Текст книги "Легендарные разведчики. Книга 4"

И Яцкову с товарищами по Службе сомневаться, колебаться, копаться в собственных чувствах было некогда. Приказали спасать Отечество. И они спасли.

29 августа 1949 года в Семипалатинске было проведено первое успешное испытание советского «изделия». Американцы сбросили свою первую атомную бомбу на Хиросиму 6 августа 1945-го. В 1949 году в Кремле Сталин высказался об этом так: «Если бы мы опоздали на один – полтора года, то, наверное, испытали бы этот заряд на себе».

Впрочем, и у товарища Яковлева случались проколы. Чем дольше и успешнее работаешь «под крышей» в чужой стране, как это было с «Джонни» в США, тем больше следов оставляешь. И хотя в 1945 году у Анатолия Антоновича уже был дипломатический статус, полной неприкосновенности он все же не гарантировал. Случилось, что еще до войны американцы задержали нашего дипломата, оспорив его принадлежность к касте неприкасаемых. Можно было сесть не только в тюрьму, но и на электрический стул. Причина – предательство шифровальщика в Канаде. Среди множества им выданных и дипломат Яковлев, работавший в Нью-Йорке.

И Анатолий Яцков в 1945 году покинул Штаты через Мексику, как это делали многие русские и американцы, оказавшиеся в его положении.

Сразу же, не зря учил в ШОНе французский язык, объявился в Париже. Пару лет исполнял обязанности резидента и вице-консула, дослужился до ранга второго секретаря посольства.

Юрий Сергеевич Соколов, последний связник нашего ныне знаменитого резидента в США Абеля – Фишера, рассказывал мне, что направляясь в Нью-Йорк, совершил «плановую остановку» в Париже. Там Яцков за несколько дней снабдил молодого лейтенанта таким обилием информации, что Соколову – оперативный псевдоним «Клод» – ее хватило для установления самых теплых и доверительных отношений не только с «Марком» (Фишером), но и с группой «Волонтеры» во главе с Моррисом Коэном и его женой Лоной. Кстати, в нужный момент «Клод» подготовил их побег из Штатов через всю ту же Мексику.

А Яцков с 1947 по 1949 год успешно занимался научно-технической разведкой. Франция в эти годы активно занималась ядерными исследованиями. В них и проникали агенты Анатолия Антоновича Яцкова. Его донесения из Франции о новинках в электронике и авиаракетной технике помогали сократить наше отставание в этих областях. Девять лет службы в зарубежье – и наконец благополучное возвращение на Родину.

Несмотря на исполнительность, точность и безотказность и «Джонни» иногда проваливал задания, к счастью, с разведкой не связанные. Его лучший друг Фомин, он же Александр Семенович Феклисов, попросил забрать из роддома жену с дочкой. Сам он шел на встречу с агентом и никак не мог успеть на святое для каждого отца событие. По семейным преданиям в изложении дочери – Наталии Александровны Асатур-Феклисовой, дядя Толя тоже опоздал. Забыл захватить заранее приготовленные для новорожденной вещи. И Наташу пришлось доставлять домой, завернутую в кожаное пальто папиного друга.

А старый чекист Виталий Викторович Коротков припомнил еще одну историю, случившуюся с Яцковым. Такое бывает: Анатолий Антонович уже работал в Центре в сугубо закрытом управлении, руководил которым прекрасный разведчик и человек исключительно строгих правил Иван Иванович Агаянц. И когда из рапорта Яцкова он узнал, что подчиненный собирается разводиться, то был разозлен донельзя. Суровые бытовали нравы, когда за развод можно было схлопотать и строгий выговор по партийной линии, а уж среди чекистов семейный разлад, доведенный до суда, мог закончиться и увольнением. Перед партийным собранием генерал-майор Агаянц лично для себя решение уже принял. Но выступил Яцков. Признался: да полюбил, обманывать жену не хочет, а в жизни всякое случается. Просит товарищей его понять, разрешить работать дальше, бывшую супругу умоляет его простить. Был Яцков, говоря на разведжаргоне, отличным «уговорщиком». И Анатолия Антоновича неожиданно поддержали. Морально осудили, наложили мелкое партийное взыскание и предложили оставить на работе. Агаянц понял, что перегибать не надо, даже слова брать не стал, и решение собрания было выполнено. Товарищи Яцкова всегда уважали, прощая ему то, что в былые времена считалось серьезным грехом.

