Текст книги "Легендарные разведчики. Книга 4"

Я не переходил определенных границ в общении. И, признаться, испытал облегчение, когда мы расстались тепло, но без всякой фамильярности. Камень с моей души был снят. А с его?

– И больше не встречались?

– Пути господни… Работая в Мехико в резидентуре, вновь встретился с Рокелией. Накал страстей с годами сводился на нет. И она приехала в Мексику, чтобы навестить родных. Мне снова предстояло оказать ей поддержку. На этот раз в оформлении каких-то документов, виз. С гордостью показала фотографию их сына в форме курсанта Ленинградского морского училища. Я передал привет Меркадеру и уверен, что он до него дошел.

А насчет личных встреч… В 1970-е годы часто ездил по службе на Кубу. Знал, что там обосновался и Рамон, к которому благоволил Фидель Кастро. Был бы не прочь повидаться. Но у нас так не принято. Не было, как говорится, «оперативной необходимости». Знаю, что Рамон Меркадер, как практически все люди его судьбы, оказавшиеся в СССР, получил новые имя и фамилию в придачу с отчеством. Догадывались ли сослуживцы Рамона Ивановича Лопеса по Институту марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, что трудятся рядом с человеком, совершившим акт возмездия в отношении Троцкого, а не ветеран Великой Отечественной войны, за которого многие его принимали?

Но московский климат был явно вреден для Меркадера. Откликнувшись на предложение Фиделя Кастро, в 1974 году Рамон вместе с Рокелией, приемными детьми и двумя борзыми собаками уехал на Кубу. В Гаване Меркадер работал советником команданте по иностранным делам. Тяжело заболел, понимал, что неизлечимо. Причина ухода из жизни – саркома легкого.

И перед смертью сделал вот такое признание моему коллеге, помогавшему ему бороться со смертельным недугом: «В 1939-м было уже совершенно очевидно: Германия развяжет войну против СССР. Я видел, что Троцкий является лидером довольно многочисленного движения и в случае войны оно может представить дополнительную угрозу, ведя войну против Советского Союза. Целесообразность моих действий не вызывала у меня каких-либо колебаний».

18 октября 1978 года ушедшего из жизни Рамона кремировали в Гаване. По предсмертной воле Меркадера урну отправили в Москву. Но и тогда все с ним связанное находилось под грифом «секретно». Тихие похороны в присутствии группы родственников и соратников. Слава пришла позже. Рокелия и дети перебрались в Мексику, где регулярно получали пособие на мужа и отца.

В Москве я побывал на его могиле, положил цветы. Там же покоится прах его брата, написавшего книгу о Рамоне. Памятник из розового гранита без всякой помпезности. На портрете человек в белой рубашке и в очках. Но даже надпись по-прежнему свидетельствует о некогда тайной миссии «Лопеса Рамона Ивановича, 1913–1978», здесь похороненного.

Но тут мне хочется вспомнить еще об одном участнике покушения – знаменитом живописце-монументалисте Давиде Сикейросе.

Как же по-разному складываются человеческие судьбы. Его попытка покончить с Троцким не удалась. Сикейроса заключили в тюрьму, но карать гордость Мексики не посмели и вскоре выслали в Чили, откуда через некоторое время он возвратился на родину. Своим взглядам не изменял, оставался верным другом Советского Союза, никого и ничего не боявшимся.

Когда нескольких сотрудников посольства СССР в Мехико, и меня в том числе, по несправедливому обвинению объявили персоной нон грата, Сикейрос подарил каждому из нас по авторской литографии. На моей изображен младенец в распашонке. Подпись такая: «Хесусито станет Христом» и пожелание «Олегу М. Нечипоренко с благодарностью от имени мексиканского народа».

Жизнь в триумфах и трагедиях
Евгений Иванович Ким
(1932–1998)

В этой главе нашей книги впервые приведена подробная биография разведчика-нелегала Евгения Ивановича Кима. Рассказано и о его работе в стране, у которой пока нет названия.

