Текст книги "«Кухня» НКВД"

Любченко указал при этом, что уже сейчас мы вполне можем ориентироваться на таких людей, как Криворучко – командира 2-го кав(алерийского) корпуса, Соколенко – военкома 45-го мехкорпуса, Капуловского – командира корпуса ВУЗов, которые в нужный момент целиком нас поддержат.

В этой же беседе летом 1936 года Любченко рассказал мне, что националистическая организация располагает “любыми финансовыми возможностями”.

ВОПРОС: Что это за “финансовые возможности”?

ОТВЕТ: Еще в 1935 году мне Якир говорил, что он получает от Любченко под видом средств для улучшения культурно-бытовых нужд начсостава, а фактически для нужд заговора, – миллионы рублей. Эти деньги, говорил Якир, я расходую бесконтрольно.

Любченко в беседе в 1936 году подтвердил факт финансирования Якира, отметив при этом, что военный заговор и в этой части зависит от националистов.

На мой вопрос об источниках получения средств, идущих на военный заговор, Любченко ответил с усмешкой, что “денег у нас хватает и на заговор, и на нашу организацию, и для наших друзей за кордоном”.

Рассказал мне Любченко, что он через НКФина СССР Гринько имеет неограниченные финансовые возможности и эти возможности широко используются. Он заявил: “Вот диалектика, сама советская власть дает нам средства для борьбы против нее”.

Любченко, являясь председателем СНК УССР, использовал свое положение, чтобы маскировать эти расходы, оформляя их на различные государственные нужды.

“Впрочем, – говорил Любченко, – здесь и хитрить много не надо. Я в СНК, Гринько в НКФине СССР, да и здесь в Киеве в НКФине сидят наши люди”. Кто эти люди в НКФине УССР, он не назвал.

ВОПРОС: Что еще Вам известно о роли Гринько?

ОТВЕТ: Нужно указать, что Любченко с большим уважением отзывался о Гринько. Он говорил, что “это единственная светлая голова в Московском Совнаркоме и человек пепримиримых национальных взглядов. Будет время, когда украинская история будет заключать в себе много страниц о Гринько”.

Вскользь Любченко коснулся работы Гринько в НКФине СССР, сказав, что этот человек может проделать огромную созидательную работу, но никто столько вреда не наделал Советской власти, как он в НКФине СССР, и при этом оставаясь в тени, вне серьезных подозрений.

Любченко рассказал мне, что Гринько удается сохраниться, несмотря на провалы “шумскистов” и других, что в “национальном движении” все время сохраняется преемственность и “национальное знамя”, несмотря на жестокие репрессии, передается из рук в руки. Гринько же удается сохраняться все время. Как заявил Любченко, “Гринько спрятался от Москвы в Москве”.

ВОПРОС: А в последний период времени Вы с Любченко встречались?

ОТВЕТ: Я хочу рассказать следствию о моей встрече с Любченко в июне 1937 года на съезде КП(б)У в Киеве. Нам уже было известно об аресте Тухачевского и об отмене назначения Якира в Ленинград. Любченко был очень взволнован этим, говоря, что “хорошо, если этим ограничится и мы вместо Якира имели бы Дубового, но если Ежов и здесь размотает клубочек, будет катастрофа”.

Беседа наша была очень краткой, так как мы были оба настороже, опасаясь подозрений.

ВОПРОС: С кем из участников антисоветской организации Вы говорили по вопросам заговора после арестов руководителей?

ОТВЕТ: Перед тем, как ответить на заданный мне вопрос, я считаю необходимым рассказать следствию одно важное обстоятельство.

ВОПРОС: Что это за обстоятельство?

ОТВЕТ: Я уже показывал, что мне от Якира было известно о центре военного заговора, в который, по его словам, входили Тухачевский, Гамарник, сам Якир и другие крупные военные работники.

После процесса параллельного антисоветского центра в 1936 году Якир мне указал, что “Сталин через Ежова начинает добираться до основных кадров антисоветского подполья и нависает угроза разоблачения руководства заговора”.

