Текст книги "История войны и владычества русских на Кавказе. Деятельность главнокомандующего войсками на Кавказе П.Д. Цицианова. Принятие новых земель в подданство России. Том 4"

Песчаные степи без воды, леса и даже без всякой растительности были переданы в вечный удел калмыкам. В этой бесплодной пустыне передвигались они с места на место, подходили к Волге, Куме, Царицынскому уезду и к землям донских казаков. Приближаясь к пограничным селениям, калмыки всюду встречали сопротивление со стороны жителей, не допускавших их ни к хорошей воде, ни к удобным пастбищам.

«Если где города, – писал главный пристав калмыкского народа Страхов[17]17
  В письме канцлеру, от 12 ноября 1802 г., № 558. Арх. Мин. иностр. дел. II, И, 1802, № 1.


[Закрыть], – не присвоили себе калмыкских земель в расстоянии верст за 25 и 35, там астраханская казенная палата отдает их внаем за маловажную цену, на десять и даже двенадцать лет. Казачьи станицы, крестьяне, татары, малороссияне, почты, ватаги захватывают и присвояют себе землю в таком излишестве, в каком им только вздумается. К Каспийскому морю, в так называемых мочагах, кочуют бедные люди или, яснее сказать, нищие всех орд – там русские позволяют им питаться падалью и сусликами, но не рыбою, которая у всех во владении или на откупу».

С давних времен калмыки кочевали близ Астрахани на одном и том же месте, которое оттого и получило название Калмыкского базара, но в начале 1802 года и оно было отдано под поселение беглецам и бродягам, от которых калмыки принуждены были покупать «воду и огонь», подразумевая под последним плату за тростник на отопление в зимнее время. Отдача на четырехлетний откуп перевоза через реку Волгу окончательно убила промышленность калмыков, лишивши их права иметь собственный перевоз через эту реку. Калмыкский базар, будучи без земли и без перевоза, постепенно уменьшался и дошел до того, что к концу 1802 года в нем насчитывалось не более ста кибиток самых беднейших, таких, которым уйти было некуда.

Бедность и изнурение калмыкского народа усиливались еще от произвольных поборов, введенных наместником Чучей-Тайши Тундутовым. Утвержденный в звании наместника в октябре 1800 года, Тундутов собирал неограниченную подать со своих подвластных деньгами и скотом. Своею алчностью он окончательно разорил калмыков и довел их до невыразимой нищеты и бедности. Многие улусы, не имея утвержденных родовых владельцев, управлялись избранными, которые точно так же следовали примеру наместника и в свою очередь грабили народ, налагая на него произвольные поборы.

Обычай калмыков отдавать из трех сыновей непременно одного в духовное звание сделал то, что число духовенства превосходило численность всех прочих званий. Пользуясь огромным влиянием на народ, калмыкское духовенство составляло класс праздных тунеядцев, живших в изобилии за счет пота и труда ближних. Главнейшее занятие духовенства состояло в обогащении и внушении народу неповиновения, отчего во всяком возмущении оказывался главным зачинщиком и виновником или гелюпг (поп), или гецул (дьякон), а иногда и живой их бог лама.

Для обеспечения праздной жизни духовенства набожные владельцы отдавали духовенству в вечное владение большое число своих подвластных в прислугу хурулов (монастырей). Принявши название шабинеров, то есть монастырских, такие калмыки не платили уже податей и не отправляли общественных повинностей, вся тяжесть которых падала на остальное население. Точно так же не платили податей и так называемые тарханы, то есть люди, уволенные владельцами от всех повинностей и служб.

При всех этих бедствиях, калмыки изнурялись ежегодным нарядом 650 человек для содержания кордонной стражи. Наряд этот был сделан, в январе 1800 года, по высочайшему повелению, только на время, пока на смену донских полков, отпущенных на родину, прибудут новые. Этим повелением воспользовались, и командир Астраханского казачьего полка стал потом требовать ежегодно на службу по 650 человек калмыков с семью зайсангами[18]18
  Зайсанг – родовой, наследный старшина калмыцкий и монгольский.