Если у кого-то сложилось впечатление, что Яцков занимался лишь атомной разведкой, то оно неверно. В США, да и в других странах, куда забрасывала судьба, он в основном добывал информацию по линии научно-технической разведки. Распутывал хитрые узелки внешней и внутренней политики Афганистана и Ирана. Руководил группой научно-технической разведки в ГДР.

Приходилось Яцкову вступать в контакт и с нелегальной разведкой. Однажды душной нью-йоркской ночью он спас советского разведчика-нелегала от ареста. Моментально взяв бразды правления в свои руки, Анатолий Антонович успел посадить его на наш корабль. Пришлось тому за час до отплытия переодеваться в матросскую форму, драить палубу, считая про себя минуты: ну когда же отчалим. Фэбээровцы по всем признакам должны были вот-вот нагрянуть. Однако не успели, и разведчик-нелегал еще долго служил стране верой и правдой.

По собственному признанию, Анатолий Антонович испытал себя в нелегальной разведке и на практике. В 1955 году двадцатилетний король Ирака Фейсал II разорвал дипотношения с Москвой, выслав всех сотрудников советского посольства. Ни о каком дипломатическом прикрытии и речи быть не могло. И вскоре в Багдаде появился респектабельный канадский бизнесмен средних лет, одинаково хорошо, как и многие его соотечественники, говорящий на английском и французском. Информация о положении в стране шла оперативная и правдивая. Не без пользы проведя время в Ираке, Яцков, это был он, вернулся в Москву.

Вообще с языками у него было хорошо. Приходилось переводить на высоком уровне, как, например, беседу наркома Берии с только что перебежавшим к нам в 1950 году молодым итальянским физиком и будущим членкором Академии наук Бруно Понтекорво. Ну тем, которого Владимир Высоцкий воспел в своем «Марше физиков». И тем самым, которого один из столпов нашей разведки Павел Судоплатов называл советским агентом, что Понтекорво отрицал, а Яцков не подтверждал. Однако именно Анатолий Антонович представлял Понтекорво Курчатову и другим нашим физикам, вводя итальянского беженца в сугубо закрытый круг «атомного» общения. Кстати, красавчик Бруно переполошил советских чекистов, а вслед за ними и ученых одной-единственной условной фразой, переданной в 1942 году из лаборатории великого соотечественника Энрико Ферми: «Итальянский мореплаватель достиг Нового Света». Это означало, что первая цепная реакция американского атомного проекта осуществлена. Вот тогда в Москве и поверили в возможность невозможного: создание атомной бомбы не только реально, но и очень близко.

С 1963 по 1968 год Яцков был начальником отдела одного из управлений Первого Главного управления. Затем, как и принято в разведке, пришла пора передавать богатый опыт молодым, что он успешно делал в Краснознаменной академии, прививая умение работать по линии научно-технической разведки. Выступал он и в роли иностранца, экзаменуя будущих разведчиков на условной таможне или в полицейском участке будущей совсем не условной страны пребывания. Да и выйдя в 1985 году в отставку, продолжал свою специфическую преподавательскую деятельность.

Анатолий Антонович ушел, не дожив нескольких месяцев до 80 лет.

Впервые рассказал о себе писателю-документалисту Виктору Андриянову в небольшой книге «Четыре портрета», вышедшей в год его кончины – в 1993-м.

