Текст книги "Легендарные разведчики. Книга 4"

Он поставлял информацию неустанно. Особенно ценна была документальная информация. Вот что называется «высшей» разведкой – самым высочайшим уровнем разведки. Как говорит один заслуженный ветеран СВР, «это пять с плюсом». Проблематика в годы холодной войны была понятна: планы ГР – главного противника. Так в спецслужбах называли Соединенные Штаты. Главное направление – ядерное оружие. И работал Евгений Иванович Ким так, что в 1987 году «за достигнутые результаты в служебной деятельности и проявленное при этом мужество» ему присвоили звание Героя Советского Союза.

Снова строки из служебной характеристики: «В особых условиях работал до 1989 года. Успешно руководил созданной при его непосредственном участии автономной нелегальной резидентурой, имел на связи источников ценной документальной информации, добывал сведения по приоритетной проблематике, получившие высокую оценку и реализованные по высшей разметке.

В работе в полной мере проявил свойственные ему смелость, решительность, сочетавшиеся с такими присущими ему качествами, как хладнокровие, общительность, предприимчивость и находчивость.

За достигнутые результаты в работе, проявленные при этом мужество и героизм в 1987 году удостоен звания Героя Советского Союза. Награжден орденами Ленина, Красной Звезды, Красного Знамени, “За заслуги перед Отечеством” IV степени, медалью “За отвагу”, нагрудными знаками “Почетный сотрудник госбезопасности” и “За службу в разведке”, другими ведомственными знаками и медалями».

От Юрия Владимировича Андропова Ким получил личное именное оружие с подписью. У председателя КГБ СССР установились с Кимом добрые отношения. Когда Киму удавалось вырваться в отпуск, Андропов всегда принимал его для доклада в своем кабинете на Лубянке. И хотя Юрий Владимирович почти не пил, после этого следовала неофициальная часть, на которой аскет Андропов поднимал рюмку вместе с одним из лучших нелегалов.

Десятилетия шли. Не могли они не нести с собой перемен. Часто печальных. Брак его окончательно распался. Почти невозможно годами оставаться один на один с ночью. Ким познакомился с местной жительницей. Сообщил об этом в Центр. Изучал ее, завербовал (да, именно так) и, получив разрешение, связал с ней судьбу. Обучил, и она помогала Киму, став радисткой-шифровальщицей.

Интересно, что с той женщиной было потом? Никаких сведений о ее появлении в Москве пока нет. Или осталась в той стране? Значит, еще одно расставание для Кима.

Человек общительный, внешне приятный, он не был обделен вниманием прекрасного пола. Жизнь в «особых условиях» допускала подобные контакты. Но супругу любил, и не его вина, что любовь на расстоянии счастливой бывает редко.

Последние годы работы в «особых условиях» складывались для нелегала по многим причинам трудно. Признавался: «Меня очень сильно тянуло на Родину. Вот даже березку иногда увижу там на улицах, хотя в тех южных краях их редко встретишь, разве что в Ботаническом саду. Вижу березку, и уж лучше я ее не видел сегодня. У меня теперь на весь день испорчено настроение, потому что так хочется поехать домой и где-нибудь там походить среди березового леса».

И во время редких отпусков это удавалось. Уезжал на свою дачу, холил участок в четыре сотки. Как исконный уроженец южной страны с удовольствием вскапывал грядки, высаживал рассаду, не особенно расстраиваясь, что ему самому из-за предстоящего отъезда не дано будет собрать взращенные плоды. Приобрел российские привычки: часами ходил по лесу, высматривая грибы. Иногда ловил рыбу, но без всякого азарта, не стремясь во чтобы то ни стало уйти с богатым уловом. Скорее, это было спокойное и продолжительное созерцание, возможность сосредоточиться на будущем или отрешиться хоть на время от гложущих мыслей о предстоящем и снова неминуемом отъезде туда, где риск и неизвестность.

