Текст книги "Пятна"

«К городу придется возвращаться. Там на периферии легче чистых разыскать. Опасно конечно. А что делать?»

Этот вопрос все время терзал доктора. Он чувствовал себя наркоманом, жизнь которого зависела от очередной дозы, но её невозможно было купить за деньги, поэтому каждый раз приходилось переступать через себя и убивать, убивать, убивать. По иронии судьбы, человек, который считал своим призванием заботиться о здоровье других и спасать жизни, теперь эти жизни регулярно отнимал. Но моральные принципы уже мало терзали Хирурга. Тяжело убить было лишь в первый раз, ну, может еще чуть-чуть – во второй, а затем «рука набилась».

– Скрипнули половицы. Кочерга в семейных трусах вышел из соседней комнаты:

– Ну че там? Пойдем на разведку или как? Не хочется с пустыми руками возвращаться, да?

– Местные сразу поймут, что мы что-то вынюхиваем. Днем мелькать на улице рискованно.

– Да тут, может, три калеки осталось? Если боишься, давай я пошукаю. Да ты не смотри так строго, я наш вчерашний уговор помню, поэтому и советуюсь заранее.

Ревущий гул с улицы заставил их замолчать. Мимо промчался «УАЗик» с открытым кузовом.

– Пять человек сверху плюс водитель и пассажир. С ружьями. А может и посерьезнее арсенал имеется. Вот тебе и калеки, – почесал переносицу Хирург, – уходить надо, меняем тактику.

Через пару часов троица с большими предосторожностями выбралась из станицы. Но только они миновали перечеркнутый знак «Пластуновская» как вновь услышали шум мотора.

– О, вернулись, – пропыхтел Костя из придорожных кустов.

– Нам бы тоже машину, – мечтательно вздохнула Люба.

Однако доктор вдруг перевел разговор в иное русло:

– А вы знаете, почему станица называется Пластуновская?

– Ну… в честь какого-нибудь Пластунова? – неуверенно предположила экс-модель.

– В казачьем войске пластунами называли разведчиков. Им по службе на пузе часто ползать приходилось, чтобы поближе к неприятелю подобраться, пластаться то есть. Или пластом лежать в засаде. Таких обычно из бедняков набирали, кто коня себе позволить не мог и пешим ходил. В их честь и назвали это местечко в старину.

– А на черта нам этот урок кубановедения? – пробурчал Кочерга.

– Указатель увидел, вспомнилось… мы сейчас как эти пластуны, лежим, прячемся.

Люба встала на колени, вытащила колючки из волос и посмотрела по сторонам:

– Никого. Долго еще валяться будем?

Костя злобно дернул её за рукав:

– Цыц, баба! Куда вылезла без разрешения?! Спалишь нас, дура!

Чтобы придать весомость своим словам, Кочерга отвесил подруге тяжелый подзатыльник.

– Больно! – Люба перепугалась и обижено захлюпала носом. Хирург не лез в разборки «молодоженов», хотя и порицал подобные манеры даже в такое тяжелое время.

Переждав минут десять, бродяги двинулись дальше. Все шли в подавленном настроении. Костя уставился на свои грязные ботинки и даже начал жалеть, что встретил доктора. Раньше всё было проще. Он знал, что умрет и прожигал последние месяцы жизни в пьяном угаре и разврате. Но ситуация изменилась. Хирург дал ему шанс, пусть маленький, туманный, но все-таки шанс на жизнь. И Кочерга за него ухватился.

В этом году Косте должно было исполниться сорок. Но его потрепанная, заросшая щетиной рожа выглядела значительно старше, особенно после славной попойки. Кочерга не верил, что доживет до этой сокровенной для многих мужчин отметки, после которой у большинства со зловещей скоростью развивался кризис среднего возраста. Не верил, но хотел. И в короткие перерывы между пьянками он скрежетал зубами в бессильной злобе, чувствуя, как смерть копается в его теле, прокладывая себе всё новые ходы.

Шахта. Большая живая шахта. Вот чем для клещей было тело носителя. Тысячи невидимых глазу паразитов рыли свои бесчисленные ходы, углубляясь все сильнее. Как правило, самый ад для пятнистых начинался ночью, а к утру букашки вновь затихали.

