Текст книги "История войны и владычества русских на Кавказе. Новые главнокомандующие на Кавказе после смерти князя Цицианова. Приготовления Персии и Турции к открытым военным действиям. Том 5"

Глава 6

Объявление в Константинополе войны с Россией. Рескрипт императора графу Гудовичу. Положение Кавказской линии и закавказских провинций. Нападение турок на Редут-Кале. Расположение наших войск. Предполагаемый план действий

Вступление наших войск в Дунайские княжества и вслед за тем занятие Хотина, Бендер, Паланки, Аккермана, Килии и Бухареста встревожили турецкое правительство. На совещании, происходившем у султана, большая часть собравшихся была против войны и настаивала на удовлетворении требований нашего правительства. Члены совета сознавали, что для Порты следствия войны с Россией будут гораздо ощутительнее, чем все угрозы Наполеона. Россия открыла уже свои действия вступлением в турецкие владения, тогда как Наполеон грозил только в будущем. Мнение противников войны взяло перевес, и в диване положено было удовлетворить требованию петербургского кабинета.

Узнав о таком решении совета, генерал Себастиани успел выхлопотать себе личную аудиенцию у султана и убедить его, что Порта никогда не будет иметь случая благоприятнее настоящего для возвращения прежних потерь и даже Крыма. Он обещал содействие Франции и советовал поднять оружие против России, главные силы которой, по его словам, находились на Висле. Себастиани уверял Селима, что Наполеон с 300 000 человек овладел уже Польшей и, следовательно, Россия, будучи отвлечена французами, не в силах будет действовать с успехом против Турции; что французские войска, в случае надобности, пройдут через турецкие владения для действия против русских на Днестре, и, наконец, положительно объявил, что Наполеон будет считать султана своим врагом, если он останется в союзе с неприятелями Франции – Россией и Англией. Сам Наполеон, после вступления своего в Берлин, пригласил к себе находившегося там турецкого полномочного и поручил ему сообщить султану Селиму, что он не допустит русских сохранить выгоды, приобретенные ими на Дунае. Это известие ободрило колебавшееся турецкое правительство, и султан, полагаясь на обещания Наполеона, поддался влиянию французского посла. 18 декабря 1806 года Селим объявил войну России.

«Неверные москвитяне, – сказано было в манифесте, – внезапно нарушили договоры, нечаянно и без причины вступили в пределы Блистательной Порты и заняли Бендеры и Хотин, обнаруживая тем давно питаемые ими против мусульман вероломные намерения. Потому решено вести с москвитянами войну».

Порта обвиняла Россию в нарушении трактатов, говоря, что, по условиям, заключенным в 1774 году, она не имела права владеть Крымом; что Россия завладела полуостровом самопроизвольно, среди мира и несмотря на то, Турция все-таки сохранила с ней дружественные отношения. Умалчивая о Ясском мире, по которому присоединение Крыма к России было утверждено обеими сторонами, правительство султана обвиняло теперь нас в неправильном завладении Ионическою республикою, в возбуждении подданных Турции к восстанию и в других противозаконных поступках.

В день объявления манифеста в Константинополе был арестован наш бриг, посланный туда для препровождения посольства, но посланник Италинский успел сесть на английское судно и ушел в Средиземное море, на эскадру вице-адмирала Сенявина.

Сплетенный интригами Наполеона узел наконец развязался. Порта снаряжала войска и назначила главнокомандующим войсками на Дунае рущукского аяна Мустафа-Байрактара, а в Азии – Юсуф-Зия-пашу Эрзерумского. Предполагая действовать на сухом пути и на море, Порта намерена была отправить в Черное море значительную эскадру, составленную из тридцати двух различной величины судов[172]172
  Письмо барона Будберга графу Гудовичу, 7 января 1807 года. Акты Кавк. археогр. комиссии, том III, № 923.


[Закрыть]. Хотя цифра эта и казалась преувеличенною, но достоверно было то, что черноморские берега были избраны театром действий для турецкого флота.

Известие об объявлении войны в Константинополе достигло до Петербурга 3 января 1807 года и вызвало со стороны императора Александра энергическое решение: для достижения успеха и в этой новой войне – не останавливаться ни перед какими препятствиями и не ограничивать себя никакими средствами.