[Закрыть]. Наряд этот стоил калмыкам ежегодно до тысячи человек умершими, столько же лошадей павшими и 65 000 руб. деньгами.

Находясь в заведывании особого пристава, калмыки управлялись народным советом, известным под именем «зарго». Составленный из восьми членов, избранных от всех орд, совет, или, лучше сказать, «суд зарго», выслушивал просьбы, отбирал от подсудимых показания и доказательства, тут же их рассматривал и постановлял окончательное свое решение. Решение основывалось на большинстве голосов; в случае же равенства или несогласия судей решение предоставлялось наместнику, но не иначе как с согласия зарго и русского пристава при калмыкском народе[19]19
  Высочайшая грамота калмыкскому народу 14 октября 1800 г.


[Закрыть]. Постановление суда писалось прутиком на небольшой дощечке, известной под именем самры и намазанной салом, смешанным с золою. Написанное прочитывалось истцу и ответчику, а затем стиралось, и дело предавалось вечному забвению.

В продолжение зимних месяцев зарго закрывало свои действия, а в остальное время суд переезжал с места на место, так что люди бедные не могли догнать его. К тому же суд и расправа в зарго производились крайне беспорядочно и небрежно. Он не имел назначенного времени для заседаний и редко делал письменные постановления. Самое решение судей было до крайности оригинально и в большинстве случаев пристрастно. Выбранные владельцами из числа подвластных им лиц, судьи всегда почти склонялись на сторону, покровительствуемую владельцем, и всегда готовы были решить участь подсудимого по внушению свыше. Сделать это было нетрудно, потому что калмыкские законы не основаны ни на естественных, ни на положительных истинах. «Действия человеческие рассматриваются более по правилам, извлекаемым из обычаев, из коих большая часть уничтожена по неупотребительности, но судьи, по недостатку положительных законов, а всего чаще по пристрастию приводили обычай, на котором у сего народа основывается роковое определение. Всякое злодейство и даже самое смертоубийство наказывается взысканием скота, панцирей и вещей, которыми от всего откупиться можно. Если кто не в состоянии заплатить за воровство, то не только самого вора, но жену его и детей отдают обкраденному в вечное рабство без всякой вины их и участия в воровстве»[20]20
  Письмо канцлеру пристава при калмыкском народе Страхова 12 ноября 1802 г., № 558. Арх. Мин. иностр. дел. II, 1802. № 1.


[Закрыть].

В таком виде представилось состояние калмыкского народа князю Цицианову, когда он приехал в Георгиевск. Положение это, будучи крайне печальным, требовало преобразования общей системы управления и ограничения злоупотреблений. На первый случай признавалось необходимым обеспечить калмыков землею, и с этою целью были отправлены землемеры, которым вменено в обязанность привести в известность в губерниях Астраханской и Саратовской число земель, действительно принадлежащих городам, селениям, хуторам, садам, ватагам и другим заведениям. Все такие земли, прилегающие к реке Волге и ограниченные дорогою, проходившею из Астрахани в Кизляр, отмежевать общею чертою и тем означить границу их от степи, составляющей кочевье для калмыков.

Для прогона скота предполагалось отмежевать по Волге в разных местах землю шириною верст по пяти и более, которую и отдать в пользование калмыков. В их же распоряжение должно было поступить некоторое пространство речного берега для рыбных ловель и именно: часть лугового берега реки Волги до реки Узеней и Мочаги, с отделением некоторой части морских и волжских заливов. Различного рода затруднения[21]21
  О многочисленных затруднениях этих см. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. II, № 1984 и 1986.


[Закрыть], встретившиеся при размежевании, затянули дело, и только лишь в конце 1804 года все земли и право владения ими приведены были в известность.