Да, Ким чувствовал, что тучи над ним сгущались. Причина оставалась непонятной. Можно предположить, что предавал кто-то из тех, кого полковник, возвращаясь временами в отпуск в Москву, считал своими. Ему сообщали, что если станет совсем невозможно продолжать, если почувствует опасность, то можно возвращаться. Он тщательно взвешивал, анализировал. Порой хотел поставить точку. И оставался. Здесь, не по своей вине, он оказался на грани трагедии, которой все-таки удалось избежать. Центр сумел предупредить Кима об опасности. Командировка длиной в десятилетия была завершена.

Начинал с нуля, был одиночкой. Рисковал. А за годы работы создал разветвленную резидентуру. Руководил сетью агентов из всех слоев общества.

В спецдосье указаны потрясающие по убедительности цифры: «За период командировки им добыты и направлены в Центр более девятнадцати тысяч листов совершенно секретных документов, а также не менее полутора тысяч подготовленных на их основе сообщений и обзоров».

Многолетний руководитель советской нелегальной разведки Юрий Иванович Дроздов, никогда не называя имени Героя-нелегала, рассказывал мне о встречах с Евгением Ивановичем Кимом уже после его окончательного возвращения.

У Дроздова было собственное мнение относительно того, почему нелегал смог проработать так долго – с 1966 по 1989 год. Во-первых, Ким неуклонно соблюдал все правила конспирации. На последнем этапе с подачи начальника нелегального управления практически прекратил все встречи с людьми из легальной разведки, работавшими в той стране. Никаких контактов – только безличные связи. Доклады нелегалов, конечно же включая Кима, минуя промежуточные подразделения, поступали только к Дроздову. Опыт работы показывал, что именно так лучше обеспечить безопасность. С этим нововведением согласились, но руководители некоторых других управлений на Юрия Ивановича обижались. Генерал-лейтенант Николай Леонов, главный аналитик разведки, высказывал свои претензии. Дроздов твердо стоял на своем: нелегалы действовали результативно, пошли серьезные разработки. К тому же начальник Управления «С» опасался предательства. Как показали дальнейшие события, опасения были далеко не напрасны. В разведке чувствовали огромную угрозу, над страной нависшую.

Ким переживал распад страны, которой служил, как личное горе. Не мог смириться, принять вроде бы логичные объяснения. Не все было понятно ему в новой жизни. Не роптал, нет. Но задумывался, как такое могло произойти. Ведь и его родная разведка рисковала не уцелеть, когда кто-то решил, будто в изменчивом мире наступило всеобщее братство.

Боль за державу была с ним, не уходила. Он не давал воли эмоциям, хранил глубоко в себе. Наверняка от этого нести тяжесть всех утрат было еще сложнее.

Наступил критический промежуток и в жизни огромного государства. Юрий Иванович Дроздов вспоминал вечер после вручения Евгению Ивановичу Звезды Героя Советского Союза:

– Крючков и другое начальство уехали. Мы остались вдвоем. И Евгений Иванович мне признался: «Если бы тогда мне сказали, что все этим закончится, я бы никогда не поверил». Это все заставляло его переживать, страшно переживать, он знал, что на нем висит, какие возможности, что нужно делать. Но пришлось работать там еще».

Вернувшись окончательно домой, Евгений Иванович помогал молодым преемникам, выбравшим ту же дорогу. Начальник отдела Ким был с ними предельно искренен. Доносил до молодых ребят открытую им на собственном примере истину. У них разведчики работают за деньги, у нас – за Отечество. Надо всегда оставаться конспиратором, но иногда приходится превращаться и в авантюриста. Быть готовым к нестандартным ситуациям, которые могут возникать совершенно неожиданно. Именно они показывают, на что способен разведчик-нелегал.

Вот его неизменное жизненное кредо: «Чтобы стать разведчиком, нужно быть универсально подготовленным, образованным человеком… И потом, нужно бесконечно любить и свою Родину, и страну, где ты находишься… Нужно быть бесконечно добрым человеком. И нужно, чтобы вас любили за это все и всюду. Чтобы обеспечить себе безопасность, вы не должны иметь ни единого врага. Трудолюбие также залог успеха в нелегальной разведке. При подборе кадров нужно именно человека трудолюбивого, трудоспособного искать. Никто за вас ничего не будет делать. Нелегальная разведка – это именно “один в поле воин”. Даже если нелегал молодой человек и женился на иностранке, эта его жена не должна знать, кто он. Такой закон».

