Текст книги "Легендарные разведчики. Книга 4"

Не все проходило гладко. Иногда, чтобы избежать провала, а иногда и гибели явных врагов, приходилось «укладывать на дорожку». В Швейцарии бандюга из Сингапура, он же резидент японской разведки, он же «Андрей», пытался завербовать красотку-разведчицу, работавшую на французов, под «чужим флагом», в данном случае японским. Та в конце концов сориентировалась, поняла: разведка совсем не японская, а советская. И попыталась избавиться от вербовщика. Но вытащить пистолет не успела. Первый – и последний – выстрел остался за Быстролётовым. Вербовка закончилась далеко не победой. Хотя все могло завершиться для «Андрея» так же трагически, как и для его жертвы. Этот эпизод не очень-то часто вспоминают биографы Дмитрия Александровича. Но из саги о разведчике этот черный абзац не выкинуть.

Как и другого эпизода, на мой взгляд, еще более наглядно демонстрирующего безжалостность профессии. Вскоре после женитьбы по большой любви на чешке Иоланте Шелматовой, она же Мария, она же Милена, супруг откровенно предупредил ее о неизбежно грядущей измене. Приказано получить документы, касающиеся отношений Италии и Германии. Однако очаровательная графиня-итальянка, через которую это можно было сделать, оставалась верна мужу. Прежние подходы к ней, предпринятые коллегами «Андрея», результата не дали: верная жена не позволяла себя очаровать. Значит, Милене надо скомпрометировать супруга, сообщить об измене графине и…

И Шелматова со временем добилась своего: итальянец изменил жене. Как вдруг из Центра пришел полный отбой: операцию прекратить, долго возились, документы получены другим, более коротким путем. Каким? Не важно. Добыты, и точка. Забудьте. Забудьте? Но разве такое забывается?

Для поборников высокой морали, да и не только, и для меня тоже, использование собственной жены в оперативных целях выглядит неким кощунством. Тем более что в судьбе разведчицы однажды уже произошел неприятный сбой. Пересекая по приказу мужа Дмитрия бесчисленные границы с сумкой, набитой секретными материалами, она попалась пограничникам. Вина была не до конца доказана, и обвинения звучали расплывчато, зыбко. Зато приговор оказался весьма конкретен: шпионаж и пять лет в австрийской тюрьме. К счастью, дорогущий швейцарский адвокат, тут же нанятый Быстролётовым, нашел в деле смягчающие обстоятельства, и, год отмучившись, Шелматова была освобождена. Чтобы начать все сначала.

Постоянный стресс сказался на здоровье. Милена заболела туберкулезом, но и тогда ее использовали с полного согласия мужа для рискованных операций. В швейцарском Давосе, где лечилась Шелматова, у нее хранились документы, паспорта, деньги, за которыми иногда являлись неведомые для нее люди. База хранения, по-теперешнему почтовый ящик, действовала безупречно. Может ли вызвать подозрения действительно тяжелобольная женщина?

А ей пришлось принести еще одну жертву. По приказу мужа изображать любовь к старику, искренне в нее влюбившемуся. Но что делать, если Центру требовалось разработать полковника из итальянской военной верхушки. Да, они с женой дали слово, что как бы оба ни грешили физически, духовно останутся друг для друга самыми близкими людьми. А верность друг другу, забудем о постели, будут хранить свято. Но как оправдать Быстролётова, простите за отвратительное слово, «подложившего» под носителя тайн Муссолини собственную жену?

К тому времени она была уже опытной разведчицей. Мало кому из женщин-нелегалов присваивалось столько оперативных псевдонимов. Если по алфавиту, то: Айли, Венто, Длюони, Иоланта, Маргарита Викторовна и Мария Иосифовна, графиня Равенбург-Равенау и еще одна особа с графским титулом Эстергази, Рона.

