Текст книги "Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2"

Взаимные доказательства были недостаточно убедительны, и обе стороны остались при прежнем положении: казаки надеялись, что голод заставит гарнизон сдаться, а полковник Симонов был уверен, что ему будет оказана помощь, и он выйдет из своего крайне стеснительного положения.

Глава 5

Вылазка из Оренбурга. – Заботы Рейнсдорпа о продовольствии. – Захват мятежниками Илецкой защиты. – Письмо из Берды генералу Рейнсдорпу. – Наступление отрядов князя Голицына и генерала Мансурова. – Столкновение их с мятежниками у Бузу лука и деревни Прошенной. – Победа под Татищевой и ее последствия.

Получив известие об отъезде Пугачева в Яицкий городок, генерал-поручик Рейнсдорп пытался еще раз перейти в наступление и атаковать Бердинскую слободу. В случае успеха он надеялся захватить там запасы и хотя на некоторое время обеспечить себя продовольствием. Собрав 1700 человек пехоты, 400 казаков с 23 орудиями, Рейнсдорп разделил их на три отряда и поручил общее командование генерал-майору Валленштерну. Войска должны были выйти из города в пять часов утра 13 января и стремительно ударить на неприятеля.

К назначенному часу пехота была готова, но казаки, несмотря на неоднократные требования Валленштерна, присоединились к отряду только на половине пути. Глубокий, по колено, снег и истощенные лошади замедляли движение и дали возможность мятежникам собраться и приготовиться к бою.

Когда Валленштерн стал выходить на дорогу в Берду, то мятежники, скрывавшиеся в лощинах, окружили его почти со всех сторон. Притянув к себе отряды бригадира Корфа и секунд-майора Наумова, генерал-майор Валленштерн хотя и открыл огонь из своих орудий, но после нескольких выстрелов, видя многочисленность неприятеля, принужден был начать отступление. Пугачевцы наседали на отряд с такой энергией и настойчивостью, что Валленштерн потерял 8 орудий, 281 человека убитыми и 123 ранеными[127]127
  Рапорт Валленштерна генералу Рейнсдорпу 6 февраля; Рапорт Наумова Валленштерну 4 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. IV.


[Закрыть].

Неудача эта, совершившаяся на глазах жителей, следивших с городского вала за действиями войск, произвела на них тяжелое впечатление, и генерал-поручик Рейнсдорп доносил, что без посторонней помощи не только вылазки против пего, злодея, сделать уже не в состоянии, но и получить сведение, что делается в Берде, почти невозможно[128]128
  Рапорт Рейнсдорпа Военной коллегии от 25 января 1774 г. // Там же.


[Закрыть]. Гарнизон был до такой степени истощен и деморализован, что посылаемые для разъездов казаки, не надеясь на своих лошадей, ограничивались выездом за ворота и не решались отдалиться от стен крепости. Чтобы получить сведения о неприятеле, добыть «языка», генерал Рейнсдорп принужден был, по совету коллежского советника Тимашева, расставить вокруг города 27 капканов, «в том намерении, – пишет Рычков[129]129
  В своей летописи. См. соч. Пушкина, изд. 1881 г., т. VI, с. 371 (приложение).


[Закрыть], – чтоб, выехав за город, яицким казакам заманить злодеев на сие место, и когда оным инструментом под кем из них уязвлена и подшибена будет лошадь, чтобы, наскакав, подхватить его было удобнее». Выдумка эта не привела к желаемым результатам; мятежники растаскали все капканы и, осыпав оренбургского губернатора насмешками, обещали заморить голодом. Они хорошо знали, что в Оренбурге давно уже приказано было выдавать половинную дачу провианта и что число больных в городе, в особенности цингой, стало умножаться. Цены на все продукты быстро возвысились; пуд муки продавали от 10 до 15 руб., а фунт печеного хлеба доходил до 30 коп.

В таких затруднительных обстоятельствах оренбургский губернатор вновь просил генерала Деколонга доставить провиант и обещал весьма хорошую плату подводчикам. Хотя по состоянию запасов в крепостях Орской дистанции можно было отделить 7980 четвертей муки, 248 четвертей круп, но генерал Деколонг не находил никакой возможности доставить их в Оренбург. Чтобы поднять такое количество, необходимо было 886 подвод; для запряжки можно было набрать казачьих лошадей, но саней и хомутов достать было негде. «Сверх того, – доносил Деколонг[130]130
  А.И. Бибикову от 6 января 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.


[Закрыть], – ежели крепостных казаков и жителей употребить под извоз того провианта, то уже крепости останутся совершенно обнаженными, так что разъездов производить и курьеров препровождать будет некому, сена и дров привезти будет не можно и не на чем».