Он не должен был стать разведчиком и уж тем более советским нелегалом. Он вообще не должен был оказаться в нашей стране. Он начинал свою жизнь в «особых условиях» с такого круглого нуля, что о головокружительной карьере, им самим и сделанной, нельзя было даже мечтать. Он добывал секреты, обходя немыслимые кордоны. Он стал, редчайшая честь, Героем Советского Союза…

И человеком, чей семейный очаг был разрушен нескончаемо долгим его отсутствием. И отцом трагически погибшего единственного сына. И нелегалом, преодолевшим все, что только можно преодолеть там. И закончившим жизнь под шальными колесами случайного автомобиля здесь, в нескольких шагах от родного московского дома.

Все это о полковнике-нелегале Киме, фантастически удачливом разведчике и глубоко несчастном в личной жизни человеке. Триумфы и трагедии одного из символов нашей нелегальной разведки сплелись в клубок из оборванных нитей, не имеющих ни начала, ни конца.

Суровые профессионалы, вручившие мне относительно подробные выдержки из спецдосье, уверены: чудо уже то, что о Евгении Ивановиче Киме можно вообще рассказывать. Даже опуская немыслимые, лишь нескольким людям разведки известные подробности его оперативной работы. Как и некоторые важные детали биографии, типа страны, где десятилетиями действовал советский нелегал.

Исключительно благодарен и питерскому исследователю Вячеславу Геннадьевичу Калганову. В Санкт-Петербурге уже несколько лет во многом его благородными и бескорыстными стараниями регулярно проходят встречи, семинары (называйте, как хотите), посвященные жизни наших разведчиков, ушедших давно и недавно. Приглашаются их родственники и коллеги. Литераторы, пишущие о спецслужбах. Студенты институтов, интересующиеся сложной темой.

На одной из таких встреч Вячеслав Геннадьевич щедро поделился подробностями о детстве и юности будущего Героя Советского Союза. Использую в этой главе всю информацию, а когда она порой не совпадает с официальными данными, то привожу две точки зрения, ни в коем случае их между собой не сталкивая.

Ким – это фамилия, а Ен Чер – настоящее имя – родился 27 февраля 1932 года в уезде Кохчан в провинции Кёнсан-Намдо, что относится сейчас к Южной Корее. В 1978 году решил поменять имя на более привычное русскому уху – Евгений Иванович. Он седьмой и младший ребенок в многодетной – шестеро сыновей и дочь – корейской семье.

Отец – зажиточный крестьянин и торговец. Его грузовики доставляли рис в порт Пусан, а оттуда груженые корабли шли в Японию, которая аннексировала Корею еще в 1910 году. Торговля у Кима-старшего шла настолько неплохо, что он мог позволить себе иметь кроме жены и официальную наложницу, которая родила от него детей.

Об определенной зажиточности семьи свидетельствовала и религиозная принадлежность. Все шестеро братьев и сестра были крещены католиками еще при рождении в Корее.

Но относительное благополучие было нарушено, когда отец в 39 лет занемог. Пустяковая болячка оказалась смертельной. Дело было передано, как и принято, старшему из шести братьев и очень скоро рухнуло. Всем членам совсем недавно еще довольно состоятельной семьи пришлось взяться за работу. Совсем трудно бы пришлось, если бы груз забот на первых порах не взяла на себя мама – умная, трудолюбивая, самоотверженная.

В довоенные годы в Корее образование для детей бедняков заканчивалось на начальной школе. Ким пошел туда с семи лет и должен был бы через четыре года покинуть школу. Однако вся семья решила, что младшему надо обязательно продолжить учебу. Ким Ен Чер отличался не только прилежанием, чем в его стране было никого не удивить, но и явными способностями, а в изучении языков – и талантом. Да еще губкой впитывал все то хорошее, что веками развивалось в древней культуре Юго-Восточной Азии.

Один из братьев уехал на заработки в Маньчжурию, в 1932 году оккупированную Японией. Оттуда быстро перебрался в Токио, где стал таксистом. Быстрый, активный, не боящийся перемены мест, он, чем мог, помогал семье. Но был призван в армию. Выбрал альтернативную службу. А это значило, что работа предстояла ему тяжелая.