До жилья Хирурга оставалось чуть больше часа, но вдруг Люба указала на макушки дальних деревьев:

– Дым.

– Не просто дым, а костёр, – заинтересовался доктор.

– Ну, фраерок какой-нибудь сидит, собаку жарит. Нам-то что?

Шатенка облизнула потрескавшиеся губы:

– А если чистый?

– Проверим. С разных сторон зайдём. Вы прямо двигайте, а я с тыла обойду. Костя, главное в голову и сердце не стреляй, нам пациент нужен живым, – напомнил Хирург.

В тени высоких пирамидальных тополей сидел старик. В его бороде застряли крошки сухарей, а морщинистое обветренное лицо чуть подрагивало от напряжения. Бродяга доел последние харчи, понимая, что ужинать будет нечем. Да и завтракать тоже. И вообще ближайшие дни придётся поголодать. Впрочем, к этому он привык.

Кожу скитальца покрывали пятна, правда, не такие как у чесоточников. С возрастом они выступали у многих стариков. Этот дед пережил детей и внуков, но его самого смертельная чесотка обошла стороной.

«Вот только зачем?» – каждый день спрашивал старик, устремляя глаза к небу. Он ждал ответа от Бога, но тот молчал. Говорят, молчание – золото, но в данном случае оно скорее походило на ртуть, которая ядовитыми парами отравляла старику душу. Одиночество убивало его так же верно, как медленный яд.

Усталость взяла своё, бродяга задремал. Он услышал шаги, подскочил, но поздно – двое незнакомцев подошли слишком близко.

– Ребята, у меня ничего нет. Ни крупинки, – испуганно пробормотал старик, уставившись на мужика с пистолетом и молодую девушку.

– Ты здоров? – прохрипел Кочерга.

– Что? Я? Ох, у меня столько болезней, что пальцев посчитать не хватит.

– Ты знаешь, о чем я. Чесотка? Клещи? Ты чистый?

– Чистый, чистый! Рубаху могу снять, если нужно. Хоть всего осмотрите! Я не опасен…

– Хорошо, – пухлые губки Любаши вытянулись в недоброй улыбке. Хирург был уже в трех шагах позади старика. Хлесткий удар палкой – и жертва без сознания повалилась на землю.

– Ноги вяжи, я рот заклею, лишний шум ни к чему. Подальше оттащим. Раз-два – взяли. Да не туда, вон к тому дереву давай. Подвесить надо, так кровь лучше стекает, – деловито командовал доктор.

Но с первой попытки не получилась. Ветка предательски хрустнула, старик рухнул головой вниз и сломал шею.

– Зараза! Что ж так не везет-то! – взвизгнул Хирург, – быстрей, поднимай, надо хоть малость успеть слить!

У Кочерги даже во время самого сильного похмелья и то меньше дрожали руки. Ему приходилось убивать, но не так хладнокровно, расчетливо и цинично. А вот Люба вела себя на удивление спокойно.

Крови получилось нацедить меньше литра. Доктор разочарованно сунул бутылку в рюкзак.

– Живей. Идем готовить лекарство. Чем кровь свежее, тем лучше.

– А этого куда? – Кочерга взглянул на посиневший труп и стыдливо отвел глаза.

– Потом ветками закидаем и сожжем. Что сгорит, то сгорит. Да что ты такой бледный, не из тебя же кровь выкачали? Костя, приём? – Хирург пощелкал пальцами перед носом Кочерги, – Включайся давай. Не маленький уже. Убивать нам много придётся. Понимаешь? Убивать, чтобы жить. Да, другого пути нет. А вы как хотели? Не нравится моя метода – подыхайте.

Доктор накинул рюкзак и быстро пошел к дому. Люба и Костя переглянулись.

– Иди. Я догоню. Сразу тело сожгу, похороню деда, а то совсем по-скотски получается. Как барана его зарезали.

– Ты сам определись, кто ты? Баран или волк? По мне, так лучше в стае, чем в стаде, – в серых глазах Любы сверкнули кровавые искорки. Ей понравилось охотиться.