Раскрыл и принципы своего относительного долголетия. Они просты. Не тратить нервы по пустякам. Не курить. Не переедать. Выпивать иногда и умеренно, в основном по праздникам и большим торжествам. Если есть силы, заниматься спортом. Сам Яцков до последнего три раза в неделю играл в теннис. Корты на «Динамо» почти всегда были заняты. И он, пораньше вставая, прибывал в раздевалку в 6.15, чтобы начать игру точно в 6.30.

«Гном» с ледорубом
Рамон Меркадер
(1913–1978)

Что же все-таки было? Может, начать с того, что годами скрывалось, от чего отнекивались и открещивались, но что приказали осуществить именно Рамону Меркадеру. С операции «Утка» по физическому устранению Льва Давидовича Троцкого. Здесь проявились все качества организаторов операции и ее исполнителей: Павла Судоплатова, Наума Эйтингона, Рамона Меркадера. Стратеги, разведчики «в поле» и ликвидатор уничтожали не какого-то невинного пожилого человека, засевшего в доме-крепости в Мексике, не эксцентричного ученого-теоретика и не только отъявленного политического противника Сталина. Подлежал уничтожению враг существовавшего в СССР строя.

Да, Сталин всегда ненавидел Льва Давидовича Троцкого, урожденного Лейбу Давидовича Бронштейна, получившего затем и документы на имя Льва Давидовича Седова. Однако вынужден был его терпеть аж до 1928 года, когда набрал силы для того, чтобы пока не расстрелять, не посадить Троцкого, а для начала выслать его из СССР. Естественно, Лев Давидович с этим не смирился. Иного от него и ожидать было нельзя. Но неужели Сталин рассчитывал на полное смирение и молчание экс-второго человека в государстве? Здесь видится мне какой-то просчет. Может, недооценка Троцкого – интригана, мало в чем уступавшего по этой части самому Иосифу Виссарионовичу. Было понятно, что Троцкий в той или иной форме начнет борьбу со Сталиным и с режимом. И готовился он к ней с давних пор, собирая все доступные материалы на политических соперников и уж конечно на главного из них.

Вряд ли Лев Давидович хранил их в СССР. Слишком рискованно. Наверняка верные люди, а таких хватало, вывезли архив куда-нибудь за границу. Легко предположить, что в руках Троцкого были и документы, компрометирующие первых лиц Страны Советов. Раненый, но не добитый Лев готов был вбросить их в уже разбушевавшееся пламя политических страстей в нужный для себя момент.

Правда, говорилось о том, что чекистам удалось отыскать и уничтожить архив Троцкого. Или его часть? Быть может, наиболее важное для себя – и для Сталина – Троцкий, как человек многоопытный, хранил на расстоянии вытянутой руки? И Сталин сыграл на опережение.

Все ли методы были здесь хороши? Ведь жестокость проявлена необыкновенная. Да, вникать в этические глубины операции «Утка», завершившейся убийством Троцкого 20 августа 1940 года, глядя на нее из XXI века, исключительно трудно. Цель иная: как можно ближе познакомиться с ее главным исполнителем.

Возможно, некую определенность внесли во все эти «за» и некоторые «против» западногерманские ученые, которым, как ни странно, тут со стороны сомневающихся или осуждающих больше веры, чем утверждениям наших историков. Мы и без них слышали, что Лев Троцкий «снюхался с фашистами». Готовил заговор против советской власти. И тут кое-что могло и не сойтись. Кто и как решил бы «снюхаться» с Львом Давидовичем при зверином антисемитизме нацистов?

Документы, опубликованные еще в середине 1950-х годов в ФРГ, называют конкретного переговорщика, встречавшегося с Троцким в декабре 1935 года. Это заместитель фюрера, второе лицо в партии и рейхсминистр Рудольф Гесс. Без приказа Гитлера такая встреча была бы невероятна. Договорились, что в случае войны Троцкий после оккупации части советских территорий получает от нацистов важный пост. Но для этого ему надо было выполнить ряд условий, фюрером поставленных. Основное: объединить в СССР людей, которых можно будет считать, как стали говорить после гражданской войны в Испании, пятой колонной. Организовать до начала Второй мировой войны и во время нее активную диверсионную работу на военных предприятиях и на фронте. Плюс пойти еще на несколько выдвинутых фюрером и озвученных Гессом политических и экономических требований. Троцкий согласился на все.