Отправленный транспорт среди глубокого снега и непроходимых дорог должен был встретить огромные препятствия. Преследуемый башкирцами, обоз должен был бы втянуться в длинные ущелья Губерлинских гор, столь узкие, что иначе как в одну повозку пройти было невозможно. По выходе из гор и до Озерной крепости дорога пролегала по местности пересеченной, а далее начиналась степь без всякого жилья. Подходивший транспорт и конвоирующий его отряд могли быть встречены мятежниками далеко от Оренбурга и поставлены в безвыходную необходимость защищаться в степи без всякого пристанища и опоры.

Все эти обстоятельства и волнения, возникшие в Пермской и Исетской провинциях, заставили Деколонга отказаться от исполнения просьбы Рейнсдорпа, и оренбургский губернатор еще раз обратился к возмутителям с словами увещаний. Он отправил в Берду оба манифеста императрицы и свое воззвание ко всем «находящимся в изменнической толпе вора и возмутителя Пугачева всякого звания людям».

Рейнсдорп требовал, чтоб мятежники раскаялись в своих поступках и разошлись по домам. Он обещал им прощение именем императрицы, «понеже, – писал он, – дерзость ваша приписана быть может невежеству вашему, а паче коварному упомянутого злодея и вора уловлению».

«Буде же, – прибавлял оренбургский губернатор, – сие мое увещание, по жестокосердию вашему, действа не возымеет, то, конечно, останется погибать вам как в сем, так и в будущем свете, ибо не льстите себя, чтобы вы напоследок от праведного ее величества гнева ускользнуть могли»[131]131
  Воззвание Рейнсдорпа от 7 февраля 1774 г. // Там же.


[Закрыть].

Мятежники не помышляли о покорности, и дела их в это время шли удачно: захватив в свои руки Илецкую защиту, они праздновали новую победу.

Пользуясь вторичным отъездом самозванца в Яицкий городок, Максим Шигаев, как начальник толпы, остававшейся под Оренбургом, отправил Хлопушу для занятия Илецкой защиты и доставления оттуда хлеба.

В начале февраля Хлопуша выступил из Берды с четырьмя сотнями заводских крестьян, несколькими казаками и с двумя орудиями. Подойдя к Илецкой защите, он окружил ее, и после нескольких выстрелов 130 человек оренбургских и самарских казаков, бывших в укреплении, передались на сторону мятежников. Начальник гарнизона, капитан Ядринцев, с женой и детьми, спрятался в церкви и не сделал никаких распоряжений к защите. Капитан Варачев и подпоручик Исаев, хотя и успели собрать гарнизон, состоявший изо ста солдат разных батальонов, но они отказались защищаться и вышли к Хлопуше с повинной. Мятежники ворвались в Илецкую защиту, ранили смертельно Варачева и Исаева, выпустили всех арестантов, захватили все имущество и деньги. По приказанию Хлопуши хорунжий Уключенинов, за невыдачу будто бы жителям провианта, исколот копьями; а капитан Ядринцев, о котором жители просили, как о человеке добром, был оставлен командиром и ему приказано защищать запасы и селение от нападения киргизов.

Выдав всем арестантам и ссыльным одежду, «так как многие из них не имели рубах», Хлопуша взял их с собою в Берду, куда привез часть захваченного провианта, 280 рублей и 5 пушек[132]132
  Показание Хлопуши 10 мая 1774 г. Показание 87 человек ссыльно-каторжных Илецкой защиты // Гос. архив, VI, д. № 467.


[Закрыть].

Ободренный новым успехом своего сообщника, самозванец приказал написать и отправить ругательный ответ на увещание Рейнсдорпа.

«Оренбургскому губернатору, – говорилось в ответе[133]133
  Письмо из Берды от 23 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. IV.


[Закрыть], – сатанину внуку, дьявольскому сыну! Прескверное ваше увещание здесь получено, за что вас, яко всескверного общему покой ненавистника, благодарим. Да и сколько ты себя, по демству сатанину [sic], ни ухищрял, однако власть Божию не перемудрил. Ведай, мошенник, да и по всему тебе, бестии, знать должно, сколько ты ни пробовал своего всескверного счастия, служишь единому твоему отцу-сатане. Разумей, хотя ты по действу сатаниному во многих местах капканы расставил, однако ваши труды остаются вотще, а на тебя здесь хотя Варавиных не станет петель, а мы у мордвина хотя гривну дадим, да на тебя веревку свить можем.

Не сумневайся ты: наш всемилостивейший монарх, аки орел поднебесный, во всех армиях на один день [одновременно] бывает и с нами всегда присутствует, дабы мы вам советовали, оставя свое зловредие, прийти к нашему чадолюбивому отцу и всемилостивейшему монарху. Егда придешь в покорение, сколько бы твоих озлоблений ни было, не только во всех извинениях всемилостивейше прощает, да и сверх того вас прежнего достоинства не лишает, а здесь не безызвестно, что вы и мертвечину в честь кушаете.