Послали в южную часть острова Сахалин, принадлежавшей тогда японской империи. Добывал уголь. Пригодились навыки шофера: трудился в шахте машинистом электровоза. Через пару лет освоился, обустроился и перетащил большую часть своей семьи – мать, старшего и младшего (нашего героя) братьев и сестру на Сахалин. Было это в 1942 году. Значит, Ким Ен Черу исполнилось тогда десять лет.

Придется в некоторых местах повествования довольствоваться датами приблизительными: значительная часть досье Кима до сих пор засекречена. Даже неизвестно, как звали его маму, с которой наш герой, несмотря ни на какие разлуки, сохранял трогательные отношения до конца ее дней. Существует предположение, что она происходила из корейской знати или из рода священнослужителей. И на фото с сыном выглядит женщиной благородной, достойной.

Жили в поселке Торо, в 1947 году переименованном в Шахтерск. Сейчас его население всего 6500 человек. Было в два раза больше. Корейская община держалась плотно и дружно. Семейство Кима обитало в построенном еще японцами бараке с фанерными перегородками. Приходилось нелегко. Но Ким ходил в корейскую школу. Был он любимцем и надеждой не только матери – всей семьи. Главной целью было вывести мальчика в люди. С ним занимался брат – учитель. Даже жена одного из братьев, когда вся семья собиралась за столом, отдавала лучшие куски не своему сынишке, а Киму.

В 1945 году, после Победы над Японией, остров стал советским, японцы были с Сахалина депортированы. А корейцы остались, но в положении весьма двойственном: в начале 1950-х годов советские паспорта им не выдавались. Эта страница истории еще до конца не раскрыта. Но, понятно, что такая жизнь влекла за собой некую неуверенность: что завтра? Паспорт, депортация?

Семья Кима верила в будущее. Накопили денег и построили дом. Скромный, небольшой, но зато свой. Значит, об отъезде не помышляли.

Ким Ен Чер окончил семилетку, что для ребят из небогатых семей считалось тогда уже достижением. Надо было помогать родственникам. Грамотный и смышленый паренек устроился техником в Бюро технической инвентаризации. Но тянуло к учебе, занимался вечерами сам или с братом. И эти его сверхусилия заметили, приняли в вечернюю школу – сразу в девятый класс. Выучил русский язык. Естественно, прекрасно знал и корейский, на котором общалась семья. Когда на острове еще находились японцы, он освоил и этот язык. Помогло, что учил его до десяти лет, когда семья жила в уезде Кочхан. Решил не бросать занятий японским языком и после депортации его носителей.

Школьником, в 1953 году, добровольно принял советское гражданство, вступил в комсомол. Кима, признанного лучшим учеником школы, особенно тянуло к наукам гуманитарным.

Как отличника-активиста в 1955 году Ким Ен Чера отправили в Москву в Центральную комсомольскую школу. Туда его, паренька с далекого Сахалина, должны были принять без экзаменов. Но столица не понравилась, оттолкнула. Люди суматошны, на его вежливое обращение некоторые отвечали грубостью. Это был не его город.

И решил Ен Чер наведаться в колыбель трех революций – Ленинград. Сам не понял почему, но дешевый билет на сидячую боковушку в плацкарте взял только в один конец. Может, уже тогда пробудилось в будущем нелегале обостренное чутье? И, возможно, совсем не случайно попалось ему на глаза объявление о приеме на факультет восточных языков Ленинградского университета имени тов. Жданова? Не подозревая, что поступает в престижнейший вуз, где на одно место претендовали 22 человека, на отлично сдал русский язык и литературу, историю, географию. Особо блеснул знаниями сложного языка, широко практикуемого в Азии.

Но, кроме учебы, где ему почти не было равных, требовалось и еще одно, очень важно-банальное, что давало возможность существовать, – деньги. Семья помогать не могла. Конечно, немного выручала стипендия в 290 рублей, в общежитии жил бесплатно. А зарабатывал на жизнь занятием отнюдь не гуманитарным – ночной погрузкой-разгрузкой товарных вагонов. Бывало, так уставал, что и спал, забравшись в вагон и накрывшись для тепла мешками. Потом пошел кочегаром в котельную. На хлеб с чаем, а иногда и с маслом, хватало.