Знали об этом в Москве? Почти уверен: вести дошли из окружения Льва Давидовича, в близкий круг которого внедрили несколько агентов и сотрудников-нелегалов отдела ИНО.

Приказ Сталина был понятен. Уничтожить Троцкого любыми средствами. Они и были перечислены в жестком приказе разведки от 9 июля 1939 года: «Отравление пищи, воды, взрыв в доме, взрыв автомашины при помощи тола, прямой удар – удушение, кинжал, удар по голове, выстрел. Возможно, вооруженное нападение группы».

Но был и другой такой же приказ. Его отдал еще в июле 1935 года, правда, неофициально, нарком Ягода в личной беседе с заместителем начальника ИНО Шпигельгласом. Тот этого приказа не выполнил, конечно же, понимая, что исходит он не от Ягоды, а от вождя. Так что «демон русской революции», как неизменно величала Троцкого после высылки из Советского Союза иностранная пресса, относительно благополучно переехал из Франции в Норвегию, а уже оттуда в Мексику, борясь с личным врагом Сталиным и ненавистным его окружением всеми возможными методами.

В 1937-м скорейшего уничтожения Троцкого требовал от Шпигельгласа уже сам Сталин. Но Троцкий серьезным угрозам не подвергался. Хотя почти каждый его шаг был известен, архив украден, а наш нелегал испанка Африка де лас Эрас, подобравшаяся совсем близко к «Демону» и вошедшая в число его доверенных лиц, даже передала в Центр подробнейший план комнат в доме Троцкого.

Но в Москве дальше приказов о дальнейшей детальной разработке дело как-то не двигалось. Наверное, это припомнили Шпигельгласу, объявив его в ноябре 1938 года иностранным шпионом и – внимание! – припаяв «участие в троцкистском заговоре в Наркомате внутренних дел». Расстреляли его в 1941-м. Чего было здесь больше: глупости, жестокости или ненависти к Троцкому? И зачем пошли на жертвоприношение, казнив Шпигельгласа?

Пахло войной, и Иосиф Виссарионович был уверен: медлить больше нельзя. Троцкий стоял костью в горле.

Сталин недолго искал исполнителя приказа. Провести «акцию», так с необычной для себя деликатностью называл он ликвидацию Льва Давидовича, или «Старика», как именовали его работники ИНО, было поручено испытанному чекисту Павлу Судоплатову. На робкую попытку Павла Анатольевича объяснить, что «Старик» обосновался в Мексике, а он не знает ни слова по-испански, Сталин никак не отреагировал. Зато дал право привлечь к «акции» всех, кого только Судоплатов сочтет нужным, и пообещал, что партия не забудет ее участников. Срок исполнения – год.

Слова «не забудет» имели особый смысл. Даже Сталину, никогда особо не переживавшему за судьбы тех, кто выполнял его суровые приказы, было понятно: человеку, которому предстоит уничтожить Троцкого, вряд ли удастся скрыться. Уйти живым с места совершения акта возмездия почти невозможно. Исполнителю его приказа грозит смерь. Так что пусть не беспокоится за родственников. Партия им поможет. Стало ли после этого кому-нибудь легче?

Павел Судоплатов сразу решил: без сражавшихся в гражданской войне в Испании интербригадовцев не обойтись. Но, конечно, первым и основным разработчиком операции «Утка», ее исполнителем и непосредственным руководителем стал близкий ему человек – Леонид Александрович Котов. Под этим именем работал в Испании чекист с 1920 года Наум Исаакович Эйтингон. План операции разрабатывали в кабинете Судоплатова № 755 на седьмом этаже Лубянки.