Было ли возвращение в Москву окончательным? Занимался ли он только воспитанием чекистской смены? Быть может, его опыту по-прежнему находили практическое применение, выводя на короткое время за кордон для участия в различных сложных операциях.

По-разному сложилась судьба его раскиданных по свету родственников. В 1953 году жившим на острове корейцам начали выдавать советские паспорта. А тем, кто хотел, разрешали выехать в Корею, понятно, что социалистическую, Северную.

Один из братьев воспользовался разрешением. В КНДР окончил медицинский институт. Великолепный врач, он до конца своих дней обслуживал высшее и наивысшее руководство страны. Есть фото военного медика Кима в офицерской форме с руководителями страны чучхе. Об авторитете доктора и о его положении можно судить и по закрепленному персонально за ним автомобилю с шофером. Такое для Северной Кореи – редкость. Не исключено, что не потерял связи с семьей, оставшейся в СССР. Переписывался и, наверное, встречался с родственниками. Еще один брат в 1930-е годы на Сахалин так и не переехал, остался в Корее. Его дети сейчас живут в Сеуле.

Старший брат жил в Шахтерске, работал завучем в той же школе, где учился Ким. Еще один брат, Ким Ен Ток, трудился на Сахалине: сначала на шахте, потом на лесозаготовках. И наконец, пятый из братьев Ким перебрался с острова в наш анклав – в Калининград.

Сахалин – край суровый. Не просто выжить, а жить достойно здесь потруднее, чем где-нибудь на московском Садовом кольце или в переулках у Невского проспекта. Дружной семье Кима это удавалось. Быт в их доме был налажен.

Но однажды после наводнения один из братьев потерял все, годами нажитое. Личные вещи, документы смыло, пропало, унесло. И тогда брат, трудившийся на лесозаготовках, продал единственно ценное, что у него было, – лошадь, перевозившую лес. Деньги отдал брату. Так и поднимались на ноги, выживали.

Младший брат Ким Ен Чер – Евгений Иванович – своих родственников никогда не забывал. Человек добрый и щедрый, помнил, кто помог ему выбиться в люди. Когда на короткое время приезжал в отпуск, одаривал семью подарками: одеждой, продуктами, всем, что только было нужно и что было можно сложными путями доставить на Сахалин. Купил дефицитнейший в 1970-е годы «Москвич-412», да еще в экспортном исполнении, и отправил близким на Сахалин. Племянникам посылал небольшие денежные переводы. Не забыл и о брате-враче, жившем в КНДР. Тому, несмотря на высокий пост, тоже приходилось нелегко в сложные 1990-е годы. И, окончательно вернувшись в Москву, Евгений Иванович посылал ему целые контейнеры со всем необходимым.

Заботился о племяннике Александре Яковлевиче. Имя для корейца несколько непривычное. Но я уже упоминал, что вся семья была крещеной. И Евгений Иванович, тоже сменивший имя, порекомендовал приехавшему в Москву племяннику последовать его примеру и обрести имя, более привычное русскому уху. Евгений Иванович увидел в родственнике определенные способности, советовал продолжить учебу. И тот поступил в Горный институт. Дядя помогал не только советами. Деньгами тоже. Из страны, в которой работал, привозил вещи, в ней умело сделанные.

О личной жизни Кима после возвращения известно немного. Бывал на своей маленькой даче. По-прежнему вскапывал грядки, выращивал овощи, особо не огорчаясь скудному порой урожаю.

Не любил шумных застолий. Но на торжество по случаю вручения Звезды Героя Советского Союза в ресторане «Пекин», который в те годы был любим и предпочитаем соратниками по профессии, собралось немало приглашенных. Предложили ему опустить награду в стакан, как у нас почему-то принято. Евгений Иванович отшутился: «Нет, в армянский коньяк не будем, испортится».

К спиртному был равнодушен. При необходимости поднимал рюмку коньяка. В прежние годы курил, но бросил. Изредка, но все-таки просил у знакомых сигаретку. Пару раз затягивался, и хватало.