Быстролётов предложил жене, выступавшей под титулом графини, использовать хорошо ему знакомый профессиональный прием – все ту же «медовую ловушку». В Локарно вдовствующая графиня Эстергази «невинным» кокетством привлекла к себе внимание полковника и ответила взаимностью на его искренние чувства. Подложил-таки Дмитрий жену под старика. Дошло даже до святого для итальянцев венчания. Затем последовала совместная жизнь с законным мужем в большой вилле с уютной спальней. А во время частых командировок итальянца его молодая жена открывала сейф с секретными документами, втаскивала карабкающегося по подвесному канату мужа в кабинет, где он быстро фотографировал переписку между Гитлером и Муссолини.

В 1936 году, когда дело уже точно двигалось к войне, Быстролётову приказали пренебречь не только собственной безопасностью, но и безопасностью жены. Если муж долго не отлучался, сидел на своей вилле, любуясь молодой красавицей женой, приходилось проводить съемку ночью, надеясь лишь на крепкий сон хозяина дома. И однажды надежда не оправдалась. Внезапно проснувшийся полковник услышал шорох в кабинете, в котором и застал любимую вместе с незнакомцем. Они занимались совсем не любовью. А фотоделом.

Последовало короткое объяснение. Быстролётов подсказал старику выход, позволявший тому уйти из жизни с незапятнанной офицерской честью: самоубийство. И сломленный, раздавленный полковник последовал совету. Выпив напоследок немало виски, сел за руль и погиб в автокатастрофе. Все было чисто. Вскрытие показало наличие в крови избыточной доли алкоголя, да и не требовалось никакого вскрытия. В машине нашли почти пустую бутылку крепкого напитка. Банально. Выпил, сел, разбился. А что переживала в этот момент графиня Эстергази, она же Милена Шелматова? Радовало ли ее, что в конечном счете с выполнением тяжелейшего задания было покончено, а искренне любивший ее человек бесславно ушел из жизни?

Правда, случился тяжелый эпизод, в то время непривычный, в котором Быстролётов был обманут и растоптан. Он по-настоящему влюбился в красавицу, щеголявшую в элегантных высоких сапогах и приталенных, прямо мужских, костюмах. Эдакая амазонка, которая отвергала все попытки Быстролётова познакомиться поближе. В своих записках Дмитрий называет ее явно вымышленным именем – Изольда. Ничего, ровным счетом ничего между ними не было, несмотря на все попытки Быстролётова завязать отношения – и совсем не деловые. Он был отвергнут с холодной насмешливостью. Никакого оперативного интереса дама не представляла, но Быстролётов ввел ее в свой дом, познакомил с Миленой. И то, что не удалось с красавицей Дмитрию, было очень быстро достигнуто Изольдой с женой разведчика. Милена влюбилась страстно, на какой-то период превратилась в ближайшую подругу красавицы-лесбиянки. Последующее воссоединение мужа и жены проходило медленно и для обоих очень болезненно.

Женщины часто помогали Быстролетову добиться цели. Иногда, чтобы просто пробиться на встречу с высоким чиновником, приходилось тратить драгоценное время и нервы. И тут граф часто использовал секретарш, советниц и прочий женский персонал. В ход шли улыбки, комплименты, иногда маленькие сувениры, преподносимые симпатичным просителем. Отказать этому милому человеку было невозможно.

Но, конечно, роль Ромео была лишь одной из многих, сыгранных разведчиком. Очень удачной, однако отнюдь для него не главной. Он трудился в Лондоне вместе с Арнольдом Дейчем, считавшимся лучшим вербовщиком советской разведки. Быстролётов заставлял работать на московский Центр шифровальщиков разных стран, не до конца понимавших, кому они оказывают услуги, тянущие на долгие годы заключения.

