Текст книги "За секунду до выстрела"

25
СТАРШИЙ ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ ЛАГУТА

Лагута в кабинете был один. Он недавно закончил допрос свидетеля по делу хищения автопокрышек и был доволен ходом своей работы. Старший оперуполномоченный был уверен, что в ближайшие дни он установит воров.

В кабинет заглянул дежурный.

– Иван Епифанович, вас начальник просит зайти к нему.

Лагута положил дело в сейф и направился к дверям, а в них неожиданно появился Мартов.

– Здравствуйте, Иван Епифанович.

– Добрый вечер, Леонид! Что ты хотел?

– Мне бы Славина, но дежурный сказал, что он в командировке. Не скажете, когда он приедет?

– Вот этого тебе, брат, не скажу. Как решит необходимые вопросы, так и приедет.

– Жаль. – Мартов огорченно отступил в коридор, давая возможность Лагуте выйти из кабинета и запереть на ключ дверь. – Тогда, может быть, с вами переговорим?

– Ну, что ж, я не возражаю. Только ты посиди немного, я к начальнику зайду, а затем побеседуем.

Минут через двадцать капитан вернулся в свой кабинет.

Мартов присел на предложенный стул и, теребя в руках шапку, начал рассказ:

– Вы знаете, Иван Епифанович, что вожу я лес. Три дня назад ехал через «пуп». Ну, как обычно, остановился, зашел в столовую, как раз ту, где мне труп подбросили, помните?

– Конечно, помню, – усмехнулся Лагута, – даже помню, из-за чего ты там останавливаешься. И сейчас, небось, из-за сургучноголовой потянуло на остановку?

– Иван Епифанович, поверьте, ей-богу, за рулем уже не пью. После того случая, с убийством, зарок дал: за рулем ни-ни. Зашел я в столовую, пообедал и попросил у буфетчицы бутылку с собой. Думал, приеду к вечеру на место и перед сном со знакомыми раздавим ее. Взял я, значит, и – к выходу. Но тут меня окликнули двое, они сидели за столиком у самой двери. Спросили, куда я еду. Я ответил, и они попросили подвезти их. Теперь у меня машина неплохая – новый ЗИС, кабина просторная, да веселее в дороге, когда есть с кем словом переброситься. Я и согласился. Купили они тоже водки, по-моему, бутылок пять или шесть, кое-что из продуктов, сели мы и поехали. Мне ехать надо было километров сто двадцать. Вез я на дальний участок инструменты, а затем уже должен был вернуться немного назад и загрузиться кругляком. Дорога неважная, и ехал я со скоростью не более тридцати километров в час. Часа через два попросили мои пассажиры остановку сделать. Я затормозил. Зашли они в кусты, а затем предложили по сто граммов выпить. Признаюсь, на этот раз я не устоял, мороз сильный, дорога пустынная, машины редко ходят... ну вот я и не отказался. Распили мы бутылку, и тут я увидел, что у одного из них из-под полушубка приклад от ружья торчит, наверняка обрез. Стало даже не по себе. Вида стараюсь не подать и спокойно говорю: «Давайте, мужики, дальше поедем». Начали мы садиться в машину, смотрю, а у второго тоже из-под тулупа что-то выпирает. Ну, сели мы и поехали. Эти двое ведут себя спокойно, все меня о местных порядках расспрашивают, я, конечно, отвечаю, а у самого уши на макушке, стараюсь понять, что за попутчики мне попались. Спросили, местный ли я, имею ли семью, а потом поинтересовались, как можно устроиться на работу, затем все выпытывали, не видел ли я на дорогах милиции, не ищут ли кого. Проехали мы еще километров тридцать. Они опять попросили остановиться. Подумал я и решил подчиниться, места пустынные – откажешься, поймут, что заподозрил что-то, и кокнут. Остановил машину, они бутылку открыли, я отказался пить, объяснил, что скоро приеду, а с запахом нельзя. Они сами распили эту бутылку, и мы поехали дальше. А затем один из них, лысоватый, высокий, завел со мной разговор.

– А как ты узнал, что он лысоватый? – прерывая его, спросил Лагута.