К еде относился спокойно. Когда еще состоял в браке, нахваливал жену, даже когда что-то не получалось. Громко говорил, что, да, сыровато, но так даже вкуснее и полезнее. Предпочитал, что неудивительно, восточную кухню. У него в доме ели палочками.

Когда вытаскивали Евгения Ивановича на загородный пикник или на рыбалку, то предпочитал тихо любоваться природой, уходя в глубокую задумчивость. Мне кажется, что рисую портрет типично восточного человека. Наверное, и так?

Много читал. Вот и все хобби.

Одевался элегантно. Предпочитал костюмы хорошего покроя. Аккуратно подбирал к ним галстуки.

К нему была прикреплена персональная «Волга». Дали просторную квартиру около старинной линии метро. Значит, уважали крепко.

Если Евгений Иванович и грустил, как рассказывал генерал Дроздов, то вида не показывал. Хмурым его никогда не видели. Улыбчивый, вежливый.

Старался скрывать от окружающих, что чувствует себя неважно. Видел плохо. Постоянно наблюдался у офтальмолога. Вот и 12 ноября 1998 года шофер служебной машины доставил Евгения Ивановича в закрытую, сугубо служебную клинику.

Ноябрьская непогода перешла в стужу и снегопад. Рановато для этого скучного времени года. Обратно добирались долго, простаивая в пробках. Ким попросил водителя остановить машину неподалеку от дома. Хотел размять ноги, прогуляться.

И пробил час последней трагедии Евгения Ивановича Кима. У самого дома, уже во дворе, его сбила машина. Винить ли в этом сидевшую за рулем женщину? Ехала медленно, скорость меньше 20 километров. Подвело Кима, это точно, ослабевшее зрение.

В тот день невезенье взяло вверх над полковником-нелегалом. Из-за снежных заносов, заторов на дорогах вызванная скорая везла его до больницы полтора часа. Полученная рана виделась не смертельной. Погиб Ким от внутреннего кровоизлияния. Приехали бы чуть быстрее…

После смерти мебель, собранная в одну комнату, так и осталась в его квартире. Было мне видно, до чего же скромно он жил, вернувшись из-за границы. Потом в ней поселился другой человек с женой и двумя детьми. Он, конечно, слышал о Киме, однако знаком с ним не был. А относился к низенькой старой мебели восточного стиля бережно. Помнил, кому она принадлежала. И о предшественнике, бывшем жильце, вспоминал добрым словом.

Только ничего о нем не рассказывал. Потому что и новый хозяин квартиры – тоже нелегал и Герой России, уже в веке нынешнем «оттуда» вернувшийся.

Если откровенно, то славные представители корейской общины рассказывали мне о Киме еще очень давно. Не знали его подлинного имени, но что-то просачивалось, проникало. В одном закрытом музее попадалась на глаза редких и облеченных доверием посетителей маленькая табличка с надписью: «Ким. Герой Советского Союза». Но без имени и хоть каких-то подробностей. Полковник-экскурсовод и даже хороший писатель клялся мне, что не знает о Герое ничего, ну никаких подробностей: «Ким, и только Ким».

Но в феврале 2020 года директор Службы внешней разведки Сергей Евгеньевич Нарышкин раскрыл имена семи нелегалов. Среди них и Евгений Иванович Ким. А на территории Корейского культурного центра в Южно-Сахалинске установлен бюст Евгению Ивановичу Киму. Право снять завесу с монумента, автор которого скульптор Михаил Баскаков, предоставили Ким Ген Су. Выбор не случайный. Ген Су родной племянник Героя.

Своим земляком гордятся не только члены общественного объединения «Сахалинские корейцы». В 2023 году имя Евгения Ивановича Кима внесено в список на увековечение памяти людей, внесших вклад в защиту России в различные исторические периоды. И это значит, что в свое время нам еще многое о нем предстоит услышать.

Дорога длиной в 13 лет
Владимир Ильич Горовой
(1932)

Владимир Горовой, первый послевоенный Герой Советского Союза во внешней разведке, рассказывает о своей работе с нашим «золотым» источником в США и неизвестные детали о хорошо известном тревожном эпизоде современной истории.

Мир спасенный не всегда знает, кто, как и когда не дал наступить ядерному апокалипсису. Это мудрые государственные мужи, искусные дипломаты, хладнокровные военные. И разведчики. Давайте о них.