Глава 8. Бесполезные

Егорыч включил газовую плитку и поставил на огонь котелок с водой. Деревянный пол отвечал на каждый шаг здоровяка жалобным скрипом. Быков посмотрел на открытую упаковку гречки:

– Эх, шаурмы бы сейчас…

Самые обычные в прошлом вещи теперь стали недосягаемой мечтой. Вода закипела, Егорыч убавил пламя и высыпал стакан гречи.

Тук, тук, тук.

Быков удивленно сдвинул брови, в такой ранний час к нему редко заглядывали.

– Доброе утро. А я вот пирожков со щавелем напекла. Без яиц тесто не такое, конечно, получается, но вроде съедобно. Угощайтесь, —

Соня протянула кулёк с горячими гостинцами.

В этот момент солнце поднималось аккурат за ее спиной, играя лучами в русых развевающихся волосах, что придавало девушке сходство со сказочной феей. Соня действительно сияла своей красотой и жизнерадостностью, а последнее качество теперь стало жутким дефицитом, поэтому так бросалось в глаза.

Егорыч на несколько мгновений завис, ослепленный прекрасной гостьей:

– А? Пирожки? Мне?

– Ну конечно. Сладкие, почти как с клубникой по вкусу, – улыбнулась жемчужными зубами Одинцова.

– Ну, Соня-Сонечка, порадовала с утра старика! Знать весь день счастливым будет! Ух, ямочки на щечках, юбка на крючочках, сбросить бы мне годков тридцать, отбил бы тебя у Тимура, – пробасил осчастливленный Егорыч.

– Не надо, Тиму я люблю, у нас всё хорошо, – смущенно промурлыкала Соня и пошла угощать остальных.

Часовые Гусь и Ара особенно обрадовались горячему завтраку.

– Соня! Конфэтка! Пойду обход делать – вот такоооой букет полевых цветов тебе нарву, – пообещал Арарат, уплетая пирог.

– У нас их ставить некуда, не трудись, – засмеялась Одинцова и направилась к Пастырю.

Петр Петрович как раз завязывал галстук перед зеркалом. Его манера официально одеваться очень забавляла Соню, и в то же время она его немного побаивалась. Одинцова сама не могла понять, что её пугало в этом бывшем чиновнике.

– Доброе утро. Вы не заняты? Это вам, еще теплые, – Соня протянула пирожки.

– Для Вас, Софья, я всегда свободен, – жеманно ответил Пастырь, – говорят, передавать через порог плохая примета… войдите ко мне.

Одинцова нехотя зашла в домик председателя, но старалась держаться весело и непринужденно.

– Держите, а я побегу. Надюшка скоро проснётся.

– Да-да, конечно. Скажи, у тебя всего хватает? Пеленки, подгузники? А то мы сделаем вылазку…

«Заботливый какой! Сделаем… ага. Тимура с парнями отправишь за периметр, а сам в кабинетике прохлаждаться останешься. С этим мы и без тебя разберемся».

Но милая улыбка Одинцовой не выдала ни одной этой мысли:

– Не беспокойтесь, у нас всё хорошо. Спасибо за заботу.

Пастырь проводил ей взглядом, сглотнув слюну. На Сонину фигуру он смотрел с большим аппетитом, чем на пирожки.

Одинцова вернулась в своё гнездышко, угостив всех соседей. Она любила делать сюрпризы, дарить хоть маленькую, но радость окружающим.

Тимур еще спал после ночной смены. Малышка с ангельским личиком тоже сопела в кроватке. Семейная идиллия. Казалось, что они просто решили провести выходные на базе отдыха, а не спасались здесь от ужасов внешнего мира.

Соня замерла посреди комнаты и почувствовала как ей страшно. Страшно потерять всё это: мужа, ребенка, зыбкое ощущение безопасности. А вместе с тем лишиться этих сокровищ можно в одночасье – стоит кому-то принести заразу в общину.

Девочка раскрылась, и Одинцова заботливо поправила на ней одеялко. Соня сразу решила, что назовет дочку Надя. И Тимуру идея понравилась. Ведь Надежда – единственное, что по-настоящему поддерживало этот мир. Надежда, что все наладится, появится вакцина, люди смогут выходить на улицу без страха, а в каждом незнакомце перестанут видеть смертельную угрозу.