– Он в кабине шапку снимал, я и увидел. Вот он меня и спрашивает, много ли людей приезжих в этих местах работает, часто ли увольняются. Я не знал, куда он клонит, отвечаю, что, мол, всякие люди имеются. Тогда он спрашивает, часто ли я по этой дороге езжу. Я скумекал, что им хотелось, чтобы я часто ездил по этой дороге, и ответил утвердительно. Тогда этот мужик мне и говорит: «Слушай, друг, хочешь хорошо заработать?» Я ответил: «А кто же не хочет?» – «Ну тогда слушай, если сделаешь то, что мы попросим, получишь пять золотых десятирублевок. От тебя многое не надо: найди парочку мужиков, которые приезжие и одинокие, и познакомь нас с ними. Понимаешь, хотим мы бригаду для халтур сколотить. Будем ездить по колхозам, деньги зарабатывать. Было бы хорошо, если бы ты подобрал из тех, кто хочет уволиться и уехать, таких нам легче уговорить...»

Мартов сделал паузу, и Лагута нетерпеливо спросил:

– Так, ну и что же дальше было?

– Дальше? Они расспросили меня, в какие дни я буду проезжать по этой дороге, и обещали встретить. Затем попросили остановить машину и вышли.

Лагута, с трудом скрывая волнение, развернул карту:

– Вот развилка, покажи, по какой дороге ты ехал?

Мартов долго разбирался в карте, затем пальцем показал:

– Вот по этой.

– А где первый раз останавливались? – спросил Лагута, но сразу же подумал: «Как же он сможет определить это место на карте?» – и переспросил: – Ты говоришь, что до первой остановки ехали часа два со скоростью километров тридцать в час? Значит, проехали вы километров шестьдесят. – Он взял линейку и карандашом отметил место стоянки. – Так, а затем вы до следующей остановки проехали еще сколько?

– Километров тридцать.

Лагута сделал еще одну отметку на карте.

– Ну и через сколько километров от этой остановки они вышли?

Мартов подумал немного, а затем ответил:

– Километров через пятнадцать, а может, и двадцать, точно даже и не помню.

Лагута сделал еще одну отметку, обвел ее кружком и полез в стол. Достал фотографии Солоха и Мельникова, а затем начал просматривать целую пачку фотографий. У каждого оперативника и следователя всегда найдется десяток-другой фотографий людей, которых он, может быть, даже в лицо ни разу не видел и которые, вполне возможно, никогда ничего не совершили, а просто их фотографии кто-то где-то нашел и принес вместе с другими вещами или предметами в милицию или эти фотографии обнаружили у задержанного. И остаются эти изображения неизвестных, как бесхозные предметы, скапливаясь в столах, а нередко и сейфах на всякий случай, их используют при выполнении такого следственного действия, каким является предъявление на опознание личности на фотографии.

Наконец Лагута подобрал несколько фотографий, положил к ним фото Мельникова и Солоха, затем протянул их, словно колоду карт, Мартову:

– А ну, дорогой, глянь, нет ли здесь тех попутчиков.

Мартов начал по очереди разглядывать фото, внутри у капитана все напряглось: «Они или не они?» Чутье подсказывало ему, что Мартов встретил разыскиваемых преступников.

А Мартов сразу же опознал Мельникова, а затем положил на стол и фото Солоха.

– Вот они, голубчики, – он ткнул в фотографию Солоха. – А вот этот и есть тот высокий и лысоватый.

Капитан быстро записал объяснение со слов Мартова, пожал ему руку и, попросив его прийти в отделение утром на следующий день, отпустил.

С минуту капитан сидел, раздумывая, над картой.

Получалось, что Солох и Мельников вышли на дороге, проходящей с противоположной стороны села Станового. От того места до Станового километров тридцать пять будет.

«Надо доложить Алтынину», – решил старший оперуполномоченный и сразу же направился в кабинет начальника. Алтынин выслушал его, пощипал себя за ус, а затем решил:

– Сделаем так: ты берешь трех человек из отряда, который завтра прибывает сюда, и будешь ездить в кузове машины Мартова. Продумай экипировку, мороз сильный, а ездить придется и долго, и далеко...

