Текст книги "Брестские ворота"

– На перекрёстке Васильев… Он тоже капитан… – связист судорожно сглотнул слюну.

– Вот и отлично. На два вопроса ответил и иди себе, – капитан лучезарно улыбнулся. – Забирай оружие и топай!

– Правда?..

Парень зачем-то встал на четвереньки, подобрал карабин и, поднявшись на ноги, неуверенно зашагал вдоль провода, поминутно оглядываясь назад.

– Иди, иди, не бойся! – выкрикнул капитан и вдруг, вскинув пистолет, выстрелил красноармейцу в затылок.

Боец дёрнулся, раскинул руки и медленно-медленно упал на спину.

– Вот так-то лучше, – хмыкнул капитан и спокойно сунул ТТ назад в кобуру.

Деловито оглядевшись по сторонам, он задержал возле себя одного из пришедших с ним, а остальным приказал:

– Всем в машину! Приготовиться к маршу…

Дождавшись, когда все убежали, капитан достал из сумки карту, бегло просмотрел её и довольно пробормотал:

– Как я и думал… Точки четырнадцать и девять, – он пнул ногой оставленный связистом телефонный аппарат, а потом распорядился: – Ганс, соединяйся с мостом. Будем говорить с русскими капитанами… – и мнимый энкаведист коротко хохотнул.

Специальные клещи щёлкнули, и только что сделанная скрутка распалась на две части, одна из которых оголённым кончиком была снова прижата к клемме телефонного аппарата. Капитан сам взял трубку и, услыхав ответ связиста, заорал в микрофон:

– Мост?.. Мост!.. Капитана Большакова!.. Что?.. Сейчас подойдёт?.. Некогда ждать! Передайте, у нас бой! Немецкие танки прорвались и заходят вам в тыл! Немедленно отходите!

Капитан сам сорвал провод с клеммы и удовлетворённо хмыкнул:

– Давай второй.

Его напарник, сидевший на корточках возле аппарата, сноровисто подсоединил вторую часть обрезанного провода к клемме и доложил:

– Готово!

Капитан выждал ответа связиста с другого конца и закричал:

– Перекрёсток?.. Капитана Васильева к аппарату!.. Как нет на КП? – Он ткнул ногой своего напарника, и тот, уставив ППД в небо, дал очередь. – Слышишь?! У нас бой!.. Немецкие танки прорвались через мост и заходят вам в тыл! Отходите немедленно!

Его напарник дал ещё одну очередь, и капитан, обрывая разговор, снова сорвал клемму. После этого зачем-то пнул ставший ненужным телефонный аппарат и с усмешкой сказал напарнику:

– Всё, Ганс, идём, здесь больше делать нечего…

Они быстро прошли на опушку, где уже урчала мотором готовая к отъезду полуторка. Ганс сел в кабину, а капитан забрался в коляску мотоцикла и махнул рукой:

– Поехали!..

По этому сигналу М-72, а за ним, еле ползущий по бездорожью грузовик выехали на шоссе, и, дав газу, на приличной скорости понеслись вперёд, то и дело обгоняя попутные машины. Минут через двадцать такой гонки они оказались на совершенно пустынном шоссе, а когда впереди обозначился приказывающий остановиться пост, капитан, не выходя из коляски, замахал обеими руками:

– Отходите!.. Отходите!.. За нами гонятся немецкие танки! – после чего и мотоцикл и полуторка беспрепятственно проскочили мимо оторопевших красноармейцев.

По знаку капитана полуторка задержалась у обочины, а сам он на своём мотоцикле проехал дальше и, едва увидев лихорадочно окапывающихся бойцов, закричал им:

– Товарищи!.. Где ваш начальник?

Ему показали куда-то в тыл, и он, проехав ещё немного, увидел небольшую группу командиров, которые, стоя прямо на шоссе, что-то решали и одновременно показывали пробегавшим мимо бойцам направление движения. Было ясно, что часть срочно меняет позицию, и «энкаведист», подъехав ближе, крикнул:

– Кто командир?

– Ну, я командир – высокий, чуть сутулящийся капитан посмотрел на остановившийся рядом мотоцикл. – А вы кто?