Из этого, продолжал Якир, нами сделаны нужные выводы: для сохранения организации и руководящего ядва, даже в случае провала центра, будут действовать в роли руководителей несколько руководящих участников заговора. Они сейчас в этих целях более тщательно зашифровываются и более осторожно привлекаются к текущей практической работе.

Якир сам назвал мне тогда некоторых участников этого руководства антисоветского военного заговора – Орлова, Славина, Кожанова. Из этого разговора с Якиром я понял, что есть еще и другие запасные участники руководства, но фамилий их мне Якир не назвал, а спрашивать об этом я считал неудобным.

В 1937 году и Амелин говорил мне о том, что имеются запасные участники руководства заговора, не называя фамилий.

ВОПРОС: Расскажите подробно о Вашей беседе с Амелиным в 1937 году?

ОТВЕТ: Во время партсъезда КП(б) У в 1937 году я беседовал не только с Любченко, но и с Амелиным. Мы говорили об аресте Тухачевского, о неожиданном вызове Якира в Москву после отмены его назначения в Ленинград.

Амелин ответил, что это чрезвычайно подозрительно и что возможен арест Якира. Тогда, заявил Амелин, “начнется разгром заговора и полетит много больших голов”.

Продолжая развивать свою мысль, Амелин заявил, что создавшаяся опасность ни в коей мере не снимает с нас обязанности продолжать подпольную работу, что если наши кадры не дрогнут, руководство даже после ареста будет обеспечено.

Я спросил Амелина, кого он имеет в виду. Он ответил, что имеет в виду запасных участников руководства заговора, и об этом он говорит, так как не сомневается в моей осведомленности от Якира.

Мы далее толковали о необходимости такого запасного руководства и его задачах в случае провала основного центра.

За день до ареста Амелина я вновь встретился с ним в приемной Наркома в Москве. Нам уже было известно об аресте Якира и других членов центра. Мы уединились и обсудили создавшееся в связи с этим положение.

Амелин высказал мысль, что обстановка создалась таковая, что необходимо всемерное усиление конспирации, осторожности в работе.

Однако мы пришли к единому выводу, что отказываться от подпольной работы нельзя, нужно только на время выждать, затем установить связи с запасным руководством и вновь развернуться.

Последовавшие аресты, начавшийся полный разгром заговора заставили меня из соображений конспирации связей с запасным руководством заговора не устанавливать.

Затем последовал мой арест.

Записано с моих слов верно, мною прочитано.

Дубовой.

Допросили: Нач. 5 отдела ГУГБ НКВД СССР

комиссар гос. безопасности 3 ранга

(Николаев)

Пом. нач. 5 отдела ГУГБ НКВД СССР

капитан гос. безопасности

(Ямницкий)

Пом. нач. 1 отд. 5 отдела ГУГБ НКВД СССР

мл. лейтенант гос. безопасности

(Казакевич)»[27]27
  Там же. Л. 62–72.


[Закрыть].

Следствие не удовлетворилось показаниями подчиненных И.Н. Дубового – П.Л. Соколова-Соколовского и В.В. Ауссема о подготовке террористического акта на К.Е. Ворошилова. Ему (следствию) важно было привязать к этому делу их начальника – И.Н. Дубового. Через два месяца после первых собственноручных показаний он пишет (23 октября) дополнения к ним. Безусловно, эти дополнения написаны по принуждению, видимо, после побоев и пыток. Свидетельством тому служит заметное изменение почерка – он стал более размашистым, каким-то неуверенным, не то, что прежде. Написание некоторых букв значительно отличается от прежнего. В тексте много исправлений (рукой Дубового), зачеркиваний, имеются добавления. Заметно чувствуется тяжесть слов, слога и т. д.

«ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ПОКАЗАНИЯ

И.Н. Дубового от 28 октября 1937 г.

В июне м-це 1936 года у меня в служебном кабинете Ауссем (замначштаба ХВО) сообщил мне, что им и Соколовым-Соколовским (нач. штаба ХВО) получено задание непосредственно от Якира о совершении террористического акта над Ворошиловым. Тут же он меня проинформировал, что выполнение этого задания поручено Рогалеву и Евгеньеву (командир 7 ск, НШ 7 ск), на что они дали свое согласие и организовывают группу. Состав группы мне неизвестен.