«Полученное на сих днях известие, – писал государь графу Гудовичу, – о объявлении России войны Портою Оттоманскою, побуждает меня действовать против сего нового неприятеля, без всякого ограничения вооруженною рукою. Вам уже довольно известна была продолжительная колеблемость Порты и ожидание разрыва с ее стороны. Не распространяясь здесь о предшествовавших обстоятельствах, ни о справедливости дела, мною защищаемого, я обращаюсь с полною доверенностью к вашим знаниям и испытанному вашему усердию к службе отечественной, с объяснением вам только главных видов плана, предоставляя все прочие действия на собственное ваше соображение.

Из доставленных вам министром иностранных дел сведений вы увидите, что войска российские занимают уже все пространство Молдавии, Валахии и Бессарабии по Дунай, за исключением крепостей Измаила, Браилова и Журжи. Упразднив и сии последние места от турецких гарнизонов, я располагаюсь протянуть оборонительную линию по Дунаю и держаться в сей выгодной позиции, не попускаясь на дальнейшие предприятия, дабы не ослабить войск, действующих на Висле. К успешному выполнению сего намерения весьма могут способствовать наступательные ваши действия, устремленные на азиатские владения Порты, отвлекая для защиты оных часть анатольских войск, назначаемых в Европу.

Пред сим объяснено вам было желание мое, дабы, предупреждая разрыв с Портою, стараться прекратить неприятельские действия с Персией и, буде можно, соединиться с Баба-ханом против турок, дабы обратить все ваши силы и все внимание в сию сторону. К удовольствию моему скоро я получил известие, что через попечения ваши учинен начальный шаг к мирным переговорам. Ныне сей предмет сделался столь важным, что достижение оного я признаю началом будущих успехов, и потому поручаю сие дело особенному вашему старанию, предоставляя благоразумию вашему изобрести для сего приличнейшие способы. Нахожу нужным только повторить мое желание, чтобы границы российские остались в том положении, в каком оные теперь находятся, т. е. по Куру и часть Аракса, заключающую в себе область Елисаветпольскую и ханство Карабахское»[173]173
  От 7 января 1807 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 13, 1806–1809, № 4.


[Закрыть].

Таким образом, первое время надежда на успех и вся тяжесть военных действий должна была лечь на немногочисленную кавказскую армию, перед которою стояло два неприятеля: персияне и турки. Одновременная борьба с двумя противниками, без надежды на помощь свежими силами, была крайне затруднительна и не предвещала успеха, а между тем петербургский кабинет, обещая главнокомандующему поддержку только деньгами и подарками, а не войсками, желал, чтобы граф Гудович, не ограничиваясь пассивною обороною, действовал наступательно против турок и овладел крепостями, лежавшими на берегу Черного моря между Мингрелией и Анапою.

«Из положения границ наших с Портою, около берегов Черного моря, усматривается то неудобство, – писал барон Будберг графу Гудовичу, – что от полуострова Тамани российское владение прерывается крепостями Анапою, Сухум-Кале, Изгауром, Анаклией, потом следует берег мингрельский, принадлежащий России до самого устья Риона, по ту сторону реки опять начинаются турецкие поморские владения: Поти, Батум, Гонио, все издревле принадлежавшие к царству Грузинскому. Следовательно, нельзя не желать возможности присоединить все сии места под державу Российскую, дабы тем вяще обеспечить Грузию и усмирить закубанские народы, находящие пристанище в Анапе и других турецких городах. Тогда только можно надеяться, что воспоследует совершенное покорение горских народов и что российское начальство, не мешаясь во внутреннее их устройство, будет иметь в руках достаточные способы к удержанию их в должном повиновении»[174]174
  От 25 сентября 1806 года. Акты Кавк. археогр. комиссии, том III, № 918.


[Закрыть].

«Если в Анапе, – писал барон Будберг в другом письме графу Гудовичу, – не находится еще сильного вооружения, может быть, ваше сиятельство найдете способ занять сию важную крепость некоторыми движениями войск или через дружественные сношения с тамошним турецким начальником»[175]175
  От 7 января 1807 г. Там же, № 923.


[Закрыть].