С другой стороны, чтобы улучшить общественное положение калмыков, предполагалось изменить состав «зарго» и дать ему оседлость переводом в Астрахань на постоянное там пребывание. Признавалось необходимым установить, чтобы при каждом хоруле (монастыре) было не более 25 гелюнгов (попов), 25 гецулей (дьяконов) и 50 манджиков (учеников веры); постановить правилом, чтобы сверхштатное духовенство несло повинности наравне со всеми прочими; чтобы обычай из трех сыновей посвящать одного в духовное звание был уничтожен, тем более что он препятствовал размножению народа, так как все духовные обязаны были оставаться холостыми; постановить, чтобы лама не смел посвящать в духовное звание никого без согласия пристава; воспретить владельцам отдавать своих подвластных в шабинеры и совершенно уничтожить звание тарханов.

Необходимость этих преобразований сознавалась и народом, тяготившимся содержанием огромного числа духовенства и привилегированных сословий, но не имевшим голоса и сил предпринять что-либо в улучшение своего положения. «Калмыкский народ, – доносил Страхов князю Цицианову[22]22
  В рапорте от 29 ноября 1802 г., № 641.


[Закрыть], – ожидает от покровительства вашего сиятельства защиты и благоденствия, равно и милостивого внимания к усердному о том ходатайству».

Несмотря на такую просьбу и полное желание главноуправляющего, положение калмыков было таково, что улучшить их состояние одним росчерком пера было невозможно. Чтобы достигнуть желаемого, необходимо было сделать коренные преобразования в управлении и притом в связи с их нравами и обычаями, характером и привычками. В короткое время пребывания своего на Кавказской линии князь Цицианов мог облегчить положение калмыков только уничтожением частных злоупотреблений и лишних поборов. Воспользовавшись смертью калмыкского наместника Чучей-Тайши-Тундутова, главноуправляющий просил императора вовсе уничтожить звание калмыкского наместника, с тем чтобы каждая орда управлялась отдельно и самостоятельно. Вообще же он находил необходимым изменить систему управления как кочующими народами, так и кабардинцами, находившимися в зависимости России.

Хищничество последних в наших пределах побудило князя Цицианова принять меры к его уничтожению. Вскоре после прибытия своего в Георгиевск он решился построить укрепление близ источника кислых вод, впоследствии названное «Кисловодском». Место, избранное для постройки укрепления, находилось в средоточии всех арбяных дорог к реке Кубани, сходившихся у самого вала укрепления. Затем за реку Кубань можно было пробраться только верхом, оставивши имущество внутри Кабарды.

Как только кабардинцы проведали о постройке укрепления, они поняли всю важность его и тотчас же явились к князю Цицианову с жалобою на стеснение их в пахотных и пастбищных землях. Старшины народа заявили при этом главноуправляющему, что они весьма много терпят от притеснения чиновников и казаков. Представители кабардинского народа говорили, что русские чиновники берут взятки и притесняют их; что подвластные и рабы их, убегая от своих владельцев в наши границы или укрепления, там задерживаются и им обратно не возвращаются; что от них требуют много рабочего скота, а за старый и негодный в работу скот берут особую пошлину, известную под именем тамкгг, что находящиеся на постах казаки причиняют обиды кабардинским пастухам, а при проездах кабардинцев ниже реки Малки грабят и убивают их.

Если претензия кабардинцев на стеснение их постройкою кисловодского укрепления не могла быть удовлетворена и считаться основательною, то заявление их по остальным пунктам имело значительную долю правды. Так, оказалось, что мост на реке Малке у Старого Екатеринограда был отдан на откуп, без всякой платы в казну, в руки частного лица, которое, построивши мост, брало произвольную пошлину за проезд, а с кабардинцев с каждого стада овец по два барана. Князья Большой Кабарды, враждовавшие с князьями Малой Кабарды и владевшие относительно большими средствами, притесняли последних, развращали узденей, принадлежащих владельцам Малой Кабарды, и выводили их из повиновения. С другой стороны, русские чиновники за деньги также держали сторону князей Большой Кабарды, недостаточно отличали лиц, преданных России, и не только не поддерживали их, а нередко даже и притесняли. Такие владельцы, в награду за их преданность России, были в презрении у своих единоверцев, слабы, неуважаемы в народе и в загоне у русских чиновников.

Те же князья, которые были богаты, не только безнаказанно занимались хищничеством, но, по ходатайству приставов, получали еще жалованье от нашего правительства.