26
СОЛОХ

Буравин открыл дверь, и в дом вошел... старший Солох. Его заросшее лицо, воротник шубы были покрыты инеем. Буравин невольно подумал: «Мороз на дворе крепчает, надо будет лошадей в сарае посмотреть, не замерзли бы».

Солох снял шапку и чуть хриплым голосом сказал:

– Добрый вам вечер в дом! Такого гостя, небось, и не ждали? Ты, Михаил Яковлевич, и не задумывался никогда, наверное, что я у тебя дома ни разу в жизни не был.

– Зато у тебя, Григорий Прохорович, мне довелось побывать, и не раз причем.

– Ну, что ты старое вспоминаешь, – махнул рукой Солох, – и в моем доме ты уже лет семь, а может, даже восемь не был. Но я к тебе на минутку.

Буравин, зная, что Славин и Симоха находятся в дальней комнате, решил беседовать со стариком так, чтобы и они слышали. Участковый чувствовал, что Солох пришел неспроста. Поэтому он прервал непрошеного гостя:

– А что это мы с тобой, Григорий Прохорович, у дверей стоим, проходи в комнату, там и светлее, и присесть можно, сними шубу, а то в доме жарко. – И Буравин, не дожидаясь согласия старика, первым шагнул в большую комнату, где уже на столе стоял кипящий самовар. Глянул на стол и как бы между прочим убрал две чашки в буфет:

– Садись, чайком побалуйся.

– Некогда мне чаи гонять, отправь мальца в другую комнату, разговор есть.

– Вова, иди, сынок, спать, чай с тобой будем завтра пить.

– Я вам, выходит, и чаю не дал попить, ну что ж, извиняйте меня.

Вова молча хмуро взглянул на старика и вышел из комнаты.

– Чего я к тебе зашел, Михаил Яковлевич. Понимаешь, как вспомню тебя еще холостяком, да и в довоенные годы, так сразу же вижу тебя горячим, злым к людишкам человеком.

– Ну знаешь, это смотря к каким людишкам я злым был. Если к бандитам и всякой прочей швали, то да, здесь ты прав, а что касается честных людей, то ни один из них не пожалуется, что я несправедлив был.

– Хорошо, хорошо, дай мне высказать, что хотел. Ну, а сейчас ты уже немолодой, остепениться должен. Детей вон у тебя трое: Вовке – тринадцать, Лене – пятнадцать, а младшему – восемь. Помню, как он у тебя перед войной родился. Хорошие у тебя дети, да и жена справная – ничего не скажешь. И растить вам своих детей еще долго надо, а тут ведь глушь, тайга кругом, до ваших далеко.

– А ты, дед, не путай, наши теперь везде...

– Нет, бог с тобой, я имел в виду милицию... милиционеров. Поэтому я и решил на огонек завернуть и рассказать тебе вот что. Я прошедшей ночью сон видел. Вроде сижу я у себя дома, а ко мне неожиданно сын мой – Гришка, может, ты и забыл его уже, – входит, а с ним еще людишки, все вооруженные, и сразу же о тебе разговор со мной заводят. Сходи, мол, к Буравину и скажи, что если не даст нам пожить в этих местах недельку-другую, то не миновать ему красного петуха.

И скажу я тебе, Михаил Яковлевич, я сплю, а сам как наяву вижу – горит твой дом, а ты лежишь на снегу с простреленной головой, твоя жена рядом с перерезанным горлом, а кровь так и хлещет из горла, так и хлещет. Страх один! И еще снилось мне, что твоих детей связанных прямо в огонь кидали, вот только кто кидал, никак я не мог разобрать.

Проснулся я весь в поту, перекрестился, слез с печи и, наверное, полведра воды выпил и, хочешь верь, хочешь не верь, но даже в окно выглянул: не горит ли в селе где-нибудь дом. Смотрю, все спокойно, ну, думаю, слава богу, перекрестился еще разок и полез на печку досыпать.

И вот сегодня думал я про этот сон, думал и решил к тебе сходить. И знаешь, пока шел, то в голове вопрос возник. А что, если бы мой Гришка в округе появился и попросил бы тебя не трогать его недельку-другую? Согласился бы ты?