Для удовлетворения таким требованиям главнокомандующий должен был сосредоточить все свое внимание на двух главных предметах: поспешить скорейшим заключением мира или перемирия с Персией и затем устремить все свои силы на турецкие области, сопредельные Грузии. Усмотрению графа Гудовича предоставлялось действовать в последнем случае силой оружия или склонением к вступлению под покровительство России пограничных нам пашей, подвластных Турции. Сношением с карсским пашой, Келеш-беком владельцем абхазским, и другими думали облегчить труды войск в предстоящих действиях и сложить часть тяжелой обороны на новых союзников, до тех пор пока «не откроется возможность действовать всеми нашими силами».

При незначительности боевых сил на линии и в Закавказье трудно было удовлетворить желанию нашего правительства. Большее или меньшее число свободных войск, с которыми можно было открыть наступательные действия, определялось положением самого края, протяжением его границ, внутренним состоянием страны и, наконец, числительным составом войск.

На преданность России вновь приобретенных провинций главнокомандующий рассчитывать не мог, точно так же, как на скорое заключение мирных условий с Персией, потому что вскоре после объявления войны в Константинополе французский эмиссар Жоберт проехал в Персию вместе с возвращавшимся из Парижа посланником Баба-хана. Это известие не оставляло сомнения, что, при посредстве Турции, последовало сближение между Францией и Персией и что первая употребит все свои усилия, чтобы отклонить тегеранский двор от заключения мирных условий с Россией. На этом основании необходимо было иметь особый отряд для отражения персиян и содержать постоянные гарнизоны: в Дербенте, Баку, Шуше, Шеке, Елисаветполе, Имеретин, Мингрелии и против джаро-белоканцев. Сомнительная верность жителей этих провинций не дозволяла вывести гарнизоны, но, напротив, требовала, чтобы они были самостоятельными по численности, так как, с выступлением главных сил против неприятеля, они не могли уже рассчитывать ни на какую поддержку.

В конце 1806 года все войска, как бывшие на Кавказской линии, так и находившиеся в Закавказье, разделены на две дивизии: 19-ю на линии[176]176
  В состав ее входили полки: Владимирский, Таганрогский, Нижегородский и Борисоглебский драгунские; Казанский, Суздальский и Вологодский мушкетерские; Севастопольский и Белевский, находившиеся в Закавказье; 16-й егерский полк; гарнизонные полки: Астраханский, Кизлярский, Владикавказский и Моздокский.


[Закрыть] и 20-ю в Закавказье[177]177
  В 20-й дивизии были полки: Нарвский драгунский; Херсонский и Кавказский гренадерские; Кабардинский, Троицкий, Тифлисский и Саратовский мушкетерские; 9, 15 и 17-й егерские.


[Закрыть]. Начальником первой назначен генерал от инфантерии Булгаков, главная квартира которого была в Георгиевске, а второй – генерал-лейтенант барон Розен, находившийся в Тифлисе.

На всем протяжении Кавказской линии происходили почти беспрерывно грабежи и хищничества. Закубанцы разграбили Воровсколесскую станицу, нападали несколько раз на Ставрополь, хищничали у Моздока и Кумского ретраншемента. Подговоренные анапским пашой, шапсуги, собравшись значительными партиями, вторгались в земли черноморских казаков, выжигали селения и уводили в плен жителей. На реке Урупе собралось до 4000 бесленейцев, а значительное скопище темир-гойцев стояло в вершинах реки Лабы. Анапский паша отправил своего посланного для возмущения кабардинцев. Он снабдил его значительной суммой денег для раздачи более влиятельным князьям, которым писал, что к нему прибыло уже турецкое войско на пяти кораблях; что с этим войском он скоро придет на линию и что «покровительствующий весь мир государь (султан) повелел восстать всем магометанам против неверных врагов». Паша приглашал кабардинцев соединиться с ним, как сделали это абадзехи, шапсуги и натухайцы, уже прибывшие к нему, и высказывал полную уверенность, что они исполнят повеление «великого государя, который признает себя могущим победить все войска, на земле имеющиеся, или все места обратить в ничтожность, как неверных»[178]178
  Перевод турецкого письма анапского паши. Военно-ученый архив. «Дело о нападении закубанских черкесов».