На старших курсах подрабатывал переводчиком в Институте зоологии. Познакомился с профессором, которому переводил сразу с нескольких языков, и неожиданно увлекся этой наукой. Преподаватель помог Киму поступить на заочный факультет биологии университета.

Редкий случай: одновременно учился на двух факультетах – очном и заочном. И оба окончил в 1960 году отличником.

Ким не служил в армии. После учебы прошел военные сборы. Официальная военно-учетная специальность – командир взвода мотопехоты.

Предложение о поступлении в аспирантуру восточного факультета «как проявившего склонность и способности к научно-исследовательской работе» виделось логичным продолжением мечты о научной карьере. Но…

Читающий эту книгу о разведке уже догадывается, что последовало за этим «но». Может, парня приметили еще в 1957 году в штабе Международного фестиваля молодежи и студентов в Москве, где он впервые публично продемонстрировал навыки работы с языком и с иностранцами? Там и познакомился с Примаковым, который, уверен, как и Ким, не помышлял о разведке. Отношения с Евгением Максимовичем, будущим первым директором СВР поддерживал до последних дней: и когда академик руководил разведкой, и потом, когда работал министром иностранных дел, премьером.

Выпускник ЛГУ свободно владел корейским и японским языками. Знал в определенных пределах становившийся интернациональным английский язык. Говорил и на испанском. Некоторая неувязка: зачем востоковеду этот язык? Неужели при тяжелейшем своем учебном графике – учился на двух факультетах – вдруг решил взяться за язык Сервантеса? Или подсказали?

Как бы то ни было, в 1960 году Кима пригласили в разведку, причем нелегальную. Что заставляет верить в предположение о его более ранних связях с КГБ. Прежде чем сделать предложение, кандидатов в нелегалы изучают по два-три года. Или заметили Ким Ен Чера еще на острове Сахалин?

Но официально разговор о разведке завели с ним незадолго до окончания университета. Представитель КГБ сразу заговорил об «особом резерве» – нелегальной разведке. Согласие Ким дал сразу.

Интенсивная учеба по 12, а то и по 14 часов в день один на один с «тренером» продолжалась три года. Обычно и этого бывает мало. Но не в случае с Ким Ен Чером. Рискну предположить, что удалось «сэкономить» на сложнейшем восточном языке, в совершенстве и естественным путем освоенным в детстве.

Сам Ким пишет об этом так: «В то время моя мать еще жива была в далекой глубинке. И с тех пор, как пять лет назад я уехал учиться в другой город Советского Союза, я не мог вернуться. И это вполне естественно, потому что у меня не было возможности поехать туда. А мать чуть ли не каждый день выходила на улицу, потому что наш дом находился именно на маршруте самолета к аэропорту. И вот каждый раз, когда самолет гудит, она выходит и смотрит на него: “Может быть, сын там едет?” И так все время. Окружение мне ее так рассказывало. И мне очень хотелось хоть раз в жизни слетать туда, доброе дело сделать для матери. А денег на билеты взять неоткуда. В то время на самолете путь туда был очень далекий. Но мне обещали: “Поскольку вы уже будете работать у нас, вот вам подъемные на билет туда и обратно”. Это по закону так положено. Они мне обещали, и я согласился пойти на предложенную мне работу. Не прошло и пятнадцати дней, и я встретился с матерью, и мы оба были счастливы. Но через две недели телеграмма: “Срочно явиться в Москву!”».

Вот как об этом пишется в официально рассекреченном документе: «Занимался освоением новых для себя профессий по прикрытию, изучал различные спецдисциплины и иностранные языки. Прошел подготовку по страноведению, приобрел навыки в области оперативной психологии, конспирации и обеспечения безопасности. Весьма интересной была дисциплина, касающаяся организации связи. Он освоил радиоаппаратуру, научился приему и передаче радиосообщений, пользованию аппаратурой ближней связи, проведению тайниковых операций и использованию сигнализации, работу с шифрами. Тренировался выявлять наружное наблюдение. Особое внимание при этом Е. И. Ким уделял спорту, занимался борьбой самбо, лыжами и плаванием». Набор – полный!