– Карибский кризис 1962 года – самый известный из мировых кризисов. Столкновение между СССР и США уже было неизбежно. Но резидент нашей разведки в США Александр Феклисов сумел довести через друга клана Кеннеди журналиста Скали: нападете на Кубу, и наши танки за несколько часов займут Западный Берлин. И кризис разрешился.

– Берлин, 1961-й – противостояние между СССР и бывшими союзниками перерастало в ядерный конфликт. И тогда наш агент и друг «Жюльен», он же француз Жорж Пак, передал в Москву о красной линии, которой нам нельзя пересекать. А возведение Берлинской стены Запад готов был и проглотить. Стену построили, войны – избежали.

– Мощнейшие натовские учения «Искусный лучник – 1983» были восприняты советским политическим и военным руководством как преддверие внезапного ракетно-ядерного нападения на СССР. Такова и была задумка натовцев: вполне правдоподобная имитация якобы полномасштабного нападения на Советский Союз, с тем чтобы, спровоцировав нас на ответные действия, получить возможно более полную информацию о силах и действиях с нашей стороны в случае такого конфликта. Разведчик из ГДР Райнер Рупп, оперативный псевдоним «Топаз», долгие годы работавший в брюссельской штаб-квартире НАТО, проник в чужие планы: США и их союзники нападать на страны Варшавского пакта боятся, все ограничится наглым прощупыванием. Рупп регулярно снабжал правдивой информацией своих руководителей в Берлине, а те немедленно отправляли его донесения в Москву. Наши на провокации не отвечали. «Искусный лучник» промахнулся.

– Война Судного дня 1973 года между коалицией ряда стран Арабского мира и Израилем могла бы перерасти в катастрофический мировой конфликт с участием СССР и США. Наши дипломаты предпринимали колоссальные усилия, чтобы предотвратить столкновение. А разведчик Владимир Горовой передал из Вашингтона детальные сведения от своего агента о планах Запада. И в результате этих совместных усилий беда прошла стороной.

Владимиру Ильичу Горовому за девяносто. А он вовсю разъезжает по нашей необъятной стране. Вот махнул из столицы во Владивосток. Через несколько дней Владимир Ильич, отличный оратор, уже в Курске, где напутствует добровольцев, отправляющихся в зону боевых действий специальной военной операции. Потом встречи, встречи, встречи в Москве. И наконец, длинные беседы со мною, малая часть из которых получила шанс быть напечатанной в этой книге. Остальное, возможно, будет опубликовано позже или гораздо позже.

Нельзя сказать, что в посольство СССР в Вашингтоне не обращались люди с предложениями о сотрудничестве. Называли таких профессиональным термином «инициативники». Приходили сами, добровольно, обычно не уславливаясь заранее о встрече. Можно сказать, совали голову в пасть льву. Ведь за входом-выходом в посольство следила чужая служба безопасности. Могли сфотографировать, заставить объяснить, что делали на территории другого государства в течение нескольких часов или десятка минут. Засечь, поставить наружку (наружное наблюдение), вызвать на жесткий допрос для суровых объяснений.

Но все равно приходили. Условно инициативников разделяли на три главные категории. Первая – это люди с психическими расстройствами, вообразившие себя первоклассными шпионами. И таких было немало.

Категория вторая – подстава местных спецслужб: вдруг русские откликнутся на предложение заполучить, купить секретные сведения, а потом получат крупный скандал. Статьи с обличительными фотографиями в прессе, высылка из страны, сознательное ухудшение и так натянутых отношений.

И наконец, третья категория: они действительно обладали секретной и нужной нам информацией. До войны, в период всеобщей веры в торжество светлого будущего, немало людей передавали ее совершенно бесплатно. В период Великой Отечественной войны количество бескорыстных увеличилось. Чтобы резко упасть в годы войны холодной. Идеология отходила на дальний план. Возможно, и сочувствовали, однако за секреты и риск хотели много денег.