Труд вербовщика, особенно разведчика-нелегала, считается самым рискованным. Подошел не к тому: даже не напугал, а чем-то насторожил, и объект со страху может отправиться в полицию. Иногда отказ от вербовки оборачивается провалом не сразу, а годы спустя, когда кандидат полностью меняет свои убеждения, переходит на другую сторону. Поэтому нелегалы останавливаются на том, что подыскивают подходящий «материал» для вербовочной работы. Сообщают о приглянувшемся им человеке в Центр, а уже там, в Москве, взвешивают и решают, как поступить. Например, легендарные разведчики Геворк и Гоар Вартаняны вербовкой не занимались. Разве что «втемную», «под чужим флагом», выдавая себя за представителей совсем другого государства.

А Быстролетову без вербовок и, соответственно, без огромного риска было никак не обойтись. Именно при помощи завербованных он добыл дипломатические шифры Италии, Германии, Великобритании, Турции. Не была обделена вниманием и Северная Америка: секретная информация шла напрямую из Государственного департамента.

Все же и здесь, не могу не заметить, иногда прибегал к помощи чужих жен. Пытаясь вытащить из бесконечных запоев своего лучшего добытчика шифров Арно, он же сотрудник британского МИДа Эрнест Олдхэм, Дмитрий познакомился с его супругой Люси, тяжело переживавшей пагубное пристрастие мужа. И она аккуратно сообщала молодому человеку, где тот находится, как лечится, что собирается делать.

Арно был нужен нашей разведке. Как быть, если такой источник совсем сопьется? Но Быстролётов вытаскивал его с самого запойного дна не только поэтому. Чувствовал симпатию к запутавшемуся в собственных делах дипломату, испытывал некую ответственность за судьбу доверившегося ему человека. Тратил деньги на докторов. Безуспешно. Напившись до безумия, Арно покончил жизнь самоубийством: отравился газом. И Быстолётова преследовала мысль: не он ли тоже довел Олдхэма до такого страшного конца? Ведь бесконечно давал ему деньги за передаваемые материалы. Просил – именно просил, а не заставлял – добывать новые. А тот, находясь в стрессовом состоянии, боялся разоблачения, тюрьмы. И глушил страх и все остальные чувства алкоголем. Оправдание – почти все англичане вообще пьют, и много – Быстролётов не воспринимал.

Шифровальщики – это предмет охоты для любой спецслужбы. В Великобритании «Андрей» завербовал троих, работавших в разных департаментах Форин Офиса. Наступил период, относительно короткий, когда все секреты Министерства иностранных дел были у Лубянки словно на ладони.

Проработав на нас какое-то время, один из троих, трудившийся над составлением шифров в дипломатической службе, был арестован. К счастью для Быстролётова, английская контрразведка на него самого выйти не смогла.

Вот они, жизнь и разведка без прикрас. Выбор по существу без выбора. Родина или любовь, верность? Верность – да, но только Родине! И что испытывал Быстролётов? Были угрызения совести? Сожаления о содеянном? Раскаяние?

Хотя наверняка тоже страдал. Для любимой выполнение задания по обольщению старого полковника обернулось психическим расстройством, клиникой. И что с того, если в руки Быстролётова попала переписка Гитлера и Муссолини?

Оба смертельно устали. В операции, а как еще называть, с полковником все могло обернуться для пары арестом. Опасная история. Покинув поодиночке Италию, они встретились в Париже. Супруга и твердая коммунистка так и не смогла оправиться от удара. Полное истощение. Она попросила отправить ее домой. А что могло стать домом для оставившей следы по всей Европе разведчицы? Конечно, Москва, где она обосновалась в 1930-х годах, кровавых для многих, и особенно для разведки.

На исходе сил был и Быстролётов. Вот его письмо в Центр после одиннадцати лет работы в разведке и шести из них – в нелегальной. «Я устал и нездоров. Работать больше без серьезного отдыха не могу. В моих руках судьбы нескольких человек. Я работаю только нервами и напряжением воли, без всякой радости по поводу успехов. Постоянная мысль: хорошо бы вечером лечь и утром не проснуться».