«Какая же ты у меня лапочка. Я буду защищать тебя, что бы ни случилось. Ты вырастешь счастливой, умной, доброй, красивой. Обещаю, мы с папой всё для тебя сделаем», – зеленые глаза Сони так сильно светились нежностью и любовью, что наступи сейчас полное затмение, их комната по-прежнему осталась бы светлой.

Безмятежность утра нарушилась с приходом Ящера.

– Привет еще раз. Пирожки объеденье. Флэш спит?

– Да, а что случилось? – Соня заволновалось, их обычно не беспокоили по пустякам.

– Пастырь просил разбудить. Совещание. Ну, сама понимаешь, работа.

– Я недавно от него вернулась.

– Да к нам только что четверо пожаловали. Говорят чистые, просятся приютить. Дело серьёзное…

Тимур очнулся мгновенно, стоило лишь коснуться его плеча.

– К нам новенькие, Пастырь зовёт.

– Фуууххх, я такой сон видел… и на самом интересном месте. Потом расскажу, не при свидетелях.

Тут заплакала малышка, и Соня сразу же кинулась к ней:

– Тихо, маленькая, тссссс…. Проголодалась? Ой, да тебе подгузник пора сменить.

Оставив жену с материнскими хлопотами, Одинцов направился с Ящером к воротам. Впервые за долгое время кто-то попросился к ним под крыло. Возможно, просились бы чаще, да только мало кто знал про «Хали-Бали». Несмотря на близость к Краснодару, база отдыха стояла в довольно укромном месте, натыкались на неё в основном случайно. Рекламные указатели давно отломали, чтобы лишний раз не привлекать внимание. Чужих здесь не ждали. Последним, кого приняли, стал как раз Яшка Шкуркин. Но сам Ящер не знал, что именно голос Тимура стал решающим в тот день на совете общины.

– Ты когда рукав зашьешь?

– Да ладно, хрен с этой дыркой…

– Яша, с таких мелочей начинаются серьезные проблемы. Чтоб к вечеру заштопал, – строго приказал Одинцов. Он не выспался, а в такие моменты с ним было лучше не шутить.

– Понял-понял.

– Сколько их?

– Четверо. Две бабы, мужик и щегол лет пятнадцати. Клянутся, что чистые.

Тимур сплюнул, стараясь не попасть на посаженые Соней цветы:

– Клятвы и раньше мало что стоили.

Пастырь с Егорычем ждали перед въездом. Гусь и Ара с вышки держали чужаков на прицеле за периметром.

– Позвольте я буду вести переговоры, – Петр Петрович одернул пиджак.

Заскрипели откатные ворота, и четверо незнакомцев с надеждой уставились на делегацию «Хали-Бали». Цепкие жесткие глаза Флэша внимательно пробежались по бродягам. Выглядели те вполне сносно. Складывалось ощущение, что они только недавно покинули насиженное место в поисках нового убежища.

– Добрый день! Меня зовут Константин Семенович Сушкин, – представился мужичок в круглых очках и салатовой панамке. Седая козлиная бородка делала его очень похожим на профессора-натуралиста, а дрожащий голос усиливал сходство.

– Приветствую. Вас четверо или еще есть люди? – перебил Пастырь.

– Больше никого. По этическим вопросам наша компания разделилась на два лагеря.

– А куда двинулся второй лагерь? – сухо поинтересовался Петр Петрович. На его лице читалось явное нежелание принимать в общину новых членов.

– В сторону Сочи, куда-то на рыбную ферму, где форель выращивают. Она сейчас на вес золота, – вздохнул «профессор». Его желудок мгновенно отреагировал на разговоры о рыбе голодным урчанием.

Одинцов с трудом подавил стойкое желание широко зевнуть и посмотрел Константину Семеновичу в глаза:

– Сразу выкладывайте подробности, чтобы мы из вас информацию не вытягивали. Почему вы отделились? В чем был конфликт? Откуда вы вообще? Чем занимались раньше?

– Да-да, конечно, простите. Нам нечего скрывать. Мы – честные люди, – поспешно забормотал Сушкин, – наши предыдущие компаньоны убили человека. Практически ни за что. Просто вышел конфликт на бытовой почве, и парня застрелили. Так сказать, бывший лидер – человек очень суровый, я бы добавил жестокий…

– Волк он, а не человек. Зверь! За краюху хлеба горло перегрызет, – внезапно вмешалась в разговор полная женщина лет сорока, стриженная под «ёжик».

