, это. Ну, видел мельком, со спины. А что?

«Я могу ошибаться, – напомнил себе Колесников. – Доказательств у меня ни единого, только подозрения. Выводы… Нити… Все они тянутся к одному человеку».

Двое дюжих санитаров уложили тело Гранина на носилки. Сергей Павлович Туровский посмотрел на друга детства почти с ненавистью и устало спросил:

– Зачем ты приходил к нему?

Колесников откашлялся:

– Сережа, послушай. Я отвечу тебе на все вопросы, только, очень прошу, ответь сначала на мои.

– Ну? – буркнул тот. Эта идея не слишком ему нравилась.

– Помнишь, на нашей улице был спортзал… Лет двадцать пять – тридцать назад… Там еще открылась секция какой-то восточной борьбы.

– Какое это имеет отношение…

– Сергей! – крикнул Колесников. – Что это за борьба?

– Bo-Дао, вьетнамский стиль. Если тебе это, конечно, говорит о чем-нибудь.

– Еще как говорит… Как звали тренера?

– Не помню, – растерялся Туровский. – Столько лет прошло. Виктор… Нет, кажется, Борис.

– Странно, – проговорил Игорь Иванович. – Имя любимого наставника помнят всю жизнь.

– Да? Ну-ка, как фамилия нашей училки в начальных классах? Молчишь…

– Ты долго посещал секцию?

– Год или полтора. Потом надоело. Мальчишки вообще ко всему быстро остывают. Да и тренировки у нас были какие-то странные.

– Почему странные?

– Сергей Павлович, – окликнул молодой криминалист. – Мы закончили.

– Хорошо. Игорь, ты мне работать мешаешь.

И Колесников неожиданно взорвался. Колобок в нелепых очках исчез, стоило лишь посмотреть в жесткие ледяные глаза.

– Я ищу свою дочь! – заорал он, и все в комнате вздрогнули и повернули головы. – Если сейчас же не ответишь, я тебя по стенке размажу!

– Тихо, тихо, – испугался Туровский. – Хочешь поговорить – выйдем на лестницу.

Они остались одни – милиционер у двери козырнул и отошел, чтобы не мешать. Шмыгнул вниз кинолог с громадной серой овчаркой. Вид у овчарки был виноватый. Туровский даже не окликнул их – и так все ясно.

– Так почему ты забросил тренировки?

Сергей Павлович задумался.

– Так сразу и не ответишь. Почувствовал что-то не то… Что-то черное. Будто меня тянуло вниз. Было интересно и жутко. Наверное, страх все же пересилил.

– Не страх, Сережа, а инстинкт самосохранения. Ты видишь, к примеру, что все курят сигареты с наркотиком. Тебя приглашают, ты хочешь попробовать. И отказываешься. Ты не знаешь, что это такое, но знаешь, что это плохо. Ты не дал себя затянуть. Аленка оказалась слабее.

Колесников облокотился о перила и в волнении поправил очки.

– Здесь все связано. Гранина убили потому, что он знал одну важную вещь… И нечаянно проговорился.

– Я тоже об этом подумал. Януш Гжельский сказал, что вы вместе были на юбилее у Георгия Начкебии.

– Да, да… Телефон зазвонил, Гранин поднял трубку и услышал то, что ему не предназначалось. Януш тоже слышал – там сильная мембрана. Но его-то не убили!

– Преступник не знал…

– Да знал он, знал! – выкрикнул Игорь Иванович. – Он ненормальный, понимаешь? Как Юнгтун Шераб, он всю жизнь мечтал об одном – о власти, которую дает Черная магия… И не мог иметь ее – не было способностей. Божьей (дьявольской) искры… И это отравляло его – день за днем.

Он помолчал.

– Вашего тренера звали Борис Сергеевич?

– Вроде бы. Но вообще-то, я припоминаю, у него было другое имя, нерусское. Пацаны переиначили. Русифицировали, так сказать. Но ты-то откуда об этом знаешь?