– Я командир спецотряда НКВД, – не вылезая из коляски преувеличенно громко, так чтоб слышали и идущие мимо красноармейцы, представился «энкаведист». – Нас на дороге перехватили немецкие танки. По моим соображениям, идут сюда!..

– Странно, – командир пожал плечами и достал карту. – Покажите, где вы видели немецкие танки?

«Энкаведист» вылез из коляски, подошёл ближе, уставился на карту, вроде как что-то соображая, и тут к ним подбежал запыхавшийся посыльный. Ещё не успев встать «смирно», он доложил:

– Товарищ капитан! Немецкие танки вышли на перекрёсток!

– Что?.. – быстро переспросил командир, и тут на шоссе показалась отставшая было полуторка, вокруг которой гурьбой бежали «энкаведисты», суматошно выкрикивая на бегу:

– Немцы!.. Немцы!.. За нами гонятся немцы!..

– Окружили!.. Нас окружили!.. – дурным голосом заорал «капитан энкаведист» и прыгнул в коляску.

Мотоцикл сорвался с места, развернувшаяся полуторка, куда на ходу попрыгали другие «энкаведисты», быстро покатила следом, и они умчались, оставив позади себя паническую растерянность, потому что чуть дальше на шоссе и впрямь показались идущие от перекрёстка и стреляющие из пулемётов немецкие танки…

* * *

Бравурная музыка то и дело сотрясала своими аккордами узорчатую ткань под крученой декоративной решёткой мощного динамика. Сверхчувствительный радиоприёмник специального назначения был настроен на Берлин, откуда немцы как раз передавали очередное правительственное сообщение.

Громко звучавший марш то и дело прерывался коротким выступлением диктора, который сообщал сначала о количестве сбитых русских самолётов, потом начал перечислять взятые немецкими войсками города и напоследок сообщил о захваченных трофеях и количестве пленных.

В небольшой комнатке, где стоял радиоприёмник, находилось несколько молчаливых офицеров, которые внимательно слушали передачу, а один из них делал короткие пометки. Напоследок прозвучал фанфарный сигнал, и передача закончилась.

Офицеры молча переглянулись, а потом старший из них, полковник, выключил приёмник и, когда светящийся лимб погас, негромко, ни к кому, собственно, не обращаясь, сказал:

– Впечатляет… Продвижение быстрое, занятые территории обширны, успех немецких войск несомненен…

После этого полковник неспешно прошёлся по комнате, посмотрел на часы и, пробормотав вполголоса: «Пора…», – взял с приставного столика лежавшую там кожаную папку, вложил туда пометки, сделанные во время радиопередачи, и, не сказав больше ни слова, вышел из комнаты.

Пройдя длинным коридором и ответив на приветствие дежурного офицера, сидевшего у дверей, полковник, войдя в кабинет, остановился у входа. Премьер-министр Великобритании сэр Уинстон Черчилль сидел за рабочим столом с неизменной «Гаваной» во рту и просматривал морскую сводку. На столе премьера высился традиционно-старинный письменный прибор, где главным украшением было массивное пресс-папье с ручкой в виде птичьей головы. Да и само убранство кабинета не поражало: кроме стола и пары кресел заслуживала внимания только большая стратегическая карта Англии, занимавшая всю боковую стену.

Черчилль досмотрел бумагу до конца, зачем-то отчеркнул ногтем проставленную в конце цифру тоннажа, потопленного немцами за истекшую неделю, и только тогда обратил внимание на полковника:

– Сводка готова, колонель?

– Да, сэр, – коротко ответил полковник и положил папку на стол премьеру. – Тут официальное сообщение и анализ агентурных данных…

– Посмотрим… – Черчилль бегло перелистнул бумаги, лежавшие в папке, и спросил: – Ваши выводы?

– Сэр, я бы не слишком верил сообщениям Берлинского радио, но расшифровка радиоперехватов подтверждает их. Общий вывод: пока обстановка складывается не в пользу русских.

– Да, к сожалению, это так, – согласился Черчилль и, ещё раз просмотрев бумаги, отпустил полковника.

Дождавшись, когда начальник информационной службы выйдет из кабинета, Черчилль поднялся из-за стола и неспешно стал собираться. Сегодня он мог себе позволить несколько расслабиться и провести вечер дома, в кругу семьи.