«Над кабардинцами, – доносил впоследствии генерал-майор Дельпоццо[23]23
  Князю Цицианову 5 апреля 1805 г., № 39.


[Закрыть], – имел власть всякий, кто только хотел быть их начальником, и притом всякий притеснял и грабил; в справедливых же просьбах им никогда не делано было никакого удовлетворения». Правда, хищнический образ жизни этого народа был причиною многих подозрений и давал часто случай обвинять кабардинцев в насилии и грабеже, но справедливо и то, что со стороны наших властей и даже самих поселян было допущено много злоупотреблений и несправедливых притеснений кабардинскому народу. Если, бывало, у кого-либо из поселян сведут ночью со двора несколько скотин, то в этом обвиняли кабардинцев, даже и в том случае, когда найденные следы неоспоримо доказывали, что украденный скот уведен внутрь наших границ. Поселянину на линии достаточно было сказать, что он ограблен кабардинцами, и заявить о количестве причиненного ему убытка, чтобы начальство Кавказской линии, без всякой поверки и удостоверения, требовало удовлетворения от кабардинцев.

Такого рода поступки вызвали энергический протест со стороны главноуправляющего. Князь Цицианов приказал обнародовать между жителями Кавказской губернии, чтобы они тотчас после похищения имущества давали знать о том на ближайший военный пост и капитан-исправникам, которые обязаны в управе земской полиции привести ограбленного к присяге в том, что показанная им потеря справедлива. Затем, капитан-исправник делает повальный обыск и исследует на месте, не произошло ли похищение от собственной оплошности или нерадения жалующегося, который только в случае своей невинности получает удовлетворение.

В предупреждение же возможности хищнических нападений жителям приказано ходить на полевые работы, если не целою деревнею, то не менее половины, и быть вооруженными; деревни обносить рвом и валом, на котором ставить палисад или сажать колючий кустарник, стараясь разростить его в рост человека и как можно гуще; каждому хозяину иметь по три «злейших собаки», которых на день привязывать, а на ночь спускать[24]24
  Предписание князя Цицианова кавказскому губернатору, 9 мая 1805 г., № 309.


[Закрыть].

Делая все эти распоряжения, князь Цицианов не надеялся, чтобы они были в точности исполнены и чтобы положение края изменилось во многом. Злоупотребления слишком вкоренились в систему тогдашнего управления линии, и нужно было много усилий, чтобы привести все в должный порядок.

«Линия, – писал князь Цицианов графу Кочубею[25]25
  От 8 января 1803 г. Арх. Мин. внутр. дел. Дела Грузии, ч. VIII, 15.


[Закрыть], – давно управлялась не начальниками, а канцеляриями их, следовательно, неопределенное жалованье чиновникам, окружающим начальника, было поводом к раздаванию его не по трудам, а по пристрастию к временщикам оного начальника. Так точно и я застал, как майорского чина секретарь получал из 5100 руб. суммы девятьсот рублей, а писцы без обуви; расходы из той же суммы на канцелярию так велики, что я уверен, что и в канцелярии вашего сиятельства столько не исходит; например, 12 стоп бумаги и 10 фунтов сургуча выходит в месяц. Потом казначейскую должность правил секретарь, которому и без того дела множество, а по сим причинам, не вспоминая о прошедшем, за необходимость счел привесть в ясность оную сумму, с тем чтобы на мое место поступивший так же, как и я, ограничен был в прихотях своих.

Совсем собравшись ехать в Грузию, ожидаю только ответа от царицы (Дарьи). Должен откровенно сказать, что гражданская администрация в том краю несообразна со внушением в обитателей новоприобретенной земли доброй надежды о порядке; власть гражданская с военною подо мною разделена, и вечные ссоры между ними останавливают деятельность и той и другой. Беспрестанные жалобы Лазарева на Коваленского, а паче сего последнего на первого отнимают у меня много времени на примирение их и, как кажется, до моего туда прибытия (зло?) пресечено быть не может».