[Закрыть].

Не ограничиваясь одними воззваниями, паша оставил Анапу, переехал в горы и поселился у натухайцев. Получив с кораблей военные припасы, он раздавал их горцам, одарял князей и влиятельнейших лиц из духовенства подарками, назначил многим из них жалованье, а простой народ обязывал присягой

действовать заодно с войсками султана. Одновременно с этим в Кабарде, в Закубанье и у чеченцев появились турецкие эмиссары с фирманами султана и с значительной суммой денег, присланных князьям на наем войск против русских. Порта приглашала их сделать нападение на крепости Усть-Лабинскую, Прочноокопскую и на Екатеринодар. Вскоре получено было сведение, что закубанцы вторглись в Черноморию против Корсунского селения, в семнадцати верстах от редута Изрядного источника; другая партия прорвалась между постами Погорелым и Державным на селение Богоявленское, третья у Беломечетского поста и, наконец, на шедший из Владикавказа транспорт напала партия чеченцев. Кабардинцы также волновались и разделились на две партии: люди молодые желали соединиться с турками и действовать против России, а наученные опытом князья уговаривали народ оставаться нейтральным.

– Мы пробовали, – говорили князья буйной молодежи, – несколько раз обольщаться турецким золотом и довели себя тем до совершенного разорения, и, если бы Россия не была столь милосердна, мы давно уже были бы в корень истреблены. При теперешних бедственных наших обстоятельствах, когда Бог нас наказал и моровая язва истребила почти половину народа, если бы Россия не помогла нам хлебом, то и последние все бы померли голодной смертью. Правда, молодые люди сему случаю много радуются, но они глупы, ничего не знают.

Убеждения эти хотя на этот раз и удержали Кабарду от явного восстания, тем не менее среди ее населения явилась раздельность интересов и борьба партий. Шеф Суздальского полка, генерал-майор Шеншин, призвал к себе в Усть-Лабу владельцев и убеждал их оставаться верными России и не слушать турок. Князья обещали сохранить нейтралитет, но положительно отказались не только собрать войска для действия против турок, но и сопротивляться им, если бы турки прошли через их владения[179]179
  Отношение графа Гудовича военному министру, 31 марта 1807 г., № 105. Рапорт Шеншина графу Гудовичу, 3 апреля, № 366.


[Закрыть].

Для привлечения главнейших князей на нашу сторону главнокомандующий отправил в распоряжение Шеншина 200 голландских червонцев и приказал употребить их на подарки кабардинцам. Вместе с тем, для обеспечения линии от вторжения закубанцев, были собраны и поставлены лагерем два отряда: один у Баталпашинской переправы и Невинного мыса, под начальством генерал-лейтенанта Капцевича[180]180
  В состав этого отряда вошли: 16-й егерский полк, Нижегородский и Борисоглебский драгунские и часть Казанского мушкетерского полка.


[Закрыть], другой – у Кавказской крепости, неподалеку от Сухого Дуба, под начальством генерал-лейтенанта Мусина-Пушкина[181]181
  Вологодский мушкетерский и Таганрогский драгунский.


[Закрыть]. Сверх того, генерал от инфантерии Булгаков просил главнокомандующего выслать на службу 3000 калмыков, приказал всем отставным казакам, имевшим ружья, выдать порох, свинец и употреблять их на службу вместе со служащими полками. Граф Гудович признавал необходимым вдоль всей линии протянуть казачью цепь и писал, что с таким распоряжением он уверен «что линия будет безопасна»[182]182
  Предписание графа Гудовича генералу Булгакову, 6 апреля, № 111.


[Закрыть].

Безопасность эта требовала особенной бдительности войск и наблюдения чуть ли не за каждым проезжающим горцем, которых нередко ловили с возмутительными письмами, рассылаемыми в значительном числе турецким правительством. При таких условиях было бы весьма рискованно взять с линии хотя одного солдата, и тем более что с ослаблением обороны на линии тыл войск, находившихся в Закавказье, не был ничем обеспечен.