Итако объявя вам сие, да пребудем по склонности вашей ко услугам готовы».

Отправив это письмо, Пугачев объявил войску, что, будучи в Яицком городке, он женился на казачьей дочери Устинье Петровне и приказал всем признавать и почитать ее за царицу. Старики призадумались, и женитьба эта наводила многих на сомнение в личности Пугачева. Его стали подозревать в самозванстве, но, «бояся виселицы, не смел ни один человек явно того говорить»[134]134
  Показания Ивана Творогова, Тимофея Падурова и Максима Горшкова // Гос. архив, VI, д. № 505 и 506.


[Закрыть].

– Государи на простых никогда не женятся, – шептались берденцы между собою, – а всегда берут за себя из иных государств царскую или королевскую дочь. Так и ему, по примеру сему, такую же взять надлежало по завладении уже государством.

– Положим, – говорили другие, – что царь волен: какую захочет, такую и возьмет, но он имеет жену, которая здравствует, а закон запрещает жениться от живой жены.

Как ни объясняли этот поступок, все выходило неладно, и женитьба Пугачева не одобрялась большинством. «С сего самого времени, – показывал Тимофей Мясников, – пропала у многих охота ревностно и усердно ему служить, и заключали, что со временем из сего выйдет что-нибудь худое, а хорошего не будет».

Так и вышло: над берденцами давно уже собирались тучи и гром готов был разразиться.

Еще в бытность Пугачева в Яицком городке было получено известие о приближении отрядов князя Голицына и генерала Мансурова, но так как они были далеко, то Пугачев ограничился приказанием наблюдать за ними и доносить ему об их движении. Движение это происходило по двум направлениям: по новомосковской дороге двигался отряд князя Голицына, а по Самарской линии шел генерал-майор Мансуров, с четырьмя легкими полевыми командами и двумя эскадронами бахмутских гусар. Глубокие снега и совершенное бездорожье затрудняли движение. Проходя через пригород Алексеевск, Мочинскую татарскую слободу и Красносамарскую крепость, Мансуров приводил жителей к присяге, назначал новых начальников и 10 февраля пришел в Борскую крепость. Обессилевшие от трудного похода люди и лошади требовали отдыха, и Мансуров принужден был дать им дневку.

Видя невозможность борьбы с правительственными войсками, мятежники отступали и увлекали за собой население, уверяя его, что войска предают смерти всех захваченных в деревнях, не различая ни пола, ни возраста. Жители верили и разбегались, забирая с собою и малолетних детей. Мансуров разослал объявление, в котором обещал полное прощение, и со всех сторон, доносил он[135]135
  В рапортах А.И. Бибикову от 7 и 10 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.


[Закрыть], «бегущие целыми деревнями и семьями приходят ко мне и просят, как устрашенные и отчаянные, помилования». В три дня более двух тысяч человек получили охранные билеты и были возвращены в свои жилища.

Простояв сутки в Борской крепости, Мансуров ринулся чрез Елшанск к Бузулуку, а отряд подполковника Гринева, прикрывавший левый фланг главных сил, шел через деревни Хилкову, Тимашеву, Языкову и Троицкое.

Бузулук имел весьма важное значение для обеих сторон. Представляя пункт, в котором всего удобнее могли соединиться отряды Мансурова и князя Голицына, Бузулук в то же время должен был служить складочным местом для продовольственных запасов, которые при дальнейших действиях было весьма удобно отправлять вверх по реке Самаре. Таким же складочным местом он служил и для мятежников, шатавшихся по Самарской линии и по новомосковской дороге. Из Бузулука пугачевцы получали продовольствие и в нем находили точку опоры.

Приближение Мансурова к Бузулуку и неудачи, испытанные в последнее время мятежниками, заставили Пугачева принять меры к спасению своих запасов. За несколько дней до прибытия отряда мятежники расчистили дорогу от Бузулука до Яицкого городка и отправили туда обоз в 200 подвод, нагруженных мясом и хлебом[136]136
  Рапорт Мансурова А.И. Бибикову от 17 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.


[Закрыть]. Они сосредоточили в Бузулуке до 2 тысяч человек с 15 орудиями, и главные вожаки их, Арапов, Чулошников и другие, решились защищаться самым энергическим образом.