Глава 2

Прибытие в Георгиевск уполномоченных от персидских ханов. Договор с ними. Цель этого договора. Затруднения, встречаемые в торговле на Каспийском море. Пособие и денежные выдачи некоторым горским владельцам. Предположения о занятии Дербента и Баку. Мнение о том графа Валериана Зубова. Рескрипт императора Александра I князю Цицианову

Как ни старался князь Цицианов скорее уехать в Тифлис, но не мог этого сделать ранее окончания дела по заключению дружественного союза с персидскими ханами и горскими владельцами, послы которых прибыли в Георгиевск еще до приезда туда нового главноуправляющего[26]26
  Князь Цицианов графу Кочубею 8 декабря 1802 г. Арх. Мин. внутр. дел.


[Закрыть].

Для поддержания дружественного союза между соседними Грузии ханами приказано было еще генералу Кноррингу собрать послов этих владельцев там, где он признает это более удобным, и открыть с ними переговоры.

«Я положил, – писал император Александр I Кноррингу[27]27
  В рескрипте от 24 декабря 1801 г. Арх. Мин. иностр. дел.


[Закрыть], – установить между помянутыми ханами и горскими владельцами, для общего их и народов их блага, твердый союз и дружеское под верховным моим покровительством согласие».

На этом основании было сообщено ханам и владельцам, что если они действительно желают себе и областям своим благоденствия, то для установления дружеской между собою связи и согласия съехались бы в одно место для личных совещаний или прислали бы своих уполномоченных.

Полагая, что представители ханской власти способны, подобно европейским дворам, заключать союзные трактаты и в точности исполнять их, наше правительство надеялось примирить их между собою путем переговоров и в то же время обеспечить нашу торговлю на Каспийском море.

Успешному ходу нашей азиатской торговли препятствовали многие причины, и в числе их, конечно, враждебные отношения, почти беспрерывно существовавшие между ханами и владельцами. Последние, находясь даже в мире и согласии между собою, нисколько не заботились о безопасности того пути, по которому проходили караваны с товарами. По дорогам от Шеки к Ганже (нынешний Елисаветполь), от Бойнака к Дербенту и через реку Самур из Кубы караваны не могли следовать от выезжавших на дорогу грабителей и разбойников, расхищавших товары[28]28
  Из рапорта консула Скибиневского генералу Кноррингу 14 октября 1802 г.


[Закрыть].

Кроме того, торговля весьма много затруднялась неумеренностью собираемых пошлин, в особенности в Шеке. Этот платеж был тем более обременителен для торговцев, что плата за провоз товаров не имела определенных размеров, и каждый владелец брал в свою пользу столько пошлин, сколько хотел. Два каравана одинаковых размеров, с одним и тем же товаром и следовавшие по одной и той же дороге, платили не всегда одну и ту же пошлину. От прихоти хана или владельца зависела норма платежа, часто весьма значительная. При доставлении, например, товаров из Баку в Тифлис эта пошлина, или «рахтар», бралась пять раз. Наконец, варварское обыкновение приморских жителей, начиная от Ленкорани до реки Терека, грабить товары с судов, не оставляя даже рубашки на судовых служителях, окончательно подрывало всякую торговлю. В оправдание таких поступков прибрежные жители ссылались на императора Петра I, будто бы разрешившего им пользоваться всем тем, что волнением при крушении судна бывает выброшено на берег.

Все эти затруднения и происшествия были причиною того, что генеральный консул наш в Персии, узнав о предполагаемом союзном договоре с ханами и горскими владельцами, просил генерала Кнорринга внести в договор обязательство, чтобы каждый владелец заботился о безопасном проезде караванов через его владение; чтобы каждое селение, в окружности которого случится грабеж или разбой, отвечало за это; чтобы удовлетворение ограбленных купцов или извозчиков товарных производилось немедленно самим владельцем, если он не в состоянии удержать своих подвластных от грабежа или отыскать грабителя или вора.

С другой стороны, представлялось необходимым установить одинаковую пошлину за провоз товаров в каждом главном областном городе, каковыми были: Баку, Тарки, Дербент, Куба, Шемаха и Шека. Самые умеренные пошлины брали в Баку, с владетелем которого, как единственным лицом, было заключено условие, обязывающее хана запретить приморским жителям грабить товары и судовые припасы в случае крушения судна.