Террористический акт должен был быть совершен на маневрах ХВО, которые были назначены в августе м-це 1936 г. и на которые должен был прибыть Ворошилов.

Ворошилов на маневры не прибыл и теракт совершен не был.

Днепропетровская тергруппа не расформировывалась, как сообщил мне в январе м-це 1937 г. Ауссем, а сохраняет(ся) на случай приезда Ворошилова на маневры в 1937 году.

В связи с уходом Евгеньева из 7 к. возглавить группу Ауссемом и Соколовым-Соколовским было поручено Рогалеву и вновь назначенному НШ 7 ск Скрастину.

В апреле м-це 1937 г. Ауссем мне сообщил, что Днепропетровская тергруппа сформирована.

Дубовой»[28]28
  Там же. Л. 145–147.


[Закрыть].

Следующий протокол допроса И.Н. Дубового датирован 3 декабря 1937 г. И касается он вопроса, далекого, казалось бы, от политических событий тридцатых годов – он затрагивает эпизод времен Гражданской войны.

«ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

арестованного ДУБОВОГО Ивана Наумовича

от 3 декабря 1937 года.

Дубовой Иван Наумович, бывший

командующий Харьковского военного округа,

командарм 2 ранга.

ВОПРОС: Вы подали заявление на имя народного комиссара внутренних дел СССР с признанием, что Вы являетесь убийцей Щорса. Расскажите подробно об этом убийстве.

ОТВЕТ: Щорса Николая Александровича, бывшего начальника 44-й стрелковой дивизии, я убил 31 августа 1919 года.

В это время я являлся заместителем Щорса. После убийства я сменил его, получив назначение на должность начальника этой дивизии. Этого я и добивался, когда решил убить и убил Щорса.

До своего назначения заместителем к Щорсу в 44 – ю дивизию, я командовал 1-й Украинской армией, в состав которой входила 1 – я Украинская дивизия, где начальником был Щорс. Таким образом, он был в моем подчинении.

Примерно в июле м-це 1919 года 1 – ю Украинскую армию было приказано свернуть в дивизию на базе дивизии Щорса и придать ей номер 44.

Приказом 12-й армии я был назначен заместителем начальника дивизии, а начальником дивизии был назначен Щорс. Я попал в его подчинение, что крайне озлобило меня против Щорса.

Еще больше озлобился я против Щорса, когда, пробыв короткое время в дивизии, почувствовал требовательность его, стремление ввести жесткую дисциплину в частях.

Тогда-то у меня возникло твердое решение – убить Щорса для того, чтобы устранить его и занять его место. Я искал удобного случая, чтобы совершить убийство и остаться самому не скомпрометированным.

Так как Щорс был чрезвычайно храбрым, бесстрашным человеком и постоянно находился на передовых позициях, я решил использовать это для того, чтобы убить его, представив убийство как гибель Щорса от пули противника.

Так я и сделал.

31 августа 1919 года под с. Белошица (южнее Коростеня) мы – я и Щорс были на участке 3-го батальона 388 стрелкового Богунского полка, который вел бой с галичанами.

Прийдя на передовые позиции в цепь батальона, затем выдвинувшись немного вперед, Щорс приказал полку перейти в наступление. В это время противник открыл пулеметный огонь, под который мы и попали.

Мы залегли, причем Щорс лежал впереди меня шагах в 3–4 – х. Пули ложились впереди и рядом с нами. В это время Щорс повернулся ко мне и сказал: “Ваня, какой хороший пулеметчик у галичан, черт возьми!”

Когда Щорс повернул ко мне голову и сказал эту фразу, я выстрелил ему в голову из нагана и попал в висок.

Лежавший возле Щорса бывший командир 388-го стрелкового полка Квятек вскрикнул: “Щорс убит!” Я подполз к Щорсу и он у меня на руках через 10–15 минут, не приходя в сознание, скончался.

Я знал, что среди бойцов и командиров 44-й дивизии были подозрения в том, что я убил Щорса, однако конкретно никто из них никогда не мог сказать чего-либо точного против меня по этому вопросу. Так мне и удавалось все эти годы скрывать мое преступление.