Неожиданным, повторюсь, может показаться лишь язык, усердно изучаемый в тот период, – испанский. Для его полного совершенствования Ким Ен Чер два года прожил в стране, где этот язык был основным. Выскажу предположение: легенда, по которой в дальнейшем предстояло жить нелегалу, была исключительно непроста. Она предполагала, что в «особых условиях» Ким проработает три, ну четыре года и вернется домой к жене, только родившемуся сыну и в родное управление внешней разведки.

«На оперативной работе в разведке с 1962 года». Это утверждение из спецдосье не подвергается сомнению. Работа была оперативной, но, возможно, легальной. Оценкой полученных результатов стала первая боевая награда – медаль «За отвагу».

Не вызывает сомнений и следующая чеканная фраза: «В 1966 году в качестве разведчика-нелегала выведен в страну со сложной агентурно-оперативной обстановкой. Зарекомендовал себя опытным работником, отличавшимся высоким профессионализмом, широким кругозором, хорошими аналитическими и организаторскими способностями».

А дальше началась работа «в особых условиях». Как это было? По рассказам, слышанным и опубликованным мною до недавнего частичного рассекречивания, его доставили на унылое побережье с мрачными скалами на веслах. Или высадили со всплывшей подводной лодки, подобравшейся на максимально близкое расстояние к берегу. В условленной точке он быстро отыскал припрятанную в камнях скромную крестьянскую одежду. И странник пошел по новой своей жизни.

В рассекреченном параграфе служебного досье описывается более прозаический и достоверный способ доставки. В 1966-м советское торговое судно тайно высадило нелегала в порту одной страны. Здесь коллега из легальной разведки передал ему деньги и документы. Понадобилось 17 лет на то, чтобы построить биографию совершенно другого человека. Из безработного с годами он превратился в почетного гражданина города.

Стараниями нелегала работа пошла исключительно успешно. Настолько, что прерывать ее, ведущуюся для обеспечения безопасности СССР в неимоверно тяжелой обстановке, было бы нецелесообразно. Ведь Ким быстро ориентировался в сложных условиях. Не особо мешкая, приступил к поиску тех, кто мог быть полезен советской разведке. Информация из страны пошла быстро. А потом он получил доступ и к документам, которые в Центре оценили, как важнейшие. Командировку, во время которой разведчику пришлось перемещаться по разным городам двух полушарий, включая государства дальневосточного региона, продлили до десяти лет. Потом продлевали еще и еще. Он тосковал, но не жаловался. Знал, что его работа нужна.

Знали это и в Центре. В характеристике об этом написано так: «С чувством высокой ответственности относился к выполнению поставленных задач. Успешно справлялся с ними. Проявил при этом высокие морально-психологические качества. Показал себя политически зрелым и оперативно грамотным разведчиком. В решении оперативно-разведывательных вопросов действовал смело, целеустремленно, с проявлением инициативы и творчества, добился на этом направлении конкретных результатов. Им добыта и направлена в Центр разведывательная информация, которая получила высокую оценку».

Ким пользовался всеми языками, которые в совершенстве знал. На спецподготовке нелегал освоил несколько полезных профессий. Пока неизвестно, какая из них понадобилась больше всего.

Нелегалы, как правило, работают парами. По идее, жена Кима должна была к нему присоединиться, деля все тяготы (и радости тоже) совместной боевой работы и семейной жизни.

С будущей супругой Ким познакомился в университете. В Ленинград она приехала из Калининграда, где служил отец, занимавший высокий пост. Мать – зубной врач. Семья солидная, интеллигентная, в которой дочь решила заняться изучением китайского языка. А свадьбу сыграли в Москве, где совершенствовал свои разнообразные знания Ким Ен Чер. Жена работала вместе с известными востоковедами в солидном учебном заведении. Занималась переводами с китайского языка.