Известивши всех ханов о желании императора Александра, генерал Кнорринг назначил местом съезда город Георгиевск, а сроком для собрания 20 сентября 1802 года. С половины этого месяца стали уже собираться уполномоченные[29]29
  Сюда прибыли чиновники: от каракайдакского уцмия Ростом-хана – Ахмет-ага, от владельца этой области Равия – Озней-бек и от табасаранского кадия Рустома – Мухамед-бек. Сверх того, получено было известие о прибытии в Кизляр, на пути в Георгиевск, чиновников: от шамхала Тарковского Уразай-бека и от владельцев Табасаранских: Сограб-бека Маасума – Нур-Магомет-бека и от Махмута – Мумсы-Загир. Бакинский хан думал прислать тогда, когда пойдет судно из Баку в Астрахань, так как сухопутно он не решался поехать, боясь хана Шемахинского. От хана Талышинского ожидался чиновник из Астрахани. От Ших-Али-хана Дербентского никто не прибыл к сроку, а прибыл гораздо позже.


[Закрыть], заключение договора с которыми выпало на долю князя Цицианова, имевшего весьма невыгодное мнение о договаривающихся.

Вступая, по своей обязанности, в соприкосновение с различными ханами, хищными по наклонностям, коварными и вероломными по характеру, присущему всем азиятцам, князь Цицианов решился поступать с ними совершенно иначе, чем поступали его предместники. Вместо ласки и уступки в различного рода претензиях, по большей части неосновательных, новый главнокомандующий решился поступать твердо, быть верным в данном слове и исполнять непременно обещание или угрозу даже и в том случае, если бы она была произнесена ошибочно.

Князь Цицианов знал, что если владельцы входили в сношение с нами, если искали даже покровительства России, то только тогда, когда вынуждаемы были к тому обстоятельствами, собственною слабостью и ничтожеством. Беда проходила, обстоятельства изменялись, и ханы, уклоняясь от принятых ими обязательств, предавались по-прежнему грабительствам и хищничеству. Поступки их еще более убеждали князя Цицианова в необходимости принятия таких мер против своеволия ханов, которые бы подходили к условиям их быта. Поэтому в своих административных распоряжениях князь Павел Дмитриевич становился в положение азиятских владетелей. Каждый из ханов, принявших подданство России, был в глазах главнокомандующего лицом ему подвластным.

Относительно тех ханов, которые сохраняли еще свою независимость, князь Цицианов относился как сильный к слабому. Он поступал в этом случае точно так же, как поступали между собою ханы и даже мелкие владельцы. У азиатских народов тот из ханов, который сегодня победил, завтра же выкалывал глаза своему противнику и обращался с ним, как с рабом, до тех пор, пока слепец, при помощи других, не отмщал ему тем же. В истории азиатских народов не редкость встретить хана, несколько раз свергаемого и снова восстановляемого на ханстве, хана с выколотыми глазами и изувеченного.

«Ваше сиятельство, – писал князь Цицианов графу Воронцову[30]30
  От 21 декабря 1802 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 10, 1801–1803, № 2.


[Закрыть], – изволите мне приказывать, чтобы я сказал свой образ мыслей о принимании горцев и персидских ханов в подданство.

Во исполнение чего, имею честь доложить со всею откровенностью и усердием к службе.

Подданство вообще ханов персидских и горских владельцев есть мнимое; поелику оно не удерживает их от хищничества и притеснения торговли. Владельцы же их удовлетворение делают так медленно, что иногда проситель больше от ожидания разоряется. Итак, чем менее подданства, тем менее оскорбления достоинству Империи, когда такой владелец пустыми переписками уповает отходить от прямого удовлетворения.