ВОПРОС: Кто-нибудь знал все же, что Вы являетесь убийцей Щорса?

ОТВЕТ: Да, знал об этом Якир, которому я признался в убийстве мною Щорса.

ВОПРОС: Когда Вы рассказали Якиру об этом? В связи с чем?

ОТВЕТ: Рассказал я Якиру о том, что являюсь убийцей Щорса, в конце (первоначально в тексте протокола было написано “в начале”, но рукой Дубового это слово зачеркнуто и написано “в конце”. – Н.Ч.) 1933 года при следующих обстоятельствах.

Я уже излагал следствию, что к этому времени относится усиленная обработка меня Якиром в контрреволюционном духе, предшествовавшая вербовке меня в антисоветский военный заговор. Сейчас, когда я решил все до конца рассказать следствию, мне незачем скрывать, что Якир, знавший о моей роли в в смерти Щорса, использовал это при вербовке меня и для того, чтобы в дальнейшем крепко держать меня в своих руках.

В начале 1933 года он позвал меня к себе в служебный кабинет и заявил: “Ваня, дело плохо, на тебя есть заявления, что ты убил Щорса”. Я был буквально ошеломлен, у меня вырвалось слово “Неужели?” Якир улыбнулся и продолжал: “Эти заявления у меня, ты не бойся. Ты знаешь, я к тебе отношусь как к брату. Не волнуйся, пока мы дружим, никто тебе ничего сделает и не узнает ни о чем, но от меня только ты ничего не скрывай”.

Вслед за этим Якир вынул из ящика письменного стола два заявления двух бывших бойцов 44-й дивизии и дал их мне прочесть.

В заявлениях этих бойцы указывали, что в дивизии ходили слухи, что у меня со Щорсом были нелады, что я стремился к дискредитации Щорса, а после его смерти в дивизии были разговоры, что я убил Щорса по карьеристским мотивам. Бойцы требовали расследования.

Когда я прочел эти заявления, Якир забрал их у меня и спрятал в несгораемый шкаф.

Я был потрясен всем этим разговором и, зная отношение Якира ко мне, решил ему рассказать всю правду. Тогда-то, в этой беседе, я рассказал Якиру все, о чем я показываю выше, об убийстве мною Щорса.

Якир выслушал меня, прохаживаясь по кабинету, затем, когда я закончил свой рассказ, остановился и сказал: “Брось, Ваня, нервничать, все будет хорошо. А то, что ты убрал эту сволочь Щорса, это неплохо. Молодец, что чисто сделал. Была вот еще одна сволочь – Котовский, его тоже убрали, но не так умно, как ты”.

ВОПРОС: Что же, значит, Якир участвовал в организации убийства Котовского?

ОТВЕТ: Да. На мой вопрос Якиру: “Как убрали? Его ведь убил его адъютант – Майерчик?”, Якир ответил: “Не будем распространяться, но руку к этому делу мы приложили. Котовский убит по нашему указанию”.

Вслед за этим он в злобном тоне рассказал мне, что когда Котовский в 1919 году командовал бригадой, входившей в 45 – ю дивизию, всю славу за победы дивизии относили за счет его бригады.

“Такие разговоры, – продолжалд Якир, – были в народе и среди комсостава. Котовский хотел подмять меня, игнорировал меня, и единственное спасение было в том, что я всунул ему комиссаром Колю Голубенко, а нач(альником) штаба дивизии был у меня Илюша Гарькавый. Я, Голубенко и Гарькавый не давали ему развернуться и в бригаду больше 500 человек не давали. Однако потели мы от него сильно. Был случай, когда он отказался идти со мной к Ленинграду (т. е. к Петрограду. – Н.Ч.) на Юденича. Еле мы его уломали”.

В дальнейших наших беседах с Якиром, когда мы возвращались к вопросу о смерти Котовского, он рассказал мне (да я и сам это знал), что к Котовскому чрезвычайно враждебно относился не только он – Якир, но, как заявил Якир, и Примаков, командовавший корпусом червонного казачества, и Голубенко. Он рассказал мне, что вражда Примакова и его друзей к Котовскому доходила до того, что однажды на маневрах, когда Котовский и Примаков командовали кавалерийскими корпусами и котовцы захватили броневик части Примакова, начальник штаба корпуса Примакова – троцкист Туровский приказал стрелять в котовцев боевыми патронами. В результате разыгрался большой скандал.

Якир разжигал антагонизм между Котовским и Примаковым, покровительствуя последнему. Характерно, в частности, что уже в последние годы Якир ставил вопрос о назначении Примакова заместителем командующего войсками КВО по коннице.

К семье Котовского Якир относился враждебно, демонстративно не принимал участия в ее судьбе и принимал меры, чтобы никакой помощи жене и детям Котовского не оказывали. Он стремился всегда замолчать, смазать заслуги Котовского в победах в Гражданской войне.

ВОПРОС: Вы расскажите подробнее, как Якир организовал убийство Котовского?

ОТВЕТ: Мне это неизвестно. Якир сам мне об этом не говорил, а я не считал удобным расспрашивать.

Записано с моих слов правильно, мною прочитано.

Дубовой

Допросили: Начальник 5 отдела ГУГБ НКВД СССР

комиссар гос. безопасности (Николаев)

Пом. нач. 5 отдела ГУГБ НКВД СССР

майор гос. безопасности (Ямницкий)

Пом. нач 1 отд. 5 отдела ГУГБ НКВД СССР

мл. лейтенант гос. безопасности (Казакевич)»[29]29
  Там же. Л. 145–154.


[Закрыть].

Итак, И.Н. Дубовой в начале декабря 1937 г. сам, помимо политической статьи, взваливает на себя и чистую уголовщину – убийство человека. Зададимся вопросом – а зачем это Дубовому нужно? А может, это сделано под давлением следствия? Но в материалах предыдущих допросов такой вопрос ни разу не возникал.

Почему? Видимо, следствие не захотело обременять себя расследованием этого дела, событием давно минувших дней, хотя многие свидетели гибели Н.А. Щорса к этому времени находились в их руках, т. е. в тюрьмах НКВД, – К.Ф. Квятек, Ф.Н. Гавриченко, И.Н. Дубовой и др. А получить от них нужные следствию показания было делом «техники». А что касается истинных деталей гибели Н.А. Щорса и последующих за ней событий, то автор посчитал возможным и логичным поместить здесь подготовленный им материал на эту тему.

Кто же убил Щорса?

В сентябре 1989 г. в Москву, в Главную военную прокуратуру из г. Щорса, что находится в Черниговской области Украины, поступило письмо. Подписанное директором мемориального музея Н.А. Щорса, оно содержало ряд вопросов, касающихся судьбы командарма 2-го ранга И.Н. Дубового. А именно: 1) сохранились ли протоколы его допросов в 1937–1938 гг.; 2) какие конкретные обвинения ему были предъявлены. Но самый главный смысл запроса состоял все-таки в другом: «В музее имеются сведения о том, что на следствии Дубовой отверг все обвинения, признав, однако, себя виновным в гибели Щорса…»

Здесь, видимо, самое время сделать комментарий к сказанному выше: Иван Наумович Дубовой, как видно из приведенных в настоящем исследовании документов, под давлением следствия признавался во многих тяжких преступлениях. Потом он от них отказывался, и его «специфическими» методами и средствами органов НКВД возвращали в «лоно» прежних показаний. На заседании Военной коллегии Верховного суда СССР, т. е. в суде, он признал все обвинения в свой адрес, получив за это высшую меру наказания. А вот эпизод насчет убийства героя Гражданской войны Н.А. Щорса там не получил абсолютно никакого развития. Не вошел он и в обвинительное заключение по делу И.Н. Дубового, как не упоминается и в приговоре суда над ним.

Но давайте по порядку. Для начала – почему семьдесят лет спустя после гибели Щорса возник вопрос о виновниках его смерти? Как увязывается данный факт с существом обвинений, выдвинутых против И.Н. Дубового в 1937–1938 гг.? И вообще – откуда ветер дует?

А дело, оказывается, в том, что в последнее время историки, чаще всего так называемые историки-любители, в погоне за сенсацией пытаются утверждать, что Н.А. Щорс в конце августа 1919 г. был убит не пулей из неприятельского пулемета, а застрелен своими же по приказу Реввоенсовета 12-й армии. И убит он был якобы за проявления украинского национализма и нежелание выполнять приказы командования армии, состоявшего, по его словам, из бывших генералов и офицеров.

Из серьезных работ на эту тему наибольший интерес, на наш взгляд, представляет очерк Юлия Сафонова и Федора Терещенко «Шел под Красным знаменем…», опубликованный в 1990 г. в военно-политическом альманахе «Пульс» (выпуск третий). А также глава-расследование «Откуда вылетела пуля» из книги Николая Зеньковича «Тайны московских смертей». Хотя, говоря о последнем материале, сразу задаешь автору вполне резонный вопрос: «А при чем тут Кремль и начдивы Щорс и Дубовой?» Как-то вроде не в «ту степь» подался Зенькович, включив в свою книгу сюжет о тайне гибели начдива Щорса. Уж по каким там параметрам им подбирались герои его расследований, но к числу «кремлевцев» почему-то отнесены Григорий Котовский и Николай Щорс. Ну да ладно там Григорий Орджоникидзе и Сергей Киров, Михаил Фрунзе и Валериан Куйбышев, Берия и с определенной натяжкой маршал Кулик, непродолжительное время бывший заместителем наркома обороны. Но при чем здесь Щорс и Котовский, обычные командиры соединений Красной армии? Следует со всй определенностью сказать, что, исходя из названия книги, очерки об этих людях искусственно притянуты, они явно там «не по циркулю». Видимо, Зенькович крайне прельстился занимательностью фабулы рассказа о них и, не желая расставаться с ними, специально поместил их в середину книги – чтобы не так резко выбивались из общего ряда.

Итак, Николай Зенькович, проведя «расследование», открытым текстом называет убийц двух военачальников – Котовского и Щорса. Если в первом случае однозначно это некий Мейер Зайдер-Майорчик, то во втором случае автор недвусмысленно подводит читателя к выводу, что таковым являлся Иван Дубовой. Но очень уж шаткая у него получилась конструкция, готовая развалиться на части при мало-мальски аргументированной критике. К тому же данная глава есть добросовестный пересказ того, о чем уже поведали читателю вышеупомянутые Ю. Сафонов и Ф. Терещенко. Справедливости ради заметим – пересказ с небольшими добавлениями и комментариями автора. Поэтому, продолжая разговор о тайне гибели начдива Щорса, за основу его возьмем материал Сафонова и Терещенко. К остальным публикациям по данной проблеме будем обращаться по мере необходимости.

А теперь о том, откуда дует ветер. Сазонов и Терещенко ссылаются, как на первоисточник, на книгу «Повесть о полках Богунском и Таращанском», написанную бывшим бойцом щорсовской дивизии Дмитрием Петровским. Там утверждается, что пуля угодила в голову начдива уже после того, как замолчал вражеский пулемет у железнодорожной будки, будучи уничтоженным снарядами батареи Хомиченко. Авторы очерка называют литературный труд Петровского (он издан в Москве в 1947 г.) документальной книжкой. Да, действительно, книжкой этот материал, безусловно, именовать можно, но документальной – только отчасти. Мы говорим «отчасти» потому, что все-таки там речь идет о событиях, действительно имевших место, о реально существовавших полках и их командирах – Щорсе, Боженко и других. И Хомиченко на самом деле был прекрасным артиллеристом, а его поговорку «Из двух как из четырех» (имеется в виду пушек) знала вся дивизия. Однако по своей структуре и форме подачи материала это все-таки художественное произведение, где автор, по законам жанра, имеет полное право на выдумку сюжетов, на любые повороты в их развитии. Что Петровский и использовал в полной мере.

А если же это документальный труд, то где тогда ссылки на источники? В самом деле, выдвигая тягчайшее обвинение в преднамеренном убийстве подчиненным своего командира, да еще во фронтовой обстановке, нельзя же серьезно воспринимать аргументы типа «кто-то где-то что-то сказал». А у Петровского достаточно много безымянных героев. Например, в течение всего повествования так и не узнаешь, кто же эти неизвестные помощник начальника дивизии и командир полка, в боевых порядках которого находился Н.А. Щорс в момент своей гибели. А если так, то какой же это документальный материал? Конечно, люди сведущие понимали и понимают, что под первым лицом подразумевается Иван Дубовой (автор только один раз назвал Бородовым), а под вторым – Казимир Квятек. Но то люди сведущие, которых не так уж и много, а между тем книга была в первую очередь предназначена для массового читателя, который этих тонкостей, естественно, не знал и знать не мог.

Названные лица находились рядом со Щорсом в минуты его смерти. А чудовищное по своей сути заключение о том, что «пуля, сразившая Щорса, вошла ему в затылок и вышла в висок», звучит как приговор: «Его убили свои, стреляли сзади». Все это означало, что в число подозреваемых попадал любой из тех, кто располагался вблизи начдива. Ничтоже сумняшеся, исходя только из расхожего житейского принципа: «А кому это выгодно?» – Дмитрий Петровский подводит читателя к простому, казалось бы, выводу, что таковым мог быть только заместитель Щорса.

Человек, сведущий в военной области, тем более побывавший в боевой обстановке, под огнем противника, а уж кадровый военнослужащий тем паче, хорошо знает, кто обычно сопровождает прибывшего в полк (или батальон) командира дивизии. В реальной жизни эти люди все время находятся рядом с ним, докладывают ему, отвечают на вопросы и выслушивают его указания. Так было во все времена, так есть сегодня и так будет, несомненно, в будущем. То есть если не на 100 % сопровождающих, то по крайней мере большая их часть все это время не сводит глаз с высокого начальства, а потому допустить, чтобы начдив Щорс длительное время пребывал в безвестности и вне видимости окружавших его командиров – полнейший абсурд. Тем более, что он находился в одной боевой цепи с красноармейцами роты, готовой атаковать позиции противника. И бойцы знали, что в их рядах уважаемый ими начдив.

Хотя сказанное ниже звучит кощунственно и цинично, но пусть каждый читающий эти строки всего на минуту представит себя в роли одного из сопровождающих – возможного убийцы начдива Щорса. При этом совершенно не зная, сколько человеческих глаз наблюдают за его действиями. В таких условиях направлять оружие (винтовку, револьвер, наган) в сторону товарища, тем более прицеливаться в его голову, когда справа и слева вооруженные люди, – это, согласитесь, значило наверняка подписание себе смертного приговора. Однако никто из названных лиц добровольно не собирался умирать, каждый из них мечтал дожить до победы над буржуями и участвовать в строительстве новой жизни – без угнетателей и угнетенных.

Книжка Д. Петровского вышла в 1947 г. – спустя десять лет после ареста «врага народа» И.Н. Дубового. Об аресте последнего знали многие, и поэтому, по сложившейся тогда практике, каждый обыватель мог бросить в него камень. Так же как и в Казимира Квятека, в Федора Гавриченко, подвергшихся репрессиям в 1937 г. Именно таким камнем и явилась книга Д. Петровского, которую некоторые «доброхоты» превозносили и ныне поднимают до высоты бестселлера, смело опровергающего официальную версию гибели Н.А. Щорса.

Сазонов и Терещенко причисляют Дмитрия Петровского к узкому кругу лиц, знающих правду о смерти Щорса. При этом, однако, не называют имени других щорсовцев, сторонников версии «его убили свои». Как, впрочем, не называет их и сам Петровский. Хотя Сазонов и Терещенко, разворачивая свою концепцию, все время имеют в виду конкретную, небольшую по численности, группу ветеранов-однополчан Щорса и Дубового, не согласных с общепризнанной версией гибели начдива-44.

И уж совсем их (Сазонова и Терещенко) удивила (как, очевидно, и Петровского) реакция читателей книги о полках Богунском и Таращанском – она получилась крайне негативной. Как оказалось, многие участники Гражданской войны, в том числе и большинство ветеранов 44-й Киевской стрелковой дивизии, гневно осудили ее появление. Считать при этом, что такое осуждение было кем-то «сверху» срежиссировано и заранее организовано, будет по крайней мере неразумно. А кто в книге выставляется в качестве предполагаемого убийства начдива? Его помощник (читай – Дубовой), якобы день и ночь мечтавший о том, как бы устранить с дороги Щорса и взять власть в свои руки. Петровский об этом говорит почти напрямую, подвигая читателя к данному выводу.

И выходит, что против такой трактовки событий дружно выступили прежде всего читатели книги. Они были противниками произвольного жонглирования фактами из истории 1-й Украинской и 44-й стрелковых дивизий, против огульного обвинения помощника Щорса, т. е. И.Н. Дубового. Особенно удивительно следующее – к тому времени все ветераны дивизии знали о том, что Дубовой арестован как участник военного заговора, что он официально объявлен врагом народа, а это как нельзя лучше способствовало подтверждению версии об убийстве им Щорса. Ведь, действительно, что еще можно ждать от такого человека – как он был врагом, так врагом и остался! Только искусно маскировался, прикидывался, называя себя другом Щорса!.. Так, по крайней мере, могли рассуждать люди, прочитав творение Дмитрия Петровского.

Но не тут-то было! Ветераны дивизии, особенно те из них, кто лично знали Щорса и Дубового, не захотели принять подобную трактовку одного из трагических событий Гражданской войны на Украине. Петровский же, напротив, такой поворот посчитал своей удачей, так сказать, творческой находкой. А вот читатели не захотели поддержать его. Не захотели, и все тут!.. Рассудив, очевидно, что никакой особой тайны в смерти Щорса не существует. Такое вот единодушие и является четким и определенным ответом не только Петровскому, но и Сазонову с Терещенко, преследующим, по сути, ту же, что и Петровский, цель – обвинить И.Н. Дубового в смерти Н.А. Щорса. И хотя на некоторых страницах их очерка речь идет о предположении, что убить начдива 44-й мог и политкомиссар 12-й армии П.С. Танхиль-Танхилевич (в дальнейшем для краткости – Танхилевич), но делается это как-то вяло, очень неуверенно и с большим сомнением. Тогда как относительно Дубового – тут крен в сторону обвинения весьма основательный. Здесь даже все нестыковки трактуются не в пользу обвиняемого. Одним словом – виновен!.. Рефрен таков: как же ему не быть злобным и мстительным – еще совсем недавно был командармом и начальником Щорса, а тут в одночасье оказался у него в подчинении. Дескать, как подобное пережить и стерпеть!..

Для справки отметим, что в 1-й Украинской советской армии (ранее она именовалась группой войск Киевского направления), куда входила дивизия Щорса, И.Н. Дубовой был начальником штаба с февраля по апрель 1919 г. В мае – июне того же года он исполнял обязанности командарма – ввиду отпуска С.К. Мацилецкого, получившего его для лечения.

Продолжая тему о резкой смене служебного положения военачальников Красной армии в годы Гражданской войны, отметим, что подобная картина наблюдалась сплошь и рядом. Такое бывало нередко: сегодня командарм, а завтра начдив! И ничего, командовали, неплохо руководили. Не стрелялись и не вешались, не убирали с пути тех, кто пришел им на смену. А если же следовать логике автора книги о полках Богунском и Таращанском, то тогда в разряд потенциальных убийц можно занести таких военачальников РККА, как командармы 1-го ранга И.П. Белов и И.Ф. Федько, командармы 2-го ранга П.Е. Дыбенко и М.К. Левандовский, комкоры М.И. Василенко и Е.И. Ковтюх, комдивы П.Е. Княгницкий и Ж.К. Блюмберг, которые в свое время командовали армиями, а затем стали начальниками дивизий. Некоторые из них в свое время были даже главкомами и командующими фронтами. При соответствующих реорганизациях часть командармов становились начальниками штабов армий, уступая место быстро растущим и более энергичным бывшим своим подчиненным. Что ж теперь, подозревать каждого из них в наличии грязных намерений в отношении своего преемника? Если так рассуждать, то получается чушь какая-то несусветная.