Тут позволю задать себе и только себе наивный вопрос: а как бы смогла жить, не привлекая внимания, в сугубо азиатской стране простая советская женщина с европейской внешностью? Хотя и это можно было как-то предусмотреть в сложнейшей легенде, которую, увы, так и не пришлось использовать.

Но все же после четырех лет отсутствия, когда стало понятно, что командировка Кима затянется, жену начали было готовить к отъезду. Однако совершенно новый язык давался сложно. Вряд ли какое-либо прикрытие спасло бы от подозрений женщину, похожую на жительницу Прибалтики. Да и характер, по воспоминаниям многолетнего начальника нелегалов, был сложный, неуступчивый. Жена Кима так и не была выведена за кордон. Используя терминологию разведки, «сошла с подготовки». Бывает.

Невозможность быть вместе с годами оборачивалась для этой пары чисто семейной, однако, драмой, в последнем акте даже трагедией. Два любящих человека были обречены на долгую разлуку. Брак угасал, распадался.

Хорошо в нем вовремя родился сынишка, призванный радовать родителей. Рождение сына за три месяца до отбытия отца «в никуда» было вполне реально и легально. Мальчика назвали Юрием в честь отца супруги. В семье его звали Юрчиком.

Командировка нелегала затянулась на 23 года и завершилась в 1989 году. И все это время нелегал был незаменим. Его легенда, сложная и неоднозначная, выдержала длительную проверку, благодаря хладнокровному мужеству ее обладателя.

Конечно, это не означает, что Евгений Иванович безвылазно находился в одной стране. Раз, иногда и два раза в год придумывалась легенда, позволявшая приезжать на месяц, очень редко на более продолжительный срок на родину. Конечно, нелегально. Между беседами с людьми, отвечавшими за его работу, докладами руководству он успевал испытать и радости семейной жизни. И особенно – отцовства.

Но за коротким отпуском следовал неминуемый отъезд на срок абсолютно непредсказуемый. Супружеских уз это не укрепляло.

Нелегал удивительно быстро сроднился со страной постоянного пребывания. Вот уж кто никогда не был для нее чужаком. Освоился. Закрепился. Приступил к выполнению задач в стране чувствительной (то есть со сложной политической обстановкой), порой непредсказуемой, очень для нас важной. Жизнь была одновременно и захватывающей, и однообразной. Неизбежные проверочные маршруты. Встречи. Тайниковые операции. Сеансы радиосвязи.

Удавались вербовки. Он получил постоянный доступ к ценнейшей разведывательной информации. Карьера прикрытия резко пошла вверх. О том, каких высот он там добился, свидетельствует удивительнейший факт. Был Ким на такой высоте, что однажды столкнулся буквально лицом к лицу со своим бывшим начальникам Александром Шелепиным и его переводчиком и – надо же – сокурсником по университету. Переводчик все быстро понял. А экс-председателю КГБ, возглавлявшему прибывшую в страну делегацию, тут бы не подать виду, пройти мимо, а он бросился обниматься с хорошо знакомым подчиненным. Рядом представители местной власти, среди которых, понятно, и люди из секретных служб… Вот он, типичный провал. Но неимоверным образом обошлось. Ким ухитрился улизнуть от медвежьих, во всех смыслах слова, объятий.

Тем более поразительно: ведь режим в стране – жесточайший, пронизанный подозрительностью. Контрразведка бесцеремонная, приучившая поголовно все население к доносительству. У нелегала ни минуты на расслабление, постоянная концентрация.

Все это сказывалось на здоровье. Болел тяжело, но на ходу. Оставался фактически единственным вжившимся в местные условия нелегалом высочайшего класса. Из Центра предлагали в случае необходимости вернуться, и Ким сам должен был решать: уезжать домой или оставаться. Но кто вместо него? Он сделал рисковый выбор и работы не прерывал. Ким был незаменим и понимал это, каждый раз извещая Москву, что продолжит. И даже когда сообщили, что он может попасть под подозрение из-за предательства Олега Гордиевского, хорошо его знавшего, нелегал остался.