В девять часов утра, 14 февраля, войска подошли к Бузулуку по двум направлениям: по самарской дороге – отряд Мансурова, а со стороны деревни Милоховой – отряд Гринева. Мятежники вышли из крепости и расположились для защиты на два фронта. Сильный огонь, открытый ими из пушек, заставил Мансурова приказать 23-й легкой полевой команды поручику Лесковскому с его драгунской ротой атаковать батарею, наиболее вредившую нам своим огнем. Врубившись в ряды неприятеля, Лесковский овладел двумя орудиями и преследовал мятежников до крепости, у которой был остановлен сильным огнем. В это время подполковник Гринев успел овладеть шестиорудийной батареей и ворваться в крепость с другой стороны. Получив об этом известие и желая отрезать мятежникам путь отступления, Мансуров приказал майору Соловьеву, с двумя эскадронами бахмутских гусар и ротой драгун 24-й полевой команды, занять дорогу, ведущую в крепость Тоцкую. Обскакав вокруг Бузулука, майор Соловьев застал мятежников в полном отступлении и преследовал их верст шесть или семь по дороге в Тоцкую крепость. Мятежники потеряли 217 человек убитыми, 286 человек пленными и 165 явившимися с покорностью; потеря Мансурова состояла из 1 офицера и 4 нижних чинов убитыми, 1 офицера и 8 нижних чинов ранеными. В Бузулуке было захвачено 15 орудий, 9 зарядных ящиков, 3 значка и 723 дротика. Сражение продолжалось три с половиной часа, и большая половина бывших здесь яицких казаков осталась на поле сражения[137]137
  Рапорт Мансурова А.И. Бибикову от 12 и 14 февраля 1774 г. // Там же.


[Закрыть].

Для поддержания связи с отрядом князя Голицына генерал Мансуров отправил к Бугуруслану одну роту гусар, а для разведывания о неприятеле выслал разъезд по дороге к Оренбургу. В таком положении он решился ожидать прибытия князя Голицына с его отрядом.

Последний, будучи задержан заготовлением продовольствия для себя и для Оренбурга, только 27 февраля достиг Бугуруслана, но и то оставил за собою половину транспорта. Для прикрытия его князь Голицын приказал полковнику Юрию Бибикову с его отрядом выступить из Нагайбака к Бугульме, а для защиты того края и вообще для действий в Башкирии был отправлен главнокомандующим из Казани отряд генерал-майора Ларионова, состоявший из команды Томского полка, эскадрона архангелогородских карабинеров, 82 изюмских гусар и эскадрона улан, сформированного казанским дворянством.

«Сей корпус, – доносил А.И. Бибиков императрице[138]138
  Во всеподданнейшем рапорте от 15 февраля 1774 г.; № 11 // Военноученый архив, отд. I, д. № 104 (А), л. 154 и 155.


[Закрыть], – пойдет прямой дорогой до Бугульмы и оттуда маршами своими показывать будет, что он идет к Оренбургу московской дорогой, а потом обратится вдруг в левую сторону к Уфе, чтоб освободить сей города от облежания злодейского и поразить известного так называемого графа Чернышева».

Выступив 6 февраля из Казани, генерал-майор Ларионов[139]139
  У г. Анучина (Русский вестник, 1872, № 8, с. 523) время выступления отряда Ларионова показано неверно.


[Закрыть] 21 февраля был еще в Кичуе, когда, 19 февраля, мятежники, воспользовавшись уходом отряда Юрия Бибикова, ворвались в Нагайбак и сожгли его[140]140
  Рапорт Юрия Бибикова главнокомандующему от 21 февраля 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VI.


[Закрыть]. Испуганный этим известием, Ларионов взял в Бугульме 105 солдат Томского полка, 52 казака, несколько орудий и, присоединив их к своему отряду[141]141
  Рапорт майора Варнстедта главнокомандующему от 27 февраля 1774 г. // Там же.


[Закрыть], двинулся к селению Большой Акташ, куда и прибыл 27 февраля. Он подвигался вперед весьма медленно, хотя и доносил, что около Заинска и Мензелинска мятежников нет и что они, услышав о движении его, разбежались.

Таким образом, в конце февраля расположение боевых сил было следующее: по пути к Нагайбаку, в селении Акташе, стоял отряд Ларионова; из Бугульмы в Бугуруслан шел отряд Юрия Бибикова; в Бугуруслане находился отряд князя Голицына и, наконец, в Бузулуке стоял генерал-майор Мансуров со своими войсками. По имевшимся сведениям, главное скопище мятежников находилось в Сорочинске, имея авангарды в Тоцкой крепости и деревне Пронкиной. На помощь им шел атаман Овчинников с несколькими казаками, а затем выступил и сам Пугачев из Берды, с 1500 человек пехоты, казаков и 10 орудиями[142]142
  В Чтениях (1858 г., кн. II, с. 30) ошибочно напечатано, что в том числе было 560 яицких казаков; следует читать 500 казаков.


[Закрыть].