Буравин неожиданно улыбнулся:

– Кошмары тебе, Григорий Прохорович, на старости лет снятся. Или стар ты уж совсем стал, или заболел. Тогда тебе к врачу надо идти, хочешь, я тебе его на дом вызову.

– Нет, здоров я, не нужен мне доктор. Вот меня интерес взял: так послушался бы ты просьбы Гришки и его людишек или мешать стал?

– Ну что тебе сказать? – Буравин помолчал. – Конечно, жизнь одна у человека, но я еще что-то сна такого не видел, чтобы Гришка твой сбежал. А наяву об этом мне мое начальство ничего не сообщало, так что попей лучше чайку со мной.

– Благодарствую, но уже поздно, пойду-ка я лучше спать. А тебе желаю дожить до старости и детей вырастить. До свиданьица!

Старик надел шапку и вышел. Буравин запер за ним дверь и вошел в зал, а там уже были Славин и Симоха.

– Слыхали, какие сны начал снить этот бандюга? Вот гадина, пугать меня вздумал!

Славин и Симоха стояли, потрясенные услышанным. Во время этой беседы они еле сдерживали себя, чтобы не выйти и не взять за шиворот старика.

Буравин улыбнулся:

– Да ну его к черту! Такие угрозы раньше мне приходилось часто слышать. Теперь одно скажу: Гришка и его дружок здесь! Вот только не могу понять, как они смогли состыковаться со стариком.

– А помните, как несколько дней назад наши засекли, что Дрозд вернулся домой поздно ночью? – спросил Симоха. – А ведь они своими глазами видели, как он еще засветло заходил в свой дом, а тут на тебе, снова идет домой ночью. А когда он до этого из дома вышел? Никто не видел. Что из этого следует? – Он помолчал для большего эффекта и сам ответил: – Из этого следует, что бандиты встретились с ним и попросили предупредить старика, чтобы он пришел к ним на свидание в лес. Дрозд вылез через окно, а затем огородами вышел из села, пришел в Становое и тоже огородами пробрался к дому Солоха. После этого тем же путем вышел из Станового и, уже не прячась, направился домой.

Симоха замолчал, выжидая, как отнесутся к его версии офицеры.

Славин задумчиво сказал:

– Вполне может быть и так. Из этого можно сделать вывод, что наши предположения оказались правильными. Солох и его дружок рассчитывают быть в этих краях недолго и поэтому хотят на это время сковать вашу, Михаил Яковлевич, активность. Вы для них представляете наибольшую опасность. Поэтому к угрозе бандитов надо отнестись серьезно. С этой минуты вы не должны ходить один, да и в отношении охраны дома нам надо подумать. Ну, а сейчас пошли звонить Алтынину.

Прошло полчаса, и Славин уже разговаривал по телефону с Алтыниным, который, выслушав лейтенанта, проинформировал его о рассказе Мартова и сообщил, что направляет группу сотрудников милиции, которые под видом охотников-промысловиков будут находиться недалеко от Станового. Майор пояснил:

– Они будут тайгу вокруг Станового и Светлого прочесывать и в любой момент к вам на помощь придут. На место они прибудут послезавтра. Встретить их надо на развилке дорог, расположенной в четырех километрах на запад от Станового.

Славин попросил:

– Егор Егорович, я передам трубку Буравину, вы ему объясните, где нам встретить наших, а то я не очень еще ориентируюсь в этих местах.

Буравин взял трубку, и по его отдельным словам Славин понял, что опергруппа поедет машиной через «пуп» и будет двигаться к Становому с той стороны...

Но события развивались быстрее и иначе, чем предполагали работники милиции. Уже на следующий день из сельсовета Буравину сообщили, что в Светлом опять украли кабана. На этот раз – у Дрозда. Это было совсем уж неожиданным.

Чертыхаясь, капитан стал собираться в дорогу. Славин кивнул Симохе, и они тоже начали одеваться. Буравин спросил:

– Вы куда?

– С вами.

– Так день же...

– Ничего. Запрягайте наших-лошадей, ляжем в санки, укроемся тулупами, замаскируемся сеном, и порядок!