Приведу строки из хранящегося в Центре совершенно секретного личного дела Ким Ен Чира, сменившего в 1978 году имя на Евгения Ивановича Кима: «Будучи в стране со сложной агентурно-оперативной обстановкой, нелегал с чувством высокой ответственности относился к выполнению поставленных задач, успешно справился с ними, проявил при этом высокие морально-психологические качества, показал себя политически зрелым и оперативно грамотным разведчиком. В решении оперативно-разведывательных вопросов действовал смело, целеустремленно, с проявлением инициативы и творчества, добился на этом направлении конкретных результатов. Им добыта и направлена в Центр разведывательная информация, которая получила высокую оценку». Сухо, официально, зато понятно. Разве не триумф?

Дома подрастал сын. Высокий симпатичный парень хорошо учился. Занимался стрельбой, любил плавать. Окончил восемь классов.

Евгений Иванович не просто любил сына. Всерьез видел в нем продолжателя своего дела. Вырываясь в Москву, встречался с ним. Признавался, что «на земле больше нет никого, кроме этого единственного, живущего вдалеке от тебя сына…». Мальчику объясняли постоянное отсутствие отца: он служит глубоко засекреченным испытателем космической техники. И тот верил.

Мальчишка был непосредственным, подвижным, рос большим выдумщиком. Когда отец вырывался «на перекладных» в отпуск, проводили они почти все время вместе. Однажды почувствовав, что отпуск папы близок к концу и он отправляется на свои космические испытания, Юрчик подготовил сюрприз. Незаметно засунул ему в карманы советские деньги. Вдруг понадобятся. К счастью, рядом с нелегалами работают очень внимательные люди. И при кропотливом осмотре одежды при выводе они были поражены: как такое возможно? Как возможно, стало понятно после короткого внутрисемейного расследования. Маленький мальчик хотел, чтобы папа не был голодным.

«Сын долгое время даже не подозревал, кем я работаю. Будучи в отпуске, я попросил у нашего руководства разрешение продемонстрировать своему ребенку многочисленные награды, в том числе и Звезду Героя. Санкция была получена, и вот, на конспиративной квартире (по словам Юрия Ивановича Дроздова, это было где-то в Германии, в ГДР. Но так ли? – Н. Д.), я неожиданно вышел к сыну при полном параде, в пиджаке, тяжелом от орденов и медалей. Немая сцена… Хороший был мальчик. Скромный, трудолюбивый, послушный. Из него со временем могла бы выйти неплохая смена для меня. Жаль, что так рано ушел из жизни…»

С сыном произошло несчастье. Разные люди описывают ту трагедию по-разному. Сходятся в одном: утонул.

Юрий Иванович Дроздов рассказывал мне, что все случилось в пионерском лагере на Черном море. Как раз незадолго до трагедии Евгений Иванович приезжал домой, встречался с мальчиком. Уехал успокоенным: с Юрчиком все в порядке. Нелегалу сразу сообщили о гибели мальчика. Чудом Ким сумел приехать домой. Попрощался с сыном. День просидел в полном одиночестве. И снова уехал. Так было надо.

Есть и другая версия. Юрий погиб, окончив 9-й класс. После тренировки в школе плавания «Динамо» вместе с приятелем сели на мотоцикл, недавно подаренный Евгением Ивановичем, и погнали на Клязьминское водохранилище. Вода теплая, Юрчик здорово плавал. Но утонул…

Евгений Иванович делал все, чтобы поскорее приехать, проститься. Не получалось. Его ждали. Выбрался только через месяц. Переживал тяжело, болезненно.

Столько лет было проведено вдали. И всегда Служба разведки помогала остававшейся в Москве семье. В трудные годы тотального дефицита окружала сына и жену заботой. Прикрепленный сотрудник старался решать бытовые проблемы, которые не могли не возникать. Так было и при жизни сына, и потом, когда мальчик погиб. Жену Кима не бросили на произвол судьбы и после того, как они расстались.