На улице премьер-министра ждал большой тёмно-синий «бентли», приткнутый к самому тротуару. Черчилль вышел в сопровождении всего одного охранника в штатском, который вдобавок, как бы в предвидении возможного дождя, держал над головой премьера низко опущенный раскрытый зонт.

Никто из прохожих даже не обратил внимания на господина, садившегося в авто. Черчилль нырнул в гостеприимно раскрытую дверцу, и почти сразу автомобиль, даже не подав сигнал клаксоном, отъехал от тротуара.

Охранник же, закрыв зонт, будто бы глазея на прохожих, ещё немного постоял на тротуаре, а потом скрылся за обычной дверью, похожей на обычный вход в бомбоубежище. Именно здесь теперь, с началом войны, скрывалась резиденция самого премьер-министра, о которой знал весьма ограниченный круг лиц.

Тем временем мощный представительский лимузин выехал за город и, легко глотая милю за милей, покатил, чуть покачивая на мягком заднем сиденье предвкушающего отдых, но тем не менее и здесь погружённого в размышления сэра Уинстона Черчилля.

Ему припомнилось, с каким облегчением он вздохнул, узнав 22 июня о начале немецкого наступления, положившего конец неопределённому положению. И именно полное понимание того, что произошло, заставила сэра Уинстона выступить с речью.

Сейчас, анализируя полученную сводку о состоянии дел на Восточном фронте, сэр Уинстон ещё раз сопоставил их с постулатами своей речи, произнесённой по радио уже вечером 22 июня. Нет, он не отрекается от полного неприятия коммунизма, но сейчас Гитлер является главным общим врагом, и потому он, Черчилль, сдержит обещание всемерной помощи воюющей России…

Под эти размышления час дороги до загородного поместья прошёл незаметно, и дома уже несколько отдохнувший и приободрившийся Черчилль первым делом переоделся в свой любимый костюм «сирены» – так в домашнем кругу назывался голубой просторный комбинезон на молниях – и, наполнив бокал бренди, принялся расхаживать по кабинету, то и дело пригубляя неизменный «Хайн».

От этого занятия Черчилля отвлёк лающий звук автомобильного клаксона, донесшийся со двора. Сэр Уинстон усмехнулся – не иначе как старый добрый друг Арчи примчался на своём старомодном «остине», чтобы накоротке обсудить ситуацию.

Премьер не ошибся. Уже через пару минут в дверях кабинета возник дворецкий, и Черчилль, так и не дав тому раскрыть рта, быстро спросил:

– Сэр Арчибальд?

– Так, сэр, – дворецкий важно наклонил голову.

– Проси… – кивнул Черчилль и, отхлебнув очередной глоток бренди, сунул в рот дымящуюся сигару.

Сэр Арчибальд, сухой и порывистой, как всегда стремительной походкой вошёл в кабинет и, плюхнувшись в кресло, первым делом заявил:

– Уинни, я на минутку…

Услыхав это, Черчилль улыбнулся. Сколько он помнил Арчи, а они впервые встретились ещё во время учёбы в «армейском классе», тот всегда начинал свои пространные рассуждения именно с этой фразы. И друг Арчи остался верен себе. Он чуть повозился в кресле и заявил:

– Уинни, я слышал сообщение из Берлина…

– Я тоже, – Черчилль кивнул и на минуту отложил сигару.

– Я сразу же позвонил на Даунинг-стрит, узнаю, что ты дома и, извини, не удержался и примчался к тебе в Чекерс.

– Я вижу, – Черчилль усмехнулся и снова взял сигару.

– Но это же ужасно, Уинни! – Сэр Арчибальд так разволновался, что даже привстал в кресле. – Ведь если даже предположить, что Геббельс наполовину врёт, результат ошеломляющий!

– К сожалению, на этот раз Геббельс говорит правду, – Черчилль сердито пыхнул сигарой и принялся ходить по кабинету. – Я подтверждаю: результат из рук вон плох.

– Но это же значит… – сэр Арчибальд осел в кресле, – что приграничное сражение проиграно и немцы наступают в глубь страны.

– Именно так, – внешне спокойно подтвердил Уинстон.

– Но почему? – растерялся Арчи. – Ты сам говорил, что русские хорошо вооружены.