Колесников криво усмехнулся:

– Дедукция, Ватсон. Чистой воды дедукция. Теперь я, кажется, все знаю… Кроме самого главного: где Аленка. Я был неправ: я думал, что Аленку решили использовать из-за ее сходства с кем-то – внешнего сходства, я имею в виду. Единственное логичное объяснение. Только ведь тот, кто за всем этим стоит, логике не поддается. У него больной ум. Отравленный.

– Чем отравленный? – не понял Туровский.

– Ненавистью.

На лестничной площадке, у окна на улицу, безмолвно стоял Чонг. Он требовательно и выжидающе смотрел на Колесникова, и тот вновь ощутил, как в тело вливаются энергия и непонятно как и когда обретенные знания. Он чувствовал единение двух душ, затерянных на стыке миров.

– Постой! – крикнул сверху Туровский. – Я вспомнил, как звали тренера! То есть его настоящее имя.

Колесников оглянулся:

– Будь осторожен, хорошо? Имей в виду, ты намечен следующей жертвой. Жрец ненавидит меня лично. Отсюда его желание завладеть Аленой. Не просто завладеть – заставить ее убить тебя. Нанести мне удар. Убивать меня ему невыгодно: банально, неинтересно… А вот превратить мою дочь в зомби, сделать убийцей моего друга…

Сергей Павлович подошел к Колесникову и положил руку ему на плечо. Они поняли друг друга без слов.

– Спасибо тебе, друг детства. Удачи!

– И тебе удачи.

Глава 16
АЛЕНКА

Аленке не было нужды смотреть на фотографию – она прочно запечатлела ее в памяти. И все же она бросила взгляд. Черная борода. Черные с проседью волосы, короткая стрижка. Прямой тонкий нос, широко расставленные глаза. Небольшой шрам на правой скуле. Каюм Сахов, партнер Олега Германовича Воронова по оружейному бизнесу. Человек, которого необходимо убрать.

Ее передавали из рук в руки, словно эстафетную палочку. На окраине фронтового города встретили без эмоций, накормили, велели переодеться и загримироваться. Вскоре она превратилась в преждевременно постаревшую чеченку (ах, война! что ж ты, подлая, сделала?), закутанную с ног до головы в грязное тряпье. До места она добиралась уже сама. Несколько раз ее останавливали и обыскивали патрули – и чеченские, и федеральные – но отпускали, не обнаружив криминала. («Тебя могут раздеть догола, – говорил Жрец голосом пожилого школьного учителя, – ощупать каждый шов в одежде, каждую крошку в карманах, но ни одна деталь, даже самая мелкая, не должна даже на секунду задержать взгляд…»)

Она наблюдала за домом почти сутки, сидя в полуразрушенной пятиэтажке напротив: снаряд угодил в стену, вывернув порядочный кусок, и теперь внутренности чьей-то некогда богатой квартиры неприлично торчали наружу. Аленка пошла по парадоксальному пути, выбрав для себя именно это открытое для обзора место, спрятавшись за перевернутым шкафом. В доме напротив располагался штаб боевиков. Здесь было сравнительно тихо: взрывы и автоматная трескотня долетали сюда как ненавязчивый саундтрек к какому-нибудь фильму про войну, не ощущалась опасность. Само собой: кто же устраивает штаб на передовой?

Когда рядом с подъездом появился бежевый «мерседес», Аленка внутренне подобралась, хотя внешне это никак не выразилось: она знала, что десятки глаз наблюдают за окрестностями: шевельнись только… От картины отдавало неким сюрреализмом: чистенький, без единого пятнышка, лимузин на фоне военных декораций: препарированный артиллерией дом, вывороченные куски земли и асфальта, БТР, охранники с автоматами наперевес…

Винтовка с оптическим прицелом, глушителем и пластиковым прикладом ждала ее в квартире в платяном шкафу. Она не торопясь собрала оружие, оглядела позицию и осталась недовольна. Вместо того чтобы залечь у окна, она вставила в переплет карманное зеркальце, а сама перебралась в соседний дом, на этаж выше, в разрушенную квартиру без наружной стены. И – замерла среди развороченной взрывом мебели.

ЖДАТЬ.