Мтиулетинцы, гудомакарцы, хевсуры и жители Хевского ущелья также волновались и намерены были напасть на Пасанаурский пост, охраняемый незначительным гарнизоном, имевшим «весьма неисправное оружие». Вслед за тем в Тифлисе получено было известие, что жители Ксанского ущелья и осетины собрались против селения Цирков и, вооруженные, двинулись в Горийский уезд к селению Чалам. Посылаемые отряды разгоняли собравшихся, но не могли прекратить волнений и грабежа. Уступая силе, хищники разбегались и через несколько дней снова появлялись, то на Гартискарском посту, близ Пасанаура, то вторгались в Памбакскую провинцию, или отгоняли скот, пасшийся у Беканта. Караклис, селения Метехи, Саганлуг, Демурчасалы, Казанча, Артик, Ларе и Кайшаур испытали их вторжение. Все эти места требовали обороны, которая затруднялась еще более вследствие ложной системы, принятой в устройстве внутреннего управления вновь покоренными ханствами.

Не уничтожая ханского звания и плодя ханов, граф Гудович создавал себе тайных врагов или в лице самих правителей, или среди туземного населения. Жители Дербентского ханства жаловались на притеснения шамхала Тарковского, на установление новых налогов и поборов. В Кубе происходили волнения и беспорядки. Поставленный там наибом Хаджи-бек был человек слабого характера, нерешительный и не имевший никакой силы в народе. Не принимая участия в делах, он жил большею частью в своей деревне, предоставив распоряжаться ханством беглому Ших-Али-хану. В этом виноват был сам главнокомандующий, не дозволявший русским властям вмешиваться в управление туземного населения. Пользуясь бездеятельностью Хаджи-бека и тем, что ближайший надзор за кубинским владением был поручен генерал-майору Гурьеву, находившемуся в Баку, Ших-Али избрал себе доверенным лицом Явангул-бека, через которого и управлял кубинским владением. Он разъезжал по селениям, устанавливал налоги, собрал с жителей более 14 000 руб. и даже учредил монетный двор. Хаджи-бек не противился существовавшему порядку; оставленный без всякой поддержки и опоры, он боялся Ших-Али, при котором всегда находилось до 400 человек хорошо вооруженных лезгин[183]183
  Рапорт Гурьева графу Гудовичу, б февраля 1807 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, том III, № 749.


[Закрыть].

Граф Гудович, подобно Хаджи-беку, не найдя средств к удалению Ших-Али, предписал генерал-майору Гурьеву ласкать его и стараться обратить к верности и усердию, но советы главнокомандующего были до того оригинальны, что не обещали никакого успеха. «Ших-Али, – писал он, – продолжайте ласкать, а между тем держите оного в неизвестности, дабы тем надежнее обратить его к верности и усердию для российского правления; не упускайте случаев уверять его, что владение его никогда уже из наших рук не выйдет, а потому и оставил бы он уповать на персиян и сноситься с ними, а во всем вспомоществовал бы нашим пользам. Сим единым средством найдет он во мне своего ходатая пред всемилостивейшим Монархом, но прежде он не может надеяться достигнуть ханства кубинского, пока не приедет ко мне, ибо на таковое важное достоинство должен он принять присягу в присутствии моем»[184]184
  Предписание Гурьеву 3 июля 1807 г. Там же, № 750.


[Закрыть].

Такое поручение Гурьеву, после изгнания Ших-Али из ханства и назначения шамхала Тарковского ханом Дербентским и Кубинским, было более чем странно. Ших-Али понимал, что его не предпочтут шамхалу; что он может добиться ханства только одной силой, и, конечно, не ехал в Тифлис, чтобы присягать в присутствии главнокомандующего. К тому же, по азиатским понятиям, присяга, данная гяуру, не обязывая присягавшего исполнять в точности данную клятву, не была для нас залогом верности ханов.