Славин по глазам Буравина видел, что тот чем-то встревожен. И вдруг лейтенант понял, в чем дело. И понял это тогда, когда Буравин отвел старшего сына в сторонку, долго объяснял ему, как вести себя, если вдруг во время их отсутствия кто-то придет к ним домой.

Капитан не беспокоился о себе, он волновался за своих домашних. Значит, в том, что о краже заявил именно Дрозд, опытный участковый уловил тревожный сигнал для себя.

Славин подозвал Симоху:

– Андрей, ты останешься здесь. Будь внимателен, не исключено, что Солох и Мельников решили выманить Михаила Яковлевича из дома, а сами во время его отсутствия нагрянут сюда.

Симоха все понял сразу, только предложил:

– Может, автомат возьмите, а мне пистолета хватит.

Славин подумал: «Действительно, ему с автоматом в доме будет несподручно действовать».

– Хорошо, автомат возьмем мы. Сколько у тебя обойм к пистолету?

– Две.

Славин сунул руку в карман полушубка:

– На еще три.

– А у тебя?

– У меня осталось еще две, и не забывай, что такое автомат на улице, да еще с тремя запасными дисками. – И повернулся к Буравину: – Михаил Яковлевич, мы тут посоветовались и решили, что поеду с вами только я, а Андрей останется, на всякий случай, дома.

Лицо Буравина сразу же посветлело. Он, стараясь не показывать свою радость, сказал:

– Как хотите. Останется дома, так дома.

Они запрягли лошадей. Славин, завернувшись в тулуп, зарылся в сено.

Надо было пересечь все село, и Славин лежал, накрывшись тулупом с головой. Но вот они миновали последний дом и поехали по узкой лесной дороге, по сторонам которой стояли мощные стройные ели. Славин откинул тулуп и сел. Буравин, до этого не проронивший ни слова, тихо сказал:

– Владимир Михайлович, чует мое сердце, неспроста этот вызов. По моему разумению, задумали они что-то. И, скажу я вам, правильно мы сделали, что Андрея оставили дома, ей-богу, переживал бы.

У Славина тоже было на душе неспокойно, но он не хотел показать этого и ответил:

– Если они задумали что-либо, зачем же тогда Дрозда подставлять, заявлять о краже у него?

– О, вы их плохо знаете. Мне кажется, что никакой кражи и в помине не было. Просто им для чего-то надо было меня вытянуть из Станового. Может, Гришка хочет к отцу прийти. Возможно, там работа есть, которая не под силу одному старику, скажем, золото выкопать. А может, действительно попытаются ко мне в дом ворваться, жену и детей напугать, заставить их меня уговорить закрыть глаза на этих зверюг. Или же решили встретиться со мной на лесной дорожке. Ну, а что касается Дрозда, то он для них верный человек. Отдал, скажем, им кабана, а нам заявил, что кто-то украл его.

– Ну почему бы им, в таком случае, не украсть у кого-нибудь другого из сельчан.

Буравин чуть заметно улыбнулся:

– Они не дураки, понимают, что после той кражи люди настороже, а это значит, что можно и на заряд картечи напороться. Нет, чует мое сердце: что-то они задумали, а вот что, убейте, не знаю. Я думаю, что вам надо снова в сено закопаться. Автомат к бою приготовьте, вполне может сгодиться.

Славин не заставил себя долго уговаривать, щелкнул затвором автомата, достал пистолет из кармана пиджака и сунул в карман полушубка, а затем лег.

Буравин укрыл его тулупом, а сверху засыпал сеном.

– Они народ такой, если увидят, что я один, то прежде чем стрелять, захотят поговорить. Их, конечно, очень интересует, ищут ли их здесь, в нашей округе, или нет. Ну, а если увидят, что нас двое, то могут прямо из кустов и шарахнуть или же пропустить не трогая, а нас с вами это не устраивает. Нам надо их увидеть.

Славин из-под тулупа спросил:

– Если встретят нас, то как я узнаю, что мне выскакивать надо?

– Если я увижу, что Гришка с ними, то я назову его по имени – это будет сигналом для вас.