Тревогу Быстролётова по поводу его безопасности разделяли и в Центре. В отчетах начальник справедливо отмечал: «Не исключено, что “Андрей” может быть ликвидирован противником. Тем не менее директивы о его немедленном отъезде я не дам. Уехать сейчас, значит потерять источники, а при его значимости это равно ослаблению нашей обороны и усилению противника».

Наверное, поднимали боевой дух, но никак не способствовали обеспечению безопасности нелегала и такие послания из Центра: «Просьба передать “Андрею”, что мы здесь вполне осознаем самоотверженность, дисциплинированность, находчивость и мужество, проявленные в исключительно тяжелых и опасных условиях».

Наконец отозвали в Москву и Быстролётова. Вот уж действительно попал из огня да в полымя. Его немногочисленных коллег по прежней, еще артузовской разведке на Лубянке уже не было. Расстреляны, посажены, в лучшем случае уволены «по несоответствию».

А их с женой не трогали. Отношения с Марией медленно, но налаживались. Получили квартиру в районе Сокола. Дмитрия Александровича принял нарком Ежов лично. Поблагодарил, объявил о скором представлении к званию лейтенанта госбезопасности.

Он приступил к работе над учебником для нелегалов. Успел написать несколько глав о конспирации и легализации. «Разведчик должен быть культурным и образованным человеком, владеть несколькими иностранными языками и хорошо знать отрасль знаний, в которой он работает, – писал Быстролётов. – Разведчика на границе рассматривают в упор его смертельные враги. Ошибка может обозначать для него провал и смерть. Искусство игры у разведчика в тысячу раз более тонкое, чем у лучшего актера, и он не смеет в чем-нибудь снизить качество игры». Увы, наставления так и остались незаконченными.

Всерьез занялся живописью. И прекрасного художника не могли не принять в 1937 году в Союз художников СССР, в который проникали и настоящие мастера, и конъюнктурщики.

Вроде бы, ужасы 1936 и 1937 годов прошли мимо. И плевать на перевод на непрестижные, все более низкие должности. Это не смущало. Лишь бы не арест. А он был абсолютно неизбежен для такого высокого, удачливого интеллектуала, никак не вписывавшегося в нормы царившего по всему Союзу стукачества.

Они с женой решили уйти из разведки. Жить по-иному, не сгорая, не мучаясь непредсказуемостью. С них уже хватало для страны совершённого. Но не отпустили.

В Москве надо было немного подождать, освоиться, понять и примериться к новым реалиям. Но как принять для тебя чуждое? Для них это было невозможно. Все чаще Быстролетов чувствовал на себе презрительные взгляды сослуживцев, так и не превратившихся в товарищей. Ему завидовали.

А по логике, должны были любить. Дмитрий Александрович не мог не притягивать и не привлекать. Трудно поверить, чтобы в одном человеке сочеталось столько талантов. И многие из них, в нем, может, только зарождавшиеся, были развиты Быстролётовым из-за требований, предъявлявшихся профессией. Один из его будущих литературно-кинематографических персонажей, голландец Ганс Галлони, объяснял это так: «У меня было столько имен, масок и паспортов, сколько оперативных заданий. Потому что для каждой разведывательной линии требуется человек с подходящими для данного случая данными».

Интересно, путались ли начальники из Центра в оперативных псевдонимах Быстролётова? Сколько же все-таки у него было «сапог»? Так в «закордонной» довоенной разведке, ныне именуемой «нелегальной», называли паспорта и прочие важные документы, без которых было не обойтись живущим под чужой легендой. Уроженец Братиславы Лайош Йозеф Пирелли, граф Бэлой, Ладислав Переньи, Йожеф Переньи де Киральназа, сэр Роберт Гренвилл, Александр Галлас, агент Ганс, Андрей… И все это советский разведчик Быстролётов, превратившийся в эффективнейшего нелегала довоенных лет.