– Видишь ли, на мой взгляд, – Черчилль усиленно задымил сигарой, – к этому привела ошибочность и тщетная хладнокровность расчётов русских и, я думаю, незнание истинного положения. Они, похоже, не верили, что Гитлер решится напасть на них. Если же их разведка знала об этом, то им следовало заранее предпринять необходимые шаги.

– Я удивляюсь твоему спокойствию, Уинни! – всплеснул руками сэр Арчибальд. – Ведь Гитлер добился такого успеха…

– Что делать, Арчи, что делать… – Черчилль пожал плечами. – Война, к сожалению, это список ошибок. Кстати, ты помнишь старую карикатуру на русских времён Крымской войны, которую мы рассматривали с тобой, ещё когда учились в армейском классе? Там где были львиные головы. Ты, помнится, тогда здорово смеялся.

– А-а-а, это там где русский солдат был изображён с головою льва, а генерал вовсе без головы?.. – улыбнулся Арчи. – Конечно, помню.

– Так вот, – Черчилль вынул изо рта сигару и помахал ею в воздухе. – Генералы во время войны проходят жёсткий отбор, и прольётся немало крови, прежде чем определится лучший. А солдаты, они защищают свой дом, свои семьи и свой уклад. Они будут воевать, Арчи.

– Согласен, – кивнул сэр Арчибальд. – Считаю, с военной точки зрения ты прав. А если посмотреть с политической?

Сэр Арчибальд заседал в парламенте, и его стремление повернуть вопрос из военной в политическую плоскость было понятным.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Черчилль.

– Я опасаюсь, Уинни, что Сталин, почувствовав, что под ним зашаталось кресло, а в случае военного поражения так и будет, решится заключить мир с Гитлером. Конечно, ему придётся пойти даже на территориальные уступки, но это возможно, Уинни.

– В принципе да, – после короткого раздумья согласился Черчилль. – Но ты сбрасываешь со счетов личность Гитлера. В своей политике он исповедует принцип верности обещаниям. Плюс вдобавок его расовая теория о неполноценности славян и стремление захватить их земли…

– Но, Уинни, теория – это теория, а политика это нечто другое, – возразил Арчи. – На определённых условиях они могут договориться…

– Нет, – с сомнением покачал головой Черчилль и поинтересовался: – Арчи, ты что-нибудь слышал о линии А-А?

– Нет, – оживился сэр Арчибальд. – А что это?

– А то, что по последним данным в окружении фюрера царит эйфория, и он поговаривает об окончании войны на линии Архангельск – Астрахань.

– Так… – покачал головой сэр Арчибальд. – Если принять во внимание стремление японцев захватить Сибирь, следует вывод: Сталин на такие условия не пойдёт и будет воевать до последнего…

– Вот и я так считаю, – согласился со старым другом Черчилль и снова пыхнул сигарой…

* * *

Стратегическое шоссе, ведущее через лес, было пустынным. В нескольких местах на обочине слабо дымили догоравшие после недавней бомбёжки грузовики, но основной поток отступавших уже прошёл, и на дороге лишь кое-где ещё виднелись одинокие фигуры.

Последними тянулись двое смертельно усталых бойцов, упрямо волочивших за собой «максим». Одним был здоровяк Федька Медведь, а второго – худого, но жилистого, звали Яшка Соломин. Одной рукой держась за хобот, они тащили пулемёт, а в другой каждый нёс ещё по два цинка снаряжённых пулемётных лент.

Красноармейцы шли из последних сил, но при этом Медведь молча шагал, по-бычьи наклонив стриженную под «ноль» голову, зато Яшка, тоже уставший донельзя, непрерывно балагурил:

– Нет, Федя, ты мне скажи, зачем мы его тащим? – Соломин в сердцах сильнее дёрнул за хобот, и пулемёт, подскакивая на выбоинах, покатился чуть быстрее. – Давай поставим вон под те кустики и пойдём себе…

– Ага, а военному трибуналу ты что скажешь?.. За потерю оружия… – неожиданно добродушно прогудел Фёдор.

– Да где ты, Федя, тот трибунал видел? – Яшка мотнул головой, показывая на пустынное шоссе.

– На тебя найдётся, – всё с той же интонацией отозвался Фёдор.

– Ну ладно, – притворно согласился Яшка. – Тогда придём и скажем, бомбой как шарахнуло…

– А мы контуженные, да? – криво усмехнулся Фёдор.