Здесь невольно тянет отойти от повествования. Мог ли тогда Павел Анатольевич предположить, что его, верного исполнителя воли Сталина, засадят как пособника Берии, и он, заслуженно прославленный, отсидит весь пятнадцатилетний срок? Часть из него – в одиночной камере Владимирского централа. Той самой, в которой начальник IV управления НКВД допрашивал в годы войны пленных фашистских генералов. А рядом с ним будет отсиживать свое другой сиделец – друг и единомышленник генерал-майор Эйтингон.

Возвращаясь к теме, замечу, что именно Эйтингон и придумал кодовое название операции по уничтожению Троцкого. «Утка» – на журналистском жаргоне распространение заведомо ложной информации. Этим и занимался Троцкий, сидя в хорошо укрепленном доме, купленном им в Койоакане – предместье Мехико.

Эйтингон, в отличие от Судоплатова, согласие дал сразу. Гражданская война в Испании не только отозвалась горечью поражения, но и обогатила действовавшего там заместителя резидента, затем и резидента «Котова» огромным опытом. Но не только. Внешняя разведка приобрела внушительную агентуру. Боец интернациональной бригады, впоследствии Герой России Морис Коэн рассказывал мне, что на собеседование с советскими разведчиками кандидатов в помощники или агентов свозили буквально грузовиками. Отбирали лучших. Среди них, конечно, подавляющее большинство испанцев. При Франко они вынуждены были перебраться в страны самые разные, в том числе и в испаноговорящую Мексику.

Руководить этими людьми на месте было поручено «Тому» – Эйтингону. План операции «Утка», им и разработанный, существовал в одном-единственном экземпляре. О деталях были осведомлены лишь трое: начальник ИНО Павел Фитин, Судоплатов, которому поручалось руководство всеми участниками из безопасной Москвы, и «Том».

Предусмотрительный Эйтингон иллюзий относительно быстрого и удачного осуществления «акции» не питал. Не вызвала никакого понимания и подкинутая непосредственным начальником Судоплатовым идея привлечь к операции раскаявшихся иностранных сторонников Троцкого. «Том» считал их публикой колеблющейся, ненадежной, склонной к предательству. Он понимал, что операция может стать кровавой, смертельной не только для Троцкого, но и для чекистов. Знал, на что все они шли. Необходимо было подстраховаться.

Без дара предвидения классному разведчику не обойтись. И Эйтингон предусмотрительно предлагает два плана операции «Утка». Это сейчас мы говорим об использовании плана «А» или плана «Б» как о нечто само собой разумеющемся. В довоенные годы это было в новинку. Да и требовало солидных расходов, что не могло радовать руководство. Но, как говорят французы, les circonstances exigent – обстоятельства требуют, и с дальновидной предусмотрительностью «Тома» скрепя сердце согласились.

Как и настаивал Эйтингон, участники двух групп не знали друг друга. Даже не подозревали, что существует два плана уничтожения «Старика». В случае неудачи одних другие, стараниями «Тома», были гарантированы от провала.

Первую группу – «Конь» – возглавлял уже тогда знаменитый мексиканский художник-коммунист Хосе Давид Альфаро Сикейрос. Он должен был вместе со своими соратниками ликвидировать «Демона» во время налета на его дом. Точно по приказу НКВД от 9 июля 1939 года: «Возможно вооруженным нападением группы».

Вторая группа получила трогательное название «Мать». Главным исполнителем приговора должен был стать Рамон Меркадер.

У нас бы сказали, что Хайме Рамон Меркадер дель Рио – из каталонских дворян. Он родился в Барселоне 7 февраля 1913 года. Отец, Пау Меркадер, владел ткацкими фабриками. Была богата и мать – Каридад дель Рио Эрнандес, кубинка по происхождению.

Познакомились они на великосветских скачках. Последовало предложение. В семье кроме Рамона было еще четверо детей. Но деньги не принесли Каридад счастья. Она увлеклась идеями анархизма. Ей претила буржуазная сытость. Была готова устраивать, и даже на самом деле устраивала, забастовки на фабриках собственного мужа, что Пау, естественно, бесило.