Располагая атаковать мятежников в Сорочинске до прибытия к ним подкреплений, князь Голицын 28 февраля выступил из Бугуруслана и, двигаясь прямою дорогой на деревню Пронкину и далее на Сорочинск, приказал генерал-майору Мансурову занять крепость Тоцкую[143]143
  Рапорты князя Голицына от 27 и 28 февраля, № 341 и 352 // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII.


[Закрыть].

Сильные морозы и метели замедляли движение, заставляя князя Голицына несколько раз останавливаться в степи и прикрываться кибитками, бывшими в обозе. Высланные им передовые отряды гнали пред собою мятежников, и один из этих отрядов Владимирского полка майора Елагина, пройдя беспрепятственно чрез деревни Гаевицкую и Яшкину, направился к деревне Пронкиной. В отряде его находились две роты гренадер, две егерские команды, по одной роте карабинеров, гусар и чугуевских казаков, 50 лыжников и четыре орудия. Зная, что в Сорочинске находится весьма значительное сборище мятежников и что на помощь им идет толпа из Берды, князь Голицын признавал отряд майора Елагина недостаточно сильным для самостоятельных действий и потому отправил в подкрепление полковника Хорвата с батальоном гренадер, эскадроном архангелогородских карабинеров, тремя ротами изюмских гусар, небольшим числом лыжников и с тремя орудиями[144]144
  Д. Анучин ошибается, говоря, что Хорват был отправлен только с одними гусарами (см. Русский вестник, 1872, № 8, с. 489).


[Закрыть].

Между тем майор Елагин занял деревню Пронкину без всякого сопротивления и 6 марта расположился на ночлеге, не имея никаких сведений о неприятеле и не приняв необходимых предосторожностей. Под покровом сильной бури и метели Пугачев в ту же ночь со всем ополчением, собравшимся в Сорочинске, быстро двинулся к деревне Пронкиной, сделал форсированный переход в 37 верст и внезапно атаковал отряд майора Елагина с толпой в 2300 человек. Передовые пикеты были сбиты, орудия захвачены, и часть мятежников ворвалась в селение.

«Хотя деташамент и был в должной осторожности (?), – доносил князь Голицын[145]145
  В рапорте А.И. Бибикову от 7 марта 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII.


[Закрыть], – но нечаянное стремление, паче в темную ночь с бурей встречу, произвело некоторое неустройство». По первой тревоге майор Елагин с резервом бросился вперед, но нашел деревню занятою мятежниками и был окружен ими. Солдаты дрались отчаянно; 2-го гренадерского полка поручик Москотиньев с небольшою горстью своих людей геройски отстаивал орудия и получил 12 ран. Неподалеку от него отбивался от неприятеля майор Елагин, до тех пор, пока не был поднят на копья. Оставшийся старшим в отряде 2-го гренадерского полка секунд-майор Пушкин успел собрать отряд и атаковал мятежников в то время, когда капитаны Владимирского полка Квашнин-Самарин и 2-го гренадерского Олсуфьев, обойдя селение, атаковали неприятеля в тыл и фланг. Орудия были отбиты; «злодеи нашли со всех сторон жесточайшую оборону» и стали отступать. Кавалерия преследовала отступавших на протяжении четырех верст и «поражала сколько дозволяла темнота».

Полковник Хорват, находясь всего в восьми верстах от места боя, хотя и спешил на помощь, но прибыл в селение Пронкино, когда сражение было уже кончено и неприятель рассыпался в разные стороны. Мятежники потеряли убитыми более ста человек одних яицких казаков и десять пленными, в числе коих находились многие деятельнейшие помощники самозванца.

Отправясь сам в Берду, Пугачев оставил Овчинникова начальником ополчения, собранного в Сорочинске, и приказал ему, «будо князь Голицын сам с командой верных войск придет в Пронкину деревню, то б он со всей толпой, оставя Сорочинскую крепость, убирался в Илецкую, ибо он, Емелька, не знал, куда князь Голицын пойдет: на Яик или в Оренбург»[146]146
  Показание Пугачева 4 ноября 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 512.


[Закрыть].

Голицын занял деревню Пронкину, а мятежники очистили Сорочинск и Тоцкую крепость. Отступая к Новосергиевску, пугачевцы забирали с собою всех обывателей, истребляли хлеб и скот. Прибыв 11 марта в Сорочинск и соединившись здесь с отрядом генерал-майора Мансурова, князь Голицын, по необходимости заготовить продовольствие для отряда, принужден был остановиться на несколько дней; но, не желая дать неприятелю времени опомниться, отправил к Новосергиевску генерал-майора Фреймана с 2 тысячами пехоты и кавалерии[147]147
  Рапорт князя Голицына А.И. Бибикову от 11 марта 1774 г. // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII.