Каюм Сахов даже в камуфляжном костюме и армейских ботинках походил на грузинского князя – не хватало лишь богато украшенного кинжала на поясе. Он улыбался приятной улыбкой и что-то говорил гостю – обильно потеющему полному мужчине в заграничном костюме цвета хаки, лакированных ботинках и нелепой тропической панаме. Ни дать ни взять друзья собрались на сафари…

Гость ее не интересовал, поскольку в задании о нем ничего не говорилось. Она проводила его равнодушным взглядом (перекрестье тонких линий переместилось с панамы на лицо, скользнуло по объемистому животу любителя пива и ушло вбок – он и не подозревал, что находился в этот момент на волосок от смерти). Дверца бежевого «мерседеса» открылась, гость в панаме влез на заднее сиденье. Каюм чуть отстал, что-то гортанно прокричал высокому офицеру, сидевшему в люке пятнистого броневика, тот не по-уставному кивнул, БТР тут же взревел и тронулся поперек развороченного газона. Автоматчики невольно повернули головы вслед за черным облаком выхлопа… Аленка в последний раз посмотрела на широкий красивый лоб «князя», плавно выдохнула и потянула спусковой крючок…

Бездыханное тело еще не коснулось земли, а очухавшиеся охранники (профессионалы – этого не отнимешь) уже образовали кольцо вокруг автомобиля и ощетинились стволами. Послышались отрывистые команды, треск очередей – зеркальце, вставленное в оконный переплет, разлетелось вдребезги. Несколько человек подскочили к мертвому Каюму, подхватили его на руки и в мгновение ока исчезли. Высокий офицер, выпрыгнув из бронетранспортера, махнул остальным в сторону дома, где Аленка оставила зеркальце, и они ринулись к подъезду.

Дом, однако, был пуст, лишь в подвале осталось двое немощных стариков, которые спрятались от обстрела. Их бесцеремонно выволокли наружу, раздели, тщательно обыскали и пинками спровадили обратно в подвал, велев не высовываться. Высокий офицер раздраженно послал подчиненных назад к штабу, а сам отправился к соседнему дому. Он прекрасно видел, что дом разрушен и снайпер не рискнул бы стрелять оттуда – некогда зажиточные квартиры просматривались, начиная со второго этажа, а на первом стрелок сидеть не мог: траектория полета пули была другая.

Он не любил эту войну. Она была тяжелой, бессмысленной и кровавой – с обеих сторон. Он терпеть не мог снайперов, потому что с ними война в условиях тесного города делалась еще тяжелее и бессмысленнее. Этот дом тоже оказался пустым, как он и ожидал. Только на третьем этаже, в комнате, обрывавшейся на улицу, копошилась еле живая нищенка.

– Ты что тут делаешь? – буркнул он для порядка.

– Я жила здесь раньше, господин офицер. Прошу вас, можно я заберу кое-что из вещей? У меня одежды совсем не осталось.

– Ты здесь больше никого не видела?

– Нет, что вы, тут пусто…

Нищенка отвернулась. Скомкав какие-то тряпки в плотный бесформенный узел, она лихорадочно пыталась сунуть его в драную холщовую сумку, но он не лез.

Офицер был знаком с Каюмом много лет. А запомнятся ему теперь (он знал это точно) только последние мгновения – труп, кулем падающий на асфальт, огромная черная дыра между удивленных глаз… И эта нищенка, трясущимися руками вцепившаяся в свою котомку. Преодолевая гадливость, он походя пнул ее ногой пониже спины.

– Пошла отсюда.

Женщина кувырнулась, мгновенно вскочила на ноги и, прихватив узелок, опрометью бросилась к двери. Офицер длинно сплюнул, подошел к краю комнаты и покачал головой ожидавшим внизу охранникам: никого, мол.

Черное входное отверстие между глаз. Удивление: смерть пришла нежданно-негаданно, непонятно откуда… Нищенка, которая получила сапогом под зад. Он даже зажмурился от ненависти к самому себе: она не просто упала – она мягко перевернулась через голову и вскочила на ноги, как хорошая спортсменка. Сука!