Давайте время от времени предоставлять слово самому Герою, полностью сохраняя его своеобразную манеру повествования, совсем не напоминающую официальную. Оставленные им воспоминания, скорее короткие записи, это позволяют:

«Мама умерла, когда я был в командировке. В один из отпусков меня отвезли к ней на кладбище. Стояла зима, и все могилы были засыпаны глубоким снегом. Я безуспешно пытался искать место, где она покоилась. Хотел встать перед ней на колени и положить к подножию памятника полученную буквально накануне Звезду Героя Советского Союза. Ведь это ее награда, она меня таким воспитала. Слезы катились по моему лицу, и я ничего не мог с этим поделать. Про себя попросил у матери прощения за то, что так долго к ней ехал».

А вот и о гибели сына. Не было в жизни Евгения Ивановича Кима ничего более трагичного:

«…В ходе моей работы я встречался со многими хорошими людьми. Я всегда благодарю Бога за то, что Он свел меня с этими достойными людьми. Встречались порой в их среде и недостойные, но они все ушли, они были не в состоянии вынести подобное бремя. Для этого нужно особую смелость иметь. Не каждому дано такое качество. В качестве примера припоминаю произошедшее со мной в связи с трагической смертью моего сына. Я очень долго не мог смириться с этим, вынести это. Вечером я получил сообщение о том, что моего сына не стало. Было где-то около девяти. Машину я оставил километрах в двух от места встречи с представителем Центра. Я на место контакта машину никогда не вожу. Я ее бросил и пошел пешком. Одновременно и лишний раз проверился, нет ли “хвоста”. Работы было очень много, я ответственно относился к подобным вещам. Но когда я получил ту весть, я сам не могу понять, как это получилось, что со мной было. Это как бы вторая жизнь, параллельная реальность, в которой делаешь все на автомате, не понимая, что с тобой происходит. Бывает у человека такое состояние. Тот человек, который вышел на встречу со мной, испугался, он меня приобнял, не зная, как меня успокоить. Но я вел себя внешне спокойно: не кричал, не прыгал, ничего. Я просто как будто сознание потерял. Я просто шел и шел себе. А он… По нашим правилам он должен был давно уйти, сообщил и ушел – вот как надо. Как можно скорей. А он шел рядом со мной. Туда, где стояла моя машина. Лишь за несколько шагов до нее, он знал ее номер, он отстал, сказав: “Евгений Иванович, будьте осторожны! Если что, я готов с вами поехать”. Я ему отвечаю: “Ради Бога, не надо! Этого не надо делать. Сначала вы уходите как можно скорее отсюда, потом я уеду”. Потом уже, конечно, он исчез. Я сел, поехал. Вы знаете, куда я поехал? Я сам не знаю, для чего я туда поехал. Поехал в другой крупнейший город, который находился в пятистах километрах. И вот, по так называемому хайвею, скоростной дороге, по которой можно в ночное время гонять со скоростью двести пятьдесят километров в час, я и несся. Обычно я в тот город ездил два-три раза в году, на скоростном поезде. На машине туда ни разу не добирался. Я ехал, ехал. К утру прибыл туда. Как будто какие-то дела там у меня есть. Я сошел с этой скоростной дороги, машинально куда-то свернул, в какой-то переулок, все еще не понимая, куда приехал. А потом внезапно как бы пришел в сознание: “Зачем я здесь?” Всю ночь ехал и к утру только немного пришел в себя. Я сильно рисковал. Меня в таком состоянии подстерегала масса опасностей, тысячи опасных моментов. Это, во-первых, скорость. И потом, хайвей почти все время как бы по мосту проходит. И только утром я осознал, насколько опасной была та поездка. Чтобы вынести такое известие, нужна сверхчеловеческая сила. И вот его не стало… Человека, которому ты все посвящаешь, именно этому маленькому человеку. И вот его не стало… Стало быть, никакой цели в жизни больше нет. Да еще страна, которой ты служил, ее тоже не существует. Бывает и такое в нашей работе».

Но взял себя в руки. Продолжал работать. Из безработного, приехавшего в страну на поиски счастья, превратился в крупную фигуру, почетного гражданина большого города.