[Закрыть]. Затем, оставив в Сорочинске, под начальством капитана Мосолова, 400 человек пехоты, 70 человек кавалерии и 14 орудий[148]148
  То же, от 14 марта, № 463 // Там же.


[Закрыть], он двинулся за Фрейманом и 17 марта занял Новосергиевскую крепость.

На следующий день князь Голицын намерен был выступить к Переволоцкой крепости, но, доносил он[149]149
  В рапорте А.И. Бибикову от 18 марта 1774 г. // Московский архив Главного штаба.


[Закрыть], «за чрезвычайной бурей и снегом принужден остановиться, отчего часть большая подвижного магазина еще не пришла. Злодеи не успели также сжечь здешнюю крепость; от наступления корпуса обывателей часть большую с собой выгнали к Илецкой крепости. По всем известиям, что я получил, видно, будто имеют намерение зад корпуса тревожить от Илецкой крепости, а из Берды берут свое злодейское войско к Татищевой».

Расположенная на левом берегу реки Камыш-Самары, при впадении ее в реку Яик, Татищева крепость имела весьма важное стратегическое значение для обеих сторон: она прикрывала пути в Оренбург, в Илецк и Яицкий городок. Удержать за собою такой пункт было весьма важно для Пугачева, а потому он собрал в Берде все свободные силы и, оставив Шигаева начальником над толпой под Оренбургом, отправился сам к Татищеву; туда же приказал он следовать и атаману Овчинникову из Илецкой крепости.

С прибытием последнего Пугачев мог располагать весьма значительными силами, доходившими до 8 тысяч человек[150]150
  Определить точно число мятежников, собравшихся в Татищевой крепости, положительно невозможно. Князь Голицын в рапорте своем А.И. Бибикову (от 24 марта, № 504) определяет число их в 9100 человек. Он говорит, что в толпе находилось: 3 тысяч казаков яицких, илецких, исетских и оренбургских; 2 тысячи пехоты, составленной из разного сброда; 1800 заводских и ссылочных крестьян, которых Овчинников взял в Илецкой защите, и 2300 татар, крепостных казаков, калмыков, башкирцев, киргизов и «разной беглой сволочи». Максим Шигаев показывает, что Пугачев взял из Берды до 5 тысяч человек, к которым впоследствии, по показанию самого самозванца, присоединился и Овчинников, пришедший из Илецка с 2 тысячами человек (Показание Шигаева и Пугачева от 8 мая и 4 ноября 1774 г.). Таким образом, силы самозванца, по показанию обеих сторон, простирались от 7 до 9 тысяч, или средним числом до 8 тысяч человек.


[Закрыть]. Он принял все меры к обороне крепости и приказал к разрушенным стенам ее присыпать снеговые валы, которые, будучи облиты водой, обледенели и окрепли. Самозванец сам расставил пушки, назначил к ним прислугу из захваченных им в плен канониров и солдат, направил орудия в те стороны, откуда, вероятнее всего, можно было ожидать наступления Голицына, измерил расстояния до различных пунктов впереди крепости и обозначил колышками предельные поражаемые пункты. «Когда же, – показывал Иван Почиталин[151]151
  Показание Ивана Почиталина 8 мая 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 506.


[Закрыть], – в Татищевой к обороне против князя Голицына было все приготовлено, Пугачев собрал всю свою толпу и говорил сначала, чтобы послужили с храбростью, потом дал приказ: тот день, как Голицыну прийти должно будет к Татищевой, чтобы была совершенная тишина и чтобы люди всячески скрылись, дабы не видно было никого и до тех пор к пушкам и каждому к своей должности не приступать, покуда князя Голицына корпус не подойдет на пушечный выстрел ядром».

20 марта разъезды Пугачева донесли ему, что князь Голицын пришел в Переволоцкую крепость и занял ее. Прошло два дня, прежде чем оба противника встретились, и дела приняли оборот невыгодный для самозванца. Эти два дня были употреблены князем Голицыным на обеспечение своего тыла и ожидание транспорта с провиантом. Не зная, что Овчинников со своими силами вызван под Татищеву, князь Голицын все еще опасался за свой тыл, тем более что из Илецка к Новосергиевску проходила большая дорога, весьма удобная для быстрого передвижения мятежников. Для помехи такому передвижению и вообще для обеспечения себя от всяких случайностей Голицын в Новосергиевске оставил два батальона пехоты, три эскадрона кавалерии и 10 орудий; последние по причине глубоких снегов только мешали движению отряда[152]152
  Рапорт князя Голицына главнокомандующему от 21 марта 1774 г., № 488 // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII.


[Закрыть].