Теперь позвольте, ваше сиятельство, коснуться ныне поставляемой коалиции федеративной, в которой первое место занимает дербентский хан Ших-Али. Он требует войска: на что же? Чтобы Мустафу сверзить с владения Шемахи и поставить Касима, который обещал ему возвратить Сальяны, где большие рыбные ловли, приносящие 150 000 руб. дохода, присвояя их к Кубинскому владению, что и истина. Но какая польза России, чтобы дербентский хан был так силен? Он уже и соединением Кубинского владения с Дербентским более всех значущ. К тому же присвояет к себе Баку, под видом данника хана сего города, а если он все сие приобретет помощию российских войск, то, имея зятем шамхала Тарковского, может в большую заботу приводить здешние войска. Сей последний, то есть шамхал, так забылся, что, имея 6000 руб. жалованья, просил еще прибавки. Впрочем, в Азии политика есть сила; добродетель лучшая владельца – храбрость; способы – деньги для найма войска.

Итак, чем беднее, тем покойнее».

Различного рода претензии посланных и доверенных лиц затрудняли заключение договора настолько, что он мог быть окончен только 26 декабря и то с большими затруднениями.

Доверенный дербентского и кубинского Ших-Али-хана, чиновник его Медет-бек, по предварительному объяснению с главнокомандующим, не соглашался подписать условий вместе с другими, а требовал заключения особого договора, по которому хану его было бы дано войско и приличная сумма денег. Князь Цицианов, удивляясь такому требованию, просил от него письменного уведомления о причинах, которые воспрещают ему, в лице своего хана, войти в дружеское постановление с другими ханами и владельцами. Главнокомандующий ссылался на то, что предместник его, генерал Кнорринг, писал ко всем ханам о цели, с которою должны быть присланы в Георгиевск их уполномоченные.

Требуя ответа на другой день, князь Цицианов в то же время приказал прочесть ему постановление и внушить, сколько выгод теряет его хан, если будет исключен из числа договаривающихся. Медет-бек просил тогда позволения прийти к князю Цицианову для личных объяснений. Он извинялся и ссылался на недоразумение, происшедшее от дурного перевода сообщения, посланного генералом Кноррингом к Ших-Али-хану. Действительно, на русском языке было сказано, что о войсках будет трактовано после постановления, в татарском же переводе слова «после постановления» были вовсе пропущены. Сознаваясь в своей ошибке, Медет-бек не соглашался, однако же, подписать постановления в общем собрании всех поверенных, ссылаясь на то, что, по достоинству его хана, ему неприлично заседать вместе с поверенными дагестанских и горских владетелей. Тогда, по совету главнокомандующего, он сказался больным и подписал постановление у себя на квартире[31]31
  Князь Цицианов графу Воронцову 28 декабря 1802 г., № 242. Арх. Мин. иностр. дел.


[Закрыть]. Подписание это заключалось в приложении печати, так как он и еще три других уполномоченных оказались неграмотными. Эти последние и того не могли сделать, потому что печатей не имели.

«На изъяснение мое с ними, – писал князь Цицианов, – о важности дела, по которому они присланы, и что к отправлению их должностей надлежало употребленным быть людям грамотным, тем паче что о письменном постановлении им было ведомо, отвечали они мне, что к владетелям их не было писано, чтобы доверенные от них присланы были знающие грамоту, а требовано только полномочных и верных, и что владельцы их, по известным их заслугам, верности и усердию, и дали им свои доверенности. Почему, вместо сих неграмотных доверенных подписались, по просьбе их, в присутствии моем другие. Относительно же печатей, как сии безграмотные, так и грамоту знающие отозвались, что они их не имеют и что печати у них имеют одни токмо владельцы».

Таким образом, грамотные подписали сами, а неграмотные попросили за себя подписать постановление, которым обязались оставаться всегда непоколебимыми верноподданнической обязанности их к русскому императору, предоставив себя его покровительству и защите. Именем своих ханов уполномоченные обещались оставить навсегда все бывшие между ними несогласия, вражду, ссору и неприязненные поступки. Оставаясь спокойными в тех владениях, в которых они утверждены грамотами русского императора, ханы и владельцы приняли на себя обязанность ограждать свои владения от неприятельских вторжений, принимая заблаговременно к тому меры и оказывая друг другу помощь и содействие своими войсками. Соединясь между собою тесным союзом и дружбою, они положили хранить оную свято; дали слово никогда не нападать на области своих союзников и им подвластных и ничем не оскорблять друг друга.