– И вас так просто отпустили? – пробасил Егорыч.

Константин Семенович пожал плечами:

– Ну, мы же не пленники. Компания у нас набралась разношерстная. Ехали с Кирова на двух микроавтобусах. Вот после того инцидента мы и сошли под Краснодаром.

– Ясно, а чем раньше занимались? – напомнил предыдущий вопрос Одинцов.

– Я заведовал музыкальным училищем. Лариса Ивановна, – Сушкин указал на тётку, – трудилась главным бухгалтером в крупной компании. Вот эта прелестная леди по имени Анюта – дизайнер, как сейчас говорит молодежь, фрилансер.

Представленная девушка чуть склонила голову в знак приветствия. Арарат давно смотрел на неё с особым интересом, ему очень нравились такие худенькие, скромные, миниатюрные девицы, с тонкой бледной кожей и слегка испуганным взглядом антилопы.

– А Гриша у нас школьник. Отличник, на золотую медаль шел, – хвалебно отрекомендовал Константин Семенович подростка, как будто его оценки сейчас кого-то волновали, – паренек смышленый, шустрый, всё схватывает налету.

Тощий подросток с большими оттопыренными ушами и красными прыщами по всему лицу, шаркнул ногой и вяло поздоровался:

– Здрасьте.

– Так вы к нам насовсем хотите или транзитом? – уточнил Пастырь.

– Хотелось бы найти единомышленников, с кем получится связать свою судьбу на долгий срок и создать новое справедливое общество.

– Ясно. Должен сразу предупредить, что свободных домов у нас нет. Придется к кому-то подселять, если люди согласятся. Плюс вначале двухнедельный карантин, – нудно, как на совещании, озвучил Петр Петрович. Для себя председатель всё уже решил.

Сушкин смахнул со лба вспотевшие волосы:

– Так официальная медицина заявляет, что признаки заражения проявляются спустя неделю…

– Мы перестраховываемся, – безапелляционно отрезал Пастырь.

– Согласны. На всё согласны. Работать, слушаться, все ваши правила соблюдать. Мы не конфликтные, – забормотала Лариса Ивановна, явно заискивая.

– У нас решения принимаются коллективно, ждите результатов голосования, – отчеканил Петр Петрович, – товарищи, у кого-то остались вопросы?

Тимур еще раз взглянул на изможденных путников:

– Вы это… может, пить хотите? Или поесть чего?

– Да, будем чрезвычайно благодарны за бутылку воды. Наши запасы несколько истощились по дороге, – обрадовался Сушкин простым человеческим ноткам в голосе Одинцова.

– Я вынесу, – пообещал Флэш, перед тем как ворота закрылись.

Спустя двадцать минут в штабе собрались все, кроме часовых и мужиков, работавших на рисовых лугах. Пастырь объявил, что кворум набран, поэтому можно переходить к обсуждению и голосованию.

– Ответственно заявляю, что я против этих чужаков. Чего они все к нам едут? Сидели бы у себя в Кирове или откуда их там принесло?! Но помимо того, что они не местные, так еще и бесполезные! Скажите, какой нам прок от директора музыкального училища, бухгалтера, дизайнера и школьника?

– Людей еще толком не узнал, а уже ярлыками обвешал, – возмутилась тётя Даша, – от меня тоже не так много пользы… я старая…

– Минуточку! Не передергивайте. Вы стояли у истоков нашей, так сказать, коммуны, ваше место незыблемо… – Петр Петрович не закончил фразу и поперхнулся.

– Вот-вот, ты тоже в своё время в драных брюках пришел. Забыл? Так ничего, приняли, – напомнила тетя Даша. В «Хали-Бали» она оказалась благодаря знакомству с Егорычем, а Быков считался основателем общины.

Пока Пастырь откашливался и пил из кружки воду, слово взял Флэш:

– Из пацана разведчика сделаем. Старшего и тетку в работники определим. А дизайнер… хм… ничего такая, смазливая. У нас есть парни холостые, думаю, молодая симпатичная девка одна не останется.