В день прибытия отряда в Переволоцкую крепость «злодейские партии из крепости Татищевой вертелись вокруг крепости, но всегда прогоняемы были». В четыре часа утра 21 марта князь Голицын лично произвел рекогносцировку Татищевой крепости, и так как его разъезды, подъезжавшие близко к крепости, не встретили никого, то князь и думал сначала, что Татищева, точно так же как и прочие крепости, будет оставлена мятежниками без боя[153]153
  Рапорт князя Голицына от 21 марта 1774 г.


[Закрыть]. Но посылаемые в течение дня частые разъезды к вечеру убедили его, что инсургенты намерены защищаться, что их собралось в Татищевой много, но сколько именно – князь Голицын не мог получить сведения[154]154
  Рапорт князя Голицына главнокомандующему от 24 марта, № 504 // Московский архив Главного штаба, оп. 47, кн. VII.


[Закрыть]. Тем не менее, оставив в Переволоцкой крепости весь свой обоз и поручив охранение его подполковнику Гриневу с батальоном пехоты и двумя эскадронами[155]155
  Г.Д. Анучин ошибается, говоря, что подполковник Гринев был оставлен в Сорочинске (см.: Русский вестник, 1872, № 8, с. 492).


[Закрыть], князь Голицын решился на следующее утро атаковать мятежников, имея в своем распоряжении не более 6500 человек[156]156
  В своих рапортах князь Голицын не приводит численности отряда. Если бы все батальоны, полевые команды и эскадроны имели полный штатный состав, то силы князя Голицына достигали бы до 8 тысяч человек. Но так как в частях был недостаток в людях и командующий отрядом принужден был оставить гарнизоны в Новосергиевске и Переволоцкой крепости, то и следует предположить, что силы отряда, подошедшего к Татищевой крепости, не превышали 6500 человек.


[Закрыть].

В четыре часа утра 22 марта выступил из Переволоцкой, под начальством полковника Юрия Бибикова, авангард, состоявший из батальона гренадер, батальона егерей, 200 лыжников и трех эскадронов кавалерии. Чрез час по выступлении авангарда двинулись и главные силы. Неприятеля нигде не было видно, и Юрий Бибиков, приблизившись на четыре версты к Татищевой, остановился. Он выслал вперед разъезд из чугуевских казаков, который подошел почти к самой крепости, не встретив нигде неприятеля. Исполняя в точности приказание самозванца, мятежники тщательно скрывались за валами и в городе. Татищева крепость казалась опустелою, и трое казаков поехали узнать, не покинута ли она мятежниками. Стоявшие за воротами и следившие все время за движением разъезда Пугачев, Овчинников и Арапов выслали навстречу казакам бабу с хлебом и солью. На вопрос казаков: «Есть ли кто в крепости?» – она должна была заявить, что были злодеи да уехали, что теперь в городе никого нет и население просит князя Голицына вступить в крепость без всякого опасения. Хитрость эта не вполне удалась, ибо, лишь только казаки приблизились к воротам и увидели, что в городе и за валами стоит вооруженная толпа, они тотчас поспешили назад. Пугачев с Овчинниковым и несколькими приближенными бросились в погоню. Двое чугуевцев успели ускакать, а третий, исколотый копьями, был захвачен в плен. Самозванец пробовал допрашивать казака, сколько у Голицына войск, но тот, изнемогая от ран, мог только ответить, что 5 тысяч пехоты и 70 пушек[157]157
  Показание Пугачева 16 сентября и 4 ноября 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 512; Показание Ивана Почиталина 8 мая 1774 г. // Там же, д. № 506.


[Закрыть].

Получив известие от прискакавших казаков, что мятежники приготовились к обороне, полковник Ю. Бибиков донес о том князю Голицыну, а сам двинулся к крепости, занял близлежащие высоты лыжниками и егерями, а на выдающихся местах поставил орудия. Князь Голицын тотчас же прибыл к авангарду, произвел новую рекогносцировку и «учредил корпусу марш к две колонны под предводительством: правую – генерал-майора Мансурова[158]158
  Под начальством Мансурова находились: сводный батальон из Вятского и Томского полков, под начальством лейб-гвардии капитан-поручика Толстого и два батальона, сформированные из 23-й и 24-й легких полевых команд, под общим начальством подполковника Аршеневского.


[Закрыть], левую – генерал-майора Фреймана[159]159
  У Фреймана находились: два батальона 2-го гренадерского полка, под начальством полковника князя Долгорукова и подполковника Филисова, и батальон Владимирского полка, под командой полковника князя Одоевского.


[Закрыть], а передовой деташамент (Ю. Бибикова) составлял с правой стороны особую колонну, чтобы отнять способы бунтовщикам зайти во фланг». В таком положении войска подходили к крепости, «а злодеи, – доносил князь Голицын[160]160
  Рапорт А.И. Бибикову от 24 марта 1774 г., № 504.