Мехти-Кули-хан Карабагский присягал в Тифлисе, клялся быть верным, а по приезде в свое владение стал действовать против интересов России. Он окружил себя лицами, нам недоброжелательствующими, и на границе с Персиею поставил таких правителей, которые снабжали хлебом его брата, изменника Абул-Фетха, и были посредниками в сношениях хана с персиянами. О доставлении провианта нашим войскам Мехти заботился настолько, что солдаты получали только половинную порцию. Ссылаясь на то, что Карабаг разорен персиянами, что в нем нет хлеба, Мехти-Кули-хан просил убавить число русских войск, находящихся в его владении, и запретить начальникам вмешиваться в его управление. Вмешательство это состояло в том, что подполковник Котляревский требовал отпуска солдатам полной дачи продовольствия и указывал на значительные запасы провианта, которые, по ходившим тогда слухам, были сделаны ханом для персиян, в случае появления их в Карабаге. Главнокомандующий, все еще веривший в чистосердечие Мехти-Кули-хана, давал преимущество его представлениям и писал хану предупредительные и вежливые письма.

«Подполковнику Котляревскому, – писал граф хану, – я прежде предписывал и теперь еще подтвердил, чтобы он не входил ни в какие дела, до управления относящиеся, и, командуя гарнизоном, в Шуше расположенным, соблюдал бы строгую дисциплину между командой ему вверенной, дабы от солдат не было вашим подвластным делано каких обид и притеснений, и равномерно имел бы всегда должное чину уважение. Убавлять же войск, в Карабаге стоящих, я теперь еще не признаю надобным, а впрочем, не оставлю и сего сделать в свое время, когда обстоятельства то позволят»[185]185
  От 13 марта 1807 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 626.


[Закрыть].

Притесняя своего племянника Джафара и стараясь ослабить его значение в народе, карабагский хан не вводил Джафара во владение деревнями, назначенными ему императором Александром, и тем лишал доходов с принадлежащих ему имений. Джафар не мог содержать, по азиатскому обычаю, достаточного числа прислуги и принужден был сначала кормить ее обнадеживанием, а потом и распустить всю свою свиту. По мере того как уменьшалась свита Джафара, он лишался лиц себе преданных и постепенно терял влияние, которое переходило в значительной степени к Мехти-Кули-хану, искавшему популярности. По древним обычаям Карабага, в предосторожность от возмущения, от всех татарских селений находилось всегда в крепости по нескольку заложников. Мехти без всякой побудительной причины распустил их, думая таким поступком еще более привлечь население на свою сторону.

Ослабив значение Джафара и успев устранить всякое вмешательство в свои дела русской власти, Мехти, до словам Котляревского, «оставаясь совершенно свободным, может предпринимать все, что ему вздумается»[186]186
  Рапорт Котляревского графу Гудовичу, 7 февраля 1807 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, том III, № 629.


[Закрыть], и действительно, скоро узнали, что карабагский хан, не доставляя провианта нашим войскам, заготовляет его секретно и в большом количестве для родственника своего, Селима, бывшего хана Шекинского, обещающего явиться в Карабаг с персидскими войсками[187]187
  Предписание графа Гудовича Небольсину, 17 марта 1807 года. Там же, № 631.


[Закрыть].

Изгнанный из своих владений, Селим не переставал волновать шекинцев и имел успех в своих действиях. Назначение старика Джафара Хойского ханом Шекинским не нравилось народу, да оно и не могло быть иначе: чуждый населению, он был к тому же магометанин другой секты. Шекинцы, как все вообще азиятцы, были преданы династии, издавна ими управлявшей, не признавали пришельца своим повелителем и опасались за стеснение их религии. Кто знает ненависть, питаемую магометанами одной секты к мусульманам другой, тот поймет, с каким страхом жители-шииты должны были узнать о назначении к ним ханом Джафара, суннита. Граф Гудович принужден был успокаивать шекинцев и выставить все блестящие качества нового хана.

«Джафар-Кули-хан, – писал главнокомандующий генералу Небольсину, – совсем не таков, как бывший изменник Селим-хан, но испытан уже в ненарушимой верности и усердии к России, известен по уму своему и добронравию, который будет управлять ими (шекинцами) с кротостью и милосердием, не употребляя варварских способов бывшего изменника Селим-хана и которого, конечно, они сами признают справедливым и могущим составить их благоденствие, когда увидят и узнают его поступки и кротость управления над ними.