Офицер опрометью бросился вниз по лестнице. Женщина еще копошилась там, в уцелевшем подъезде. Последним рывком он догнал ее и схватил за рукав:

– А ну стоять, мразь!

Она спокойно повернулась к нему, и он увидел близко ее глаза – холодные, совершенно осмысленные, незлые и без капли растерянности. Что-то стремительно метнулось ему в висок – он почувствовал боль, которая перетекла в глаз, и тот перестал видеть… А потом исчезла и боль, только досада на самого себя еще жила в сердце, пока оно билось, но это совсем ненадолго…

Воронов смотрел на фотоснимок трупа Каюма Сахова со смешанным чувством радости, тревоги и какой-то (он изрядно удивился этому) затаенной печали – Сахов был практически идеальным партнером в бизнесе. Теперь их связки больше не существовало.

Сергей Павлович Туровский сидел рядом на роскошном заднем сиденье громадного, как танк, «линкольна» и равнодушно глядел в окно. Они были отгорожены от шофера толстым стеклом, что рождало ассоциацию с большим аквариумом, где плавают ленивые рыбы с выпученными глазами.

– Ну и что? – спросил Воронов, возвращая фотографию.

Туровский отвернулся от окна.

– Знаете, Олег Германович, я далек от мысли, что вы моментально раскаетесь и зарыдаете у меня на плече. Поэтому давайте наш диалог двух глухих превратим в мой монолог. Это вас ни к чему не обязывает. – Воронов склонил голову набок, всем своим видом выражая вежливый интерес. – Я не веду речь о доказательствах – только о самом факте. Каюм Сахов был человеком, который находился с вами на контакте. Все шло хорошо, но цепочка оборвалась, как только вы оказались под следствием.

– Я еще жалобу, мент, на тебя не накатал…

– Мы же договорились, – укоризненно сказал Сергей Павлович. – Так вот. Вас выпустили, мне в высоких кабинетах настучали по башке. (Главный свидетель обвинения убит. Правда, преступник установлен, но что толку?) Каюм Сахов требовал от вас выполнения условий контракта, грозил расправой, ведь грозил, признайтесь! Сахова шлепнули, вы опять на коне и в белом. Только это ненадолго. Остались другие партнеры – звенья в вашей цепочке, и они пока не подозревают, что находятся на прицеле…

Глаза Воронова полыхнули дикой злобой.

– У кого на прицеле? – прошипел он. – Не у тебя ли?

– У меня, – подтвердил Туровский. – Я же обещал тогда, помните? Меня отстранили от дела. Практически я уволен из органов – с вашей подачи.

– Поздравляю, – процедил Воронов.

– Но зато теперь у меня развязаны руки. Здесь, – он похлопал по обычной картонной папке с завязками, – кое-какие материалы, точнее, их фрагменты. Копии, естественно. Чего мне стоило собрать этот материал – неважно. Скажу только, что добывал я его не совсем порядочными методами… Ну да Бог меня простит.

– Бог-то простит, – напряженно проговорил Олег Германович. – А родная контора?

– А при чем здесь контора? Ты ведь не понял, кретин, с кем связался. Ты обозвал меня ментом, думал, я обижусь. А я и в самом деле мент. Выбросить меня на помойку – можно. Не кормить, чтобы я сдох от голода – пожалуйста… Вот только переделать – не получится. Кишка тонка. – Туровский светски улыбнулся. – У меня в руках бомба против тебя.

– Дурак, – сказал Воронов, лениво листая папку. – Это не бомба – это смертный приговор… Ты уже умер.

– Нет. Жрец знает об этой бомбе. И теперь ты больше не заказчик. Не партнер. Ты – то самое слабое звено в цепочке.

Олег Германович спрятал запотевшие ладони и заставил себя усмехнуться:

– Все? Концерт окончен?

Сергей Павлович без возражений открыл дверцу машины.

– Подумай как следует. Время у тебя еще есть, хоть и мало. Жрец не оставляет свидетелей. И никто, кроме меня, тебя не защитит. Спи спокойно, дорогой товарищ.

И выскользнул наружу, будто его и не было.

Воронов листал папку, но мысли его были далеко. Понятно, что главная опасность таилась не в этих материалах, а в том, что Жрец с его извращенным умом уже списал его, Воронова, в расход. Но мент… Ему-то что за корысть? Ох, мама родная…

Сергей Павлович спокойно пересел в поджидавшие его «Жигули», за рулем которых находился Борис Анченко. Тот сунул ключ в замок зажигания и спросил:

– А нас не взорвут? Я такое видел в кино: поворачиваешь ключ – и бабах!

– Нет, – лаконично ответил Туровский. – Он меня теперь беречь будет.

Поверхность Шара была теплой на ощупь. Жрец держал на ней ладони, и перед его глазами крутилось цветное стереокино – встреча Воронова со следователем. (Тот проявил недюжинную изобретательность, чтобы ее никто не зафиксировал: долго висел на хвосте у «линкольна», прыгнул туда, что твой Тарзан, как только лимузин тормознул у светофора. Жрецу стало забавно.)

«Замечательно», – подумал он.

Через четыре дня в город прибывала делегация высоких гостей, визит которых, однако, широко не рекламировался. Это были партнеры Воронова – представители крупного банка-инвестора одной англоязычной страны. Жрец уже знал, где и когда будет проходить встреча. Гостиница «Ольви» (бывшая «Советская», года три назад купленная каким-то акционерным обществом и из клоповника превращенная в отель европейского класса). Банкетный зал на втором этаже. Мистер Алекс Кертон, исполнительный директор банка, Олег Германович Воронов – член мафии, Сергей Павлович Туровский – следователь по особо важным делам…

Они соберутся вместе. И тогда…

– Это задание сможешь выполнить только ты.

Аленка стояла перед ним, точно оловянный солдатик. Симпатичная девочка с копной темно-русых волос и светло-карими глазами.

– Там совершенная система охраны. Бывшие спецназовцы из элитных подразделений плюс кое-какие технические новшества. Они способны отразить атаку целого батальона. Единственная реальная возможность для акции – внутри здания, в банкетном зале. Это парадоксальный путь, они будут ждать нападения по маршруту кортежа… «Узкое место».

Несколько секунд Аленка внимательно разглядывала подробнейший план гостиницы.

– Там могут быть всего несколько телохранителей – при множестве мешающих факторов: освещение, колонны, столы, стулья плюс посторонние люди.

– Правильно. – Жрец был доволен. Мысли ученицы совпадали с его собственными. – Как ты представляешь себе путь проникновения?

– Горничная, официантка, переводчица. Переводчица, конечно, предпочтительнее, можно долго находиться в непосредственной близости к объектам, выбрать момент… Но это в том случае, если они не привезут переводчицу с собой.

– И они подумают точно так же, – сказал Жрец. – Значит, решено. Будешь официанткой. Учти, тебя обыщут с металлоискателем и детектором взрывчатки.

Она улыбнулась – впервые за время разговора.

– Значит, бомбу с наганом оставлю дома.

Он хмыкнул в ответ.

– А справишься? Телохранителей будет как минимум пять-шесть человек.

– Я постараюсь, – сказала Аленка, помолчала и неожиданно добавила: – Вы ничего от меня не утаили?

– С чего ты взяла?

– Не знаю. Ощущение. Вы что-то недоговариваете.

– Перестань, – махнул он рукой. – Все необходимые данные ты получила.

«Я не сказал ей про Туровского, – подумал Жрец. – Туровский, как и ее отец, активно занят ее поисками. Что ж, тем интереснее игра. Они ищут друг друга – и встретятся. Скоро…»

Она медленно шла по улицам родного города. Когда-то город смертельно надоедал ей за долгую зиму и весну, она всегда мечтала куда-нибудь вырваться в июне, когда заканчивалась школа, и обычно вырывалась: для гимнасток ежегодно устраивали спортивный лагерь на берегу Волги, а однажды, когда Алена заняла второе место в регионе, ее отправили на Черное море… Было ж время, черт возьми!

Но в конце лета она начинала скучать по тем самым вещам, которые невыносимо надоедали раньше. Она скучала по улицам с потрескавшимся асфальтом, трогательным мордам автобусов, по знакомым домам, набережной с прогулочными теплоходами… Много раз она представляла себе возвращение домой: узкая прихожая, она снимает с плеча сумку, слышит из кухни: «Явилась, слава богу! А худющая-то! Одни ребра. Вас там не кормили, что ли?» – «Так голод, мам. Разруха. Транспорт стоит. – И, уже проходя в квартиру и чмокая родителей в щеку по очереди: – Ну ничего. Вот раскулачим контру до единой…» – «Садись за стол, горе мое. О нет, сначала в ванну. А то несет черт знает чем».

Сейчас город не узнавал ее – в парике, чуть мешковатой одежде, очках с простыми стеклами, с искусно и незаметно наложенным гримом. Она не узнавала город – вернее, он не вызывал у нее никаких чувств. Чувства умерли – некоторые участки мозга были заблокированы, другие, наоборот, активизировались так, как это никогда не бывает у простого человека.

Она вышла из автобуса на площади Революции, обсаженной каштанами. В глубине небольшого сквера, по виду напоминавшего кладбище (темные разросшиеся ели, выложенная мрамором дорожка, ведущая к бронзовому памятнику на темном постаменте – полуголый рабочий с фигурой греческого бога и лицом пьющего секретаря райкома выворачивает из мостовой булыжник), Аленка приметила одинокую лавочку и села так, чтобы видеть гостиницу напротив, через площадь.

Она прекрасно знала это место, хотя бывала тут редко. У нее был подробнейший план здания, распорядок дня всех служб вплоть до расписания работы ларьков, во множестве расположившихся перед отелем. Она знала, во сколько останавливаются здесь автобусы и как зовут уборщицу роскошного вестибюля.

Стрелки на наручных часах приближались к трем. Все необходимое у Аленки было с собой в модном молодежном рюкзачке неяркой серо-коричневой расцветки. Она со скучающим видом держала его на коленях и уплетала мороженое «Панда», купленное по дороге в киоске. У нее не было с собой никакого оружия – Жрец научил обходиться без него.

Аленка чувствовала, что за ней наблюдают. Жрец за много километров отсюда (а может быть, находясь в соседнем доме, кто знает?), положив незаметно подрагивающие пальцы на Шар и закрыв глаза, видел внутренним зрением – девочка выглядела как причудливый набор цветных пятен: излучение мозга, сердца, эмоциональные вспышки… АУРА.

– Муха! О, черт…

У Валерки было глупо-радостное лицо.

– Елки зеленые, ты как здесь? Мы же тебя ищем, родичи твои чуть с ума не посходили.

Она приветливо улыбнулась:

– Извините, вы обознались, юноша. Только не говорите, что видели меня на кинофестивале… Очень уж расхоже.

– На фестивале… – растерянно повторил он.

– Ну да.

Девочка пристально смотрела на него. Вроде бы ничего не происходило, но он вдруг почувствовал непонятную слабость.

– Это вы извините, – вяло проговорил он. – Мерещится всякое. Знаете, вы и правда похожи на одну мою знакомую…

И неожиданно для себя рассказал ей обо всем – и о той поездке на Кавказ, и о нескольких днях бешеной гонки на попутках, о лихорадочных поисках. Но везде, куда бы ни обратился, натыкался на полное непонимание: «Спортывный лагер? Дэвочки? Сколько хочищ, дарагой. Ест дэньги – дэвочки будут…»

– Игорь Иванович в милицию обращался. Там говорят: а в чем проблема? Ваша дочь пропала? А где это видно? Письмо не с тем адресом? Перепутали. Через пять дней не приедет – напишете заявление. Еще неделя пройдет – начнем искать. Такой порядок.

– Ну, может быть, и правда зря вы беспокоитесь, – мягко проговорила она. – Хотя я бы не рискнула на вашем месте отпускать девушку одну – там сейчас очень уж неспокойно. Дружба народов в апогее.