Да и до супружеской верности обоим было далеко. Каридад влюбилась во французского летчика Луи Делрие. Не уступал ей здесь и муж, не гнушаясь посещением борделей. И в 1923 году пара развелась.

Разгорелся спор: с кем оставаться детям. И Пау Меркадер поместил бывшую жену в психиатрическую лечебницу, с чем неожиданно согласились и братья Каридад, считавшие сестру по-настоящему чокнутой. Детей у нее отобрали.

Но Каридад никогда не сдавалась. Находясь в больнице, сумела связаться с друзьями-анархистами, которые и совершили налет на клинику. Подкупленные санитары помогли ей бежать. Она сумела забрать детей у мужа и добраться до Франции, где ждал ее любимый летчик. Но и с Луи Делрие совместной жизни не получилось. Утешало одно: дети всегда и во всем оставались на стороне матери, особенно второй сын – Рамон.

Она попыталась самостоятельно встать на ноги. То вкладывала деньги в выращивание овощей, то открывала ресторан. И каждый раз – неудачно. Не помогали ни красота, ни безупречное знание трех языков.

Изменились политические взгляды. От анархистских сначала к социалистическим, потом, что в принципе для таких, как Каридад, было неизбежным, к коммунистическим. Взрослея, Рамон шел по стопам матери, которую считал для себя образцом.

Школу Рамон окончил в Тулузе. Собирался стать гидом. Но родная Испания тянула, манила, и Меркадер вернулся домой. Устроился на работу, потом пришла пора отслужить в армии. Ему нравилась карьера военного. Но капрал саперной роты Рамон Меркадер испанской армии был не нужен. Взгляды молодого коммуниста никак не совпадали с позицией армейского начальства. А в июле 1935 года за организацию подпольной ячейки молодежной коммунистической организации Меркадер попал в тюрьму, где и отсидел девять месяцев. Интересно, что при этом Рамон Меркадер впервые проявил качества подпольщика-нелегала. Коммунистическая ячейка действовала под видом художественного кружка.

Рамон вышел из тюрьмы, и тут летом 1936-го начался мятеж фалангистов против Республики. Вся семья Меркадер сражалась в гражданскую на стороне республиканцев. В январе 1937 года старший брат Пабло бросился с гранатой на танк противника, взорвал его и погиб сам.

1936 год мог стать последним и для Каридад. Из ее тела извлекли 11 пуль и осколков. Ранения в грудь, в руку, в живот, в ногу, в бедро… Выжила чудом. Дочь Каридад в это время жила в Париже. Младшего сына, как и многих испанских детей, чьи родители сражались с Франко, отправили в Москву.

Подробнее о Меркадере. Вот как позднее напишет о нем в своей книге младший брат Луис: «Мой брат Рамон обладал железной волей и умел подчинить себе окружающих. Физически брат был очень развит. Занимался на кольцах и перекладине. Я сам видел, как он тремя пальцами сгибал медную монету».

Служба в армии дала много полезных навыков. Меркадер был метким стрелком. Разобрать и собрать винтовку он мог с закрытыми глазами. Ранение правого предплечья на полгода выбило его из строя. Небольшой, но заметный шрам остался на всю жизнь. Он вернулся на фронт, был командиром батальона, сражавшегося в тяжелейших боях под Гвадалахарой.

На войне Рамон и встретил молодую коммунистку Елену Имберт. Ей – всего 22 года. Они стали мужем и женой. Сражаясь на разных фронтах, лишь изредка видясь, они были верны друг другу. Меркадер никогда не был ловеласом, каким его пытаются представить некоторые соотечественники. В его отношениях с женским полом доминировала уважительная галантность. Существовало лишь одно, что могло заставить его изменить твердым принципам: общее дело борьбы с фашизмом. Высоко? Пафосно? И верно.