О писателе Быстролётове чуть позже. Но как он стал доктором? Играючи, словно не жил под Дамокловым мечом нелегала в чужом обличье, поступил на медицинский факультет университета в Цюрихе. С разведкой учеба была не связана. Учился под уже упоминавшимся именем Лайоша Йозефа Пирелли. Полученный диплом врача выглядел прихотью человека с невероятными способностями. Глупо же предполагать, что на Дмитрия Александровича снизошло предвидение. Хотя, почему бы и нет? Так, на всякий случай. Но именно профессия доктора, требующаяся везде и всем, спасла жизнь на каторге заключенному номер 0-837 Быстролётову. Зачем закапывать в землю тюремного врача, когда его можно использовать и в Норильлаге, и в Сиблаге, куда заточила, казалось навсегда, судьба.

Трудно представить, но 20 ноября 1938 года пара нелегалов сложными окольными путями должна была снова отправиться в долгий путь. Сначала в Японию, оттуда в Канаду. Конечная точка – Англия.

Арестовали, понятно ночью, 18 ноября 1938 года. Как же старательно вместе с избивавшим его следователем искали они, за что в биографии разведчика-вербовщика-нелегала можно зацепиться, чтобы оболгать, выставить врагом народа. Не нашли бы – и тогда Быстролётова забили бы до смерти еще до вынесения приговора. Об этом «заботливо» предупредил именовавшийся следователем изверг. Он даже перестарался. У Быстролетова сотрясение мозга, перелом нескольких ребер. Постоянно мутит после бесконечных ударов в живот. Может быть, его тогда не забили до смерти потому, что он уже не мог держаться на ногах и был помещен в тюремную больницу.

Истинная причина ареста: работал под руководством «дяди Яши» – знаменитого разведчика Якова Серебрянского. Того самого, что похитил в Париже руководителя Российского воинского союза, участвовал в охоте на Троцкого. 10 ноября 1938 года арестовали Серебрянского, а через восемь дней, тут никаких случайных совпадений, – Быстролётова.

Сейчас высказывается немало версий о конкретной причине ареста. Одна из них: личная вражда Дмитрия Александровича с мелкой сошкой – начальником, знавшим его еще с давних времен. Быть может, сыграло роль и это.

Но еще задолго до ареста им всерьез занялись несколько изворотливых липачей во главе с Всеволодом Балицким. Липачами настоящие чекисты называли лепивших высосанные из пальца дела: признавали шпионами, диверсантами, троцкистами кого угодно, лишь бы повысить цифры раскрываемости и угодить наркому-палачу Ежову. Балицкий, как рассказывал мне старейший советский чекист Борис Игнатьевич Гудзь, один из первых липачей, начинал еще на Украине. Снискал расположение начальства. Его ставили в пример московским работникам, старавшимся до поры до времени держаться в стороне от грязи. Но Балицкий и его соратники, они же злейшие между собой враги по работе в Киеве, были переведены в Москву, где развернулись во всю свою кровавую мощь. Привожу стык в стык тексты двух приказов, вопиюще противоречащих друг другу:

«За успешное проведение ряда разработок крупного оперативного значения и проявленную при этом исключительную настойчивость – НАГРАЖДАЮ: БЫСТРОЛЕТОВ Д. А. – сотрудник ИНО ОГПУ боевым оружием с подписью “За беспощадную борьбу с к.-р. От коллегии ОГПУ. Зампред ОГПУ Балицкий».

Печать, разборчивая подпись. И тут же устные приказы как следует «разработать» Быстролётова. Но вот Балицкий уже арестован в собственном вагоне поезда и расстрелян. Расстрела заслуживал, однако не по обвинению в заговоре и шпионаже, в чем не повинен, а за уничтожение невиновных людей.