– Нет, Федя, мы с тобой чокнутые, – начал было Яшка, но тут же оборвал себя на полуслове, потому что рядом на обочине шевельнулись кусты, и тихий голос, долетевший оттуда, позвал:

– Товарищи…

– Это ещё что за цабе?.. – удивлённо протянул Яшка, глядя, как из кустов вылезает тщедушный красноармеец.

А тот, подойдя почти вплотную к пулемётчикам, неожиданно спросил:

– Товарищи, вы отступаете?

– Нет, к Берлину подходим! – зло огрызнулся Яшка.

– Я не о том… Другие же бегут… – вполне здраво пояснил боец и, двумя руками перехватив почему-то бывший при нём скрипичный футляр, коротко выдохнул: – Можно мне с вами?

Пулемётчики удивлённо переглянулись, и Яшка, только теперь углядев семитские черты бойца, фыркнул:

– Смотри, Федя, жидок с балалайкой…

– Это не балалайка, это скрипка… – уточнил странный красноармеец.

– Один хрен, не стреляет, – ругнулся Яшка и грубо кинул: – Ты вообще кто такой?

– Я?.. Я Борис Вайнтрауб… Меня призвали, а я консерваторию кончал, и меня в самодеятельность определили. Мы с концертом выступали, а тут началось…

– Где ж остальные балалаечники? – насмешливо поинтересовался Яков.

– Не знаю, – скрипач мелко затряс головой. – Нас уже мало оставалось, машину разбомбило, мы пешком шли, а тут налёт, я испугался, убежал в лес, а когда вернулся, никого…

– Хватит ныть. Раз боец – воевать надо… – внезапно вмешался Фёдор и, повернувшись к Якову, сказал: – Отдай ему цинки, подносчиком будет…

Это решение было принято безропотно, и через пару минут Фёдор с Яковом уже веселее тащили пулемёт, а за ними, с четырьмя связанными попарно и для удобства повешенными на плечи цинками едва поспевал отыскавший попутчиков Борис…

Так они прошагали ещё примерно с километр, и вдруг Медведь зло выматерился:

– Всё, туды его растуды, не пойду дальше!

– Федя, ты чего это?.. – всполошился Яшка.

– А того, что позиция хорошая, – Медведь показал на крутой изгиб дороги. – Поставим «максима» за кустами, и как немцы на своих мотоциклах появятся, мы им и дадим!

– За кустиками, говоришь?.. – Яшка почесал затылок. – Хорошо, как их разведка на мотоциклах появится или вдруг пешком топать будет, тогда, ясное дело, годится, а ежели, Федя, танк будет?

– Тогда мы лесом уходить будем, – твёрдо заявил Медведь и стал устанавливать пулемёт.

– Лады, – кивнул Яшка и протянул руку к цинку, висевшему на плече у Вайнтрауба. – Жидок, давай ленту, я заправлять буду…

– Сейчас я… сейчас… – Борис неумело начал открывать цинк и одновременно попросил: – Только, пожалуйста, не зовите меня жидок, у меня же имя и фамилия есть…

– Да, а с чего так? – делано рассмеялся Яшка. – Тут, в бывшей Польше, всех евреев жидами зовут, и ничего. И потом, Боря, фамилия у тебя больно неудобная Вайн…Вайн…трауб… Язык сломать можно.

– Почему? – вполне искренне удивился Борис. – В концерте всегда легко произносили…

– То в концерте, а тут, парень, и бой случиться может. А пока твою фамилию выговоришь, «максим» пол-ленты сожрёт, или… – Неожиданно Яков сердито прищурился: – Может, ты к своим скрипачам назад хочешь?

– Нет, – Борис решительно замотал головой. – Я присягу давал, я воевать буду, правда…

– Ты смотри, Федя, какой храбрый третий номер попался… – Яков подмигнул Медведю и повернулся к Борису. – Только тогда, парень, извини, в бою твою фамилию тянуть некогда. Я того и гляди под горячую руку сорвусь. И опять же жидок, оно вроде как ласково…

– Ну, если в бою… – с сомнением протянул Вайнтрауб и осторожно спросил: – А просто Боря нельзя?