Уверен, инициативники и сегодня бродят по самым разным посольствам и прочим иностранным учреждениям. Пишут письма с предложениями, звонят, посылают электронные сообщения, перебрасывают, прогуливаясь вдоль высоких посольских заборов (насквозь просвечиваемых контрразведкой), послания, бросают в открытые окна машин с дипломатическими номерами записки, в которых для приманки содержатся сведения, которые могут сразу и явно заинтересовать, доказать, что у автора есть свой ключ к государственным секретам.

И задача резидентуры исключительно сложна, почти невыполнима. Надо быстро определить, кто перед тобой: психопат, подстава или действительно ценнейший источник. Всё или почти всё зависит от того, кто возглавляет разведчиков, обеспечивающих на чужой территории безопасность собственной страны.

Легче всего сразу отказаться от услуг. В этом случае никаких неприятностей, скандалов, высылок, объяснений с московским начальством. Но и уж точно никаких приобретений, лишь гложущее душу настоящего разведчика сожаление об утере нечасто выпадающего шанса.

В Вашингтоне резидентуру возглавлял ас вербовки Борис Соломатин, с которым я не раз беседовали в его уютной квартире. Часто пенял мне в своей манере: «Ну что ты, Колька, заладил и заладил: нелегалы, нелегалы… Кто спорит – нужны. Но главное, пойми, вербовка и еще раз вербовка».

Бориса Александровича, человека резкого, жестковатого нельзя было отнести ни к категории рисковых, ни к категории осторожных. Он был гениальным вербовщиком и потрясающим аналитиком. О его чутье ходили и сколько уже лет после его тяжелого, долгого ухода по-прежнему ходят легенды. Он не был простым ловцом заблудших или меркантильно-алчных человеческих душ. Соломатин обладал чутьем, которое, насколько знаю, его ни разу не подводило.

Заявившийся прямо в посольство неведомый инициативник попал не к резиденту, а к его сотруднику. Тот, Соломатиным вымуштрованный, не испугался, посетителя не выгнал, доложил об американце шефу. Борис Александрович быстро проанализировал ситуацию, оценил материалы, для затравки незнакомцем принесенные, и поверил: у этого парня столько для нас полезного. И огромные деньги, которые просит, будут потрачены не зря, окупятся многократно, защитят Родину.

Запросил, как полагается, Центр. Убедил доказательной шифровкой: надо идти на контакт. И получил согласие вместе с предупреждениями об особой бдительности.

Инициативника вывезли из посольства со всеми мыслимыми мерами предосторожности. Проверялись на маршруте, координировали действия, следили, не уцепился ли кто. Высадили вдали, в людном месте, где засечь его было бы проблематично. Сто не сто, но 99 процентов гарантии, что фэбээровцы ничего не заметили.

Контакт был установлен. Агент регулярно поставлял данные, добраться до которых без него было абсолютно немыслимо. Поначалу даже Соломатин не мог до конца представить, какие бесценные сведения попадали в течение долгих лет на стол Хрущева, а за ним и Брежнева. Никакой дезинформации. Чистая правда, которую оказалось исключительно просто проверить. Сногсшибательная удача, которую не оттолкнули, не вспугнули и платить за нее согласились суммы по тем временам невиданные.

Сотрудник резидентуры, с этим источником работавший, свои обязанности выполнял. Однако возникло два «но». Он уже готовился к отъезду домой: находился в командировке давно и одним этим мог привлечь внимание. И, как полагали в резидентуре, был за годы пребывания не то что засвечен, но для ФБР понятен: очень похоже – разведчик. А вдруг выведет на источника? Горовой с ним месяц вместе проработал, пока тот передавал ему дела. И показалось Владимиру Ильичу, что поведение предшественника было не очень конспиративным. Свою принадлежность он не скрывал. А если она была известна и понятна по крайней мере всем посольским, то и его сменщика они сразу зачислили в ту же когорту. А по правилам все о приехавшем имеет право знать лишь единственный человек – посол.

– Стечение обстоятельств, что работать с важным агентом поручили мне, – считает Владимир Горовой. – Он обладал немыслимыми сведениями. Теперь созданы целые методики привлечения к сотрудничеству. В мое время мы и на практике гребли шире. Смотрели: где работает? Кем? Пойдет – не пойдет на контакт? Профессионал или так, любитель? Этот был профессионал.