А сверх сего, заметьте им, что он же имеет чин российского генерал-лейтенанта, больше вашего чина. Относительно веры растолкуйте им внятным образом, что в благоучрежденном российском правлении всякое исповедание вер терпимо и свободно, а потому они, с сей стороны, должны оставаться совершенно спокойны, что Джафар Кули-хан шекинский, происходя так же от магометан, как и шекинцы, если и имеет какую-либо малую несходственность с ними в исповедании своем, по разделению Магометовой веры на разные секты, однако ж исповедание их веры останется свободно и ни малейшего не потерпит от него принуждения или нарушения»[188]188
  От 14 января 1807 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, том III, № 495.


[Закрыть].

Ни толкования Небольсина, ни прокламация самого главнокомандующего[189]189
  Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 496.


[Закрыть] не поправили дела, в основании ложного, и не могли сроднить шекинцев с новым ханом. Назначение правителя, взятого со стороны и преданного нам потому только, что в том была его собственная польза, было неудачным административным распоряжением. Видя, что в Грузии царское достоинство было уничтожено и члены царского дома устранены от управления, что в Елисаветполе и Баку поступлено точно так же, шекинцы сами просили об уничтожении и у них ханского достоинства. Сознавая, что русское правление, как бы дурно ни было, все же будет лучше ханского произвола, жители радовались введению народного правления и совершенно было успокоились, как вдруг узнали о назначении ханом Джафара.

Известие это было принято весьма неравнодушно, так что графу Гудовичу пришлось для поддержания нового хана дать ему конвой, приказать устроить в Нухе почетную встречу и оказывать ему почести, приличные его званию и чину. Вслед за тем обстоятельства заставили ввести в Нуху три роты Кабардинского полка и сделать распоряжение об обезоружении жителей[190]190
  Письмо графа Гудовича Джафару, от 7 марта 1807 г. Там же, № 497.


[Закрыть]. Сам Джафар прибыл в ханство с значительным конвоем бывших своих подданных хойцев, на которых шекинцы смотрели как на опричников и лиц, им враждебных. Симпатия народа клонилась на сторону Селима, и долгое время Джафару приходилось бороться с бывшим ханом Шекинским. Соединившись с своим родственником, Мустафой Ширванским (Шемахинским), Селим волновал народ, а Мустафа вел переговоры с Баба-ханом и Аббас-Мирзой.

«С Мустафой-ханом (ширванским), – писал Джафар, – я не могу ужиться: он волк в овечьей шкуре. Если бы он объявил себя явным изменником, то я был бы в состоянии одолеть его, но что мне делать: на словах он выказывает себя преданным слугой Шахиншаха, но втайне действует подло»[191]191
  Графу Гудовичу, 29 марта 1807 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 499.


[Закрыть].

Конфиденты Мустафы и Селима уверяли шекинцев, что французы разбили русских; что турки в больших силах собираются у реки Арпачая; что Баба-хан обещал прислать Селиму 12 000 человек своих войск и что персияне, соединившись с турками, будут действовать совокупными силами против русских. Последнее было справедливо. При содействии французского правительства Порта успела привлечь Персию на свою сторону и склонить ее действовать против России. Сераскир Юсуф сообщил всем пашам азиатских владений Турции, чтобы они, когда русские войска откроют действия, в Эриванской или другой какой области, со всеми силами следовали на соединение с персиянами. Со своей стороны, Баба-хан также обещал содействовать туркам и отправил к Юсуф-паше нескольких ханов для совещаний относительно совокупных действий[192]192
  Рапорт Несветаева графу Гудовичу, 13 января, № 39.


[Закрыть]. Согласившись с ними и желая с большим успехом действовать на подведомственное России магометанское население, сераскир и Аббас-Мирза разослали вместе свои воззвания к Мустафе-хану Ширванскому (шемахинскому), Сурхай-хану Казикумухскому, хану Аварскому, Ших-Али, бывшему хану Дербентскому, кадию Табасаранскому, джаро-белоканским лезгинам, казахским татарам и даже в Мингрелию. Союзники писали, что они одновременно поднимают «разноцветные знамена» для поражения русских, от которых отступились все европейские державы, не исключая и английского короля, всегда бывшего с ними в дружбе.