Дальше они ехали молча. Славин не видел, как участковый достал из кобуры пистолет, зарядил его и положил под рукой справа в сено. Лесом надо было ехать километров пять. Славин, ориентируясь по времени, понял, что проехали уже более половины. Вдруг он почувствовал, что лошади неожиданно резко дернулись в сторону и стали. Наступила тишина, и тут же незнакомый голос тихо, но угрожающе сказал:

– Не пикни, мильтон! Только пальцем шевельнешь, как тут же на тот свет загремишь.

27
ИВАН ИВАНОВИЧ НОВИКОВ

Новиков торопился в госпиталь к Мочалову. Петр Петрович после того, как принес вытащенного из реки мальчишку на электростанцию, потерял сознание и пришел в себя лишь на следующий день. У него оказалось двустороннее воспаление легких. Врачи решили пока не говорить майору о смерти мальчика. Это бы потрясло Мочалова. Посетителей к Петру Петровичу, даже жену, не пускали. Новиков был первым, кому разрешили навестить майора. Это было вызвано интересами службы, ведь, кроме Мочалова, в отделении никто не знал о всех деталях задуманной операции. Необходимость посоветоваться с Мочаловым возникла еще и потому, что в отделение пришли супруги Троцаки. Они покаялись, что на допросах не сказали о том, что во время нападения на них бандиты забрали более двадцати тысяч денег и небольшой золотой слиток. Позже, хорошенько подумав, они решили пойти в милицию и рассказать всю правду.

Группа преступников практически уже была известна, но Купрейчику пока не удавалось выяснить, где они хранили награбленные ценности. А это надо было уточнить хотя бы еще и потому, что сотрудники уголовного розыска не знали, что преступники взяли у убитых ими людей. В группу, кроме Корунова и Прутова, входили некие Ариха Дмитрий и Лобьянова Лидия, по кличке Могила. Однако оперативники не знали, где они проживают, а в адресном бюро эти люди не значились.

Новиков отряхнул с одежды снег и вошел в приемный покой. Там его уже ждал дежурный врач, который и проводил Новикова в палату к Мочалову.

Петр Петрович лежал один в маленькой комнатушке, в которой едва вместились обычная госпитальная кровать, тумбочка и табурет. Увидев входящего Новикова, Мочалов радостно заулыбался:

– А, Ваня, входи, входи!

– Здравствуйте, Петр Петрович, как вы себя чувствуете?

– Спасибо, дорогой, уже лучше. Ничего, теперь дело пойдет на поправку. – Голос у Мочалова был слабый. Еще по дороге дежурный врач, предупреждая Новикова, чтобы он не переутомлял больного и долго в палате не задерживался, пояснил, что только сегодня у Мочалова понизилась температура. – Ты садись, – приглашал он гостя, – рассказывай, как дела.

Врач, чтобы не мешать, выразительно посмотрел на Новикова – не забыл ли тот предупреждение – и вышел.

– Дела у нас, Петр Петрович, идут, как говорится, нормально. Вчера провели открытое партийное собрание. Решили, что все выйдем на субботник по уборке города от снега. Поработали сегодня как следует. Вокруг отделения и два квартала улицы почистили хорошенько. Жаль только, что снег после обеда снова повалил, засыпет все опять.

– Ничего, народ вы крепкий, еще раз поработаете лопатами.

– Это конечно.

– Ну, а как дела с группой Корунова?

– Тоже нормально. Встречался с Купрейчиком. Вот, записку вам передал, – Новиков протянул Мочалову листок бумаги, выждал, пока тот прочитает его, и начал вводить его в курс дела.

Мочалов, чуть прикрыв глаза, молча слушал. Его заостренное и похудевшее лицо было бледным, и Новикову показалось, что ему стало плохо. Он замолк, думая, не позвать ли врача. Но Мочалов тихо спросил:

– Вы хоть отчитали Троцаков за их вранье?

– Что толку в этом, Петр Петрович, жизнь они, считайте, прожили по-своему, вряд ли их перевоспитаешь.

Затем лейтенант рассказал о Горбылевском.