[Закрыть], – засевши в своем гнезде, притаились так тихо», что не сделали ни одного выстрела и не выслали ни одной партии. Пугачев, по его словам, запретил стрелять с тою целью, «чтобы наждать на себя и не терять напрасно ядер», так как наступающий спустился в овраг, не обстреливаемый из крепости. В этом овраге князь Голицын построил свои войска в боевой порядок: в первой линии стала пехота, а во второй – кавалерия[161]161
  Кавалерия состояла из четырех эскадронов изюмских гусар, двух эскадронов драгун легких полевых команд, четырех эскадронов Архангелогородского карабинерного полка, двух эскадронов бахмутских гусар и двух рот чугуевских казаков.


[Закрыть]. Заметив, что две главных высоты, командующие над крепостью, не заняты мятежниками, он приказал поставить на них батареи и отправил батальон князя Одоевского в левую сторону для занятия третьей высоты, которая могла быть опасной, если бы пугачевцы успели занять ее и выставить свои орудия.

Когда все было готово, начальник отряда приказал открыть огонь по крепости, из которой отвечали выстрелами из 30 больших орудий. Более трех часов канонада с обеих сторон не прекращалась, и наконец, «приметив я, – доносил князь Голицын, – что отчаянных бунтовщиков из сего гнезда не можно будет выгнать одной канонадой, решился штурмовать крепость. Атака моя ни откуда не могла быть, как на правый их фланг», и потому генерал-майор Фрейман получил приказание начать наступление с батальонами князя Одоевского и подполковника Филисова. Едва Фрейман двинулся вперед, как Пугачев выслал из крепости сильную вылазку, поддержанную семью орудиями. Остановись на пригорке, орудия эти открыли по наступающим убийственный огонь, а пугачевцы произвели контратаку настолько стремительную и отчаянную, что привели в замешательство оба батальона.

– Братцы-солдаты, – кричали мятежники, – что вы делаете? Вы идете драться и убивать свою братию христиан, защищающих истинного своего государя императора Петра III, который здесь в крепости сам находится!

Слова эти могли, конечно, произвести сильное впечатление, если бы генерал-майор Фрейман не имел достаточной энергии и не успел привести в порядок расстроенные батальоны. Подкрепленный прибытием батальона князя Долгорукова, Фрейман перешел в наступление, но встретил энергическое сопротивление со стороны мятежников, беспрерывно усиливаемых прибытием новых сил из крепости.

По стремлению мятежников было очевидно, что на этом пункте должна быть решена участь боя, и потому, приняв здесь личное начальство над войсками, князь Голицын перевел постепенно на левый фланг всю пехоту генерал-майора Мансурова, а ему поручил начальство над всей кавалерией.

Мятежники дрались отчаянно, и на площадке перед крепостью в течение нескольких часов шел самый упорный бой с переменным успехом. Батальоны подполковника Аршеневского были уже введены в боевую линию, бой не склонялся ни на чью сторону, а между тем в резерве оставался всего один сводный батальон из Вятского и Томского полков, под командой капитан-поручика Толстого. Решаясь и его ввести в дело, князь Голицын приказал полковнику Ю. Бибикову с его егерями и лыжниками ударить во фланг неприятеля, генерал-майору Мансурову перейти в наступление с кавалерией, а генерал-майору Фрейману атаковать мятежников сразу тремя батальонами. Схватив знамя 2-го гренадерского полка, Фрейман бросился вперед, а за ним и все остальные войска, в том числе и батальон Толстого, пред которым, почти по грудь в снегу, шел сам князь Голицын с обнаженной шпагой. Генерал-майор Мансуров послал два эскадрона на илецкую дорогу, а двум ротам Чугуевского полка и двум эскадронам бахмутских гусар приказал занять большую оренбургскую дорогу.

Лишь только чугуевцы и бахмутцы стали огибать город и крепость, Пугачев и его сообщники поняли, что скоро путь их отступления будет не безопасен. Многие стали уходить, и в числе их сам Пугачев, показавший впоследствии, что к побегу из Татищевой его уговорил атаман Овчинников.

– Уезжай, батюшка, – говорил Овчинников, – чтобы тебя не захватили, а дорога пока свободна и войсками не занята.

– Ну хорошо, – отвечал Пугачев, – я поеду. Но и вы смотрите же, коли можно будет стоять, так постойте, а коли горячо будут войска приступать, так и вы бегите, чтобы не попасть в руки.

Не более как с четырьмя человеками самозванец выехал из Татищевой. Чугуевские казаки хотя и гнались за ним версты с три, «но как у него и его товарищей кони были самые хорошие, то чугуевцы догнать его не могли»[162]162
  Показание Пугачева 4 ноября // Гос. архив, VI д. № 512.


[Закрыть].