Но гражданская война близилась к завершению. Франко с помощью Германии и Италии добивал республиканцев. Бойцы-интернационалисты из республиканской армии разъезжались по домам. Испанцам дали приют в Советском Союзе, многие осели во Франции. Были полны решимости продолжить борьбу с фашизмом. Главной надеждой и силой, это поняли многие, для них оставался СССР. Поэтому Каридал Меркадер и приняла предложение Наума Эйтингона, известного в Испании под оперативным псевдонимом Леонид Котов, о сотрудничестве. Вряд ли она знала, что ее знакомый – заместитель резидента ОГПУ в Испании. Но понимала, что только так может продолжить свою схватку с фашизмом. Согласилась сразу.

Некоторые отечественные и зарубежные исследователи разведки полагают, что сама Каридад впоследствии, уже при более близком знакомстве с Эйтингоном в Париже, предложила использовать своего сына Рамона как ликвидатора Троцкого.

О Рамоне Меркадере до сих пор пишут как о любителе-новичке, зарубившего «Старика» ледорубом в отсутствие других подручных средств. Ничего подобного. Меркадер в Испании не просто участвовал в боевых действиях. На его долю приходилась опасная работа. Он выполнял рисковые задания в тылу фалангистов. Ножом или ледорубом бесшумно «снимал» часовых-франкистов, охранявших штабы, мосты, склады. В 24 года дослужился до майора. А еще Рамон был, по сегодняшнему определению разведки, настоящим «Ромео», то есть соблазнителем. Испанский красавец нравился женщинам и умел этим пользоваться.

К тому же приехавший в Париж Эйтингон, где его ожидали Каридад и Рамон, времени даром не терял. Нелегал Меркадер выдавал себя за бизнесмена. А «Том» в ускоренном темпе попытался научить «Мать» и главным образом Рамона, оперативный псевдоним «Сын», необходимым разведывательным навыкам. Вскоре «Сын» не только знал, как менять внешность, но и каким образом вступать в контакт с нужными людьми, отвечать на каверзные вопросы. А боевым и холодным оружием он, прошедший школу гражданской войны, и без своего наставника «Тома» владел неплохо. Так что недооценивать Меркадера ни в коем случае нельзя.

Как, впрочем, и Давида Сикейроса, которого с усмешкой изображают неумехой, неуклюже полезшим на «Старика». Лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» 1967 года за три десятилетия до этого в течение двух лет героически воевал в Испании, закончив войну полковником. Он был готов выполнить любой приказ Сталина, а значит, и «Тома».

И получил его в мае 1940 года. До этого была проведена определенная агентурная работа. В США помощники Эйтингона завербовали Роберта Харта. И пришла удача: этому агенту под псевдонимом «Амур» удалось стать одним из охранников Троцкого. Американец с часто меняющимися политическими взглядами и настроением был неизменен в одном: любил деньги. И крупная сумма, с удовольствием Хартом принятая (не зря Эйтингон в Москве настаивал на выделении немалых средств на эту активную операцию), воодушевила его. Именно во время своего ночного дежурства он и открыл ворота дома-крепости «Старика».

Эйтингон и Сикейрос действовали профессионально. Понимая, что охранники, пусть и с открытой Хартом дверью, сразу дадут отпор группе неизвестных, они нарядили десятка два нападавших в форму мексиканской армии и полиции. Поначалу это и вызвало замешательство охраны. Ночью 24 мая 1940 года группа Сикейроса ворвалась в дом, произвела больше двух сотен выстрелов, изрешетив спальню Троцкого. Успех казался очевидным. Но «Старика» и его жену спасло чудо. Они забрались под кровать, не получив ни единой царапины.

Пострадал лишь четырнадцатилетний внук Троцкого – Сева (Всеволод) Седов. Услышав первый выстрел, он сразу спрятался под кровать. В комнату вбежал один из нападавших. Он не видел мальчика, но наугад выстрелил в кровать. Пуля, пройдя сквозь покрывало и матрас, попала в палец ноги Севы. Дождавшись, пока стрелявший покинет комнату, мальчишка бросился в комнату охраны. Он – единственный член семьи Троцкого, получивший тогда ранение.