Споры свои, претензии и недоразумения решать третейским судом, а в случае неудовлетворения и этим способом, не поднимая оружия друг против друга, обращаться за решением к русскому правительству.

Соглашаясь прекратить грабежи вообще и расхищение товаров с разбитых судов, договаривающиеся определили одну общую пошлину, причем безопасность караванов обеспечивалась ответственностью самих ханов. В случае разграбления каравана владелец должен был удовлетворить немедленно обиженных и потом уже взыскивать со своих подвластных.

Таково было содержание заключенного на вечные времена договора, неисполнение которого влекло за собою строгое наказание, как со стороны нашего правительства, так и со стороны всех договаривающихся.

Заключившие договор владельцы не замедлили тотчас или сами, или через своих посланцев заявить нашему правительству кто жалобу или неудовольствие, а кто и просьбу. Деньги и жажда к приобретениям были главнейшим к тому побуждением. Так, 20 ноября умер табасаранский кадий Ростом-хан, о чем получено было известие от старшего сына его Абдула-бека. Последний просил утвердить его кадием, дозволить отправить своего посланца в Санкт-Петербург[32]32
  Донося о сем, князь Цицианов писал, что кадий Табасаранский принял уже присягу на подданство, «и поэтому не худо ему приметить, так же как и прочим владельцам, состоящим в подданстве его величества, что подданный не может посылать к своему государю посланцев, а должен входить только с письменными прошениями». Отношение князя Цицианова канцлеру 28 декабря 1802 г., № 229. Арх. Мин. иностр. дел, 1–6, 1801–1813, № 7.


[Закрыть] и, наконец, разрешить ему выдачу того жалованья, которое получал его отец, и даже с тою прибавкою, о которой просил он за несколько дней до своей кончины. Не получивши еще сведения о том, что Абдула-бек избран и утвержден старшинами и народом кадием Табасаранским, князь Цицианов не выслал ему жалованья, получаемого покойным «за мнимое его подданство», как выражался главнокомандующий[33]33
  Донесение князя Цицианова Г. И. 8 января 1803 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1-10, 1803–1806, № 2.


[Закрыть]. Он отвечал Абдула-беку, что в ожидании не только знаков, но и опытов его верноподданнической обязанности прибавка к жалованью и самое жалованье до времени отсрочиваются.

Одновременно с заявлением этой претензии князь Цицианов получил также и другие просьбы. Ростом-хан, уцмий Каракайдакский, просил защиты против соперника своего Рази, который хотел его свергнуть и захватить власть в свои руки. Рази жаловался на Ростом-хана, своего двоюродного брата, и просил о возведении его в достоинство уцмия, как принадлежащее ему по наследству. Из этой путаницы и жалоб можно было выйти только деньгами. Разию назначена ежегодная пенсия в 600 руб. до тех пор, пока он будет в точности выполнять договорные статьи о кораблекрушении. Табасаранские владельцы Сограб-бек-Маасум и Махмут-бек также получили по 450 руб. ежегодного содержания. Назначение этого содержания князь Цицианов полагал необходимым, по близкому их родству с кадием Табасаранским, получавшим также жалованье от нашего правительства. Эта раздача денег, хотя и долгое время не оказывала никакого почти влияния на поступки горских владельцев относительно России и подвластных ей народов, но казалась едва ли не лучшею системою из всех предпринятых нашим правительством. Противник этой системы, всяких пособий и вспомоществований князь Цицианов не отрицает, а в одном месте своих донесений сознается даже в том, что с течением времени эта раздача денег, до которых азиятские народы весьма жадны, может принести пользу.

«В настоящем дел положении, – писал князь Цицианов[34]34
  Канцлеру от 11 апреля 1803 г.


[Закрыть], – я вижу в одном только случае пользу определенного им жалованья, то есть давать награждение для того, чтобы можно было в наказание за их дурные поступки останавливать выдачу денег, как я сие учинил с уцмием Каракайдакским, за неудовлетворение пограбленных вещей с разбитого российского судна».