Мочалов устал, но отпускать Новикова не хотел и продолжал расспрашивать его о всех деталях следствия, давал указания:

– На всякий случай проверьте жену Горбылевского. У меня в практике случалось, когда из-за ревности жены убивали любовниц. И еще, ты, Иван Иванович, обязательно тереби этого Горбылевского, пусть вспоминает, какое имя ему называла Бузанинова. Надо обязательно опросить всех ее знакомых, а также соседей и выяснить все ее связи. Не забудь, когда Купрейчик сфотографирует Корунова и его дружков, предъявить их фотографии на опознание потерпевшим, которые живы, и их соседям.

– Хорошо, Петр Петрович, сделаем. Я вижу, что вы устали... пойду, пожалуй?

– Да, ты прав. Немножко устал. Если сможешь, то заскочи, пожалуйста, ко мне домой, передай привет моим. Скажи Татьяне Андреевне, что у меня дела идут на поправку, а то ее, бедную, сюда не пускают, она, небось, волнуется. Успокой, скажи, что чувствую себя хорошо... – Мочалов прикрыл глаза и грустно улыбнулся: – Я ей в жизни много волнений и хлопот доставил.

Лицо Мочалова покрылось пятнами, он разволновался, и Новиков лихорадочно искал возможность сменить тему разговора. На ум пришел один ответ на запрос Мочалова, и лейтенант сказал:

– Да, Петр Петрович, я чуть не забыл. В отделение пришел ответ на ваш запрос в отношении какого-то Юшевича.

– И что там? – оживился Мочалов.

– В нем сообщается, что Юшевичи проживают в пригороде. Они недавно построили дом, но еще техпаспорта не получили и не прописаны, поэтому в адресном бюро не значатся.

Услышав все это, Мочалов еще больше разволновался. Он даже попытался приподняться. Его остановил Новиков:

– Петр Петрович, вам нельзя подниматься!

– Да, да, я понимаю. Но ты, Ваня, не представляешь, какую весть мне принес. – И Мочалов коротко сообщил, кто такой Юшевич и почему он его разыскивает.

Новиков предложил:

– Петр Петрович, разрешите, я займусь этим гадом!

– Нет, Ваня, я сам. Ты не отвлекайся от своего дела. Нам надо побыстрее разобраться с группой Корунова. Кстати, при встрече с Купрейчиком попроси его выяснить, где живут Корунов, Лобьянова – ее кличка Могила – и Ариха. Ну, а что касается Юшевича, то ты осторожно, может быть, с помощью участкового, проверь, живет ли он в этом доме, звать его Яковом Чеславовичем. И еще, мое пальто утонуло, а в кармане лежали ключи от кабинета и, самое главное, от сейфа. Скажи моему заместителю, пусть подумает о дубликатах. Интересно, как чувствует себя малыш? Но ты, наверное, не знаешь?

Новиков отвел глаза в сторону. Он-то знал, но говорить об этом не имел права. Поэтому ответил коротко:

– Нет, не знаю. – А сам подумал: «Эх, Петр Петрович, милый ты человек, жизни своей не щадил, а вот как оно все обернулось».

– Ну, ничего, главное, что он жив. Наверное, тоже болеет, бедняга. Ладно, Иван Иванович, иди. Передавай нашим хлопцам привет. Долго я отлеживаться здесь не собираюсь, так что до скорого...

Новиков вышел из госпиталя вконец расстроенный. Хотел поехать в отделение, но вспомнил о просьбе начальника и решил узнать, живет ли Юшевич со своими родителями. Лейтенант позвонил в отделение и попросил дежурного разыскать ответ у секретаря о Юшевичах и сообщить их адрес.

Ждать пришлось долго, и начальник пожарной части, куда зашел Новиков позвонить, нетерпеливо и недовольно хмыкал. Новиков сказал:

– Вы уж извините, срочное дело, дежурный выясняет.

– А вдруг пожар? Люди будут звонить, а телефон занят, что тогда?

– Какой номер этого телефона?

Начальник машинально ответил:

– Три-двадцать один-пятнадцать.

– А граждане, между прочим, о пожаре звонят по телефону ноль-один.

Начальник пожарной части хотел что-то сказать, но в этот момент дежурный отделения милиции снова взял трубку и сообщил Новикову адрес Юшевичей.