– Брат, я на ней жэнюсь. Отвечаю, жэнюсь. Мне она сразу понравилась, – весело откликнулся Арарат.

– Работников хватает, а места и продукты ограничены. Если в этом году теплицы обустроим, кукурузу посадим, с рисовыми полями разберемся, тогда да, сможем себе позволить дополнительных едаков принять. А пока я высказываюсь против. Нам главное – сохранить текущий коллектив, – категорично заявил Пётр Петрович.

– Койку найти – не проблема. Ара один живет, Гусь тоже. И ты, Петрович, между прочим…, – ухмыльнулся Одинцов.

– Нет, я всё понимаю. Но будь они врачами или строителями, агрономами, людьми с военной подготовкой, в конце концов, это другое дело! От каждого нового человека должна быть польза нашей общине! ПОЛЬЗА! Конкретная, прикладная, ощутимая! Нужны специалисты, работу которых мы делать не сможем. Но эта четверка к ним не относится. Я хоть завтра сотню таких приведу. И что мы получим? Вот окажись они стоматологами или хирургами, к примеру, я бы свой дом уступил и на улице в палатке спал! Клянусь!

В ораторском искусстве Пастырь мог заткнуть любого среди присутствующих. Сказывался большой опыт в политике и административной работе. Он умел манипулировать данными, убеждать, устрашать, вбивать в голову «электората» одни факты, скрывая при этом другие. Народ призадумался. Гудение голосов с каждой минутой усиливалось, большинство склонялось на сторону председателя. Однако Флэш не сдавался:

– Ты оцениваешь только по трудовой книжке, совсем не зная навыков. Дизайнер могла в прошлом на медсестру учиться, а директор музыкального училища в армии служить. Надо дать им шанс. Любой может приносить пользу.

– Тимур, послушай. Это взрослые люди. Среди них нет раненых, калек, беременных, грудных детей. Раз они до сих пор живы, то способны сами о себе позаботиться. Есть общины гораздо крупнее и богаче нашей, пусть к ним попросятся. А еще эта история про два лагеря и как они решили отделиться по этическим принципам! Смешно же! Да вытурили их просто, скинули как балласт, вот и всё. И теперь этот балласт ходит-бродит по округе, думая, к кому бы прицепиться и сеть на шею. Баста! Я предлагаю голосовать. Вопрос деликатный, так что на этот раз тайно. Оно так честнее получается своё мнение выражать, не бояться осуждения со стороны или еще чего.

Тимур вздохнул и посмотрел на Соню. Она сидела в углу, покачивая малышку. Казалось, жена даже не слышала напряженной дискуссии, и ей было все равно, о чем они тут спорят.

– Всем раздаю по такому маленькому листочку. Рисуем плюс – за принятие этих людей, минус – против. Кладем бюллетени в ящичек. Арарат, будь добр, отнеси листочки часовым.

Волеизъявление народа прошло быстро, и Пастырь принялся подсчитывать голоса:

– Минус. Минус. Минус. Плюс. Минус. Минус. Плюс. Нолик?

– Воздержался. Мой это бюллетень, – раздался смущенный бас Егорыча.

– Ясно. Продолжаем.

Листочки еще не закончились, но Тимур знал, что большинство высказалось против.

«Интересно, они понимают, что те люди за оградой погибнут? Не такого они склада, чтобы драться, воевать, выгрызать себе место под солнцем. Так что же, их за это на смерть обрекать? Тайное голосование. Чтоб тебя! Моя хата с краю – вот как это называется».

Арарат точно прочитал его мысли и тяжело вздохнул. Большинство не решалось смотреть Одинцову в глаза. Только тетя Даша похлопала его по плечу и попыталась приободрить:

– Хороший ты парень, но мало вас таких.

– Итак, вопрос закрыт. И знаете, я на сто процентов уверен, что на нашем месте они поступили бы аналогично. Пойду, объявлю им коллективное решение.

– Обожди. Я сам переговорю, – Одинцов покинул штаб и медленно побрел к воротам.