Но не единственный, пострадавший за годы охоты на его деда. Отца Севы – Платона Волкова, верного последователя и проповедника троцкизма, в 1928 году сослали в Сибирь. Там и теряются его следы. Жена Платона, Зинаида, выехала с сыном за границу. В 1933 году, не выдержав напряжения, сломленная тяжелыми невзгодами женщина совершила самоубийство. Севу взял к себе Лев Седов – его дядя, старший сын Троцкого. Но в 1938 году не стало и его. Так и не удалось документально установить, какая из двух версий его смерти правдива. По одной – он скончался в феврале 1938 года в Париже. Операция по удалению аппендицита закончилась летальным исходом. По второй – был фактически убит французскими врачами, действовавшими по указке агентов Сталина. Считается, что хранившийся у Льва Седова архив был тогда же похищен и доставлен в СССР. А Сева отправился в Мексику, где с августа 1939 года жил с дедом.

Но возвратимся к первому неудавшемуся покушению. Сикейрос и его люди ушли, прихватив с собой и охранника Харта. Больше об этом человеке никто и никогда не слышал. Да, почти наверняка был уничтожен теми, кому он и отворил калитку: струсил и мог выдать.

Сикейрос недолго оставался на свободе. Он и девять его соратников были арестованы. На них вывел найденный полицией человек, покупавший для нападавших военную форму. Группа «Конь» прекратила свое существование. Но благодаря предусмотрительности «Тома» группа «Мать» осталась выведенной из-под удара.

Эйтингон непосредственно в нападении не участвовал. Возможно, одна из причин провала была и в этом. О том, насколько болезненно переживал он неудачу, свидетельствуют строки из радиограммы, кружным путем отправленной из Мексики в Центр: «Принимаю целиком на себя вину за этот кошмарный провал. Готов по вашему первому требованию выехать для получения положенного за такой провал наказания».

Вместо наказания Эйтингон вскоре получил телеграмму, в которой ему выказывалось полное доверие и приказ продолжить акцию альтернативными средствами. Такое решение принял Сталин: надо было добивать Троцкого, и кому как не Эйтингону и группе «Мать».

После первого покушения забор вокруг дома «Старика» сделали выше, стены укрепили мешками с песком, на окнах поставили решетки. К охранникам Троцкого прибавились и мексиканские полицейские патрули. И тогда в дело вступил Рамон Меркадер.

Для начала он, как и планировалось «Томом», познакомился с верными последователями и друзьями Троцкого супругами Розмер. Затем завязал знакомство с близкой семейству Троцкого Сильвией Агелофф (ее фамилия пишется по-разному). Ее сестра Руфь (или Рут) была постоянной секретаршей Троцкого, его доверенным лицом. Сильвия часто помогала Льву Давидовичу в Мехико как секретарь и переводчица. Агелофф с родителями жила в нью-йоркском Бруклине. В Париж, где и познакомилась с приятным молодым человеком, она, верная сторонница Троцкого, приехала на съезд IV Интернационала. Ей Меркадер представился Жаком Морнаром, сыном бельгийского дипломата и богачом-аристократом.

Рамон выдавал себя за обеспеченного плейбоя. Он искал свое место в жизни, время от времени оставляя прибыльный бизнес ради приобщении к большой политике. Впрочем, и она ему быстро надоедала, отталкивала консерватизмом. Поэтому так и привлекал порой политический экстремизм, ярко проявлявшийся в троцкизме.

«Случайная» встреча с красавцем произошла в Париже, что добавило знакомству определенной романтичности. От простых ухаживаний быстро перешли к другой стадии отношений. И Сильвия поинтересовалась, откуда на правом предплечье любимого такой странный шрам. Не рассказывать же о ране, полученной на гражданской войне в Испании. Вспомнив об увлечении своего семейства скачками, красавец объяснил, что упал с лошади.