– Чудак-человек, – развёл руками Яшка. – В любой роте Борек хоть пруд пруди, и опять же бойцов по фамилии называть принято…

– Ну ладно, если под горячую руку – пусть, – со вздохом согласился Вайнтрауб и в первый раз после их встречи улыбнулся.

Пока Яков трепался, он справился с цинком, вытащил оттуда снаряженную ленту, и Яшка сноровисто заправил её в приёмник.

– Готово, Федя! – он ласково хлопнул пулемёт по затыльнику.

– Готово, значит, готово… – прогудел Медведь и, взявшись за ручки, повёл стволом из стороны в сторону, уточняя сектор обстрела.

Покончив с этим нужным делом, Медведь проверил, как стоит пулемёт, потом удовлетворённо хмыкнул и решительно заявил:

– Вы, робя, пока, значит, отдыхайте, а я сторожить буду. Потом если что, сменимся.

– Федя, а поесть бы чего-то, – притворно заныл Яшка.

– Кухня приедет, поедим, – отрезал Фёдор и заглянул в прицел.

– Ага, жди, приедет… – пробурчал Яшка и стал устраиваться поудобнее.

Звук мотоциклетного мотора, внезапно повисший над дорогой, заставил притаившихся пулемётчиков встрепенуться. Вполголоса матерясь, Медведь припал к «максиму», но тут чутко вслушивавшийся Яшка тронул его за плечо.

– Федя остынь… С нашей стороны кто-то перхает…

И точно, звук нарастал не спереди, откуда ждали немецкую разведку, а сзади, где вроде бы должны были быть свои. Ещё через минуту из-за поворота неспешно выкатил одноместный «Иж» и было видно, как мотоциклист, наклоняясь к рулю, немного вытягивается вперёд, словно заранее пытаясь увидеть, кто скрывается за поворотом шоссе.

Углядев на воротнике его гимнастёрки рубиновый отблеск «кубарей», Яшка сорвался с места, выскочил на дорогу и замахал руками.

– Стой!.. Стой!

Мотоциклист, им оказался не боец, а командир, послушно притормозил и, не слезая с седла, настороженно бросил:

– В чём дело?

– Товарищ старший лейтенант, – Яшка привычно вытянулся. – Дальше нельзя, там немец…

– Немец?.. Откуда? – недоверчиво переспросил командир, но, увидав высунувшихся из кустов Вайнтрауба и Медведя, деловито спросил: – Вас сколько тут?

– Трое. Пулемётный расчёт. Мы в засаде, ждём разведку немцев, – чётко доложил Яков.

– Из какой части? – быстро уточнил командир.

– Из разных… – Яшка немного замялся и пояснил: – Мы двое из пульвзвода, а подносчик вообще из музыкальной команды…

– Музыкант? – удивился командир и поинтересовался: – Кто ж вас сюда в засаду определил?

– Мы сами, товарищ старший лейтенант, – твёрдо ответил Яшка. – Знаете, надоело бегать…

– Говорите, бегать надоело? – было видно, что ответ несколько озадачил командира, но он сразу перешёл к делу: – Откуда бежали?

– От перекрёстка, – неуверенно ответил Яшка и, видя, что командир достаёт из сумки карту, кивнув на кусты, предложил: – Вы их лучше спросите, я в карте не очень…

– Ладно, зови и их, – согласился командир и стал раскладывать карту на бензобаке мотоцикла.

По Яшкиному знаку Фёдор и Борис поспешно вылезли из кустов и подошли к мотоциклу.

– Ну, бойцы, смотрите, мы сейчас здесь, – командирский палец упёрся в край чёрной линии, обозначавшей шоссе. – А вы откуда удираете?

Вайнтрауб сразу замотал головой.

– Товарищ старший лейтенат, нашу команду где-то за километр отсюда бомбили…

– Ясно. А вас? – командир требовательно посмотрел на Медведя.

– Мы, товарищ старший лейтенант, перекрёсток обороняли, – прогудел, переминаясь с ноги на ногу, Медведь.

– Этот? – командир посмотрел на карту и заключил: – Похоже этот, тут других нет… Это что ж вы почти двадцать вёрст «максим» тащили?

– Ну да, – кивнул Медведь. – Мы в обороне стояли, и вдруг сзади крик: «Немцы, немцы! Окружают!», и энкавэдэшники на машинах откуда-то взялись и тоже кричат…

– А ваш командир что? – на лице старшего лейтенанта промелькнула злая гримаса.