Новиков вышел на улицу и направился к трамвайной остановке. Ехать, а затем идти пешком пришлось долго. Уже в сумерках лейтенант входил во двор большого бревенчатого дома. У сарая громко загрохотала цепью и злобно залаяла собака.

В доме его встретили хозяева. Обоим было за семьдесят. Они сухо ответили на приветствие и настороженно смотрели на высокого с внимательными карими глазами парня. Новиков решил не скрывать, что он из милиции. Наоборот, это обстоятельство, как он считал, не должно было вызвать беспокойства.

– Я из милиции. Прошу предъявить домовую книгу, свои паспорта и технический паспорт на дом.

Старики беспокойно переглянулись, и хозяин ответил:

– Вы нас извините, товарищ, не знаю, как вас по имени и отчеству, дело в том, что у нас пока не принят дом и поэтому документов мы еще не получили.

– Что же это такое, – удрученно проговорил Новиков, делая озабоченное лицо, – только за сегодняшний день уже третий случай такой. Вы ссуду брали?

– Нет, у нас было немного своих денег.

Новиков по-хозяйски расположился у стола, достал блокнот и авторучку:

– Кто хозяин дома?

– Я.

– Фамилия, имя, отчество?

– Юшевич Чеслав Болеславович.

– Год рождения?

– Восемьсот семьдесят пятый.

Новиков взглянул на старушку:

– Как вас величать?

– Юшевич я, Юшевич Анна Казимировна.

– Год рождения?

– По документам?

– Как это по документам? – не понял лейтенант.

– Я родилась в семьдесят девятом, а по документам в восьмидесятом. Так какой вам год нужен?

– Ясно. Запишем, как в документе. Кто у вас еще в доме живет?

– А никого, – ответил старик. – Вот вдвоем со старухой жизнь и доживаем.

– А дети у вас есть?

– Был у нас сын. Но как ушел во время войны в партизаны, так и сгинул.

– И что, не знаете, что с ним?

– Не знаем.

Новиков поднялся из-за стола:

– Взяли бы и сделали запрос. Люди же все на учете, и не может быть, чтобы о нем не знали. – Лейтенант вдруг предложил: – Если хотите, то давайте я запрошу. Только тогда мне надо записать все его данные. – И он снова сел.

Старик поспешно сказал:

– Нет, спасибо вам, но мы сами напишем куда следует. Спасибо за совет, мы люди темные и дойти своим умом до этого не смогли. Живем себе тихо и плачем по вечерам по своему сыночку, который жизни не пожалел ради советской власти.

«Ишь ты как заговорил, „темный“ человек!» – со злостью подумал Новиков, но виду не подал и, вставая, сказал:

– Смотрите, дело ваше. А вот что касается оформления ваших документов и прописки, то поторопитесь. Сами знаете, у меня тоже начальство есть, и оно от меня требует, чтобы порядок был.

Он вышел из двора и зашагал к соседнему дому.

Лейтенант понимал, что необходимо побывать еще в трех-четырех домах, чтобы Юшевичи, если и поинтересуются у соседей, сочли его приход обычным милицейским делом. Не видел, да и не мог видеть Новиков, что, когда он находился в доме Юшевичей и разговаривал с хозяевами, через небольшую, еще не заделанную в перегородке щелку, из соседней комнаты за ним настороженно наблюдал средних лет мужчина. Это был Яков. И когда Новиков ушел, он вышел к родителям, выругался, со злостью проговорил:

– Падла лягавая! Лазит тут, помощь свою предлагает! Попался бы он мне годика четыре назад. Враз бы из него душу вытряс.

К Яшке подошла мать:

– Успокойся, Яшенька, все будет хорошо.

Ее поддержал отец:

– Никто же не знает, кем ты был при немцах. Слава богу, никого из сельчан в живых не осталось. Только ты будь поосторожней, смотри там, не лезь на рожон.

– А я и не лезу. Но ведь вам же гроши надо. Вон какую домину на мои гроши отгрохали. – Он помолчал немного и с нескрываемой злобой добавил: – Ничего, с Советами мы еще посчитаемся. – Повернулся к отцу: – Батька, давай выпьем!