«По милости Аллаха, – писал Аббас-Мирза, – в то время, когда зефир дуновением своим распространит запах весны, орлы победоносных знамен наших распустят крылья из Тавриза, для уничтожения нации вражды и коварства. Тогда визирь Юсуф-Зия-паша двинется через Башачук (Имеретию) в Тифлис, для очищения этого города от неверных, и вследствие единовременного похода обеих сторон достигается цель двух держав и исполнятся желания двух дворов. Воины же, участвовавшие в этом предприятии, удостоятся несметных наших милостей и бесчисленных наград»[193]193
  См. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 800.


[Закрыть].

Юсуф-паша говорил, что в день Навруза (10 марта) непременно двинется в Тифлис, и приглашал соединиться с ним не только соседних ханов, но и живших в Грузии борчалинских татар. Он высказывал полную уверенность, что они, как магометане, найдут случай защитить свой закон от неверных, ибо каждый твердый в магометанском законе должен думать о счастии в настоящем веке и о царствии небесном в будущем.

Приглашая население, помышляя о небесном царствии, помогать земному, Юсуф сообщал, что русский гарнизон в Гумри атакован «звездоподобными» турецкими войсками и будет скоро уничтожен; что магометанские войска, «льву подобные», ринутся к Тифлису, и тогда кто не присоединится к нему, – «тех головы будут потоптаны лошадиными ногами».

Посланный с этим воззванием был задержан на границе Грузии, другой такой же был пойман в Ширванском ханстве, при переправе через р. Куру. Содержание отобранных у них бумаг ясно указывало, что, согласившись действовать вместе и одновременно с разных сторон, персияне намерены были вторгнуться в Карабаг, а турки – в Мингрелию и Имеретию, где надеялись встретить содействие со стороны царя Соломона. При известном недоброжелательстве последнего к России, направление действий, избираемое турками, приобретало особенную важность.

«При малейшем разрыве с турками, – писал правитель Грузии, – царь имеретинский воспользуется случаем и не оставит передаться неприятелю; тогда всякое сообщение прекратится»[194]194
  Рапорт действ, ст. сов. Литвинова графу Гудовичу, 28 июля, 1806 г., № 1103.


[Закрыть]. По мнению Литвинова, потеря Имеретин была неизбежна, если не будут приняты меры к удалению от управления Соломона и некоторых из его приближенных. Не разделяя такого взгляда, граф Гудович поручил генералу Рыкгофу следить за поведением царя и только в случае явной измены стараться арестовать его и отправить в Тифлис.

Между тем Соломон не переставал интриговать против России. Он уговаривал ахалцихского пашу действовать наступательно, думая соединиться с ним и избавиться от подданства России. Паша приказал обезоружить всех жителей христианского исповедания, заготовлял значительные запасы продовольствия и вооружал крепость с большой поспешностью. По рассказам приехавших из Ахалциха грузин и имеретин, туда прибыло много войск из Эрзерума, с тем чтобы, по словам одних, сделать нападение на Карталинию, а по уверению других – на Мингрелию и Имеретию. Келеш-бек, владелец абхазский, старавшийся казаться преданным России и выражавший даже желание отправить своего сына на воспитание в Петербург, сообщал также, что турки намерены напасть на Редут-Кале[195]195
  Рапорт генерала Рыкгофа графу Гудовичу, 1 февраля 1807 г., № 57.


[Закрыть].

Главнокомандующий просил генерала Рыкгофа озаботиться обеспечением границ и скорейшим окончанием работ по укреплению устья реки Хопи. «Между тем, – писал он, – ежели вы верный случай найти можете, то внушите паше (ахалцихскому) от моего имени секретно, что ежели окажет к России свое доброжелательство, то найдет в том совершенное свое благополучие и за то я отвечаю»[196]196
  Генералу Рыкгофу, от 19 января 1807 г., № 10.


[Закрыть].

К владельцу абхазскому граф Гудович писал сам письмо, в котором просил его, в случае появления турецких сил со стороны Черного моря, воспрепятствовать проходу их к нашему укреплению, устроенному при устье реки Хопи, и своими силами вспомоществовать нашим войскам, в том укреплении находившимся. Келеш-беку обещана независимость от Порты и сохранение владения наследственно в его роде. Отговорившись малой к нему преданностью абхазцев, Келеш-бек уклонился от участия в делах наших с турками.