– Так он оборону сразу разворачивать начал, – степенно пояснил Медведь. – А тут как раз немец с тыла танками по нас как дал, ну и…

– Понятно… – протянул старший лейтенант, по очереди посмотрел на пулемётчиков и заключил: – Вот что, я забираю вас к себе. Давайте для верности и фамилии ваши запишу…

– Это зачем? – насторожился Яшка.

– Люблю упрямых, – улыбнулся старший лейтенант и вытащил из сумки командирский блокнот…

* * *

В штабе армии царила нервозность. Старший командир, плотный и ещё молодой генерал-лейтенант с наголо выбритой по военной моде головой, пытался держаться уверенно, в то время как его начальник штаба пребывал в некоторой растерянности.

Фронтовой командный пункт представлял собой добротное, хорошо замаскированное, построенное ещё до войны сооружение, располагавшееся в лесу рядом с железнодорожной станцией, куда заранее была подведена связь. Но сейчас телефоны полевых линий глухо молчали, и дозвониться по ним куда-либо было невозможно.

Генерал-лейтенант чётко отдавал себе отчёт в том, что произошло. Субботний отдых для командного состава, включая демонстративное посещение театров, концертов и всего такого прочего, сыграл свою роль. Однако генерал вовсе не считал положение безнадёжным и внешне спокойно спросил начальника штаба:

– Как со связью?

– Плохо, – ответил тот и уточнил: – С Брестом связаться никак не удаётся. Мною туда отправлены делегаты связи, но никто пока не вернулся.

– М-да… Если это не масштабная провокация, то тактика немцев известна. Вот только как понять, где главный удар, где вспомогательный… Нужна, нужна информация… – Генерал прошёлся вдоль длинного стола, на котором были разложены карты, и остановился возле одной из них. – У нас там, в самом Бресте, находится штаб корпуса, штаб укрепрайона и ещё штабы трёх дивизий. И что, ни с одним из этих штабов связи нет?

– Нет, – коротко ответил начштаба.

Оба генерала отлично понимали, что в Бресте, подвергшемся внезапному утреннему удару, могло произойти всякое. И уж наверняка штабные командиры, отпущенные по случаю воскресенья домой, вынуждены были бежать к месту службы под бомбами, а это значит, что далеко не все прибыли вовремя. В лучшем случае сигнал тревоги прозвучал раньше, но отсутствие связи позволяло предположить худшее.

Воцарившееся ненадолго молчание прервал начштаба и, отвечая каким-то своим мыслям, негромко сказал:

– Директива № 1 о приведении войск в боевую готовность получена в час ночи 22 июня. Немцы же начали полномасштабные боевые действия в четыре часа утра, а для того, чтобы заполнить укрепрайон хотя бы одной дивизией, надо не меньше десяти часов.

– И что бы это дало? – тихо возразил генерал-лейтенант. – Эта директива с приказом не поддаваться на провокации связала нам руки…

– Да, скорее всего, на самом верху надеялись перевести всё в дипломатическую плоскость… Но, – начальник штаба тряхнул головой, – боюсь, немецкие ударные части без особого труда преодолели нашу границу под Брестом и пошли дальше.

– А что сообщают из Кобрина? – своим вопросом генерал оборвал рассуждения начштаба.

– С Кобрином сейчас связи тоже нет, – вздохнул начштаба.

– Как нет? – удивился командующий. – Там же штаб армии и штаб механизированного корпуса.

– По моим предположениям, на линиях связи действуют вражеские диверсанты. Мне всё время докладывают, что связь то и дело прерывается. Связь с Кобрином планирую в ближайшее время восстановить.

– Да, надеюсь, командарм и сам принял надлежащие меры. А нам следует обдумать наши действия, – и генерал, сделав шаг к столу, склонился над картой.

– Что тут думать? – пробормотал вполголоса начальник штаба. – Не так действуем, обороняться надо…

– Опять за своё! – фыркнул генерал. – Мы и обороняемся…

– Как обороняемся? Как во второй директиве? – вскинулся начштаба и процитировал: – «Всеми силами обрушиться на врага и уничтожить. До особого распоряжения границу не переходить». Это же полумеры. Одной рукой бить, другой сдерживаться.