Гусь с наблюдательной вышки глянул на приятеля. Флэш отрицательно покачал головой. Он не мог пойти против остальных и силой заставить народ поменять решение. Эта база ему не принадлежала. Одинцов сделал всё, что в его власти, он поступил по совести, казалось, нечего себя винить, но гадкое чувство всё равно разъедало душу.

Тимур вышел к бродягам:

– Сейчас мы не готовы вас принять. Мало ресурсов. Большинство проголосовало против.

Подросток с досады пнул камень, бухгалтерша отвернулась и что-то проворчала под нос, дизайнер Анюта безвольно опустила руки, поникнув всем телом. И только Сушкин нашел в себе силы улыбнуться:

– Спасибо, все равно большое спасибо, что выслушали нас. Нет так нет, судьбе виднее.

– К югу стоит ферма заброшенная. Не санаторий, но хоть какая-то крыша над головой. Рядом пруд. Там рыба водится, я вам снастей собрал: лески, крючки, поплавки, грузила. Удилище сами смастерите, – Одинцов бросил коробку.

Константин Семенович поймал подарок и почтительно поклонился:

– Благодарю. Мы вам чрезвычайно признательны. Не сочтите за наглость, но вынуждены попросить у вас еще одну бутылку воды. На дорогу так сказать, день сегодня выдался жаркий.

– Решим вопрос.

Когда квартет «отверженных» отправился искать другое пристанище, Одинцов хмурый как осенняя туча вернулся домой. Чуткая Соня сразу заметила неладное и ласково обняла его за шею:

– Не дали тебе выспаться, мой хороший. Подремли сейчас, а я с Надюшкой погуляю.

– Не, без толку, не усну уже.

– Они ушли? – робко и даже чуть виновато спросила супруга.

– Ну, естественно. Их же не пустили.

– Почему ты так за них заступался? Ты же их не знаешь.

Одинцов задумчиво теребил стальной браслет на правом запястье:

– Когда-то давно один человек в армии сказал, что я неплохо разбираюсь в людях. Мне тоже так казалось. Пастырь записал их в неудачники, бесполезный биомусор по нынешним временам. Я уверен, что он ошибся. Эти люди могли пригодиться общине в своё время. Но сегодня победили эгоизм, страх и жадность.

– Прости. Я поставила им минус.

Тимур замер, внимательно разглядывая большой сучок на деревянной стене. По плотно стиснутым губам Соня поняла, что муж злится.

– Ты вправе считать меня трусливой жадной эгоисткой, но я сделала так, как посчитала нужным.

– Нужным кому?

– Ей, – Соня указала на ворковавшую в кроватке малышку, – любой новый человек для меня – это потенциальная опасность. Из-за глупости или неосторожности он может принести сюда чесотку. И тогда всё рухнет, понимаешь?

– Так и я могу клещей зацепить на вылазке.

– Нет, ты другой. Ты чувствуешь ответственность передо мной и Надей. В первую очередь, это заставляет тебя быть в сто раз осторожней. А эти незнакомцы отвечают только за себя.

– Этого мало?

– Да, иногда мало! Когда родилась Надюша, я стала по-другому смотреть на вещи. Материнский инстинкт – сложная штука, но ради ребенка я готова запереть нашу базу на десять замков и никого не подпускать сюда на ракетный выстрел. Я – не наивная дурочка и понимаю, что те люди могут погибнуть без нашей помощи.

– Так оно и будет…

– Да, но я к этому готова. Я принимаю это ради неё! Всё лишь для того, чтобы наша дочь выросла здоровой.

– Не удастся вечно держать её в этом аквариуме! Рано или поздно Надя выйдет за периметр. Ты не сможешь защищать её от опасностей всю жизнь…

– Смогу столько, сколько потребуется! Поэтому я и нарисовала, этот чёртов минус! Да, совесть терзает меня, но я потерплю… ради дочери.

Тимур встал, обулся и надел перчатки, не глядя на жену:

– Что сделано, то сделано. Большинство решило. Воля народа.

– Куда ты идешь?

– С Гусём перетереть. Хочу съездить одно место проверить…

– Тим?

– Что?

– Ты меня теперь меньше любишь? – нижняя губа Сони чуть дрогнула, а ямочки на щеках окрасились румянцем.

– Не меньше. Просто лучше тебя узнал.