И все равно позже следует бесчеловечный, циничный, безжалостный приказ по делу, начатому с подачи Балицкого: «Народный комиссариат внутренних дел. Управление государственной безопасности. ОРДЕР № 90—2957 17 сентября 1938 г., Куличенко – на производство ареста и обыска Быстролетова Дмитрия Александровича, пос. “Сокол”, ул. Врубеля, кор. к.». И чья подпись под уже почти что приговором? Л. Берии. Того самого, которого теперь почему-то пытаются если не до конца обелить, то оправдать, представить в ином, более приемлемом свете.

Но разве не читал товарищ Берия недавнего «Представления к награждению Знаком “Почетный чекист”» на того же Быстролётова? «Работает в качестве заместителя резидента. Проявил себя как преданный, храбрый, настойчивый, дисциплинированный чекист. Своей исключительной выдержкой и проявленной при этом исключительной настойчивостью провел ряд разработок крупного оперативного значения: участвуя лично в ряде опасных операций, добился серьезных результатов». Уж в чем в чем, а в наивности и незнании истинного положения дел Лаврентия Берию обвинять глупо. Ягода, Ежов, Берия шли на преступления, клепали дела и ставили подписи под «разработками» таких как Балицкий, Фриновский… Справедливость восторжествовала. Ни один из этих палачей не умер своей смертью, не был амнистирован. Но сколько же честных и преданных уничтожили, сколько судеб загубили. Урон нанесли страшный.

А Быстролётова признали чехословацким шпионом, припаяв еще и заговор. Якобы еще в Чехословакии местными спецслужбами был создан тот самый Союз студентов, в который вошли молодые русские эмигранты, жившие в Праге и Брно. Цель: переброска в Советский Союз шпионов-диверсантов. Быстролетова уверенно называют одним из лидеров этой террористической организации. Проведя какое-то время в разных европейских странах, агент чешской разведки вернулся в СССР в 1936 году. Вел активную разведывательную работу, но возглавляемая им террористическая организация вскрыта и ликвидируется советскими органами.

Откуда эта чушь? А оттуда, что некоторые члены Союза студентов, перебравшиеся в СССР, были арестованы и с пристрастием допрошены. Из нескольких бывших студентов Пражского университета лишь один пытался опровергнуть сфабрикованную ложь, однако сломали и его. Все дали признательные показания. История, в принципе, знакомая.

Но нашелся единственный член Союза студентов, который держался твердо. Быстролётов, поняв, что наказания за несделанное не избежать, признался в несодеянном, взяв всю вину на себя, выгораживая тех, кто раньше были его друзьями.

Могло бы закончиться хуже, чем полученные в 1938-м двадцать лет по все той же страшной 58-й статье и пять лет поражения в правах. И все же кровавое время ежовщины прошло, сменивший его нарком Берия милостиво разрешил не расстреливать. Будем благодарить: «Спасибо, Лаврентий Павлович»? Ставить в заслугу?

Быстролетов признавал все, в чем его обвиняли. Подписывал любые бумаги. Здесь протестовать было бесполезно. Его признания, как полагал Дмитрий Александрович, могут спасти от ареста жену. И ее – по этой ли, по другой ли причине – не арестовали. А вот оговаривать других, которым с его помощью старались припаять то же предательство, что и ему, Дмитрий Александрович не стал.

Когда в 1938-м мужа арестовали никакие не итальянцы-немцы-турки-французы-англичане, а свои, родные, Милена думала, что больше ей такого существования не выдержать. Но получила несколько писем, отправленных Дмитрием то ли с этапа, то ли уже из лагеря и не понятно каким образом до нее добравшихся. Он был жив. И она держалась. За день до начала войны ей дозволили свидание с мужем, и она приехала в лагерь. Тяжелобольная, исхудавшая, туберкулезом к уходу приговоренная.

Разведчица и жена покончила жизнь самоубийством в 1942 году, в эвакуации. Убила ее болезнь? Или добровольный уход был совершен, потому что высшие идеалы, ради которых они с мужем страдали и бились, перестали для нее существовать с арестом Дмитрия, а жизнь без веры потеряла смысл?