Прекрасно понимая, куда клонит начштаба, генерал махнул рукой.

– Хватит. Получена директива № 3. По ней мы и должны действовать. Предлагаю обсудить детально, как поступим.

– Хорошо… – Начальник штаба вздохнул и, глядя на карту, начал вслух повторять требование директивы номер три. – Нашему фронту предписано: «…Сдерживая противника на Варшавском направлении, нанести мощный контрудар в тыл сувалкинской группировке и овладеть районом Сувалки».

– Давай соображения по первому пункту, – думая о чём-то своём, напомнил генерал.

– Тут всё ясно, – начштаба провёл пальцем по почти прямому шоссе, ведущему от Кобрина до Бреста. – Здесь нужна подвижная оборона. Ударить, заставить развернуться и отойти на следующий рубеж.

– Согласен, – кивнул командующий. – А вот по поводу Сувалок у меня свои соображения.

– Какие? – начштаба посмотрел на генерал-лейтенанта.

– А такие, – генерал, в свою очередь, склонился над картой. – Если мы перейдём границу, то напоремся на подготовленную оборону. Так?

– Так, – согласился начштаба.

– Значит, – командующий провёл пальцем вдоль границы. – Ударим в этом направлении, не переходя рубеж, так как убеждён: никакой заранее подготовленной обороны там ещё нет. Что думаешь?

– Думаю решение правильное, – начштаба в очередной раз пригляделся к карте. – Вот только дороги…

– А что дороги? Дороги сухие, – напомнил генерал.

– Я не об этом. Директива требует нанести удар силами не меньшими двух мехкорпусов, а колонна только одного мехкорпуса вытягивается почти на сто километров и всё по дороге. Быстро организовать авиационное прикрытие сложно…

– Считаю, говоришь верно, – генерал кивнул. – Но я предлагаю следующее решение…

– Какое? – начштаба оторвался от карты и внимательно посмотрел на командующего.

– Организовать ударную конно-механизированную группу из двух мехкорпусов и кавалерийской дивизии и нанести удар в общем направлении на Белосток, чтобы не допустить выхода немецких частей к Волоковыску.

– А успеют? – засомневался начштаба. – Времени для сбора группы мало, опять же немцы всё время бомбят маршевые колонны.

– Будем прикрывать, – жёстко заключил генерал. – А чтобы успеть, думаю поручить всё своему заместителю. Он как раз сейчас там.

– Значит, ещё нужна авиация. Согласно директиве… – и начштаба снова склонился над картой, явно решая, что надо сделать.

Какое-то время оба генерала, обдумывая варианты, напряжённо вглядывались в карту, но едва они собрались обменяться мнениями, как на пороге возник адъютант.

– Товарищ генерал-лейтенант! Прибыл начальник разведотдела!

– Так зови!.. – и генерал выжидательно посмотрел на дверь.

Начальник разведки с середины дня мотался по дорогам, высылая командиров добывать сведения, чтобы таким образом выяснить ситуацию, и от того, что он сейчас доложит, зависели все дальнейшие действия фронтового штаба.

Начальник разведки появился через минуту. По его подтянутому виду было понятно, что прежде чем войти он привёл себя в порядок, но утомлённое лицо и резко обозначившиеся морщинки возле рта выдавали его внутреннее состояние.

– Товарищ генерал-лейтенант!.. – начал начальник разведки, но генерал сразу прервал его.

– Ближе к делу, – и он нетерпеливо махнул рукой. – Докладывайте, что в Бресте?

– Плохо, – начальник разведки, как-то сразу потеряв всю выправку, тихо сказал: – Немцы заняли Брест в семь часов утра…

– Это правда? – так же тихо спросил генерал, который понимая, что надо готовиться к худшему, всё-таки на что-то надеялся.

– Все полученные доклады и командиры, с которыми я говорил лично, утверждают это в один голос. Ещё они говорят, что артиллерийский обстрел Бреста начался в три пятнадцать утра…

В помещении на какой-то момент стало совсем тихо, так как всем троим было предельно ясно, что такое внезапный обстрел. Потом командующий взял лежавший на столе карандаш и, обведя его обратным концом кружок вокруг Бреста, коротко бросил: